1831, 4 (16) февраля В селе Горохове Орловского уезда Орловской губернии у отставного коллежского асессора Семена Дмитриевича Лескова и его жены Марьи Петровны (урожд. Алферьевой) родился сын Николай.

1841 Лесков поступает в 1-й класс Орловской губернской гимназии.

1846 Лесков, после двух неудавшихся попыток сдать выпускные экзамены за 3-й класс, получает свидетельство из Орловской гимназии о пройденных им «науках» в двух классах.

1847 Постановлением Орловского губернского правления Лесков принят на службу в Орловскую палату уголовного суда с «причислением ко 2-му разряду канцелярских служителей».

1848 Переведен в 1-й разряд канцелярских служителей.

Июль В своем имении — селе Панине Кромского уезда Орловской губернии умирает от холеры отец Н. С. Лескова.

27 сентября Лесков определен помощником столоначальника.

1849, сентябрь Получив двухмесячный отпуск, Лесков уезжает в Киев. Подает прошение в Киевскую казенную палату «о перемещении в оную на службу».

31 декабря Перемещен в штат Киевской казенной палаты. Переезжает в Киев, где поселяется у своего дяди — Сергея Петровича Алферьева (1816— 1884).

1850 «Определен» помощником столоначальника по рекрутскому столу ревизского отделения Киевской казенной палаты.

1853, 6 апреля Женится на дочери состоятельного киевского домовладельца и коммерсанта Ольге Васильевне Смирновой (ок. 1831 — 9 апреля 1909).

Июль Произведен в коллежские регистраторы.

Октябрь «Определен» столоначальником Киевской казенной палаты.

1854 Рождение первого сына Лескова, «в честь мудрого и уважаемого за твердость деда» нареченного Дмитрием (ум. в 1856 г.).

1856 Рождение дочери Веры (в замужестве Нога; ум. в 1918 г.).

Июль Лесков произведен в губернские секретари.

1857, май Получает отпуск на четыре месяца и отправляется в село Райское Го-родищенского уезда Пензенской губернии на службу в английскую коммерческую компанию «Шкотт и Вилькенс» мужа своей тетки по матери Александры Петровны — Александра Яковлевича (Джеймсо-вича) Шкотта.

Сентябрь Подает прошение об увольнении «по болезни» от службы в Киевской казенной палате.

Октябрь «Уволен согласно прошению вовсе от службы».

1857—1859 Ездит по России, выполняя поручения компании: «Это самое лучшее время моей жизни, когда я много видел».

1860 В Одессе завершил работу над «Очерками винокуренной промышленности...».

28 апреля Возвращение с семьей в Киев.

18 июня Первое выступление Лескова в печати — анонимная корреспонденция без заглавия в отделе «Слухи и вести» петербургского журнала «Указатель экономический» (№ 181) — о торговле киевским книгопродавцем С. И. Литовым Евангелием по двойной цене.

21 июня Появление первой подписанной именем «Николай Лесков» публикации. Это «Корреспонденция (Письмо г. Лескова)» в газете «Санкт-Петербургские ведомости» (№ 135).

1861, январь Лесков приезжает в Петербург. Знакомится с Т. Г. Шевченко, который дарит ему свой «Букварь южнорусский».

28 февраля Лесков на заупокойной обедне по Шевченко в церкви Академии художеств и на его похоронах (Смоленское кладбище).

Апрель Публикация в журнале «Отечественные записки» (№ 4) лесковских «Очерков винокуренной промышленности (Пензенская губерния)», на оттиске автор сделал надпись: «Лесков 1-я проба пера. С этого начата литературная работа (1860г.).»

Лето Переезд в Москву. Знакомство с филологом Ф. И. Буслаевым.

Осень Разъезд с женой, которая с дочерью возвращается в Киев.

Декабрь Переезд в Петербург.

1862, январь Начало сотрудничества с газетой «Северная пчела».

Март Публикация в журнале «Век» за подписью «М. Стебницкий» рассказа Лескова «Погасшее дело (Из записок моего деда)» (впоследствии — «Засуха») — первое беллетристическое выступление писателя в печати.

Май Пожары в разных частях Петербурга, вызвавшие слухи о поджогах. В «Северной пчеле» появляется статья Лескова, требующая официального расследования причин пожаров и пресечения разнородных и противоречивых слухов о них.

6 сентября Отъезд Лескова из Петербурга в Вильну.

Сентябрь — декабрь Лесков в западных губерниях Российской империи, Праге, Париже.

1863, январь — март Лесков в Париже. Возвращение в Петербург.

Апрель Начинает работать над романом «Некуда».

Август Выходит сборник «Три рассказа М. Стебницкого. 1. История одного умопомешательства. 2. Разбойник. 3. В тарантасе» (СПб., типография Н. И. Греча).

8 сентября В журнале «Библиотека для чтения» начинает публиковаться повесть Лескова «Житие одной бабы».

1864, февраль В «Библиотеке для чтения» (№ 1) начинает печататься роман «Некуда».

Июль Знакомство в Киеве со своей будущей гражданской женой (с 1865 г.), матерью четверых детей, расставшейся с кутилой-мужем, Екатериной Степановной Бубновой (урожд. Савицкой).

26 ноября В Киеве. Датировка рассказа «Леди Макбет Мценского уезда».

1865 В журнале Ф. М. Достоевского «Эпоха» публикуется рассказ «Леди Макбет Мценского уезда».

Февраль Лесков возвращается в Петербург из Киева.

21 марта Выходит первое издание романа «Некуда».

1866, 4 апреля В «Отечественных записках» (№ 7, кн. 1) публикуется очерк «Воительница» .

12 июля Родился сын Лескова и Е. С. Бубновой Андрей (ум. 5 ноября 1953), названный так матерью, киевлянкой по происхождению, в честь святого Андрея Первозванного, совершившего в Киеве свой апостольский подвиг.

1867, 29 марта В журнале «Отечественные записки» начинает публиковаться хроника Лескова «Чающие движения воды» (впоследствии «Соборяне»).

Ноябрь Первая постановка единственной пьесы Лескова — драмы «Расточитель», завершенной в мае, в Александрийском театре в бенефис Е. М. Левкеевой.

1868, февраль В журнале «Литературная библиотека» (№ 1) начинает публиковаться хроника «Божедомы» (одна из редакций «Соборян»).

Декабрь Первая постановка «Расточителя» в московском Малом театре в бенефис Е. Е. Чумаковской.

1869, март В газете «Биржевые ведомости» начинается публикация серии статей «Герои Отечественной войны по гр. Л. Н. Толстому».

1870, ноябрь В московском журнале «Русский вестник» (№10) начинается публикация романа «На ножах» (окончание: 1871. № 10).

1871, январь В журнале «Современная летопись» (№ 1) начинает публиковаться повесть Лескова «Смех и горе».

Март Участвует в организационном собрании Литературно-художественного кружка в петербургской гостинице Демута, где присутствовало более 150 деятелей искусства и литературы, в частности: И. С. Тургенев, М. О. Микешин, А. Г. Рубинштейн, М. А. Балакирев, В. В. Самойлов, М. П. Клодт.

Ноябрь В Москве выходит отдельное издание романа «На ножах».

1872, апрель В журнале «Русский вестник» начинает публиковаться хроника «Соборяне».

Июнь Лесков совершает поездку по Ладожскому озеру на острова Коневец и Валаам, задумывает повесть «Черноземный Телемак» («Очарованный странник»), работает над очерками «Монашеские острова на Ладожском озере».

Июль— декабрь Пишет повесть «Запечатленный ангел».

19 ноября Выходит роман Виктора Гюго «Труженики моря», «приспособленный для детей М. Стебницким».

1873, 17 января В «Русском вестнике» публикуется повесть «Запечатленный ангел».

Январь— ноябрь Работает над хроникой «Захудалый род».

Октябрь— ноябрь В газете «Русский мир» публикуется повесть «Очарованный странник, его жизнь, опыты, мнения и приключения».

Декабрь В Петербурге выходит отдельное издание «Очарованного странника».

1874, январь Лесков назначен членом особого отдела Ученого комитета министерства народного просвещения по рассмотрению книг, издаваемых ₍для народа.

Июль В «Русском вестнике» (№ 7) начинает публиковаться хроника «Захудалый род».

Октябрь (?) Споры с Катковым о дворянстве и отказ дописывать «Захудалый род»: «разошлисьвежливо, нетвердо и навсегда» (Лесков). Катков сказал: «Жалеть нечего, — он совсем не наш».

Ноябрь Лесков, ища «возможность свободно служить литературе» и быть независимым от издательских гонораров, решает поступить на службу, которая требовала бы «ума, добросовестности и прилежания, но не авторского творчества». Обращается с просьбой помочь в отыскании должности к И. С. Аксакову. Однако поиски оказываются безуспешными.

31 декабря Встречает Новый год у дочери Дениса Давыдова Ю. Д. Засецкой, переводчицы, «старостихи редстоков-ской церкви в России» (Лесков), т. е. последовательницы полковника Редстока, создателя христианской секты.

1875, январь В журнале «Нива» (№ 1) начинается публикация повести Лескова «Блуждающие огоньки» (впоследствии: «Детские годы. Из воспоминаний Меркула Праотцева»). Лесков знакомится с историком литературы Ильей Александровичем Шляпкиным (1858—1918), впоследствии исследователем его творчества.

Май С заездом в Москву Лесков отправляется за границу.

Около 20 мая (1 июня) Лесков приезжает в Париж. Знакомство с князем И. С. Гагариным и выяснение у него, по просьбе И. С. Аксакова, подробностей преддуэльной истории Пушкина. Встречи с Ф. И. ' Буслаевым. Посещение театра Сomedie Francaise.

Июль Переезд из Парйжд в Мариенбад для водолечения. В Мариенбаде начат роман «Чертовы куклы».

Август Лесков в Праге. Лесков в Дрездене. Прогулка пешком по саксонской Швейцарии. Проезжает через Гамбург в Варшаву.

27 августа Возвращение в Петербург.

28 декабря В еженедельнике «Гражданин» (№ 52) начинает печататься рассказ «На краю света».

1876, июль— август Проводит лето с сыном на даче Ю. Д. Засецкой Пикруки под Выборгом.

18 сентября В журнале «Кругозор» (№ 38) начинает публиковаться рассказ «Железная воля».

1877, июнь Лесков причислен к министерству государственных имуществ «с оставлением на службе и по министерству народного просвещения».

Август Окончательный разрыв с Е. С. Бубновой. Лесков с сыном Андреем переезжает в дом купца Семенова (угол Коломенской улицы и Кузнечного переулка).

Октябрь В «Гражданине» (№ 23—24) начинает публиковаться рассказ Лескова «Некрещеный поп».

Ноябрь Лесков зачислен чиновником особых поручений при министре государственных имущёств П. А. Валуеве.

1878, сентябрь В газете «Новости» (№ 236) начинают публиковаться «картинки с натуры «Мелочи архиерейской жизни».

1879, июнь На пароходе выезжает в Ригу и поселяется в местечке Карлсбад под Дуббельном. Пишет здесь рассказы «Однодум» и «Шерамур».

25 декабря В газете «Новое время» (№ 1375) публикуется рассказ «Рождественский вечер у ипохондрика» (впоследствии «Чертогон»).

1880, январь В журнале «Исторический вестник» (№ 1) публикуется рассказ «Кадетский монастырь».

15 марта Выход сборника рассказов «Три праведника и один Шерамур».

Май Заболевает воспалением легких. Во время болезни пишет очерки «Из мелочей архиерейской жизни».

Июнь В «Новом времени» начинают публиковаться очерки «Случаи из русской демономании» (№ 1529).

Июль — начало октября Работает над рассказом «Несмертельный Голован».

Декабрь В журнале «Исторический вестник» (№12) публикуется рассказ «Несмертельный Голован». «Согласно прошению» Лесков отчислен от министерства государственных имущёств. В «Новом времени» (№ 1735) публикуется рассказ «Белый орел».

1881, 28 января В журнале «Игрушечка» (№ 1) публикуется рассказ «Христос в гостях у мужика».

21 января Скончался Ф. М. Достоевский. Лесков был на выносе тела из квартиры Достоевского в Кузнечном переулке и шел в процессии до Алек-сандро-Невской лавры.

1 марта Во время прогулки Лесков и его сын, услышав звуки взрывов, отправляются на Екатерининский канал, где только что произошло злодейское убийство императора Александра П. Лесков говорит о бессмысленности и пагубности терроризма, провоцирующего широкие репрессии.

Апрель—май Работа над «Сказом о тульском косом Левше и о стальной блохе» и рассказом «Леон, дворецкий сын».

Октябрь Лесков устраивает у себя литературные вечера в первую субботу каждого месяца в течение всего зимнего сезона. На них бывают Н. А. Лейкин, А. Н. Майков, С. Н. Терпигорев, С. В. Максимов, историки С. Н. Шу-бинский, М. И. Пыляев, В. О. Мих-невич и др.

17 октября Начало публикации «Левши» в журнале «Русь» (№ 49). .

1882. март Лесков выступает на литературно-музыкальном вечере Пушкинского кружка с чтением «Левши».

Апрель В Петербурге выходит отдельное издание «Сказа о тульском косом Левше...».

Июнь Написана заметка «О русском Левше». На следующий день вышла в газете «Новое время» (М° 2256).

Август Лесков с сыном ездил в село Важино на р. Свирь. На обратном пути они были в Александро-Свирском монастыре.

Ноябрь В «Новостях и Биржевой газете» (№ 294, 295) публикуется рассказ «Последнее привидение Инженерного замка» (впоследствии «Привидение в Инженерном замке»).

Декабрь В «Новом времени» (№ 2453) опубликован рассказ «Рождественская ночь в вагоне» (впоследствии «Путешествие с нигилистом»).

1883, 9 февраля «Определением» министра народного просвещения И. Д. Делянова Лесков отчислен от министерства с увольнением от звания члена особого отдела Ученого комитета «по рассмотрению книг, издаваемых для народного чтения» (приказ был издан 21 февраля). Лесков «прошения не подал и на просьбу упомянуть о прошении— не согласился».

11 февраля В журнале «Киевская старина» (№ 2) начинают публиковаться очерки «Печерские антики».

19 февраля В «Газете А. Гатцука» (№ 7) начинает публиковаться роман «Соколий перелет» (до 12 марта. Печатание прекращено по цензурным условиям). За несколько часов до подписания с Лесковым условий об издании его собрания сочинений умирает издатель М. О. Вольф.

6 марта В «Художественном журнале» (№ 2) публикуется рассказ «Тупейный художник».

8 марта Лесков пишет «Письмо в редакцию «Новостей и Биржевой газеты» об увольнении его со службы в министерстве народного просвещения без прошения (напечатано 10 марта в № 65).

Апрель В «Новостях и Биржевой газете» (№ 1 и 3) публикуется статья Лескова «Граф Л. Н. Толстой и Ф. М. Достоевский как ересиархи». Лесков сообщает директору Орловской гимназии о передаче полученной им золотой медали (за работу в комиссии министерства народного просвещения) беднейшему из воспитанников, оканчивающих гимназию в 1884 г.

12 октября Встреча с А. П. Чеховым.

Ноябрь Появление в семье Лескова Вари Кукк (4 декабря 1879—1968), вскоре ставшей его приемной дочерью.

Декабрь В «Новостях и Биржевой газете» (№ 245) публикуется статья Лескова «О русских именах». В Петербурге тиражом 50 экз. анонимно отпечатан очерк Лескова «Еврей в России. Несколько замечаний по еврейскому вопросу» (на титуле указано: СПб., 1884). Книга предназначена не для продажи, а для правительственной комиссии графа К. И. Палена, расследовавшей причины еврейских погромов на юге России в 1881—1882 гг. В журнале «Задушевное слово» (№ 8) публикуется рассказ «Неразменный рубль». В рождественском приложении к «Газете А. Гатцука» печатается рассказ «Зверь».

1884, январь В «Живописном обозрении» (№ 2) начинает публиковаться рассказ «Отборное зерно». Лесков выступает на литературно-музыкальном вечере Пушкинского кружка с чтением рассказов из серии «Заметки неизвестного».

13 марта В 6 часов вечера Лесков выступает с приветственной речью на торжественном обеде по случаю приезда в Петербург немецкого писателя Фридриха Шпильгагена в «Hotel de France».

1(13) июня—29 июля (10 августа) Лесков путешествует: Варшава, Дрезден, Мариенбад, Прага, Вена.

1885, 1 января В журнале «Новь» (№ 5) опубликован рассказ «Жемчужное ожерелье».

Декабрь Санкт-Петербургский цензурный комитет постановил вырезать и уничтожить напечатанную в № 12 «Исторического вестника» статью Лескова «Бракоразводное забвение». Выходит сборник «Святочные рассказы Н. С. Лескова» (СПб.; М., 1886).

1886, апрель Санкт-Петербургским цензурным комитетом запрещена лесковская «Повесть о богоугодном дровоколе».

Июнь—август Лесков живет в Аренсбурге (Эстляндская губерния).

Декабрь В журнале «Русская мысль» (№ 12) публикуется рассказ «Сказание о Федоре-христианине и о друге его Абраме-жидовине». Выходит сборник «Рассказы кстати» (СПб.; М., 1886).

1887, февраль Присутствует на открытии народ-ного театра на Васильевском острове и в тот же день пишет об этом заметку («Новое время». 9 февр. № 3933).

1 марта В «Историческом вестнике» (№ 3) публикуется повесть Лескова «Скоморох Пафмалон».

Апрель В журнале «Русская мысль» (№ 4) публикуется рассказ «Спасение погибавшего» (впоследствии «Человек на часах»). Лесков обращается к Л. Н, Толстому с просьбой разрешить прийти к нему во время ближайшего приезда в Москву («чтобы могло осуществиться мое давнее горячее желание видеться с вами в этом существовании»). Москва. Первая встреча с Л. Н. Толстым (25 апреля Толстой пишет В. Г. Черткову о Лескове: «Какой умный и оригинальный человек»). Май—август Лесков в Аренсбурге. 

31 декабря Встречает Новый год у А. С. Суворина, где знакомится с Антоном Павловичем Чеховым. В конце этого года знакомится с И. Е. Репиным.

1888, 10 февраля Читает Репину рассказ «Лев старца Герасима».

15, 24 марта Встречается в редакции «Нового времени» с А. П. Чеховым, приехавшим из Москвы. Смерть В. М. Гаршина.

26 марта Лесков пишет Суворину: «Неужели Гаршин не стоил траурной каемки вокруг его трагического некролога?..»

30 марта Дарственная надпись Я. П. Полонскому на «последней корректуре» посвященной ему легенды «Прекрасная Аза».

22 апреля Благодарит в письме А. С. Суворина за предложение издать полное собрание его сочинений и договаривается об условиях.

13 июня— 9 августа Живет в Аренсбурге.

Сентябрь В Петербурге выходит составленная П. В. Быковым «Библиография сочинений Н. С. Лескова с начала его литературной деятельности — 1860 г. по 1887 г. (включительно)». Лесков отозвался на ее выход статьей «Товарищеский подарок» («Новое время». 3 окт. № 4525). Письмо И. Е. Репина Лескову с просьбой позволить сделать его портрет. В конце года после трех сеансов работа над портретом была прекращена.

1889, 23 февраля Читает в мастерской Репина в большом обществе повесть «Зенон зла-токузнец» («Гора»).

Март Выходят первые три тома собрания сочинений Н. С. Лескова (СПб., в типографии А. С. Суворина, 1889; тираж 2200 экз.).

Август Типография Суворина представила в Санкт-Петербургский цензорный комитет восемь экземпляров отпечатанного без предварительной цензуры шестого тома собрания сочинений Лескова) куда входили «Мелочи архиерейской жизни». Первый приступ грудной жабы (стенокардии) у Лескова на лестнице суворинской типографии при известии об аресте отпечатанного шестого тома собрания сочинений.

Сентябрь Донесение цензурного комитета в Главное управление по делам печати о возражениях гражданской и духовной цензуры против выхода шестого тома собрания сочинений Лескова.

Октябрь Отношение цензурного комитета к старшему инспектору типографий в Петербурге об «исключении» всех экземпляров шестого тома собрания сочинений Лескова. В типографии Суворина бы л опечатан весь тираж тома.

1890, январь В «Живописном обозрении» (№ 1) начинает публиковаться повесть «Гора». В №2 повесть выходит с рисунками И. Е. Репина. В «Русской мысли» (№ i) опубликована первая часть романа «Чертовы куклы».

24—26 Лесков в Ясной Поляне. Толстой встречал его и провожал до Тулы.

Около 10 мая Художник И. А. Банистер окончил акварельный портрет Лескова.

22 мая — 15 августа Лесков в Шмецке.

Июль Выходит десятый том собрания сочинений Лескова.

Октябрь Выходит новый вариант шестого тома собрания сочинений.

Декабрь В «Петербургской газете» (№ 354) публикуется рассказ «Под Рождество обидели».

1891, 16 декабря В «Русской мысли» (№ 12) выходит статья М. А. Протопопова «Больной талант», с благодарностью принятая Лесковым (письмо автору от 23 декабря).

1892 В «Русском обозрении» (№ 8) публикуется очерк Лескова «Легендарные характеры».

Июнь— август Написаны рассказы «Импровизаторы» и «Пустоплясы».

2 декабря Лесков подписывает завещательное распоряжение «Моя посмертная просьба».

1893, январь Знакомство Лескова с молодой писательницей Л. И. Веселитской (Микулич), перешедшее вскоре в сердечную дружбу.

Июнь Выходит одиннадцатый том собрания сочинений Лескова (12-й том вышел после кончины писателя — в июне 1896 г.).

Июль— декабрь Работает над рассказом «Административная грация».

9 ноября Полиция с согласия министра внутренних дел вывозит из типографии Суворина экземпляры шестого, запрещенного тома сочинений Лескова для уничтожения.

1894, сентябрь В «Русской мысли» (№ 9) публикуется рассказ Лескова «Зимний день».

Октябрь В журнале «Северный вестник» публикуется очерк Лескова «Вдохновенные бродяги».

1895, февраль Отказ М. М. Стасюлевича печатать по цензурным соображениям в «Вестнике Европы» рассказ «Заячий ремиз». Лескова посещает начальник Главного управления по делам печати Е. М. Феоктистов с целью примирения. В Академии художеств открывается XXIII передвижная выставка, на которой выставлен портрет Лескова работы В. А. Серова. Темная рама портрета, похожая на траурную кайму некролога, неприятно поражает Лескова. Больной Лесков выезжает кататься вокруг Таврического сада. Эта прогулка вызывает у него обострение болезни (отеки в легких). 21 февраля, (6 марта) 1 час 20 минут ночи Кончина Николая Семеновича Лескова. 

23 февраля Похороны Лескова на Литераторских мостках Волкова кладбища.

На 55-м году жизни, прочитав книгу Голлен-баха «Человек, его сущность и назначение», изданную в 1885 году А. Н. Аксаковым, он самоуглубленно делает из нее выписку: «Душа человека похожа на воду; приходит она с неба, падает на землю и снова подымается на небо».

Тут пленяли оба пути: и начальное ниспадение и завершающее жизнь как бы победное восхождение. Это подкупало, утешало, с чем-то мирило, обнадеживало...

Когда кто-нибудь из поздних знакомцев, вглядываясь в ранние портреты писателя, говорил: «Однако, Николай Семенович, какой же вы, должно быть... были... в молодости!..»

«Ууу!.. Аггел!.. аггел!..» — быстро перебивал Лесков, нервно поводя плечами и коротким движением руки как бы отметая от себя какой-то ярко ощущаемый им и как бы даже устрашающий его образ. Итак, от ангела до аггела! Что-то фаустовское: «Ах, две души. живут в больной груди моей, — друг другу чуждые, и жаждут разделенья».

Не подлежит сомнению, что одиннадцатилетняя казенная служба в Орле и Киеве дала Лескову немало жизненного опыта, однако опыт, вынесенный им из разъездов по торговым делам, он оценивал всего выше.

На вопросы — откуда у него такое знание страны, такое неиссякаемое богатство наблюдений и впечатлений, Лесков чуть откидывал голову и, как бы озирая глубь минувшего, отвечал, слегка постукивая концами пальцев лоб: «Все из этого сундука... За три года моих разъездов по России в него складывался багаж, которого хватило на всю жизнь и которого не наберешь на Невском и в петербургских канцеляриях ».

На эту тему он не только охотно говорил, но и писал. И всегда горячо, искренно и образно, не без подкрепления своих взглядов чужими заключениями. Вот, к примеру, приводимые во временной последовательности его суждения: «Извозчик, для едущих на протяжных, это совсем не то, что кондуктор для нынешнего путешественника, несущегося по железной дороге. С извозчиком седоки непременно сближались и даже сживались, потому что протяжная путина — это часть жизни, в которой люди делили вместе и горе, и радость, и опасности, и все его досады! «Вместе мокли и все сохли», как выражается извозный люд».

«Прожив изрядное количество лет и много перечитав и много переглядев во всех концах России, я порою чувствую себя, как «Микула Селянинович», которого «тяготила тяга» знания родной земли, и нет тогда терпения сносить в молчании то, что подчас городят пишущие люди, оглядывающие Русь не с извозчичьего «передка» (как мы езжали за 3 целковых из Орла в Киев), а «летком-летя», из вагона экстренного поезда. Все у них мимолетно, — и наблюдения, и опыты, и заметки... Всему этому так и быть следует, ибо «всякой вещи есть свое место под солнцем» — протяжные троечники отошли, а железные дороги их лучше, но опыт и знание все-таки своей цены стоят, да и покоя не дают. То напишу я заметку Вам, то Нотовичу, то Худякову, и они, кажется, везде читаются и даже будто замечаются и м. б. отличаются от скорохвата».

Чрезвычайно ценно впечатление, вынесенное о Лескове пользовавшейся большим его уважением и расположением, умной, образованной, вдумчивой и осмотрительной в суждениях о людях, издательницей «Северного вестника», Л. Я. Гуревич: «Капризный, мятежный человек, оригинальный, причудливый, мощный и сочный талант».

«Полный бунтующих тяжелых страстей».
«Беспокойного, придирчивого и сильного разума».
«Он никогда не знал душевного или умственного успокоения».
«Он громил старое, отживающее и высмеивал новое, не дожидаясь, чтобы оно принесло свои плоды, не снисходя к недостаткам, свойственным периоду брожения».

Из массы самых разноречивых характеристик Лескова, от приторно-умиленных до злостно-хулительных, эта, в каждом своем слове взвешенная и искренно прочувствованная, многих вернее и тоньше.

В годы «маститости» Лесков говорил, что когда-то «злобился», а потом «смирился, но неискусно». Ценное признание! С натурой не совладать: неискусно выйдет! Прекрасно знавший его и искренно расположенный к нему, остроумный поэт и переводчик Шопенгауэра, Ф. В. Вишневский («Черниговец»), видел в его натуре «зломнительность», склонность воспринимать многое злее, чем оно есть, мня в других скрытое зло. Способности смиряться несомненно должна была мешать исключительно стойкая память, не позволявшая зарубцовываться ни одной ране. Эта память вызывала потребность непременно расчесать любой укол или царапину до крови... На склоне дней своих Лесков отвечает А. К. Чертковой, пытавшейся примирить его с мужем, В. Г. Чертковым: «Можно повелевать своему разуму и даже сердцу, но повелевать своей памяти — невозможно!» Как тут смиряться!

Он не знал духовного уюта и хотя бы самого нетребовательного житейского покоя. Он не щадил себя, не щадил и других. Блестящий диалектический субъективизм прекрасно служил искреннему самоубеждению в бесспорности чужой вины. Беспристрастие в оценке взаимоположений оказывалось благодаря этому невозможным. Отсюда немалые и, что всего обиднее, не неотвратимые «терзательства» — свои и не свои...

Приехав в Петербург глубоким провинциалом, он, по киевским связям, «приючается» у известного тогда экономиста, редактора журнала «Указатель экономический» и председателя «Политико-экономического комитета императорского российского географического общества» — профессора И. В. Вернадского. Лескова увлекают заседания «общества», на которых он охотно выступает, обнаруживая прекрасное знание нужд своей родины в области экономических, земельных, крестьянских вопросов. В первый год он дает полные одобрения и удовлетворения отзывы о деятельности этого комитета. Однако, дольше и пристальнее присмотревшись к его «работе», как и других комитетов, Лесков все их, без колебаний, крестит в «российские говорильни», в которых все сводится к самоуслаждению ряда маститых членов этих говорилен собственным многословием. Ничего личного в этом приговоре нет. Есть возмущение полным незнанием выступающих с нелепыми прожектами реформаторов той России, которую сам он знает «в самую глубь». Делать в говорильнях нечего, и он порывает с ними. Личные отношения не останавливают: они бестрепетно приносятся в жертву.

Вовлеченный затем злым роком в круг людей «попятного направления», руководимый и возглавляемый Катковым, Лесков съедает с ними довольно соли, от которой его потом «тошнит». Умный Катков говорит про него одному из верных своих соратников: «Мы ошибаемся: этот человек не наш». Лесков расходится с Катковым «вежливо, но твердо и навсегда». И тот делает мудрый вывод: «Жалеть нечего, — он совсем не наш». И не ошибается: Лесков становится открытым, непримиримым врагом всему катков-скому «уряду мыслей», всему «попятному» направлению. Разрыв на почве идеологических противоречий на этот раз еще ярче.

По тем же законам и путям последовательно назревают и свершаются разрывы с А. А. Краевским, В. В. Крестовским, В. В. Комаровым, М. Г. Черняевым, И. С. Аксаковым, с «Историческим вестником» в лице его редактора С. Н. Шубинского, владельцем «Нового времени» А. С. Сувориным, которому были даже возвращены все его письма, и многими благомыслившими и неплохо успевавшими.

В добрый час и стих это был человек заражающей веселости и жизнерадостности. В такие минуты сыпались анекдоты, воспоминания, шутки, ярко инсценировались, не всегда, может быть, безупречно точно, целые происшествия полуисторического порядка. И все это, почти сплошь и уж во всяком случае преимущественно, из литературного прошлого, быта, персонажа. Разворачивалась, например, юмористическая трилогия «Три генерала от литературы в щекотливых положениях». Дело тут шло о пищеварительных и вообще интимных осложнениях, приключавшихся в различных обстановках с Гончаровым, Тургеневым и Писемским. Хохоту было вволю. Рассказывались совершенно недостоверные столкновения Толстого с умершим задолго до Крымской войны великим князем Михаилом Павловичем при возвращении артиллерийской бригады, в которой служил Толстой, из Севастополя.

Не менее неправдоподобен, но подкупающе приятен был апокриф, об удивительно колких ответах Рылеева Николаю Первому во время следствия по восстанию декабристов. Архивы тогда были недоступны, легенды создавались легко и жили стойко. Особенно желательные. Подавалось мастерским рассказчиком все живо, сочно, образно, может быть, и не без творчески-художественных уклонений от действительности, но так увлекательно и интересно, что все просили только продолжать хотя бы «до бесконечности», как говорит просвирня Препотенская в «Соборянах». В доме все расцветало, лица горели, слышался звонкий смех молодых слушателей, подростков, поощрительно улыбались старшие.

На людях, в обществе, Лесков бывал всегда центральною фигурой. При нем хозяевам уже не приходилось «занимать» своих гостей: все захватывались кипучестью его темперамента, яркостью речи, самобытностью взглядов, неистощимостью тем, неутомимостью рассказа.

Все это, впрочем, давно общепризнано и общеизвестно, упоминается во всех воспоминаниях о Лескове. А вот есть еще одна интереснейшая:его черта, о которой современный читатель, пожалуй, совершенно не знает и едва ли много о ней прочтет, которая осталась незаслуженно малоотмеченной. При общеизвестной его суровости в нем всегда била участливость к чужому горю, нужде, временному затруднению, особенно горячая, если все эти испытания постигали работников всего более близкого его сердцу литературного цеха, членов их семей или их сирот.

Здесь все делалось без чьих-либо просьб или обращений, по собственному почину, движению, как бы органическому влечению, не чуждому и большому жизненному опыту, живым воспоминаниям, живому представлению о положении человека, попавшего в беду. Немного знает литературная летопись его времени таких работников практической и неотложной помощи нуждающемуся товарищу, каким неизменно всегда был Лесков. При этом он шел на выручку и подмогу сплошь и рядом к заведомому былому недругу, а то и к прямому, изрядно досадившему и навредившему врагу. Раз бедовал литератор — колебаний не было, личные счеты отпадали.

Собрать деньги; поместить в больницу; помирить с редактором; добыть кому-нибудь «работишку»; «проправить», не хуже своей собственной, чужую «работку» и протащить ее в печать; выпросить принятие юноши, исключенного из одной гимназии с «волчьим свидетельством», в другую; исходатайствовать в мертвенном Литературном фонде пособие; пристроить в богадельню немощную и нищую писательскую вдову; уговорить на складчину для неотложного взноса платы за «право учения» исключаемой из гимназии гимназистке последнего класса, — на все такие хлопоты он всегда первый, неустанный и горячий старатель. Охотно участвуя почти во всех подписках, он нередко дарит в «сборник» готовую собственную работу, решительно отказываясь, однако, давать «на камень, когда есть нуждающиеся в хлебе живые». Таково, в общем, было, так сказать, его credo. Исповедовал его Лесков на протяжении всей своей жизни неотступно и деловито.

Каждый, кто был знаком с творчеством Лескова, убеждался, что обстановка его рабочего кабинета, напоминающая художественный музей собраниями редких книг, гравюр, образцов живописного искусства русских и иностранных художников, старинных икон строгановского и заонежского письма, всевозможных коллекций, в том числе драгоценных камней, характеризовала его интересы, его эстетические вкусы и в известной степени тематику его многочисленных произведений.

У Лескова к концу жизни имелась и обширная библиотека, в которой находилось до трех тысяч томов; среди них было немало очень редких древних книг, запрещенных и старопечатных изданий. Все это также питало творчество писателя, подсказывая ему темы и замыслы его произведений. Записные книжки Лескова содержат многочисленные выписки из самых разнообразных источников. В них, например, приведены изречения Паскаля, Сковороды, Сенеки, Боккаччо, Плавта, много выдержек из древних лириков; цитируются восточные философы Лао-Тзы, Зороастра, Конфуций и др.

Неутомимый читатель и коллекционер — Лесков был одновременно и страстным убежденным сторонником необходимых для литератора разъездов по российским просторам. И, может быть, ни один из русских писателей-классиков догорьковского периода не ездил так много по своей стране, не наблюдал так обстоятельно ее быт и порядки, как Лесков.

Лесков большое внимание уделял вопросам орнаментировки произведения. Значительную роль играл самый выбор заглавия. «Я люблю заглавие, — говорил писатель, — чтобы оно было живо и в самом себе рекомендовало содержание живой повести». Склонный к оригинальному, причуддивому, занимательному, Лесков проявлял особую изобретательность в заглавиях своих произведений и, случалось, оказывал помощь в этом отношении и своим собратьям.

«Заглавие тоже хорошо, — пишет Лесков Ф. А. ТерновскОму 12 ноября 1882 года по поводу полученной статьи, — но я бы его несколько изменил, чтобы казалось еще независимее. Почему бы не озаглавить так, например: «Византийский отблеск в русском боярстве — опыт бокового освещения к русским фигурам «боярской думы»? Ко мне частенько «братия» толкаются за заглавиями и смеяся «просят наречь имя младенцу».

Дать занимательное заглавие, привлечь им внимание к произведению — вот чем прежде всего руководствовался Лесков при выборе названия.

В тех же целях привлечения читательского внимания Лесков широко пользовался и эпиграфами. Эпиграф, поставленный перед изложением, дает как бы тон всему произведению, вскрывает его основной замысел. На помощь писателю приходила его широкая начитанность, исключительная память. Мы находим у него эпиграфы из Пушкина, Тургенева, Даля, Майкова, Фета, Гёте, Карлейля, «Житий», Евангелия, народных песен, сказаний и поговорок.

Подыскание эпиграфа всегда было для Лескова важным моментом подготовительной работы, предшествовавшей созданию текста. Задолго до написания рассказов из легендарного цикла Лесков заносил в свою записную книжку некоторым из них («Гора», «Аскалонский злодей») эпиграфы.

Хроникальная композиция особенно показательна для тех произведений Лескова, в которых рассказчик, он же герой, повествует окружающим слушателям о приключениях и происшествиях своей жизни.

Это наблюдается, например, в таких произведениях, как «Очарованный странник», «Смех и горе», «Заячий ремиз»: многочисленные фабульные эпизоды, которые по существу являются «вставными новеллами», объединены личностью рассказчика. Все другие герои становятся эпизодическими. По мысли Лескова, здесь, как в «Мертвых душах» Гоголя, «герой и среда должны идти рядом». Характерны подзаголовки такого рода произведений: «Очарованный странник, его жизнь, опыты, мнения и приключения», «Смех и горе, разнохарактерное роr pourri из пестрых воспоминаний полинявшего человека», «Заячий ремиз — наблюдения опыта и приключения Оноприя Перегуда из Перегудов».

Конечно, не все произведения этого жанра одинаково удавались Лескову. Например, такое длинное сцепление эпизодов, как в ранних очерках «Смех и горе», может быть, несколько утомляет читателя. Но все это преодолевалось писателем в других произведениях, вобравших и богатейший запас жизненных впечатлений писателя и воплотивших его очень скоро созревшее повествовательное мастерство. Одной из лучших повестей Лескова, написанных в этой манере, бесспорно, является «Очарованный странник».

Несмотря на скупость пейзажных зарисовок, пейзаж является у Лескова существенным звеном в общей конструкции многих рассказов. Лесков никогда не берет природу в плане контраста с окружающей жизнью людей. Наоборот, мы у него встретим яркие примеры полной гармонии между миром природы и жизнью людей. Лесков любил пейзажным обрамлением, сходным образом из мира природы подчеркивать и раскрывать характер, поведение, душевные переживания своих персонажей. Еще в романе «Соборяне», давая величественную картину рассвета на реке, «когда разредевший туман словно весь пропитан янтарным «тоном», все «обагрялось багрецом и лазурью» и «в этом ярком могучем освещении появляется купающийся богатырь Ахилла», Лесков писал:

«Этот пейзаж и жанр представляли собой простоту ртарогородскои жизни, как увертюра представляет музыку оперы», «Увертюрой» к содержанию образа, определенному моменту переживаний, настроений того или иного действующего лица и является лесковский пейзаж.

Вдумчивый художник, прекрасный знаток русского быта, Лесков умел ценить сочность, яркость и точность бытовых описаний. Предварительно добросовестно, тщательно изучив необходимый ему бытовой фон, он любовно воссоздавал его затем в творчестве. Самый характер бытовых описаний связывается с жанровыми особенностями произведений. Так, Лесков часто прибегал к широким детальным бытовым изображениям внешнего антуража, экспозициям, вводным биографиям героев в своих крупных по объему произведениях. Это лучшие страницы в его, во многих отношениях неудачных, ранних романах (например, описание уездного городка в романе «Некуда»). Но уже в «Соборянах» писатель отказался от экспозиции и вводных биографий. «Годы ранней молодости этих людей, так же как и пора их детства, нас не касаются», — писал он в этой хронике.

Для Лескова в большей степени, чем подробные бытовые изображения, характерны предельно сжатые, непосредственно связанные с действием бытовые зарисовки. Поучительна в этом отношении выразительная бытопись «Леди Макбет Мценского уезда».

«При всем довольстве и добре, житье Катерины Львовны в свекровном доме было самое скучное... Встанут свекр с мужем ранехонько, напьются в шесть часов утра чаю, да и по своим делам, а она одна слоняет слоны из комнаты в комнату, везде чисто, везде тихо и пусто, лампады сияют перед образами, а нигде по дому ни звука живого, ни голоса человеческого».

К образным словам, оборотам орловской речи Лесков охотно прибегал и в своих произведениях и нередко объяснял в подстрочных примечаниях отдельные термины, редкие слова с своего края.

Эта любовь Лескова к выразительному полномысленному народному слову развилась постепенно, начиная еще с детских лет. Горький, высокий ценитель и знаток народного творчества и языка, отмечает, что «Пушкин высоко ценил язык «московских просвирен», учился у своей няни Арины Родионовны. Замечательнейший знаток речевого языка, Лесков тоже учился у няньки, солдатки. И вообще, скромные няньки, кучера, рыбаки, деревенские охотники и прочие люди тяжелой жизни определенно влияли на развитие литературного языка, но литераторы из стихийного потока бытового языка произвели строжайший отбор наиболее точных, метких и наиболее осмысленных слов».

Лесков по следам своих предшественников, особенно Даля и Гоголя, бережно собирал сокровища «народного слова», рожденного в самых глухих уголках России. Его чуткий слух художника жадно прислушивался к звучанию меткого гибкого русского слова, к типичным особенностям профессиональных и местных говоров.

В шестидесятые годы выходят «Картины из русского народа» Даля и его известные труды «Пословицы русского народа» и «Толковый словарь живого великорусского языка». Все это изучалось и осваивалось Лесковым. Ему был чрезвычайно близок язык казака Луганского, шутливо-веселый, витиеватый, расцвеченный меткой русской пословицей и поговоркой. Широко и богато разработанная в творчестве Даля и Вельтмана манера «сказа» у Лескова достигла исключительно высокого мастерства. Даль укрепил и интерес Лескова к так называемой народной этимологии.

Лесков окружил себя русскими праведниками как магнетическим кругом. И когда он уставал от битвы с судьбой, он точно закрывал глаза на все, что творится кругом, — на Россию и на ее людей. Он замыкался в своем вневременном круге, — в созерцательной недвижимости, в праведном стоянии, — и, как искусный изограф, писал образы своих отшельнических видений. Таковы его «Апокрифы», прекрасные и усталые.

И когда отчаивался Лесков, он потешался, он издевался над всем тем, что все равно должно сгинуть — над Разсеей, — и его прославленный язык — язык отчаяния.

Непременное искажение слов, причудливое сцепление фраз, нарочитая неправильность, тяжелые груды языковых сочетаний — точно Лесков пишет не на русском языке, на причудливом языке Разсеи, Пошехонии или комедии о царе Максимилиане;

Это гротесковая и нарочитая смесь простонародной, солдатской и департаментской «кожевряжистой» речи, куда еще изобильно влиты четьи-минейные обороты и образы. Это смутный язык послепетровского имперского смешения, как бы еще не дошедший до сознания, еще не переработанный им. Именно таким языком говорит лесковская Разсея.

Лесков, размышляя о будущих путях России, увидел, что общественный радикализм разрушительно бесплоден, что -силы, полагающие возможным решить вековые проблемы одним махом, скорее рано, чем поздно начнут собирать вокруг себя людей с преступными целями, авантюристов, мошенников, шарлатанов, всех тех, кто переполнен своекорыстием, а отнюдь не высокими идеями. «На ножах» — это отнюдь не ухудшенные, упрощённые «Бесы», это книга о потерянной вере, о пренебрежении к вечным скрепам жизни, это, наконец, книга об искушении, которое всю жизнь в разных личинах преследует человека.

Лесков обладал удивительным даром никогда не выпирать в человеке его социальную функцию, не абсолютизировать его общественное положение. У него человек всегда отвечает не за свой чин или должность, а за свою душу. Все знают, сколь обширна галерея созданных им разнообразных типов русских людей, многие отмечают, что он отыскивал своих «праведников» в самых разных сословиях и званиях — от крепостных и солдат до квартального надзирателя и жандармского офицера... Но при этом не все обращают внимание на то, что праведность, по Лескову, это не служение какому-либо социальному институту или тем более начальству. Одного своего героя Лесков назвал «библейским социалистом», так же он мог бы назвать и всех остальных, хотя евангельские истины воспринимаются каждым по-своему. Выражаются, в конечном счете, одинаково — поступком, содеянным не ради каких-то умозрительных, с большим замахом целей, а потому, что ближнему понадобилось участие, помощь, жертва...

И в цикле о праведниках, сохраняя верность своему характеру, который не позволял ему попросту перелагать в слова жизненные впечатления, Лесков постоянно пробует на прочность те общественные представления, которые от долгого обращения чаще всего превращаются в свою противоположность. И, право, он не виноват, что со временем и его произведения зачастую становились такими же мифами.

1. «Сила моего таланта в положительных типах» (Н. С. Лесков).

2. Фольклорные источники образа Ивана

Северьяновича в сказе «Очарованный странник».

3. От конэсера до праведника. Духовно-нравственные искания Ивана Северьяновича, господина Флягина.

4. Русская икона на страницах сказа «Запечатленный ангел».

5. Праведничество как положительная программа Н. С. Лескова для русского общества второй половины XIX в. и последующих эпох.

6. «Священное писание о земле русской» (М. Горький о творчестве Н. С. Лескова).

7. Две Катерины. (По драме А. Н. Островского «Гроза» и очерку Н. С. Лескова «Леди Макбет Мценского уезда».)

8. Поединок дьякона Ахиллы с нигилистом и атеистом Варнавой Препотенским как столкновение двух мировоззрений на все времена. (По роману Н. С. Лескова «Соборяне».)

9. Образ Памвы Безгневного в сказе «Запечатленный ангел» как идейный центр сказа о русских людях, выбирающих между тьмой и светом.

10. Как «учил» говорить своих героев Н. С. Лесков в сказе «Левша»?

11. Почему сказ «Левша» вызвал ожесточенные споры в литературных и светских кругах?

12. Любимые страницы произведений Н. С. Лескова.

13. Какие «добрые чувства» пробуждает Н. С. Лесков в читателе XX в.? (По страницам прочитанных произведений.)

14. «Художество», «творчество», «рукомесло» как основа духовного строительства личности в произведениях Н. С. Лескова («Тупейный художник» и др.).

15. «Единство рода человеческого не есть утопия» (Н. С. Лесков).

I. Тема русской женщины в художественной литературе второй половины XIX в. (Тургенев, Гончаров, Некрасов, Лесков, Толстой, Достоевский открыли какие-то общие закономерности в судьбе и духовном строе русской молчальницы, услышали песни, которые поет женская душа, запечатлев многообразие женских типов как в дворянском классе, так и в .народной среде.)

II. Две Катерины — Островского и Лескова — как два начала в женском характере, не привязанные к эпохе, а вечные, непреходящие.

1. Возможность сопоставления двух героинь с общим именем (Катерина— «вечно чистая»), живущих в разных художественных мирах: драме Островского и очерке Лескова; но за обоими угадывается реальный мир русской провинции середины XIX в., стиль обоих произведений — реализм.

2. Сходство деталей в обоих произведениях, позволяющих увидеть принципиальное различие двух героинь, которые живут в одинаковых условиях:

обе купчихи, материально и социально устроены;
детство и отрочество под знаком «простоты и свободы»;
замужество без любви и очарованности;
нет детей, чтобы удовлетворить потребность в любви;
пылкость, страстность, подвижность натур, не принимающих «русскую скуку» и домостроевский порядок в доме;
любовь к «чужому» до самозабвения;
гибель в Волге.

3. Стилевые различия двух образов:

а) Катерина Кабанова — героиня драмы не бытовой у Островского, а поэтической, философской. Контекст образа — народная песня, ширь и красота Волги, неоглядных волжских далей, певучая -народная речь;

б) Катерина Измайлова — героиня, замкнуто живущая за высоким забором купеческой усадь-, бы (важная деталь— спальня с пуховыми перинами и подушками);

в) экспозиция образа Катерины Островского — монолог «Отчего люди не летают... Знаешь, мне иногда кажется, что я птица...» (д. I), задающая тему преодоления духовного плена не чувственными радостями, а раскрепощенностью души во имя простора, любви, красоты бытия;

г) экспозиция образа Катерины Измайловой — описание ее каждодневного быта: «Походит, походит Катерина Львовна по пустым комнатам, начнет зевать от скуки и полезет по лесенке в свою супружескую опочивальню... тут тоже посидит, поглазеет... опять ей зевнется... читать была не охотница...» Скука — главное состояние души героини, душевная и духовная неразбуженность.

4. Героини в любви:

а) Катерина Кабанова — Варваре: «Я сама тебя до смерти люблю», Тихону: «Да неужели же ты разлюбил меня?.. Кабы ты остался, как бы я тебя любила, как бы я тебя голубила, милого» (ремарки «плачет», «прижимается к нему», «ласкает его»);

б) борьба в душе Катерины. Монолог с ключом (д. II, явл. 10): «Ведь это страшный грех, Варенька, что я другого люблю?..» «Да какой же грех, если я взгляну на него раз, хоть издали-то?» (д. III, явл. 3). Катерина — Борису: «Поди прочь, окаянный человек! Ты знаешь ли: ведь мне не замолить этого греха». (После объятий): «Теперь мне умереть вдруг захотелось»;

в) начало любви Катерины Измайловой и Сергея (гл. 3): .«Чего ты пришел ко мне? Я за окно брошусь!» — и тут же: «Ох! Ох! пусти», — тихо стонала Катерина Львовна, слабея под горячими поцелуями», а «сама невольно прижималась к его могучей фигуре...»;

г) сцена в саду (после отравления свекра): «А ты сох же по мне, Сережа?., ежели меня на какую ни есть иную променяешь, я с тобою, друг мой сердечный... живая не расстанусь...» Обещание сделать его купцом...;

д) как раскрывается характер героинь в любви:

Кабанова — чистота, робость, целомудрие, безоглядность чувства от щедрости души, самоотверженность, вина перед мужем, предчувствие расплаты, гроза в душе. Боится греховной, нераскаявшейся пред Богом предстать, самоотдача (сцена прощания с Борисом в V действии: «Что-то он теперь, бедный, делает?» Перед смертью: «Радость моя! жизнь моя, душа моя, люблю тебя. Откликнись!» (Плачет.)

Измайлова — напористость, жадность до любовных утех, устранение всех препятствий (убийство свекра, мужа, Феди Лямина) во имя вожделения, мрачные бездны сознания, дикая месть волчицы за измену; полное забвение своей личности, вставшей на путь саморазрушения во имя «Сережечки».

5. Итоги любовной коллизии:

а) своим подвигом любви Катерина Кабанова утверждает красоту, свет, высоту любовного чувства, несмотря на его «незаконность», высоту женской души, взявшей на себя расплату за грех, но соединившей мечту отрочества о воле, цветах, людях-птицах с поступком, за который нельзя в нее бросить камень (из критики тех лет: «ангел», «богородица в окладе», «непонятая», «женский Гамлет из купеческого быта»);

б) любовь Катерины Измайловой, сопряженная с преступлениями, до конца обнажила не только бездуховность личности, но открыла «темные желания» хищницы, противопоставившей простору чувства рабство любви.

III. Авторское отношение к героиням.

Н. С. Лесков: «Иной раз в наших местах задаются такие характеры, что, хотя бы много лет ни прошло со встречи с ними, о некоторых из них никогда не вспомнишь без душевного трепета».

А. Н. Островский в драматическом произведении не может прямо высказаться о своей героине, но, поставив рядом с Катериной Варвару — сильную, здоровую, неунывающую, живущую по закону «лишь бы шито-крыто было», — выразил свое восхищение «горячим сердцем» «вечно чистой» и прожил вместе с ней ее трагическое освобождение и от царства кабаних и диких, и от нелюбви как неестественного состояния для живой души.

Сюжеты классических произведений, вызвавших в свое время сенсацию, а иногда и равнодушие современников, не умирают, ибо в них есть нечто такое, что тревожит человека другой эпохи. Критик и литературовед Лев Аннинский, написавший книгу «Лесковское ожерелье», посвятил вторую главу целиком судьбе очерка Н. С. Лескова «Леди Макбет Мценского уезда». Гдава интересна именно тем, что ставит проблему движения какого-то художественного текста в эпохах, разных точек зрения на один и тот же сюжет, новых интерпретаций. Прав критик, считающий, что судьба любой известной книги интересна сама по себе, но не менее интересны и мы, читающие текст сообразно со своим временем, со своими духовными запросами, со своим опытом. Солидаризируясь с Толстым, Л. Аннинский убежден, что Н. С. Лесков — писатель будущего и то, что для Толстого было «будущим», для нас давно настоящее, и в этом настоящем есть волнующий сюжет современного искусства о Катерине Измайловой.

В 1865 г. русский читатель познакомился с трагической историей лесковской героини и, может быть, посчитал ее нетипичной для России, случайной, тем более что в названии указание на шекспировскую реалию, а может быть, сам сюжет показался достойным уголовной хроники, а не беллетристики, тяготеющей к обобщениям. Русская женщина, возведенная на пьедестал Пушкиным, Тургеневым, Некрасовым, и вдруг... убийца.

...1930г. стал переломным в судьбе лесков-ского текста. Дмитрий Шостакович написал по мотивам очерка оперу «Катерина Измайлова», в которой соединились «сатира, гротеск, бытовая характерность и пафос с иронией». За музыкальной концепцией целого слушатель прочитывал и этическую мысль композитора, который не заостряет внимание на злодействах героини, а, напротив, идет как бы вразрез с поэтическим образом русской женщины в культуре (литературе, музыке, живописи) XIX в. — женщины — страстотерпицы и терпеливицы, и музыкальными средствами рисует натуру бунтующую, своевольную, горячую. Жестока, нахраписта, воинственна у Шостаковича толпа. Шостакович откровенно идеализирует героиню? И да, и нет. Толпа у Шостаковича — та темная сила, из которой произошла сама героиня, и темный инстинкт, злоба, месть толпы Катерине и Сергею созвучны преступлениям любовников. Бушующий в опере музыкальный огонь передает мне, человеку 90-х годов XX в., и суть революционных событий в России 20—30-х годов, и суть любой эпохи, когда человек и общество забывают Бога. За такое новаторское прочтение классики Шостакович был наказан: в 1936 г. появилась статья «Сумбур вместо музыки». Кто-то, видно, «раскусил » оперу и за ее причудливой поэтикой угадал «досье» на революционную новь.

В 1931 г. режиссер МХАТа Алексей Дикий задумал сделать из «Леди Макбет» «нечто жизнерадостное, сочное, густое, реально-ощутимое, национально-определенное». Дикому нужна была не шекспировская злодейка в русском варианте, а добрая душа, «безбровая, веснушчатая и русоволосая», но... заблудившаяся в «темном царстве» купцов. Убийство свекра Катериной было изъято вовсе, а убийство мужа трактовалось как самозащита. Кустодиевские иллюстрации к лесковскому тексту сделали свое дело: его красивые, добродушные, толстые купчихи, вальяжно приглашающие разделить радость телесной сытости и духовной неискушенности, конечно, отличались от тонкобровой, слегка демонической сестрицы по имени Катерина Измайлова, но именно они-то и повлияли на стилистику спектакля Дикого...

В конце 70-х годов на сцене Театра имени Маяковского в роли Катерины Измайловой выступила любимая всеми Наталия Гундарева (режиссер Андрей Гончаров). Еще одна версия лесковской трагедии, но уже московская. Прекрасно пишет об атмосфере 1-го действия Лев Аннинский: «Тяжелая дубовость купеческого дома — лестницы, галереи. Ощущение замкнутости, спертости; коричнево-сизый сумрак; только алая рубашка Сергея мелькает в сумраке, да алый атлас одеяла— цвет крови...» На сцене разрывала себе душу Катерина Львовна не от чувства греховности за совершенные злодеяния. Нет, от любви к Сергею, которую он предал там, в остроге. Да, Гундарева играла «невиноватую» и «неоцененную» женскую любовь... Как вдохновенно аплодировали женщины в зале, рыдая над своей, может быть, несостоявшейся бабьей судьбой!» Мне очень понравилось у критика о нас, «заплаканных и гордых», которые в лице Катерины—Гундаревой отомстили мужьям-изменникам... Андрей Гончаров убеждён, что на алтарь любви Катерина Измайлова принесла все, даже собственную жизнь. И хочется задать вопрос: «А чужие жизни не в счет? Почему к ним нет сострадания? Да, такие интерпретации уводят нас от истинного Лескова с его неприятием звериного, темного, безбожного начала.

Илья Глазунов, художник, певец русских мотивов, постарался вовсю, чтобы снять вопрос: за что убивали православных православные? Почему рука не дрогнула? Лесковский вопрос. Лесковский мотив. Иконы, лампады, свечи — извечные атрибуты старины. Тонкий профиль Катерины Измайловой на фоне зелено-голубого простора. Нет, это не она, не лесковская героиня... Где бессмертное: «Мне отмщение, и аз воздам»? Кто же нам объяснит загадку русской души до. конца?

...«Я ощущаю порой нечто на меня сходящее, когда любимый дар мой ищет действия; мною тогда овладевает некое, позволю себе сказать, священное беспокойство; душа трепещет и горит, и слово падает из уст, как угль горящий» — так пишет о своем любимом герое Савелии Туберозове Н. С. Лесков. Мне кажется, что эти прекрасные слова о духовной наполненности и просветленности в акте творчества имеют прямое отношение к самому писателю, душа которого положилась в роман «Соборяне» о скромном провинциальном духовенстве и бурном времени 60—70-х годов— времени нигилистов, споров «отцов» и «детей», яростных конфликтов, но все-таки победы вечного над преходящим. «Трепещущая и горящая» душа Лескова с его романами о нигилистах и праведниках, душа смятенная и алчущая правды, подарила нам, читателям XX в., по словам Горького, «священное писание о русской земле». Его назвали «еретиком» и революционно-демократические круги, потому что писатель не принял революционной нови, и церковная элита, так как он шел своим путем к Богу, входя в конфликты с официальной церковью. Но когда читаешь страницу за страницей лесковского собрания сочинений и чувствуешь всем нутром гениальность творца в умении охватить всю сложность не сегодняшнего, а вечного бытия человечества, а главное, рассказать о нем неповторимым языком, веришь, что книги его боговдохновенны и даже промыслительны. «По-видимому, дальше нам идти некуда!» — горько сетовал один из критиков романа Лескова «Некуда». Но сам Лесков так безнадежно не считал, и тому доказательство — герои его поздних произведений: и Голован, и Иван Северьянович, и старообрядцы в «Запечатленном ангеле». Путь праведничества для каждого и всех с евангельской проповедью любви и добрых дел — вот позитивная программа любимых героев Лескова и его самого, прошедшего мучительные духовные искания.

В теме нашего сочинения сближены Автор и его герои не случайно и не потому, что герои — дети писательской фантазии. В экспозиции романа Лесков находит такие слова для представления Савелия Туберозова, Захария Бенефактова и Ахиллы — священнослужителей собора в Старгороде, что мы чувствуем очарованность и любование ими.

Отец Туберозов «высок ростом», «бодр», «подвижен», «голова его отлично красива», кудри белы, как у Фидиева Зевса, глаза «большие, смелые и ясные», и в них «и блеск радостного восторга, и туманы скорби, и слезы умиления; в них же сверкал порою и огонь негодования, и они бросали искры гнева — гнева не суетного, не сварливого, не мелкого, а гнева большого человека». Последнее замечание особенно важно: нам будет представлен Большой человек — по своим чувствам, поступкам, целям, человек — мыслитель и богатырь духа.

В Захарии Бенефактове отмечены иные столь же дорогие Лескову свойства: кротость и смирение не от безликости, а от богатства личности, при немощности и слабости его физического тела.

Третий любимец Лескова — могучий дьякон Ахилла Десницын (странное имя, но вдумаемся: древнегреческий эпос на русской почве? Почему бы и нет? А фамилия? Библейская ассоциация неизбежна: «одесную», «десница». Не ему ли предстоит ведущая роль в художественном конфликте романа?). «Уязвленная», увлекающаяся натура, смешливый, добрый, «слагающийся богатырь» в юности Ахилла Десницын был особенно любим в Старом Городе.

Описывает ли Лесков запачканные лапки отца Захария, или «веселенький домик» Савелия Туберозова, или «трубный голос с клироса Ахиллы», он неизменно любуется этими людьми из «старой сказки», т. е. жизни, которая складывалась на Руси веками, устоялась и в которой устоял человек с его несуетностью, совестливостью, детской открытостью и некоторой наивностью, натуральностью, священным отношением к тому делу, к которому приставлен. Идилличность отношений трех друзей не взывает сомнения даже тогда, когда произошла некоторая размолвка из-за одинаковых тростей, пожалованных о. Савелию и о. Захарию предводителем дворянства.

Для Лескова ценна в герое его живая душа: разрешается героям маленькая хитрость, любопытство, ревность, слезы на глазах, гнев, несмотря на то что они пастыри. Не терпит Лесков лишь фарисейства, лжи, поверхностности суждений и поступков, безыдейности личности, а эти простые, неискушенные герои, не привязанные к материальным благам, не считающие, что судьба им что-то недодала, ютящиеся в небольших домишках и считающие копейки, живут не хлебом единым, а идеей, о которой, возможно, и сами-то, в силу скромности, не смогли бы поведать. А вот Лесков все о них знает! Знает и ненавязчиво, с огромной теплотой посвящает читателя в сокровенные тайны души.

Протопоп Савелий Туберозов, как мальчишка, влюблен в свою бесценную жену Наташу с ее дерзкими детскими шалостями и любовной игрой (привязала нитку к носовому платку и дергает, чтоб платочек ускользнул из рук мужа), крушит качели, чтоб она не упала с них, будучи беременной; произносит горячую проповедь не по уставу в церкви о старике Пизонском, усыновившем подкидыша; потрясен до глубины души, когда ему, бедному попу, Марфа Андреевна Плодомасова, дворянка старого покроя, дарит деньги на домик и одежду для церковных служб. Но по-настоящему «большим» и даже великим (не в казенном понимании этого слрва) его делают «Записки», «Демикотоновая книга», начатая по рукоположении в священники. Ночами старческими устами он шепчет, читая свою исповедь и одновременно дневник прожитого. И встает перед нами человек с мятущейся совестью, который все видит: и бедность провинциального священничества, и формализм губернских архиереев, и амбициозность губернатора, и притеснения староверов (при разрушении Деевской часовни он видел, как рвали кресты, как горестно плакали над руинами прихожане)...

«Не знаю, что о себе думать, к чему я рожден и на что призван?» — вопрошает себя Туберозов, прочитавший немало книг о духовенстве и восставший против «округлости», «завершенности» литературного типа священника. И он, русский иерей, не просто отправляет службы и требы в храме, он душу вкладывает в дело. О себе он скажет: «Привык я весьма постоянно действовать, но ныне без дела тоскую и до такой глупости, что даже секретно от жены часто плачу». (Это после того, как был назначен благочинным, а за свою «Записку о положении православного духовенства», критическую в адрес епископата, едва не лишен сана.) Он боится мещанского благополучия, боится из борца за правду превратиться в обывателя. Его записи в дневнике поражают широтой кругозора, государственным умом, трепетностью ко всему, чем живет Россия. Попадает в дневник и сюжет о местных нигилистах: учителе Препотенском и госпоже Бизюкиной, которым объявил войну смелый и прямодушный Ахилла.

Что же в действиях молодого учителя могло вызвать гнев Ахиллы и Туберозова? Варнава Препотенский говорил детям, что и души у человека нет, и Бога нет. Туберозов спрашивает: «Откуда это взялась у нас такая ожесточенная вражда и ненависть к вере?» Жажда свободы у молодежи? Может быть, дикий, разрушительный вандализм, надругательство над святынями она понимает как свободу? Варнава выловил утопленника в реке, сварил его и сделал из скелета пособие для уроков. Бедная мать умоляла отдать покойника, чтобы отпеть и схоронить в земле. С юмором написаны страницы о том, как могучий Ахилла и мелкопакостный, ничтожный Варнава состязались в ловкости и крали друг у друга кости погибшего. Но это не просто бытовое недоразумение. Это идеологическая сшибка. За дьяконом стоит уважение к традиции, святое отношение к погребению. «Многоученый Препотенский, восставший против «шпионов» (и мать, и Туберозов, и Ахилла), развязная эмансипе Бизюкина, их приятель Термосесов предстают в сатирической зарисовке революционной Руси-тройки: один сравнивается с диким степным иноходцем, у другого гордо закинута назад «головенка», «один пляшет, другой скачет, третий песенки поет». Всепобеждающая и зловещая, разбойная, ухарская, развращенная идеями коммун, вседозволенности сила ворвалась и в тихую провинциальную жизнь. У Евгения Базарова, ровесника Препотенского, хоть программа есть! А здесь — пустота, иждивенчество, попрание святынь. Неудивительно, что после группового портрета Варнавы со товарищи идет рассказ карлика Николая Афанасьевича о «старой сказке». Эти страницы нельзя читать без волнения: не затхлая, темная жизнь, оправдывающая отношения: «хозяин (мать, помещик) — раб», а светлая, в любви и благодарности маменьке, судьбе, Богу, родне, соседям, в поклонах и благословениях, милосердии и всепрощении встает перед нами жизнь, о которой тоскует душа. Савелий Туберозов, слышавший исповедь карлика, потрясение произнес:

— Да, вот заметьте себе, много, много в этом скудости, а мне от этого пахнуло русским духом. Я вспомнил эту старуху, и стало таково и бодро, и приятно... Живите, государи мои, люди русские в ладу со старою своею сказкой. Чудная вещь старая сказка! Горе тому, у кого ее не будет под старость!.. О, как бы я желал умереть в мире с моею старою сказкой».

Роман, написанный в форме хроники, не стоит на месте. В город приезжают новые герои — петербургские гости, видный чиновник Борново-локов, ревизор, и его секретарь Термосесов. Цинично второй объявляет Бизюкиной: «Сортирую людей: ты такой?— так тебя, а ты этакой? — тебя этак. Не наш ты? Я тебя приневолю, придушу, сокрушу, а казна мне за это плати». Они тоже из породы нигилистов, но не столь наивные, как Препотенский, они жестки к людям старой, совестливой формации. Бизюкина назовет Термосесову своих врагов. И тот воскликнет: «Смерть дьякону Ахилле! Гибель протопопу Ту-берозову!» А она и не поняла, что, как библейская Иродиада, уже заказала своему повелителю за поцелуй принести их головы на подносе. Тихонько, хитренько ведет Термосесов свою речь перед ревизором: «Хлестните-ка по церкви: вот где язва», предлагая конкретные действия против независимого в суждениях Туберозова и пылкого в правдолюбии Ахиллы. Страшно читать, как разрастался заговор нигилистов против протопопа. Роман близится к кульминации и развязке. К ней готовился и Туберозов. Вслушаемся в разговор предводителя Туганова и протопопа. Туберозов: «Без идеала, без веры, без почтения к деяниям предков великих... Это сгубит Россию...» Туганов: «Да что же ты ко всем лезешь, ко всем пристаешь: «идеал», «вера»? Нечего, брат, делать, когда этому лзсему, видно, время пришло». Туберозов ответил, что прошло не время веры и идеалов, а прошло время слов, нужны подвиги. Жизнь для Туберозова окончилась, началось житие. Писательское слово «житие» как бы вывело Туберозова из обыкновенных людей. Житийная литература Древней Руси оставила нам имена Сергия Радонежского и Аввакума. Может быть, по логике, автора, праведник Савелий Туберозов генетически связан с ними — великими подвижниками и страстотерпцами? Да, конечно.

«Боже, суд твой цареви даждь и правду твою сыну цареву» — так просил помощи у Господа протопоп Савелий Туберозов перед «заключительным воззванием»— поучением, которое он должен был по внутреннему голосу произнести во храме перед чиновниками, охладевшими к вере и совершающими только обрядовую жизнь. Слова Савелия исполнены нечеловеческой боли за паству: «Деркви противна сия наемничья молитва. Может быть, довлело бы мне взять вервие и выгнать вон торгующих ныне в храме сем... Да будет слово мое им вместо вервия. Пусть лучше будет празден храм, я не смущу сего: я из-несу на главе моей тело и кровь господа моего в пустыню и там пред дикими камнями в затрапезной ризе запою: «Боже, суд твой цареви даждь... да соблюдается до века Русь, ей же благодеял еси!» Речь произвела разрывное действие: друзья обвинили его в неосторожном возбуждении страстей черни. Враги вынесли приговор: «Нет, этого терпеть нельзя!» Народ, любивший протопопа, сбросил Данилку, написавшего донос на Савелия, в реку. Термосесов торжествовал: можно ехать в город и докладывать Преосвященству о беспорядках. Последовали арест, строгий надзор, ссылка, отказ просить о помиловании, возвращение, отстранение от всех дел, смерть. Страшно автору за своего героя, ищет он слова самые верные и вкладывает их в уста верного ученика и любимца, Ахиллы: «В, мире бе, и мир его не позна». И захотел Ахилла умереть за поверженного друга своего. Но смерть отсрочил: лежа в чулане своем, придумал поставить Туберозову памятник. Высокая дуща, верный и преданный, впавший в печаль, могучий от природы и сразу постаревший, он искал случая, чтобы умереть и соединиться с тем, кто спас его душу, любя и направляя. Схватив простуду на кладбище, когда он караулил Данилку, обряженного чертом, богатырь Ахилла смертельно простудился, простил перед смертью несчастного и отошел от мира.

Автор не написал развернутого послесловия к хронике Старгорода. Жизнь не закончилась смертью праведников. Отзвонят колокола, уйдут люди с кладбища и начнут (в этом не сомневается Лесков) думать над вечным противостоянием в человеке духовного и мирского и выбирать свою дорогу к свету или тьме, восхождению к истине или падению в соблазны чревоугодия, прелюбодеяния, честолюбия, стяжания, тщеславия, карьеры и просто недума-ния, безответственности за каждый прожитый день. В то время как его современники, так называемые революционеры-демократы, призывали Русь «к топору», Н. С. Лесков говорил с читателем о духовных началах в человеке, плакал над внешним нестроением его жизни и жизни всей России. Нагибин советовал читать Лескова неторопливо, наслаждаясь его словом, проникая в огромный мир, в котором так трудно «маленькому человеку» на пути к Богу.

ДЛЯ ЛЮБОЗНАТЕЛЬНЫХ

1. Почему у героя Н. С. Лескова нет имени, а его прозвище пишется с маленькой буквы: «левша»?

2. Как понять оценку, данную Н. С. Лесковым своему герою: Левша «расчет силы не знает»?

3. Какие произведения Лескова напомнил тебе эпиграф писателя, предпосланный целому циклу: «Без трех праведных несть граду стояния»?

4. Почему сказ «Несмертельный Голован» кончается смертью главного героя? Не противоречит ли финал оптимистическому названию?

5. В сказе о косом левше царь называет умельца «братец», а англичане— «камрад» и «вы». Случайно ли это? Какая идея стоит за этим лексическим нюансом?

6. Продолжи ряд примеров народного «словотворчества» в произведениях Н. С. Лескова: «бугровый нос», «нимфозория», «мелкоскоп»... Что это — словесная игра или отражение жизни? Если «игра», то зачем она понадобилась Н. С. Лескову?

7. В Нагорной проповеди Христа (Евангелие от Матфея, гл. 5) сказано: «И зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме». Как вы понимаете эти слова и какое отношение они имеют к художественному миру и сокровенной идее Н. С. Лескова?

8. Перед вами стихотворение А. К. Толстого «Илья Муромец» в отрывках. Какое произведение Н. С. Лескова оно вам напомнило? Как принимают идею богатырства (сходство и различие в трактовке) поэт и прозаик, современники?

9. В современной фонетике есть звук [Ф], соответствующий букве Фэ. В дореволюционной русской азбуке различались две буквы: фита и ферт. Какую ситуацию и в каком произведении Н. С. Лескова напомнила вам эта справка?

10. Кто и о ком говорит в сказе «Очарованный странник»: «Экий ты, братец, барабан: били тебя, и все никак не добьют»?

11. Мир Ивана Северьяновича, героя «Очарованного странника» наполнен, по его словам, «дивными историями», «видениями», «знамениями», «бестолковыми снами», «чудесами», «бесами», «чародейным», «наваждениями» и «божественными мыслями». Что стоит за этой не похожей на нашу лексикой?

12. Вчитайтесь в любимую Лесковым цитату из И. А. Крылова: Чтоб Бога знать, быть надо Богом, Но чтоб любить и чтить его, Довольно сердца одного.

В цитате есть некое противопоставление, отражающее суть жгучей проблемы Богопознания. В чем суть этой проблемы и как она решается писателем в романе «Соборяне»?

13. Может ли сказ «Левша», переведенный на все основные языки мира, быть понят во всей глубине иностранным читателем? Аргументируйте свое мнение.

14. Как воспринимается читателем авторская мысль Лескова в романе «На ножах», имеющем следующее оглавление: «Боль врача ищет», «Бездна призывает бездну», «Мертвый узел», «Темные силы», «Волк в овечьей шкуре», «Сумасшедший бедуин», «Кошка и мышка», «Бриллиант и янтарь», «Бой тарантула с ехидной», «Нимфа и сатир»?

15. Любимый герой Н. С. Лескова, Савелий Туберозов в романе «Соборяне», говорит: «Чудная вещь старая сказка! Горе тому, у кого ее не будет под старость!.. О как бы я желал умереть в мире с моей старой сказкой». Как понять слово сказка в контексте романа и многих других произведений великого писателя?

16. Знаете ли вы, в чем особенности жанра «святочного рассказа» в русской литературе конца XIX в.? «От святочного рассказа непременно требуется, чтобы он был приурочен к событиям святочного вечера от Рождества до Крещения, чтобы он был сколько-нибудь фантастичен, имел какую-нибудь мораль, хоть вроде опровержения вредного предрассудка, и, наконец, чтобы он оканчивался непременно весело...» Можно ли считать и почему «святочный рассказ» «Жемчужное ожерелье» Н. С. Лескова спором с литературной традицией жанра?

17. Как бы вы продолжили следующие фразы Н. С. Лескова: «А то ли случается в жизни, если живешь между живых людей...»; «...все в России только случайностями едиными и происходит...»

18. Как понять слова Савелия Туберозова о дьяконе Ахилле: «В нем в одном тысяча жизней горит»?

19. Мы все помним метафорический образ Руси-тройки в «Мертвых душах», от которой дух захватывает. Лесковская тройка движется обычным ходом. Откуда, из какого произведения она?

«В корню, точно дикий степной иноходец, пригорбясь и подносясь, шла, закинув назад головенку, Бизюкина; справа от ней, заломя назад шлык, пер Термосесов, а слева — вил ногами и мотал головой Препотенский. Точно сборная обывательская тройка, одна — с двора, другая с задворка, а третья — с попова загона; один пляшет, другой скачет, третий песенки поет. Но разлада нет, и все они, хотя неровным аллюром, везут одни и те же дроги к одной и той же цели». Почему гоголевский патетический тон венчает «Мертвые души» вопреки гротесковому стилю поэмы, а лесковский гротесковый тон рисует силу, зловещую для судеб России 60—80-х годов, как всепобеждающую?

20. Каким произведениям Н. С. Лескова можно предпослать эпиграф — строки Ф. И. Тютчева:

Какое явление русской национальной жизни XII—XIX вв. отразилось в лирических и эпических произведениях русской классики?

21. Перед вами два поэтических отрывка, ритмически организованных. Из каких произведений они взяты?

22. Кого из русских поэтов цитирует Н. С. Лесков, представляя одного из своих героев так: «Он умер, и притом не самым опрятным образом: он погиб во время так называемого в г. Орле «большого пожара», утонув в кипящей ямине, куда упал, спасая чью-то жизнь или чье-то добро. Однако «часть его большая, от тлена убежав, продолжала жить в благодарной памяти», и я хочу попробовать занести на бумагу то, что я о нем знал и слышал...» Какое произведение Лескова, названное именем героя, вы узнали?

23. Запишите стихами по-своему ритмически аранжированный отрывок из «Жития одной бабы»: «Эх, Русь моя, Русь родимая! Долго же тебе еще валандаться с твоей грязью да с нечистью? Не пора, ли очнуться, оправиться? Не пора ли разжать кулак да за ум взяться? Схаменися, моя родимая, многохвальная! Полно дурачиться, полно друг дружке отирать слезы кулаком да палкой! Полно друг дружку забивать до заколачивать! Нехай плачет, кому плачется. Поплачь и ты над своими кулаками: поплачь, родная, тебе есть над чем поплакать! Авось отлегнет от твоей груди, суровой, недружливой, авось полегчает твоему сердцу, как прошибет тебя святая слеза покаянная!»

Многие исследователи отмечают высокую поэзию лесковской прозы.

Подумайте, какие приемы выражения лирического голоса использует в этом отрывке автор?

1. Лесков не отвергал мысль рецензента «Нового времени» что в левше он имел намерение вывести не одного человека, а обобщенный образ русского народа, и отсутствие имени собственного в данном случае лишь подчеркивает мысль о судьбе тысяч и тысяч безымянных гениев из простолюдинов, причастных к накоплению духовных и материальных богатств нации.

2. Нерасчетливость, пожалуй, самая главная примета истинного дарования — бескорыстного, широкого, умеющего себя тратить как на изящную безделицу, так и на воплощение огромной идеи. Нерасчетливость, бескорыстие — черта истинного, по Лескову, праведника.

3. Произведения о праведниках: «Запечатленный ангел», «Инженеры-бессребреники», «Человек на часах», «Павлин», «Однодум», «Соборяне».

4. Человек смертен, но для окружающих Голован, с его способностью быть везде, где нужна помощь, самопожертвование, стал легендой, мифом, а они бессмертны в памяти человеческой. Название сказа и исход героя не противоречат одно другому, ибо человек с недюжинной способностью себя тратить, подвижник вечен в памяти народной.

5. Для рассказчика царь свой, русский, батюшка, и к православному левше он обратиться по-иному не может. Другое дело англичанин, пользующийся международными нормами обращения к иноземцу.

6. «Аболон полведерский», «свистовые», «долбица», «бюстры». Это и словесная игра, вводящая читателя в стихию народного юмора, добродушия, острого словца, импровизации, что вполне согласуется и с жанрами устного народного творчества, и с лесковским жанром сказа, и отражение живой, непредсказуемой жизни героев.

7. Слова из Евангелия от Матфея емки и аллегоричны: Свеча, горящая Свеча, — дар, талант, который человек может загасить в себе, если не приумножит, не отдаст служению людям, т. е. накроет сосудом (собственничества, страстей). Свеча, как и солнце, источник особого света. Любовь и доброта к людям, сердечный свет — все это в художественном мире Лескова объединено понятием праведничества.

8. Стихотворение Толстого напомнило нам Ивана Северьяновича из сказа «Очарованный странник», сравниваемого с Ильей Муромцем самим писателем. Дедушка Илья у поэта превыше всего ценит волю, независимость и отказывается и от ласки князя Владимира, и от славы и почета первого богатыря Руси. Лескову импонирует в Иване Северьяновиче любовь к дикой воле в начале жизненного пути, но цель писателя — показать в его богатыре всю противоречивость человеческой души, боренье не столько с внешними врагами, сколько с внутренними — страстями. Поэт любуется могучей статью Муромца, Лесков любит своего героя за трудную, горькую, требующую нечеловеческих усилий дорогу в праведничеству.

9. Иван Северьянович в «Очарованном страннике» служит в адресном столе чиновником, дающим справки о всех, носящих фамилию на фиту. Работа явно не для богатыря. Мучается Флягин и рассказывает о фите: «Самая ничтожная буква, очень на нее мало пишется, и то еще из тех, кои по всем видам ей принадлежат, все от нее отлынивают и лукавят: кто чуть хочет благородиться, сейчас себя самовластно вместо фиты через ферт ставит. Ищешь-ищешь его под фитою — только пропащая работа, а он под фертом себя проименовал».

10. Лекарь, которого игумен послал к Ивану Северьяновичу, чтоб удостовериться, в рассудке ли тот, или поврежден, когда Флягин стал пророчествовать: «Близ есть нам всегубительство», т. е. война.

11. За не похожей на нашу лексикой «Очарованного странника» стоит интенсивная духовная жизнь, в которой обычно чередуются «бестолковые сны», «предзнаменования» и высокие, «божественные мысли». Духовная жизнь теснит в человеке предрасположенность к комфорту, уюту, телесному покою, а сам человек томим духовною жаждой.

12. Один человек «прорывается» к познанию Бога с помощью интеллекта, ища в книгах умных людей доказательства существования творца. И. А. Крылов воспевает знание Бога на уровне чувства, интуиции, открытого любви и добру сердца, ибо не фаустам с их сомнениями, колебаниями, пытливой мыслью открывается Бог, а простым, неискушенным сердцам.

13. Конечно, переведенный на многие языки сказ «Левша» не может открыться американцу, испанцу, японцу во всей своей глубине, так как перевод с одного языка на другой всегда грешит неточностью. Лесковские произведения с их «словесной игрой», некоторой вычурностью стиля повествования, «языковыми эссенциями» (Достоевский), типично русским юмором вряд ли доступен искусным переводчикам, как нельзя, разобрав на части храм Василия Блаженного, воссоздать его на другой почве. Национальные различия писателя и переводчика тоже играют немаловажную роль и отражаются на главном— понимании духа произведения.

14. Названия главок «антинигилистического» романа Н. С. Лескова «На ножах» проникнуты жгучей публицистичностью и определенной тенденциозностью. Слова «боль», «бездна», «мертвый узел», «темные силы», «волк в овечьей шкуре», «кошка и мышка» и т. д, содержат в себе антонимию: жизнь — смерть, свет — тьма,, а она, столь резкая и даже гротесковая, выражает авторскую позицию по отношению к общественной ситуации в 60—80-е годы в России. Лесков смыкается с Достоевским («Бесы») в толковании гражданского неблагополучия.

15. Сказку о старой жизни в романе-хронике «Соборяне» рассказывает карлик Николай Афанасьевич, заставший сшибку двух эпох — дворянской и разночинной. Образ «старой сказки» в мире Лескова шире, чем в рассказе героя. Это лесковский символ (а писатели всегда тяготеют к символам, например, у Тургенева дворянская усадьба — это сгусток национального бытия, почтения к дворянской геральдике, бережного отношения к корням, традициям и т. д.) той жизни, в которой не было и не могло быть красного террора, поджигателей, пожаров, ножей, бомб, брошенных под коляску губернатора, — всеобщей ненависти как двигателя национальной жизни, бессовестности, бездуховности — ярчайших примет нового времени.

16. Ситуация сватовства, любви вполне годится для фабулы «святочного рассказа» с его благополучным концом. Но почему же, закрывая последнюю страницу рассказа, не испытываешь ни праздничного веселья, ни радости по поводу «хеппи-энда»? Да, вспомнили! Папаша дарит дочке — невесте фальшивый жемчуг, и семейные отношения вертятся вокруг денег и какого-то вздора.

18. В Ахилле действительно «тысяча жизней горит». Народный любимец, балагур, весельчак, большой ребенок по простодушию и ранимости, влюбленности в коней, природу, движение, умеющий прощать и каяться, совестливый и щедрый, Ахилла открыт людям, жизненным конфликтам Один герой Андрея Платонова говорит о себе; «А без меня народ неполный», т. е. я — его атом. Лесков убежден, что Ахилла не один из многих, а многие — в одном.

19. Лесковская тройка «сборная обывательская тройка» прискакала к нам из романа «Соборяне». Гротесковый стиль Лескова оправдан, ибо служит противопоставлению людям «старой сказки», праведникам, наглых, развязных, безнравственных молодых «прогрессистов». Сочетание в стиле обоих писателей патетического и гротескового — это и отражение реальной жизни и авторской позиции: у Руси-тройки Гоголя есть будущее, у лесковской — нет.

20. Строки Тютчева можно поставить эпиграфом к произведениям, посвященным праведникам, отвергающим философию «премудрых пискарей». И Тютчев, и Лесков воспевают праведниче-сгпво, странничество как явление национальной духовной жизни, целью которой было не стяжание материальных благ, а жизнь по совести, по Богу.,

21. Первый из былины, второй — из «Очарованного странника ».

22. Г. Р. Державина, стихотворение «Памятник». Строки из него цитирует Н. С. Лесков в « Несмертельном Головане ».

23.

Записав лесковский отрывок по-особому, пытаясь уловить ритм, напевность, мы увидели интересное явление: проза превратилась в стихи:

Первые две строки — запевка и главный вопрос, заданный Руси.

Вторая и третья начинаются одинаково: «не пора ли» и заканчиваются вопросом.

Четвертая — обращение-призыв. Симметричны этому построению и последующие строки с повторением начала: «Полно» и «Авось».

Лиризм автора выражен различными способами: и использованием риторических вопросов и восклицаний, обнажающих чувства, и обращением к Руси родимой, и сочетанием просторечных, народных слов с высокими, и открытой публицистикой с элементами проповеди, и стилизацией под народный плач... Что воодушевило Лескова? Любовь к России, боль за нее и страстная вера в возрождение.

СПИСОК РЕКОМЕНДУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Лесков Н. С. Собр. соч.: В 11 т. М., 1956—1958.

Лесков Н. С. Собр. соч.: В 12 т. /Сост. и общая ред. В. Ю. Троицкого. М., 1989.

Лесков Н. С. Соч.: В 3 т. М., 1988.

Лесков Н. С. Собр. соч.: В 6 т. (7 кн.) /Подгот. Л.А.Аннинский. М., 1992.

Лесков Н. С. О литературе и искусстве. Л., 1984.

Лесков А. Н. Жизнь Николая Лескова по его личным, семейным и несемейным записям и памятям: В 2 т. М., 1984 (или другое изд., но предпочтительнее это как комментированное, с указателями).

Чуднова Л. Г. Лесков в Петербурге. Л., 1975.

Гебелъ В. Н. С. Лесков: В творческой лаборатории. М., 1945.

Другое Б. М. Н. С. Лесков: Очерк .творчества. 2-е изд. М., 1961.

Столярова И. В. В поисках идеала: Творчество Н. С. Лескова. Л., 1978.

Видуэцкая И. П. Николай Семенович Лесков. М., 1979.

Дыханова Б. С. «Запечатленный ангел» и «Очарованный странник» Н. С. Лескова. М., 1980.

В мире Лескова: Сб. статей / Сост. В. А. Богданов. М., 1983.

Аннинский Л. А. Лесковское ожерелье. 2-е изд., доп. М., 1986.

Горелов А. А. Н. С. Лесков и народная культура. Л., 1988.

Лесков и русская литература: Сб. статей / Под ред. К. Н. Ломунова и В. Ю. Троицкого. М., 1988. (В книге дана лесковйана за 1971— 1987 гг.: библиография работ, посвященных Лескову.)

Любищев А. А. Н. С. Лесков как гражданин // Север. 1977. № 2.

Чуднова Л. «Кличка по шерсти»: Роли и место заголовка в поэтике Лескова // Лит. учеба. 1981. № 3.

Мандель А. Три экранизации одного очерка «Леди Макбет Мценского уезда»: Вторая жизнь «Левши» //Мандель А. Книга — фильм — ты. Тула, 1979.

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки