1905, 24 мая В хуторе Кружилине станицы Вешенской Донецкого округа, бывшей области Войска Донского, родился Михаил Александрович Шолохов. Мать — Анастасия Даниловна (урожд. Черникова) — состояла в это время в браке с Кузнецовым, уже пожилым казаком, но жила в доме Шолохова Александра Михайловича, с которым обвенчалась после смерти мужа в 1912 г. Тогда же Михаил был усыновлен своим отцом и получил фамилию Шолохов. «До 1912 года, — пишет о своей матери в автобиографии 1931 г. М. Шолохов, — и она, и я имели землю; она, как вдова казака, а я, как сын казачий...» Александр Михайлович Шолохов не был казаком, он разночинец, выходец из Рязанской губернии. О нем М. Шолохов пишет: «...до самой смерти (1925) менял профессии. Был последовательно: «шибаем» (скупщиком скота), сеял хлеб на покупной казачьей земле, служил приказчиком в коммерческом предприятии хуторского масштаба, управляющим на паровой мельнице и т. д.» (Автобиография, 1931), По другой версии, Михаил Александрович Шолохов родился в 1903 г., но в период работы в продотряде, попав под суд «за превышение власти», уменьшил свой возраст на два года, и мать его выхлопотала ему у священника новую справку. Это давало ему возможность избежать чересчур строгого наказания как несовершеннолетнему.

1906 — 1910 Семья живет в хуторе Кружилине.

1910 Семья переезжает на хутор Каргин-ский. Александр Михайлович поступает на службу к купцу Лавочкину. По сведениям В. Воронова, однако, переезд состоялся еще в 1909 г., когда муж старшей сестры Александра Михайловича, местный богатый купец Озеров, позвал его к себе управляющим в торговый дом.

1911 Начинает брать уроки у местного учителя Мрыхина Тимофея Тимофеевича.

1912 Поступает во 2-й класс начальной школы, которую называли «министерской» в отличие от церковноприходской.

1914 — Учится в мужских гимназиях

1918 Москвы, Богучара и Вешенской. «Не окончив Каргиновского училища, — рассказывает Шолохов, — поступил в подготовительный класс одной из московских гимназий... Учился в Москве года два-три, а затем продолжал учение в Богучарской гимназии. Несколько месяцев учился в 1918 году здесь, у себя в Вешенской. Всего довелось окончить четыре класса гимназии». В Москве обучался в частной гимназии Шелапутина.

1918 Прекращает занятия в Богучарской гимназии, возвращается к отцу на хутор Плешаков Еланской станицы.

1920 — 1921 Семья переселяется на постоянное жительство в станицу Каргинскую. Михаил участвует в переписи населения, работает учителем по ликвидации неграмотности среди взрослых, служащим в Каргинском станичном ревкоме, делопроизводителем в заготконторе Донпродко-ма, вступает в продотряд, стоящий в станице Каргинской, добровольцем. «С 1920 года служил и мыкался по Донской земле. Долго был продработником. Гонялся за бандами, властвовавшими на Дону до 1922 года, и банды гонялись за ним. Все шло, как положено. Приходилось бывать в разных переплетах, но за нынешними днями все это забывается» (Автобиография, 1931). «Во время боя под хутором Коньковом подросток Шолохов был схвачен махновцами, допрошен самим Махно и не был расстрелян только по малости лет. Махно посулил ему, в случае повторной встречи, виселицу» (К. Потапов). Возможно, в это время и был изменен возраст Шолохова,

1922 Работает продовольственным инспектором в станице Букановской Царицынской губернии.

Октябрь Приезжает в Москву с намерением поступить на рабфак. Это не удаётся. Работает грузчиком, каменщиком, счетоводом.

1923 Публикация первого фельетона «Испытание» за подписью «М. Шо-лох.» в комсомольской газете «Юношеская правда».

Ноябрь Принимает активное участие в жизни литературной группы комсомольских писателей и поэтов «Молодая гвардия». На Покровке, в общежитии писателей-молодогвардейцев жили И. Либединский, В. Герасимова, М. Светлов, М. Голодный, А. Веселый. Часто приезжал из Ростова А. Фадеев. По вечерам занимались литературной учебой. Преподавали В. Шкловский и О. Брик. В комнате Марка Колосова занимались прозаики В. Герасимова, Г. Шубин, И. Рахилло, В. Куда-шев, М. Шолохов. Работает над «Донскими рассказами».

1924, январь Женится на Марии Петровне Громославской, 25-летней казачке из станицы Букановской. Ее отец, Петр Громославский, по сведениям, приводимым Р. Медведевым, был в прошлом писарем казачьего полка, а также хотя и посредственным, но отнюдь не начинающим литератором. Принимал участие в белоказачьем движении. Знал Ф. Д. Крюкова, периодически выдвигаемого в претенденты на авторство «Тихого Дона».

Февраль Возвращается с женой в Москву.

Апрель В газете «Молодой ленинец» (бывш. «Юношеская правда») печатается третий фельетон Шолохова — «Ревизор».

Декабрь Первая публикация художественного произведения, рассказа «Родинт ка» в газете «Молодой ленинец».

1925, февраль Рассказ «Звери» публикуется газетой «Молодой ленинец» под заголовком «Продкомиссар».

Апрель Сотрудничает в газете «Молодой ленинец», «Журнале крестьянской молодежи», журналах «Огонек», «Прожектор», «Смена». В Государственном издательстве массовыми тиражами выходят в свет первые книжки Шолохова: «Алеш-кино сердце» («Алешка») (рассказ), «Двумужняя» (рассказ), «Против черного знамени» (вторая часть повести «Путь-дороженька»), «Нахаленок» (рассказ), «Красногвардейцы» («Коловерть») (рассказ). Первая встреча с А. С. Серафимовичем. По возвращении на Дон, в станицу Букановскую, приступает к работе над романом «Донщина».

1926, январь «Журнал крестьянской молодежи» публикует первую критическую статью о творчестве Шолохова М. Беккера «Крестьянский литературный молодняк» (№ 1. С. 15). Начало года Выходит первый сборник М. Шолохова «Донские рассказы» (М., 1926) с предисловием Серафимовича. Осень В издательстве «Новая Москва» выходит в свет второй сборник рассказов М. Шолохова «Лазоревая степь». Переезжает на постоянное жительство в станицу Вешенскую. Продолжает работать над романом, к концу года замысел расширяется, разворачиваясь в проект «Тихого Дона».

1927 Выходят рассказы «Один язык», «Ветер», «Мягкотелый».

Конец года Посылает рукопись первого тома романа «Тихий Дон» в редакцию журнала «Октябрь». Роман был почти отклонен журналом как быто-писательский, не имеющий политической остроты. Для окончательного заключения рукопись была передана почетному редактору журнала А. Серафимовичу. Прочтя рукопись, он предложил немедленно печатать роман без тех сокращений, на которых настаивала редакция.

1928, январь — апрель Публикация в журнале «Октябрь» первой книги романа «Тихий Дон». Восторженные отзывы о романе в печати.

Май Принимает участие в работе Первого съезда пролетарских писателей в качестве делегата от МАПа (Московской ассоциации пролетарских писателей).

Май — октябрь Журнал «Октябрь» печатает вторую книгу «Тихого Дона». Выходит в свет первое отдельное издание романа (первой книги) в издательстве «Московский рабочий».

Октябрь В Москве открылся пленум правления РАППа. Содоклад «О «Тихом Доне» М. Шолохова» сделал В. Ер-милов. Пленум ввел Шолохова в состав редколлегии журнала «Октябрь».

1929, январь — март В журнале «Октябрь» печатаются первые двенадцать глав третьей книги романа «Тихий Дон».

Выходит статья А. Луначарского «Литературный год» с высокой оценкой романа «Тихий Дон». Февраль В Берлине в переводе на немецкий язык издается первая книга романа «Тихий Дон». Работает комиссия секретариата РАППа по делу о плагиате Шолохова.

29 марта В «Правде» по поручению секретариата РАППа с «Письмом в редакцию» выступают А. Серафимович, В. Киршон, А. Фадеев, В. Ставский, опровергая слухи о том, будто роман «Тихий Дон» является плагиатом.

Август Статья Н. Прокофьева «Творцы чистой литературы» в газете «Большевистская смена >х.

Октябрь Опубликован ответ на нее Шолохова: «Тов. Редактор! В № 206 «Большевистской смены» автор статьи «Творцы чистой литературы» обвиняет меня в пособничестве кулакам и антисоветским лицам и в качестве иллюстрации приводит несколько «фактов». Обвинения эти лживы насквозь. Считаю своим долгом заявить, что я целиком и полностью согласен с политикой партии и советской власти по крестьянскому вопросу. Я твердо убежден, что в период реконструкции сельского хозяйства нажим на кулака, задерживающего хлебные излишки, есть единственно правильная линия. Уже по одному этому я не могу быть защитником кулацких интересов. Категорически отметая это ни на чем не основанное, лживое обвинение, я требую расследования «фактов», приведенных в статье Прокофьева. Что касается обвинений личного порядка, то я оставляю право за собой вернуться к этому вопросу после того, как будет произведено расследование» («Большевистская смена». Ростов-на-Дону. 1929. № М 230. 6 октября).

5 ноября Публикация в газете «Большевистская смена» сообщения секретариата СКАППа «Против клеветы на пролетарского писателя» (СКАПП — Северо-Кавказская ассоциация пролетарских писателей).

1930 Активное участие в колхозном движении на Дону. Первая книга «Тихого Дона» выходит в переводах на испанский, французский, чешский и шведский языки.

Осень По приглашению М. Горького выехал в Сорренто, но, не дождавшись итальянской визы, вернулся на родину из Германии. Работа над романом «Поднятая целина». Выдвигается кандидатом в члены ВКП(б).

1931, май Очерк в «Правде» — «По правобережью Дона» — о весеннем севе в колхозах и совхозах -Вешенского района.

20 октября В вешенской газете «Большевистский Дон» публикуется статья «За перестройку» — о развитии животноводства в Вешенском районе.

1932, 6 января В «Правде» публикуется отрывок романа «Поднятая целина» («Путь туда — единственный...»).

Январь В журнале «Новый мир» началась. публикация первой книги романа «Поднятая целина», в журнале «Октябрь» продолжено печатание третьей книги «Тихого Дона».

22 марта Публикуете «Правде» статью «Преступная бесхозяйственность» — о падеже скота на Верхнем Дону.

Сентябрь Завершение публикации «Поднятой целины» в журнале «Новый мир».

Октябрь Завершение публикации третьей книги «Тихого Дона» в журнале «Октябрь».

Ноябрь Вступление в члены ВКП(б).

1933 Под видом борьбы с кулацким «саботажем» на Северном Кавказе у населения был изъят хлеб, выданный на трудодни, из колхозов исключили тысячи крестьян, арестовали многих колхозников и коммунис-тов-двадцатипятитысячников. Только в Вешенском районе арестовано свыше трех тысяч колхозников.

Январь Письмо Шолохова секретарю Ве-шенского райкома партии П. К. Луговому: «События в Вешках приняли чудовищный характер... Лучших людей сделали врагами партии... Выходит, вы разлагали колхозы, грабили скот, преступно сеяли, а я знал и молчал... Все это настолько нелепо и чудовищно, что я не подберу слов. Более тяжкого, более серьезного обвинения нельзя и представить. Нужно со всей лютостью, со всей беспощадностью бороться за то, чтобы снять с себя это незаслуженное черное пятно!.. Из партии уже исключено около трехсот человек. Это до чистки. А завтра приезжает комиссия. Район идет к катастрофе... Что будет весной, не могу представить даже при наличии своей писательской фантазии... Писать бросил, не до этого. События последнего времени меня несколько одури ли. Жду твоего письма. Ты-то согласен, что мы вели контрреволюционную работу?.. Что будем предпринимать? Нельзя же жить с этаким клеймом ».

Апрель Громадный успех «Поднятой целины ».

Август Шолохов вводится в состав Всесоюзного оргкомитета Союза советских писателей.

1934 «Тихий Дон» в переводе на английский язык издается в Лондоне и Нью-Йорке.

29 июля Партийная проверка Шолохова.

Август — сентябрь Участие в работе Первого Всесоюзного съезда советских писателей. Избирается в президиум съезда. Избирается в состав первого правления Союза советских.писателей, затем в президиум Союза советских писателей.

Ноябрь Статья «Жить в колхозе культурно» в газете «Большевистский Дон».

Декабрь Выдвигается в новый состав Вешен-ского райисполкома. Выезжает в Стокгольм.

1935, январь Приезд в Лондон. Затем — Париж. Возвращение в Москву. Избирается членом крайисполкома от Вешен-ского района.

Февраль Публикует приветствие Второму Всесоюзному съезду колхозников-ударников.

Март В «Известиях» печатается первая глава из четвертой книги «Тихого Дона».

Май Избирается членом бюро Вешенско-го райкома партии.

Июнь На Международном конгрессе писателей в защиту культуры, в Париже, избирается в Постоянное бюро Международной ассоциации писателей.

1936 Избирается в состав делегации на Международный конгресс мира.

1937, май Выступает на Вешенском районном партийном собрании с речью о хлебных затруднениях в районе в 1932—1933 гг.

Декабрь Избирается депутатом Верховного Совета Союза ССР.

1938, ноябрь На заседании ученого совета Института мировой литературы выдвигается кандидатом в действительные члены Академии наук СССР.

1939, январь Избирается действительным членом Академии наук СССР. Награждается орденом Ленина.

Март Принимает участие в работе XVIII съезда ВКП(б).

Апрель Присваивается звание полкового комиссара.

1940, февраль— март Последняя часть «Тихого Дона» публикуется в журнале «Новый мир».

Апрель Входит в состав Комитета по Государственным премиям в области литературы и искусства.

1941, март Присуждение Государственной премии первой степени за роман «Тихий Дон».

1941 — 1945 Принимает участие в Великой Отечественной войне в качестве военного корреспондента Совинформбюро, «Правды» и «Красной звезды».

1942 или 1943 При бомбежке Вешенской немецкой авиацией погибла мать Шолохова, Анастасия Даниловна. Сожжены дом и библиотека. Пострадали рукописи, отданные на хранение в Вешенский районный архив.

1944 В газетах «Правда» и «Красная звезда» публикуются главы из романа «Они сражались за Родину».

1946 Избирается депутатом Совета Союза Верховного Совета СССР.

1947 Подписывает вместе с А. Фадеевым, К. Фединым и другими открытое письмо «С кем вы, американские мастера культуры?».

1950 Избирается депутатом Совета Союза Верховного Совета СССР.

1952 Принимает участие в работе XIX съезда КПСС.

1953 Публикация в «Правде» статьи «Вечно здравствуй, родная партия!» в связи с пятидесятилетием со дня открытия II съезда РСДРП.

1954, апрель — июнь В журнале «Огонек» начата публикация глав из второй книги романа «Поднятая целина».

1955 50-летие со дня рождения Шолохова широко отмечается по всей стране.

1957 В «Правде» публикуется рассказ «Судьба человека».

1968 Избирается депутатом Совета Национальностей Верховного Совета Союза ССР.

31 декабря В «Правде» публикуется новая глава из второй книги романа «Поднятая целина».

1959 Туристическое путешествие вместе с семьей по странам Европы. Будучи в Стокгольме, выступает на пленарном заседании юбилейной сессии Всемирного Совета Мира. Избирается членом правления Союза писателей СССР.

16—18 августа В «Правде» публикуются новые главы «Поднятой целины».

Сентябрь В составе делегации, возглавляемой Н. С. Хрущевым, вылетает в США.

Декабрь «Правда» публикует новые главы «Поднятой целины».

1960, февраль В «Правде» публикуется последняя глава «Поднятой целины».

Март В издательстве «Молодая гвардия» вышла в свет «Поднятая целина» (первая и вторая книги романа).

Апрель Присуждение Ленинской премии за роман «Поднятаяцелина». С. Ф. Бондарчуку и В. В. Монахову присуждается Ленинская премия за художественный фильм «Судьба человека», созданный по одноименному рассказу М. Шолохова. Завершается издание собрания сочинений Шолохова, начатое в 1956 г.

1961 Принимает участие в работе XXII съезда КПСС. Избирается в члены ЦК КПСС.

1965 Лауреат Нобелевской премии в области литературы. В своей речи М. Шолохов говорил, в частности: «На мой взгляд, подлинным авангардом являются те художники, которые в своих произведениях раскрывают новое содержание, определяющие черты жизни нашего века. <...> Я говорю о реализме, несущем в себе идею обновления жизни, переделки ее на благо человеку. Я говорю, разумеется, о таком реализме, который мы называем социалистическим. Его своеобразие в том, что он выражает мировоззрение, не при-емлющее ни созерцательности, ни ухода от действительности, зовущее к борьбе за прогресс человечества, дающее возможность постигнуть цели, близкие миллионам людей, осветить им пути борьбы. <...> Я принадлежу к числу тех писателей, которые видят для себя высшую честь и высшую свободу в ничем не стесняемой возможности служить своим пером трудовому народу. Отсюда проистекает все. Отсюда следуют выводы о том, каким мыслится мне, как советскому писателю, место художника в современном мире». Арест А. Синявского и Ю. Даниэля. Обращение ряда зарубежных писателей к М. Шолохову «приложить свои добрые усилия» в их защиту. М. Шолохов не подписывает письмо к правительству шестидесяти двух литераторов с просьбою разрешить им взять осужденных на поруки.

1966 Принимает участие в работе ХХП1 съезда КПСС, в своем выступлении, в частности, говорит: «И сегодня с прежней актуальностью звучит для художников всего мира вопрос Максима Горького: «С кем вы, мастера культуры?» Подавляющее большинство советских писателей и прогрессивных деятелей других стран ясно на этот вопрос отвечают своими произведениями... Мне стыдно за тех, кто оболгал Родину и облил грязью все самое светлое для нас. Они аморальны. Мне стыдно за тех, кто пытался и пытается брать их под защиту, чем бы эта защита ни мотивировалась. Вдвойне стыдно за тех, кто предлагает свои услуги и обращается с просьбой отдать им на поруки осужденных отщепенцев... И еще я думаю об одном. Попадись эти молодчики с черной совестью в памятные двадцатые годы, когда судили, не опираясь на строго разграниченные статьи Уголовного кодекса, а «руководствовались революционным правосознанием», ох, не ту меру наказания получили бы эти оборотни! А тут, видите ли, еще рассуждают о «суровости» приговора...»

1967 М. Шолохову присваивается звание Героя Социалистического Труда. По поводу «дела Солженицына», долгое время обсуждавшегося на секретариате Союза писателей СССР, Шолохов пишет в секретариат СП СССР: «Прочитал Солженицына «Пир победителей» и «В круге первом». Поражает — если так можно сказать — какое-то болезненное бесстыдство автора, указывающего со злостью и остервенением на все ошибки, все промахи, допущенные партией и Советской властью...» «Что касается формы пьесы, то она беспомощна и неумна. ...У меня сложилось впечатление о Солженицыне (в частности, после письма его съезду писателей в мае этого года), что он — душевнобольной человек, страдающей манией величия. Что он, Солженицын, отсидев некогда, не выдержал тяжелого испытания и свихнулся. Я не психиатр, и не мое дело определять степень пораженности психики Солженицына. Но если это так, — человеку нельзя доверять перо: злобный сумасшедший, потерявший контроль над разумом, помешавшийся на трагических событиях 37-го года и последующих лет, принесет огромную опасность всем читателям, и молодым особенно. Если же Солженицын психически нормальный, то тогда он по существу открытый и злобный антисоветский человек; И в том и в другом случае Солженицыну не место в рядах ССП. Я безоговорочно за то, чтобы Солженицына из Союза советских писателей исключить».

1965 — 1969 Издается собрание сочинений в девяти томах.

1969 Новая редакция незаконченного романа «Они сражались за Родину».

1970 Выходит сборник очерков, статей и выступлений о литературе «По велению души».

1975 Вручение Шолохову ордена Ленина. 1980 Выходит собрание сочинений в восьми томах. Шолохову вторично присуждается звание Героя Социалистического Труда.

1984, 21 февраля, 1 час 40 минут ночи Шолохов умер. В. Распутин писал внекрологе: «Высмотрев в своем народе, Россия не случайно подняла Шолохова до первого голоса, способного талантливо и доступно передать суровую правду о ее нелегкой судьбе — он был плоть от плоти России и мысль от мысли ее». Мария Петровна Шолохова вспоминает: «Однажды сказал: «Скорее бы кончить вторую книгу «Они сражались за Родину», а там уже немного останется. Будет трилогия». Об этом мечтал в последние дни...»

Сразу после выхода в свет «Поднятой целины», началось ее «триумфальное шествие»: роман миллионными тиражами распространялся по стране, переводился на языки народов СССР, проникал в самые отдаленные уголки. По всей стране проходили диспуты, массовые читки, заседания партийных организаций, посвященные обсуждению романа.

В. В. Гура и Ф. А. Абрамов сообщают: «Ко дню начала Тюменской районной партийной конференции разыгралась пурга, замело все дороги. Пурга сменилась крепким сибирским морозом. И, несмотря на это, делегаты конференции вовремя съехались в отдаленный от железной дороги райцентр». О героях «Поднятой целины» они говорили так, будто это были «не литературные типы, а живые члены их Тюменской партийной организации». Такое отношение к роману было характерно для почти всей тогдашней критики. Например, из статьи А. Аграновского «Кусок жизни («Поднятая целина» Мих. Шолохова)», напечатанной в «Правде» от 3 марта 1933 г., можно узнать и о вероятном будущем героев «Поднятой целины», и о том, какую оценку получила бы деятельность подобных героев в жизни, не в литературе.

«Новый роман Михаила Шолохова «Поднятая целина», — пишет Аграновский, — вышедший недавно в издании «Федерации», принадлежит к числу крупных произведений современной пролетарской литературы.

Роман Шолохова может послужить своеобразным учебником о деревне.

В чем сила новой книги М. Шолохова?

Мы победоносно идем к социализму — такова основная идея книги. Но вот такие-то и такие-то герои книги дойдут до социализма, такие-то могут смалодушествовать, отстать, изменить, а такие-то безусловно изменят. Зорче классовая бдительность! Это нигде не написано дословно, но это явствует из книги.

Присмотритесь к председателю сельсовета Андрею Разметнову. Разве у вас не возникают опасения, что в условиях дальнейшего роста коллективизации на Северном Кавказе (книга рассказывает о 1930 г.) и неминуемого на основе этого дальнейшего обострения классовой борьбы Андрей Разметнов может сдать? Он доблестный красный партизан в прошлом, он сравнительно старый член партии, он вынес огромную борьбу за создание колхоза в Гремячем Логу, он порвал с «любовью» ради колхоза, но разве тихорецкий Котов, тайно собиравший колхозников и уговаривавший их прятать хлеб от государства, не имел в прошлом заслуг?

Вспомните отказ Андрея Разметнова (так у автора статьи, то же относится и к другим искажениям фамилий героев романа. — Т. К.) участвовать в раскулачивании. «Я с детишками не обучен воевать...» Такие фразы не вырываются случайно. А отношение Разметнова к контрреволюционеру Островнову? Давыдов мог еще ошибиться в оценке врага, он — приезжий, ленинградский рабочий, а Андрей Разметнов — местный.

Секретарь ячейки Нагульнов. Этот тянет «влево». На радость кулачью, он потянул уже колхоз основательно «влево». И пусть Нагульнов сколько угодно убеждает, что он «влево с кудрями ушел не заради Троцкого», а «поспешал к мировой революции», он до конца не понял своих ошибок. Боитесь рецидива!

Только один Давыдов твердо проводит линию партии. Берегите его, окружите его поддержкой, будьте бдительны — на квартире Островнова опять появились офицеры, в лесу показался сбежавший из Соловков Тимофей Рваный...

Колхозники Кондрат Майданников, Тимофей Борщов, Щукарь, Куженков, Атаманчуков, Любышкин, Дымов — все это живые люди с различными индивидуальными качествами. Внимание каждому из них в отдельности, не стригите всех под одну гребенку! Здесь есть герои, которые поведут за собой массу, но есть и колеблющиеся, они могут натворить немало бед... Резал ведь скот, чтобы «спасти» его от колхоза, даже Любышкин!

Главная сила книги Шолохова в том, что она учит познавать людей в действии и, познавая их, определять следующий этап борьбы. Кто с нами и будет с нами, кто возле нас, кто против нас, кто отстает и отстанет, кто забежал вперед и в беге может вовсе оторваться.

Второе, чем сильна книга, — это правдивым художественным показом мелкособственнической природы крестьянства. Здесь писатель безжалостен: он не щадит никого, даже лучших, любимых героев.

В этом смелом и исключительно умелом показе природы крестьянства — огромная заслуга автора. В конце концов в этом ведь, в мелкособственнической ограниченности крестьянства, корень всех трудностей социалистического переустройства и перевоспитания деревни.

Нагульнов давно разрешил эту задачу. Кондрат Майданников только решает ее. А вот Семен Куженков, который будто бы легко порвал с собственностью, который поэтому небрежно обращается с колхозным скотом («оно теперича не наше, колхозное»), на самом деле весь «там», у хвоста своего «собственного» захудалого бычка. Сегодня он его сдал в колхоз, а завтра попросит, потребует, а то и силой отберет. Смотря как дело обернется.

Отрешившийся, отрешающийся, лавирующий... Этой схемы как схемы вы не найдете у Шолохова, так и не найдете на протяжении всей книги ни одной схемы, ни одного голого тезиса. У Шолохова действуют люди, и именно потому, что они настоящие, а не надуманные, вы получаете ответ на все животрепещущие вопросы.

Перед вами проходит целая галерея «собственников».

Середняк Кондрат Майданников. Этот вполне осознал необходимость вступления в колхоз. Уже в первый день вступления в колхоз он принимает участие в раскулачивании. В борьбе за коллективизацию, в борьбе с мелкобуржуазной стихией (бунт женщин во время разбора семян) он оказывается наиболее твердым и преданным колхозником, он и в поле работает лучше и добросовестнее многих других. А какой сложный путь пройден, какая пережита драма!..

Самое ценное в романе «Поднятая целина» — это его ясность и целеустремленность. О чем бы ни шла речь — в романе все пронизано одной идеей, все рисуется на одном фоне: в деревне — «колхозный переворот».

Поперек стал кулак. Поперек стали старые навыки единоличной деревни. Поперек стал старый быт. Это надо уничтожить, стереть! Но не один автор сокрушает старое, реакционное, контрреволюционное, не одни его герои ринулись в бой, — сила книги в том, что сам читатель вовлекается в борьбу, сам читатель приходит на помощь.

Книга вооружает на борьбу за социализм, а не просто рассказывает о борьбе. Читайте эту книгу в момент хлебозаготовок, во время сева, в момент уборки, она будет пособием, как успешнее решить задачу. Вот проходит перед вами блестящая галерея шолоховских разнообразнейших по форме и единых по существу кулаков — Лапшиновых, Бородиных, Островновых; вот горланистые «бабочки», «кукушки ночные», «анчибелы в юбках», вот правые, «левые», вот серая масса, которая «не против советской власти, а супротив своих хуторских беспорядков» (умейте повести за собой), а вот и те, на которых надо опереться. В каждой деревне — десятки Майданниковых, Любышкиных...

Книга рассказывает о первых годах коллективизации...

Начинается книга с тайного приезда к зажиточному крестьянину Островнову контрреволюционера-подпольщика, казачьего офицера Половцева. Начинается книга со вступления Островнова в только что организованный колхоз с целью развалить его изнутри. Начинается книга с организации в Гремячем Логу «Союза освобождения родного Дона» и с убийства двух бедняков... Борьба оказалось неравной. Колхоз существует, «союз освобождения» распался, Половцев бежал, кулаки раскулачены, частично арестованы, высланы, первый колхозный сев окончен, выросла коммунистическая ячейка... Казалось бы, задача решена.

И все же «старое начиналось сызнова»... На последней странице романа, в самых последних строках книги, Островнов, вернувшись поздно ночью домой, неожиданно застает у себя в потайной комнате того же офицера Половцева...

На этом обрывается книга... Остальное мы видели в жизни. На Кубани минувшей осенью — в особенно яркой форме. Остальное мы видим сейчас, в разгар подготовки к севу, в ряде районов того же Северного Кавказа, а также Украины, Нижней Волги — там, где местные партийные организации оказались недостаточно бдительными, пошли на поводу у Островновых.

В заключение об одном недоработанном, на наш взгляд, месте в книге, на основе которого можно сделать неправильный вывод, что контрреволюционер Островнов способен примириться с советской властью, помочь ей знаниями и опытом, «врасти» в социализм...

Островнов — культурный враг. Это не кулак Лапшинов, который торгуется с богом из-за гроша, из-за свечки в церкви. Островнов — рафинированный политический враг, который никогда не простит советской власти, что она ему помешала развернуться.

Поэтому он сознательно вступает в контрреволюционную организацию и возглавляет ее в своей станице. Он идет на убийство. Он первый уничтожает свой скот, чтобы показать пример, а не потому, что хочет украсть несколько сот рублей у советской власти. Поэтому он идет в колхоз, чтобы, заняв там должность завхоза и завоевав авторитет, разрушить его.

Островнов хитер! Его контрреволюционная деятельность проходит в общем гладко. Один Нагульнов чуял в нем все время врага, и то в конце концов, под давлением «общественного мнения», произносит известную речь на партийном собрании...

Почему так круто повернул в оценке Остро-внова «сам» Макар Нагульнов? Что смутило этого «левака», что он так стремительно метнулся вправо?

Смутило вот что. Островнов потерял надежду на скорое возвращение Половцева. Островнов убедился в крахе плана немедленного «спасения» всего человечества. И Островнов решил пока что спасти собственную жизнь... Островнов хочет жить, он боится смерти.

Надо стушеваться! Но как? Активной работой. Бутить лога, рыть пруды... Да, работа увлекает иной раз даже работающего на врага.

«Активность» Островнова и смутила Нагульнова.

Ну-с, а автор? Он согласен с Нагульновым? Ответа в выпущенном томе нет.

В момент наибольшей «активности» колхозного завхоза Островнова, когда, казалось бы, он весь отдался колхозу, к нему на квартиру опять тайно приезжают офицеры — Половцев, Лятьевский...

Вернувшись с работы, Яков Лукич слышит их голоса за перегородкой. «Заслышав глухой половцевский басок, Яков Лукич обессиленно прислонился спиной к стене, схватился за голову... Старое начиналось сызнова...»

Самое сильное место в книге. Но опять повод для дискуссий, опять недоговоренность. Что случилось с матерым контрреволюционером? Почему он схватился за голову, заслышав голос офицера? Он не хочет назад в их лагерь? Он готов был примириться с советской властью? А сейчас надо ломать себя?

Нет. Яков Лукич Островнов достаточно силен и сознателен как враг советской власти, чтобы не сойти с дороги, а биться до конца. Но вместе с тем он достаточно умен, чтобы не знать, что в этой борьбе можно остаться без головы.

Вот все. Никаких «увлечений» социалистическим строительством, никакого ужаса перед мыслью, что «старое начиналось сызнова», как может иной читатель подумать, а просто животное желание жить. Пройдет момент слабости, Островнов возьмет себя в руки.

Обхватившим голову, обессиленно прислонившимся к стене оставляем мы Островнова и закрываем первую книгу «Поднятой целины». Читатель ждет с величайшим интересом вторую книгу Михаила Шолохова».

Постепенно, с годами, накал страстей ослабевал, и стали появляться все более и более фундаментальные литературоведческие анализы разных аспектов романа Шолохова. Обстоятельный анализ критических и литературоведческих работ о творчестве писателя до 1960 года дан в семинарии, составленном В. В. Гурой и Ф. А. Абрамовым. После 1960 года степень «академизма» исследований шолоховедов возрастала, и казалось, что это уже навсегда.

Важные наблюдения были сделаны во многих работах. Например, вот что пишет об особенностях авторской позиции М. Шолохова В. Литвинов в статье «Правда Семена Давыдова»: «Крестьянин испокон века настораживал литературу: душа «темная», своенравная... Обратим внимание: картины крестьянской жизни в литературе нередко увидены глазами «авторскими», то есть со стороны, взглядом некоего пришлого в деревне человека. Такая закономерность характерна даже для тех классических произведений, где крестьянина защищают, любят искренней любовью.

Впрочем, и тогда, когда пошла речь о революционной нови, о крестьянских характерах раскрепощенных, широко разворачивающихся, даже и тогда писатель, бывало, опасался до конца довериться непосредственно мужичьему восприятию мира. Он писал в своем «крестьянском романе» вздыбленную деревню во многих живых подробностях, однако за этими подробностями сплошь и рядом угадывалось именно его авторское — и опаска, и восторг, и негодование, и надежда.

Шолохов принадлежит к числу тех писателей, которые не боятся видение деревенских событий «передоверить» их непосредственному участнику. Гремяченская действительность постоянно предстает перед нами в «интерпретации» то Давыдова, то Разметнова, а то и деда Щукаря, И каждый из них — целый мир, суверенный и самобытный.

Потому-то, когда в поле зрения героя попадает и ярко озаряется какая-то частная подробность, то тут не только любопытный «ракурс», но часто выражение некоего конкретного мировосприятия, цельной человеческой натуры в ее историческом бытии.

Не прося скидок на время, по-прежнему оставаясь в своей художественной силе, роман и ныне учит, как надо писать деревню, характер крестьянина. И оттуда, из 30-х годов, по праву старейшины отвечает на вопрос о «передоверии», вставший так остро перед «деревенщиками» наших дней: что же оно такое, это «передоверие». — то ли углубление демократических начал, упрочение веры в своего героя, то ли растворение в «лицах» авторской позиции — того единственного полного знания, которым только автор и обладает? И вообще, правомерно ли препоручать оценку фактов действительности какому-нибудь безропотному Ивану Африкановичу или, напротив, весьма своенравному Ивану Федосеевичу?

Правомерно, отвечает «Поднятая целина». Правомерно в том случае, когда автор обладает подлинно художническим даром понимать человеческую душу как «магический кристалл», сквозь который различается не одна «даль романа», но и даль народного бытия, исторического движения».

О том, как Шолохов добивается такого «перевода» повествования на точку зрения персонажа, что помогает ему «поставить» и читателя на ту же точку, замечательно написал А. Флакер в работе «Кондрат Майданников и Москва (К структуре одной из глав «Поднятой целины»)». «Наше внимание, — пишет исследователь, — привлекает прежде всего введение, открывающее XIX главу «Поднятой целины»..Оно как бы нарушает привычную хроникальность композиции романа, до сих пор воспроизводившего события в Гремячем Логу, и временно переносит читателя из Гремячего Лога и его окрестностей в столицу Советского Союза.

Глава начинается именно с этого расширения пространства: «Ночь... На север от Гремячего Лога, далеко-далеко за увалами сумеречных степных, гребней, за логами и балками, за сплошняками лесов — столица Советского Союза».

Однако, создавая пространственную связь между Гремячим Логом и Москвой, Шолохов делает это совсем не для того, чтобы ввести нас затем в события, происходящие в отдаленной от Гремячего Лога столице. После краткого описания Москвы он вновь возвращает нас в казачью станицу, преобразующуюся в колхозную деревню, к одному из своих персонажей — Кондрату Майданникову.

Ему, новому колхознику, а не Москве, будет посвящено не только это вступление, но и глава в целом. В этой главе Кондрат Майданников, оставаясь одним из многих персонажей «Поднятой целины», становится вновь (после главы X, рассказывающей о вступлении Кондрата в колхоз) «главообразующим» персонажем. В структуре «Поднятой целины» главы, в которых авторское повествование сближается с точкой зрения отдельного персонажа, нередки, и многие из них можно назвать именами их героев — Нагульнова, Разметнова, деда Щукаря. В этом смысле глава XIX — это глава Кондрата Майданникова;

Одна из характерных особенностей XIX главы — подчеркнутая дигрессивность (дигрессия — отступление, отклонение) предпосланного ей введения. До сих пор введения в отдельные главы «Поднятой целины» в большинстве своем определяли календарное время в жизни окружающей Гремячий Лог природы. ...Иногда введение в главу Шолохов строит как предысторию персонажа. ... Введение в главу XIX совмещает в себе то и другое и одновременно значительно расширяет пространство повествования, далеко выходя за пределы Гремячего Лога. С этим непосредственно связана еще одна особенность введения: стремление автора-повествователя максимально приблизиться к точке зрения основного для этой главы персонажа.

В сущности, расширение пространства во втором и третьем абзаце текста внутренне мотивируется включением Кондрата Майданникова в изображение ночной Москвы, его появлением «два года назад» на Красной площади. Именно с этого момента автор-повествователь постепенно становится на точку зрения изображаемого персонажа.

Гремячий Лог и Москва связаны взглядом автора-повествователя, который будто с космической высоты видит части лежащего между ними непрерывного громадного пространства, обозначенного даже в цифрах — полторы тысячи километров. ...Сопоставление двух неразделимых частей одного и того же пространства дается, однако, в виде ясно отмеченной и абзацами расчлененной оппозиции «город — село», традиционной для русской литературы. <...>

Москва противостоит ночному пространству Гремячего Лога, как парный член оппозиции «звук — тишина». В то время как Москва переполнена звуками, в Гремячем Логу «стынет глухая тишина»... Однако тишина Гремячего Лога лишь кажущаяся: знающий и опытный рассказчик и под покровом «глухой тишины» слышит звуки природы. ...Звуки Москвы— это звуки цивилизации. ...Москва противостоит Гремяче-му Логу не только как звук — тишине, но и как цивилизованное пространство — природному пространству, полному естественного оживления.

Весь этот мир живой природы изображается как мир чудес. Начиная с предложения «Звенит, колдовски бормочет родниковая струя...», рассказчик, причастный миру природы, открывает в мелочах ее жизни, скрывающихся за «мнимым безмолвием ночи», не только звуки природы, но и ее таинственные превращения, чудеса, не доступные неопытному наблюдателю. Поэтому именно здесь автор-повествователь обращается к близкому ему «другу» — читателю («ты увидишь... вслушайся... и ты услышишь, друг... сорви его и посмотри... »), включая и его в это пространство, стараясь приблизить его к этому миру чудес и не всегда заметной поэзии, противостоящей миру большого города.

Мир природы у Шолохова — это мир постоянной жизни... Кроме того, этот мир, мир природы Гремячего Лога, ничем не ограничен. Это необъятный мир природного пространства, прочно связанного с пространством космическим. Если город никак не соотносится с космическим пространством, потому что ему «свет полуночного месяца и звезд» не нужен, то Гремячий Лог как бы неразрывно связан и с Большой Медведицей на горизонте, и с черным небом, и со звездами, которые падают и отражаются в речной воде.

Между тем эта оппозиция двух пространств устраняется, как только речь заходит о более широком пространстве, охватывающем весь мир трудящихся людей...

Весь этот мир, несмотря на его резкие внутренние оппозиции в соотношениях пространства и времени, является единым миром, связанным не только географически. Это противоречивый, но целостный мир, в котором люди зависят друг от друга, в котором существует связь человека с природой».

В конце 80-х годов происшедшие в России перемены лишили авторов работ о «Поднятой целине» академической бесстрастности. Новый взгляд на коллективизацию породил целую серию статей, по которым видно, как взгляд этот от года к году претерпевал изменения и как большинству не хотелось верить в то, что изменения эти в конце концов окажутся радикальными. Ф. Г. Бирюков в 1988 году публикует статью «Эпопея борьбы и созидания («Поднятая целина» сегодня)», где пишет: «Что представляла собой наша деревня доколхозного периода? Социальная структура ее развивалась ненормально. Крестьяне делились на батраков, бедноту, середняков и кулаков, причем батраки и беднота составляли практически треть населения деревни. Советская власть принимала меры к тому, чтоб ограничить рост кулака в деревне. Но пока сохранялась частная собственность на средства производства, покончить с эксплуатацией было невозможно. Ленин говорил, что и после пролетарской революции, когда власть крупного капитала и помещичьего землевладения уничтожена, «мелкое производства рождает капитализм и буржуазию постоянно, ежедневно, ежечасно, стихийно и в массовом масштабе»...

Деревня этого времени резко отставала от города в культурном развитии. Сколько еще было неграмотных, забитых религиозными предрассудками, суевериями!..

Вот почему решение XV съезда ВКП(б) — съезда коллективизации (декабрь 1927 года) — было воспринято как начало возрождения деревни, подготовка развернутого наступления социализма по всему фронту. Наступал великий перелом, радостно встреченный всеми, кто задумывался над судьбой деревни и всей страны...

Шолохов верил, что народ пробудился, ищет прямой путь к новым общественным отношениям. Объединение средств производства было той радикальной мерой, которая искореняла капитализм и предотвращала всякую возможность его возрождения.

Вот почему Шолохов, отложив работу над продолжением «Тихого Дона», начал писать в 1930 году книгу о современной деревне. Книгу острополитическую, концептуальную.

«Поднятая целина» отличается от произведений того времени о коллективизации. Прозаики, например Ф. Панферов в третьей книге «Брусков», Н. Брыкин в повести «Земля в плену» и романе «Стальной Мамай», преувеличивают стихийность крестьянства, консерватизм, негативное. В результате получилась искаженная картина, снижавшая значение той устремленности в будущее, которую проявляла основная масса крестьян.

Тема коллективизации снова поднята и обсуждается в наши дни. Появились произведения — «На Иртыше» С. Залыгина, «Драчуны» М. Алексеева, «Мужики и бабы» Б. Можаева, «Перелом» Н. Скромного, «Касьян Остудный» И. Акулова, «Котлован» А. Платонова. В критике стало складываться мнение, что эти произведения совершенно по-иному освещают события, чем было в «Поднятой целине». Речь идет, в частности, о нарушении принципа добровольности, об администрировании, левацких заскоках, необоснованных репрессиях, которым подвергались честные труженики.

Поскольку жизнь не стоит на месте, вполне естественно, если новое поколение, обращаясь к прошлому, оценивая его с позиций иного времени, вносит свои уточнения, поправки, порой решительно пересматривает некоторые прежние представления. Что же касается «Поднятой целины», то она занимала и занимает первое место в ряду книг о коллективизации и по фактуре, и по синтетической правде, когда учитываются и достижения и потери на нелегком историческом пути, и по силе художественности». Ответственными за «перегибы» у автора статьи оказались «именно такие карьеристы, портфельщики, чиновники — Корчжинский, Беглых, Само-хин, Хомутов — человек с темным прошлым», которые встали «в районе у руля партийного руководства, научились красиво говорить, давать железные указания, приносить в жертву людей». «Но упущения, неполадки, перегибы, — утверждает автор, — приводящие крестьян в состояние растерянности, невроза, вызвавшие немало трагедий, не были основным содержанием грандиозного процесса — движения миллионных масс крестьян к социализму, как представляется теперь, некоторым нашим литераторам. Это был в конечном счете социальный прогресс, который определил судьбу страны, ее революционных завоеваний».

Тогда же Л. Егорова в статье «Неумирающая сила романа (О «Поднятой целине» М. Шолохова)» пишет: «Переживая глубокую боль за судьбу крестьян-середняков, не нужно думать, что кулака в то время вообще не было. Между тем есть попытки «реабилитировать» его на примере одного из героев романа «Поднятая целина» — Тита Бородина». Автора статьи, где такая попытка совершена, Л. Воскресенского, «волнует, спросит или не спросит сегодняшний десятиклассник, почему Бородин — кулак, ибо, формируя отрицательное отношение к этому типу, считает Воскресенский, школьная программа подрывает основы воспитания хозяйственности и трудолюбия. Но ведь отношение к Бородину как к кулаку для Шолохова однозначно и исторически оправдано. Бородин начал нанимать работников по два, по три. Нажил мельницу-ветрянку, а потом купил пятисильный паровой двигатель и начал ладить маслобойку. И это в то время, когда у бедняков опять не было другого выхода, кроме батрачества. Вот почему они торопят Давыдова с раскулачиванием. Другое дело, как оценивать варварские формы борьбы с кулаком, даже если это кулак истинный. К чести Шолохова он воссоздает сцены раскулачивания с позиций писателя-гуманиста. Эпизод в доме Фрола Рваного трактуется им не как торжество безудержной классовой ненависти, а как законное право Демида Молчуна, прожившего в этом доме пять лет в работниках, иметь валенки и поесть меду».

В статье Александра Хавчина «Книга на все времена (Перечитывая «Поднятую целину»)» акценты уже расставлены иначе (время выхода статьи — 1989 год). Автор приводит высказывания двух читателей, которые, при разнице своей общественной позиции, «оба согласны в том, что «Поднятая целина» есть апофеоз коллективизации, а роман Можаева есть отрицание «Поднятой целины». Оба — я уверен — не читали «Поднятой целины» со школьной скамьи.

«Поднятая целина» раскрывает жизнь общества, в котором законности нет, расторгнут общественный договор, лишились обоюдного, взаимообязывающего характера отношения власти с крестьянством, государство повело с крестьянством нечестную игру, и тот не знает, чего можно ожидать от будущего, и со страхом ждет всего, все считает возможным. На непредсказуемость, «закрытость» деятельности властей середняк отвечает огульным недоверием, мрачной подозрительностью ко всем ее мерам, опасаясь подвоха со всех сторон».

Пожалуй, еще более радикальным характером отличается статья Ю. А. Дворяшина «Поднята ли целина в романе Шолохова» (1990).

Отрешение от штампов, чтение честное и непугливое позволит, надо думать, в конце концов понять причины написания М. Шолоховым романа о коллективизации и смысл этого романа.

Шолохова обвиняют в антигуманности, потому что положительные герои его романа: Давыдов, Нагульнов — стоят на позициях узко (да к тому же в свете теперешнего отношения к этим событиям вроде бы и искаженно) классовых. Однако надо различать даже не позиции героев и автора (ибо, надо отдать справедливость автору, он старается, чтобы эти позиции совпали не на той, так на другой основе), но эмоционально-ценностные ориентации героев и автора в мире. Если восприятие мира указанными героями дано как героическое, то есть направленное на отстаивание и претворение в жизнь своих идеалов при неуклонной, жесткой, «инвективной» борьбе со всем, противостоящим этим идеалам, вне зависимости от объективной ценности того, что им противостоит, то восприятие автора, безусловно, трагично.

Трагизм авторского восприятия подспуден и вырывается как таковой на «поверхность» художественной ткани произведения достаточно редко (например, в сцене гибели героев) и стремится стать, в соответствии с требованием метода социалистического реализма, «оптимистическим» трагизмом (по известной формуле: «герои умирают, но заря новой жизни...»). Косвенным же указанием на трагическую миро-ориентацию автора является, как это ни парадоксально на первый взгляд, введение в образную структуру романа фигуры деда Щукаря. Вместе с этой фигурой появляется истинный герой статьи — юмор.

Истинный конфликт романа возникает не между различными мировоззрениями, не между идеологическими системами, но между различными мироориентациями. Трагический конфликт любого масштаба возникает в результате наложения героической мироориентации на эпическую.

Одним из «положений» эпической мироориентации будет определение ценности человека в зависимости от его семейственности, хозяйственности, усердия к работе, к земле. Для героической мироориентации работает иной принцип — принятия или непринятия определенной социальной доктрины. В социалистической культуре это классовый подход. Вопрос о бессмертии героическая мироориентация решает посредством приобщения личности к общему делу согласно формуле: «мы умираем, но наше дело живет». В соответствии с этим высшей ценностью становится не продолжение рода, не связь родителей и детей, но победа общего дела.

Отношением к общему делу определяется некий социум. Люди, выходящие за пределы социума, перестают быть людьми, становятся «не-людью», волками, врагами, которые не заслуживают ни пощады, ни сожаления. Сейчас это покажется диким, но еще несколько лет назад самым очевидным ответом среднего школьника средних классов на вопрос: «Что надо сделать с буржуем?» — был ответ: «Расстрелять!» О каких-то достоинствах, ценностях за пределами социума просто не приходится говорить, что в своем крайнем выражении присутствует в высказывании Макара Нагульнова: «Вот был, к примеру сказать, у нас в дивизии бас — на всю армию бас! Оказался стервой: переметнулся к врагам. Что же ты думаешь, он и теперь для меня бас? Черта лысого! Теперь он для меня фистуля продажная, а не бас!»

Люди, входящие в состав социума, ценны в соответствии со степенью преданности общему делу, со степенью слитости с социумом, а «единица — вздор, единица — ноль...», как писал В. В. Маяковский. «Районная контрольная комиссия, призванная очищать партию от всяких разложившихся элементов, от оппортунистов всех мастей, мешающих нам в нашем великом строительстве...» — говорит Самохин, следователь по делу Макара Нагульнова, предполагая соответственно, что партия состоит из элементов здоровых. Человек в качестве самостоятельной ценности вообще не знаком этой мироориента-ции.

Для Шолохова, видимо, было чрезвычайно важно, чтобы конфликт идеологический был поддержан конфликтом ценностным. Но страшная трагедия Островнова, идущего в результате принятия новой ценностной системы на попрание самых святых для него прежде вещей, поднимающего руку на родительниц и кормилиц — на землю и то, что она родит, и на мать (эти образы Шолохов объединяет в «узелке» основы, непосредственно предшествующем эпизоду убийства матери: «...и дивно закрасовалась под солнцем цветущая, омытая дождями степь. Была она теперь, как молодая, кормящая грудью мать, — необычайно красивая, притихшая, немного усталая и вся светящаяся прекрасной, счастливой и чистой улыбкой материнства»), находит свое отражение в тоске Кондрата Майданникова о своей худобе, его страдании из-за того, что не тот в колхозе догляд за «зверьем» и за землей, какой бы должно.

Попытка Шолохова идеологизировать конфликт проявляется и в том, что ту мироориента-цию, от которой силой отрывают этих героев, эпическую, каждый из них находит в некотором смысле по ту сторону баррикады: Островнов — в колхозе, Майданников — в единоличной жизни. Шолохов старается найти в эпической ми-роориентаций поддержку для коммунистической идеологии: так, Давыдов болеет за перестаивающую землю, судорожно ждет дождя, жалея тоненькие росточки кубанки; несомненно эпические ценности лежат в основе следующего рассуждения Макара Нагульнова: «Припоздни-лись! Загубим землю! — думал Макар, с щемящей жалостью оглядывая черные, страшные в своей наготе, необработанные пашни. — День-два — и пропала зябь. Земля ить как кобыла: течка у ней — спеши покрывать, а пройдет эта пора — и на дух не нужен ей жеребец. Так и человек земле... Все, окромя нас, людей, — чистое в этих делах. И животина всякая, и дерево, и земля пору знают, когда им надо обсеменяться, а люди... а мы — хуже и грязней самой паскудной животины! Вот не едут сеять через то, что собственность в них на дыбки встала... Проклятые! Приду зараз и всех выгоню на поля! Всех до одного!»

И все же гораздо чаще наложение на эпическую мироориентацию героики любого типа порождает трагическое мироощущение. Так, в одном из «узелков» основы Шолохов попытался объединить эпическую мироориентацию с героической и пбказать, вполне в соответствии с формулой, определяющей соцреализм, «революционное развитие жизни», движение жизни, вносимое героикой в эпику. И сразу же героическое «включение» отбрасывает ценности эпики, нарушает эпическое время.

Однако на противоречие, на противостояние ценностей можно взглянуть и иначе. Казалось бы, из трагической ситуации невозможно спастись. Выход, означающий утрату какой-либо из жизненно важных ценностей, смертелен для субъекта культуры (или приводит к его перерождению). Нарастающий трагизм романа должен был бы привести к крушению романного мира (и занимающееся зарево конца света бросает свой отблеск на события в романе: резка скота, хлебный бунт). Но «мир выжил, потому что смеялся». Эмоционально-ценностная ориентация юмора тоже «видит» противостоящие друг другу ценностные системы. Но в отличие от трагизма, воспринимающего обе ценности как абсолютные и соответственно их противостояние как неустранимое, юмор отрицает абсолютную значимость обеих ценностей, вскрывая таким образом относительность противоречия, необязательность их противостояния. Юмор принимает ценности относительными, отвергая их абсолютными. И в этом не претендующем на абсолютность качестве утверждаются обе противостоящие ценности, снимается противоречие между ними. Своего рода «универсальным компенсатором», Санчо Пансой при «Дон Кихотах» романа является дед Щукарь.

Юмор обращается на противостоящие ценностные системы, затрагивая самые важные их принципы. Например, принцип классовости, проводящий в мироориентации данного типа границу «социума». Одно из самых потрясающих мест романа доказывает, что этот принцип распространяется и на детей, а также, добавит Макар Нагульнов, на «дедов» и «баб». В этой сцене, как и в остальных ситуациях, когда надо вывести людей за пределы социума, выкинуть их из человечества, вспыхивает слово «враг». Это неотразимый аргумент, это почти волшебное слово — враг перестает быть человеком и становится волком. (Ср. о Половцеве: «Но так не вязалась его наигранно-добродушная улыбка с волчьим складом лба...»; Тимофей Рваный о себе: «Я зараз на бирючином положении»; Нагульнов о Половцеве и других: «Волки по ночам промышляют...» и др.)

Если «враг», то «как ты можешь жалеть». «Враги плакали от слез детей наших?» — спрашивает Давыдов. Ребенок, ценность абсолютная с точки зрения эпической мироориентации, ибо он — продолжение жизни и бессмертие, что в этой сцене очень хорошо чувствует Разметнов (он своего парнишку вспоминает, плод своей единственной на всю жизнь любви), становится относительной ценностью в героической мироориентации — решающим теперь является то, в какой части социума он находится. Когда Давыдов говорит: «А когда построим, эти дети уже не будут кулацкими детьми», — слово «кулацкий» обозначает не принадлежность, но классовое качество.

Дед Щукарь продлевает границу социума на универсум, распространяет определение классового качества на кобеля (при этом возникают соотносящиеся пары: Давыдов — Титок; дед Щукарь — Титков кобель), козла, корову. «...Почему это всякая предбывшая кулацкая животина, — рассуждает Щукарь, — вся, как есть, — характером в своих хозяев, то есть ужасная зловредная и хитрая до последних воз-можностев? Взять хотя бы этого Трофима: почему он ни разу не поддал под кобчик, ну, скажем, Якову Лукичу, а все больше на мне упражняется? Да потому, что он в нем свою кулацкую родню унюхал, вот он его и не трогает, а на мне всю злобу вымещает. Или возьмем любую кулацкую корову: сроду она колхозной доярке столько молока не дает, как своей любезной раскулаченной хозяйке давала. Ну, это сказать, и правильно: хозяйка ее кормила и свеклой, и помоями, и протчими фруктами, а доярка кинет ей шматок сухого прошлогоднего сена и сидит, дремлет под выменем, молока дожидается».

И главное не в том, что оказывается возможным падение удоев объяснить, исходя из идеи обострения классовой борьбы, а в том, что непримиримый борец с кулацким старым козлом дед Щукарь и сам не подозревал, как он к этому козлу привязался, как будет горевать по не дававшему ему жизни «классовому врагу», который на самом деле делал его жизнь жизнью.

«А теперь как мне без него жить? — причитает Щукарь. — Он меня каждый божий день под страхом держал, я с кнутом с зари до позднего вечера не расставался, держа от него оборону, а теперь какая моя будет жизня? Одна гольная скука! Теперь хучь самому в колодезь кидайся вниз головою... Какая у нас с ним дружба была? Да никакой! На одни баталии мы с ним сходились... А вот зараз утоп, и мне его жалко, и жизня моя вовсе обнищала...»

Ценности, снижаемые этим эпизодом, включаемые в единую систему, многообразны. Это и «цель жизни в борьбе», «вся жизнь борьба» (вот умер «враг», и жизнь опустела). Но сюда же входят и иные ценности, невольно вспоминается: «и зверье как братьев наших меньших...» — и сидит дед Щукарь у могилы козла, плачет, как когда-то бабушка, у которой «жил-был...». Слово «враг» неожиданно приобретает иной смысл, теряет свою заклеймляющую силу, враг перестает быть абсолютным врагом, становится врагом в зависимости от ситуации, слово оборачивается в свою противоположность, начинает обозначать «дорогого» и «единственного».

Дед Щукарь в ответ на предложение Давыдова купить нового козла говорит: «Такого козла ни за какие деньги не купишь, не было и нет таких козлов на белом свете! А горе мое при мне останется...» (Такое употребление слова «враг» поддерживается в романе обращением Вари к Давыдову: «А сколько слез я по тебе, врагу, источила... сколько ночей не спала, а ты ничего не видишь!»)

Юмор восстанавливает единство разорванного мира, восстанавливает «амбивалентность» (двунаправленность), полнозначность слова («амбивалентное» отношение к ценности, видимо, и означает отрицание, «поругание» ее в качестве абсолютной и «милование», принятие в качестве относительной). Возможно, что и знаменитый Аристотелев «катарсис» присутствовал не во впечатлении от трагедий, а в связанной с ними по содержанию сатировой драме, восстанавливающей единство мира, показывающей неразрешимые противоречия трагедий в их непротиворечивом единстве.

Наивный цинизм деда Щукаря, его способность поставить себя в центр мира явственно противостоит отношению к человеку как к «элементу», признанию ценности личности в зависимости от ее полезности. Совершенно «бесполезный» Щукарь говорит на партийном собрании едва ли не больше всех остальных, вместе взятых. И говорит в.ещи, совсем не относящиеся к «делу» — о себе, о личной жизни своей, — и все это оказывается «общезначимым» и «общеинтересным». Дед Щукарь в высшей степени ощущает то равенство людей, которое заключено в формуле «всяк человек своей цены стоит», он «знает свое место». Вот что отвечает он на попытку Нагульнова как-то его «укоротить»: «Ты свою бабушку поучи, откуда ей говорить, а я свое место знаю! Ты, Макарушка, завсегда на трибун лезешь, либо из презюдиума рассуждаешь и несешь оттуда всякую околесицу, а почему же я должен с людьми разговаривать откуда-то из темного заду? Ни одного личика я оттуда не вижу, одни затылки, спины и все прочее, чем добрые люди на лавки садятся. С кем же я, по-твоему, должен разговаривать и кому возглашать? Затылкам, спинам и тому подобному? Иди ты сам сюда, взад, отсюда и держи свои речи, а я хочу людям в глаза глядеть, когда разговариваю! Задача ясная? Ну и молчи помаленьку, не сбивай меня с мысли. А то ты повадился загодя сбивать меня. Я и рот не успеваю открыть, а ты уже, как из пращи, запускаешь в меня разные возгласы. Нет, братец ты мой, так дело у нас с тобой не пойдет».

Столь же обстоятельно дед говорит на любую затронутую тему. Дед Щукарь второго тома — старый ребенок, дорогой всем гремяченцам за то, что он такой, какой он есть, за свою «чудин-ку», которая и делает человека человеком, а не голым прутом в общем венике. Цинический принцип «свету ли провалиться или мне чаю не пить?», ставящий столь несовместимые для героики ценности на одну доску, да еще разрешающий это противоречие в пользу «чая», показывающий относительность принципа «умрем на работе», реализован в Щукаревой поездке за землемером. Дед высыпается, наедается, рассказывает истории, попадает в пикантную ситуацию, забравшись спать в будку, где ночуют женщины, а заехав в очередной раз в хутор, узнает о своем «отцовстве», словом, занят чем угодно, но только не землемером. Интересно, что о землемере, описывая Щукаревы странствия, «забывает» и автор.

Юмор, в ситуации противоречащих друг другу ценностей стремящийся сохранить целостность мира, прилепляется к героике, выбирающей иной выход, отвергающей один ряд ценностей во имя другого ряда. Рядом с «героем» оказывается «оруженосец». Таковым становится дед Щукарь для Нагульнова и Давыдова. Абсолютность героического деяния обретает свою относительность в параллельном деянии «оруженосца». Таков «ущерб», нанесенный Давыдову и Щукарю при раскулачивании, причем Щукарь утверждает, что он больше потерпел, поскольку Давыдову всего лишь голову разбили, а ему Титков кобель шубу распустил, а Щуба ему дороже головы, и за шубу его теперь старуха со свету сживет. Таково появление Щукаря рядом с бледным, избитым, окровавленным Давыдовым в сцене хлебного бунта. «Сенная труха густо крыла мокрую от пота рубаху Щукаря, в клочкастой бороденке торчали обзерненные головки пырея, пересохшие травяные былки и листья, желтая осыпь донника. Лицо деда Щукаря было вишнево-красно, печать безмолвного испуга лежала на нем, по вискам на бороду и щеки стремился пот» (выделено мной. — Т. К.). Перевернутые цвета: бледное лицо — вишнево-красное лицо; красная кровь — прозрачный пот, — оставляют от двух лиц впечатление негатива и позитива, но фотография одна и та же. И цена крови «снижается» — оказывается, что за кровь можно заплатить кровью, но можно, и предпочтительнее, «потом», работой. Давыдов говорит на собрании Настеньке Донецковой: «И ты, гражданочка, не бойся, раскутай лицо, никто тебя не тронет, хотя ты меня и здорово колотила вчера. Но вот если выедем завтра сеять и ты будешь плохо работать, то уж тогда я всыплю тебе чертей, так и знай! Только уже бить я буду не по спине, а ниже, чтобы тебе ни сесть, ни лечь нельзя было, прах тебя возьми!»

Даже смерть Давыдова связана со смеховой, «невзаправдашней» смертью Щукаря. Разметнов рассказывает о происшествии с дедом во время покушения на Нагульнова: «Лежит, как в гробу, не шелохнется, ни дать ни взять покойник, да и только! Слабеньким, вежливеньким таким голоском просит меня: «Сходи, ради Христа, позови мою старуху. Хочу перед смертью с ней попрощаться». Нагнулся я к нему, присветил лампой... При свете вижу, что у него, у Щукаря то есть, сосновая щепка во лбу торчит... Пуля, оказывается, отколола у оконного наличника щепку, она отлетела и воткнулась Щукарю в лоб, пробила кожу, а он сдуру представил, что это пуля, ну и грянулся об земь». Смертельно раненный Давыдов падает на спину, «мучительно запрокинув голову, зажав в руке шероховатую щепку, отколотую от дверной притолоки пулей».

В сцеплении оказываются и рассуждения Макара Нагульнова о любви — как мешающей человеку целиком отдаться делу мировой революции (см. дикое, но последовательное предположение Разметнова: «...Если б Макару дать власть, что бы он мог наделать? Он бы своей ухваткой всю жизнь кверху тормашками поставил! Он бы, чего доброго, додумался весь мужской класс выхолостить, чтобы от социализма не отвлекались!»), и бездетность Нагульнова и Давыдова с рассуждениями о любви и «призво-дителях» деда Щукаря и с подкинутым деду ребенком, папашей которого он объявлялся в записке.

Принцип сохранения мира юмором и героикой виден в том способе, которым сохраняют стройность и гармонию петушиного хора Нагульнов и Щукарь. Нагульнов рубит голову «нарушающему порядок» петуху Аркашки Менка, а дед Щукарь спасает от смерти престарелого петуха Майданниковых.

Воплощенный, снижающий все и в таком виде сохраняющий все ценности юмор — дед Щукарь — становится «оруженосцем», следующим за персонажами, наиболее полно выражающими героическую мироориентацию — Давыдовым и Нагульновым. Это необходимо, ибо любой герой способен погубить мир. Аберрация зрения — способность видеть врага в ветряных мельницах и нестройно поющих петухах — свойственна любому герою от Дон Кихота до Макара Нагульнова, поскольку, как уже сказано, способ существования героической мироориентации — борьба, и в 30-х годах был весьма логично выдвинут лозунг обострения классовой борьбы в процессе построения социалистического общества.

Помимо этого, дед Щукарь позволяет разглядеть и ситуации, до которых вроде бы далеко, но которые вполне реальны в рамках данной мироориентации. Если можно поснимать шкуры со всех кулацких кобелей (по классовому признаку!), то, продолжая мыслить по этой логике, почему бы не проделать той же операции с их хозяевами. Фашисты на практике доказали плодотворность этой идеи — разница была только в принципе, по которому овцы отделялись от козлищ.

Дон Кихоту противостоял мир, который он не смог одолеть. Но ситуация все время меняется. Макар Нагульнов был уже гораздо удачливее.

Любой субъект героической мироориентации — как бы дурен или прекрасен он вам ни казался — уверен в истинности своей идеи и ее благе для «всего человечества». Вопрос только в том, как он определяет объем понятия «человечество».

1. Изображение коллективизации в романе М. Шолохова «Поднятая целина».

2. Образы коммунистов в романе М. Шолохова «Поднятая целина».

3. «Поднятая целина» и романы о колхозной деревне конца 20 — начала 30-х годов.

4. «Поднятая целина» и романы о коллективизации, опубликованные в конце 80-х и в 90-х годах.

5. История создания романа «Поднятая целина».

6. Партия и народ в «Поднятой целине».

7. Роль образа Кондрата Майданникова в «Поднятой целине».

8. Образы «кулаков» в «Поднятой целине».

9. Образ Якова Лукича Островнова в «Поднятой целине».

10. Образ коммуниста-рабочего в «Поднятой целине».

11. Образ деда Щукаря, его роль и значение в романе М. Шолохова «Поднятая целина».

12. Принципы типизации характеров в «Поднятой целине».

13. Две книги романа «Поднятая целина».

14. Роль документа в романе М. Шолохова «Поднятая целина».

15. Стиль авторской речи в «Поднятой целине».

16. Язык персонажей «Поднятой целины».

17. Два названия романа М. Шолохова о коллективизации.

18. Юмор и его роль в «Поднятой целине».

19. Роль и функции пейзажа в романе М. Шолохова «Поднятая целина».

20. Образы сельской интеллигенции в романе М. Шолохова «Поднятая целина».

21. Любовь в романе М. Шолохова «Поднятая целина».

22. Образы белогвардейцев в романе М. Шолохова «Поднятая целина».

23. Особенности речевой характеристики персонажей и автора в первой и во второй книгах «Поднятой целины».

24. Роль и функция животных в романе М. Шолохова «Поднятая целина».

25. Религиозная тема в романе «Поднятая целина».

26. «Счастливые будут Федотки, факт!» (Судьба крестьянского ребенка в Советской России 30-х годов.)

27. Чего не изобразил автор? (Судьба «кулаков» после раскулачивания.)

28. Судьба героев «Поднятой целины» в последующие несколько лет после 1930 г.

29. Роль литературных реминисценций в романе «Поднятая целина».

30. Говорящие фамилии в романе «Поднятая целина».

1. Документы и постановления партии и правительства, посвященные коллективизации и раскулачиванию.

2. Коллективизация в романе «Поднятая целина». Правда сквозь «вымысел».

3. Система налогового обложения деревни в 1921 — 1930 гг.

4. Последствия коллективизации — голод 1932 — 1933 гг.

5. «Поднятая целина» и роман Б. Можаева «Мужики и бабы».

6. «Поднятая целина» и повесть К. Воробьева «Мой друг Момич».

7. «Поднятая целина» и повесть С. Залыгина «На Иртыше».

8. «Поднятая целина» и советская литература о коллективизации конца 20 — начала 30-х годов («Лапти» П. Замойского, «Бруски» Ф. Панферова, «Ледолом» К. Горбунова, «Станица» и «Разбег» В. Ставского, «Новая земля» Ф. Гладкова, «Капкан», «Когти» и «Враг» Е. Пер-митина, «Ненависть» И. Шухова, стихи и поэмы М. Исаковского, А. Твардовского).

9. «Поднятая целина» — варианты прочтения и понимания.

10. «Поднятая целина» и роман А. Молчанова «Крестьянин».

11. Раннее творчество М. Шолохова.

12. Публицистика М. Шолохова конца 20-х — начала 30-х годов.

Колхозное движение в стране на рубеже 20—30-х годов. Роль Шолохова в становлении колхозного строя на Дону. Отношение Шолохова к политике хлебозаготовок. Писатель о замысле романа. Значение решений партии и правительства в оформлении авторского замысла. Воплощение основных конфликтов эпохи в сюжете романа. Своеобразие композиции «Поднятой целины» и ее жизненная обусловленность. Принципы отбора событий и фактов для создания «типической» картины колхозного «переворота».

Своеобразие коллективизации как революционного переворота в деревне. Значение слова «партия» (часть целого). Партийный раскол, его отображение в романе. Отношение народа к партии. Реакция на статью Сталина «Головокружение от успехов». Партийное районное начальство. Типы партийных руководителей. Образ «идеального» партийного руководителя во.второй книге «Поднятой целины». Партия «Союз освобождения родного Дона».

Давыдов как идеальный образ советского рабочего-двадцатипятитысячника. Стиль партийного руководства. Критика и самокритика в деятельности Давыдова. «Революционный гуманизм» большевика. Сочетание суровой трезвости, русского размаха и романтической окрыленнос-ти в деятельности Давыдова. Особенности развития образа в романе. Изменение образа Давыдова под воздействием общения с казаками. Приемы раскрытия индивидуальных и классовых черт в характере Давыдова (портрет, поступки и психология, связь с друзьями-рабочими, характеристика героя другими персонажами и т. д.). Мастерство Шолохова в создании речевой характеристики персонажа. Решение проблемы положительного героя в романе. Развитие образа Давыдова во второй книге романа.

Изображение крестьянина-«середняка». Биография Майданникова и ее социальный смысл. Место Майданникова в композиции романа. Эволюция образа во второй книге романа. Своеобразие и роль внутренних монологов в изображении героя. Специфика портретной и речевой характеристики Майданникова. «Типичность» образа Майданникова в советской литературе.

Многообразие человеческих типов в романе. Глубокая индивидуализация характеров (портрет, речь, поступки, эпистолярная форма, психологическая характеристика, связь с природой и др.). Роль сюжетных коллизий в выявлении характеров. Особенности построения биографий главных героев, отражение в них классовых черт и тенденций классового развития. Типизация «через границу»: сходство принципов изображения героев противоположных станов. Выделение доминирующих черт в облике персонажей. Мастерство автора в изображении крестьянской массы. Многообразие приемов в создании массовых сцен. Различные типы «середняков» и «бедняков» в романе. Особое значение психологической характеристики в изображений Майданникова и Островнова. Юмор и его роль в типизации характеров (Щукарь, Молчун, Нагульнов). Значение фольклора в создании народных национальных характеров.

Роль «пейзажных зарисовок» в композиции романа. Две параллельные сюжетные линии в романе, объединенные фигурой Островнова. Связь событий, происходящих в казачьем хуторе, с обстановкой в стране. Роль документов в композиции романа. Чередование «массовых сцен» и «крупного плана»: смысл композиционного приема. Чередование драматических и юмористических сцен. Роль сюжета в развитии характеров. Экскурсы в прошлое героев и их значение.

Полнота и многогранность жизни в произведениях М. Шолохова. Драматизм, лиризм, юмор как характерные черты шолоховского таланта. Многообразие средств создания юмористических ситуаций и положений в «Поднятой целине», речевой юмор. Ролы и функция юмора в романе. Роль юмора в изображении человеческих характеров. Юмор как средство выхода из трагических положений.

Поэтичность и образность языка «Поднятой целины». Лексическое разнообразие авторекой речи (народно-разговорные элементы, диалектизмы, деловая речь, публицистическая фразеология) и его значение для передачи полноты содержания. Интонационно-синтаксические особенности авторского повествования в «Поднятой целине». Стилистические отличия второй книги романа от первой.

Своеобразие эпитетов, сравнений, метафор. Фольклорные образы и мотивы. Пословицы и поговорки, обороты живой народной речи. Художественные функции диалектных слов. Образная конкретизация отвлеченных понятий и психологических движений человека. Своеобразие портретных характеристик. Соотношение авторской речи и языка персонажей.

Значение речевой характеристики в создании художественных типов. Языковое богатство персонажей как отражение многообразия характеров в «Поднятой целине». Особенности речи шолоховских героев. Роль речевых характеристик в раскрытии духовной жизни людей из народа. Характер сравнений и метафор в языке персонажей. Диалектизмы как средство создания местного речевого колорита и индивидуализации персонажей. Смешение разнородных лексических элементов в языке послереволюционной деревни и их использование в романе. Речевой юмор. Пословицы и поговорки. Присловья как средство индивидуализации речи персонажей. Своеобразие перекрестных диалогов в массовых сценах. Внутренний монолог и его обусловленность индивидуально-классовыми чертами персонажа. Индивидуализация речи героев в зависимости от их мировоззрения, характера и обстановки, в которой они действуют. Речевая характеристика Давыдова. Агитационно-пропагандистская лексика и фразеология. Сочетание публицистической лексики с бытовой. Отражение в речи Давыдова его прошлого. Ораторские приемы в речи Давыдова. Эмоциональная окрашенность речи. Излюбленные обороты и слова. Своеобразие употребления поговорок и пословиц. Особенности речевой характеристики Нагульнова и Разметнова. Экспрессивность, эмоциональность речи Нагульнова. Сочетание разнообразных лексических пластов (просторечие, диалектизмы, революционно-политическая лексика» канцеляризмы и др.). Значение словаря в создании сложного противоречивого характера. Синтаксическое и интонационное богатство языка Нагульнова. Юмористический оттенок речи и его роль. Отражение индивидуальных качеств Разметнова в его языке. Соответствие речевых и портретных характеристик персонажей, характеристических деталей внешности и языка. Роль украинизмов в речевой характеристике Кондратько. Своеобразие речи Кондрата Май-данникова, «книжного» крестьянина, задумывающегося над своей жизнью. Усвоение новых слов и понятий Майданниковым, изменение его речевой характеристики по ходу действия. Особый характер афористичности речи. Роль внутренних монологов в раскрытии характера персонажа. Речевая характеристика Щукаря. Разнородность лексических элементов в языке Щукаря и их значение для создания комического образа. Щукарь-рассказчик. Фольклорные образы и приемы в речевом юморе Щукаря. Речь Половцева и Лятьевского. Сочетание грубости и изысканности как средство изображения психологических состояний героев. «Типизированность» речи белогвардейских офицеров. Особенности построения речевой характеристики Островнова.

Материалы для написания сочинений содержатся и в других разделах «В помощь ученику и учителю», особенно в комментариях. При пользовании «тезисными планами» следует помнить, что учащийся вправе выбрать и развить несколько пунктов, указанных в плане, не стремясь использовать материал целиком.

Роман М. Шолохова «Поднятая целина» рассматривался все время как восхваление колхозного строя. Мне кажется, что если читать его непредвзято, то можно увидеть неоднозначное отношение автора к тем методам, которыми проводилась коллективизация, к зачислению многих людей в разряд «врагов», да и к самой коллективизации и ее последствиям.

Начинается коллективизация в хуторе Гремячий Лог не столько потому, что для этого созданы хоть какие-нибудь условия в данном месте в данное время, сколько от романтически-героического революционного порыва уполномоченного Давыдова, присланного из города, от станка, незнакомого с местными условиями, чужака, не знающего, а значит, не жалеющего людей, с которыми ему придется работать. Романтически-героический порыв этот спровоцирован распоряжением «с самого верха» о стопроцентной коллективизации и ликвидации кулачества как класса.

Надо заметить, что Давыдов приезжает в хутор не один. Вместе с ним, хотя и тайно от него, приезжает туда есаул Половцев и — тоже в связи с постановлением о сплошной коллективизации. Есаул понимает, что если у мужика, у казака всерьез начнут отнимать нажитое им своим горбом добро, то не вынесет этого хозяйская душа, пойдет казак на все, чтобы отстоять то, что имеет, в чем вся жизнь его заключается, и поднять его на восстание будет легче всего.

Итак, в хутор одновременно прибывают чужие деревне люди, чтобы грубо вмешаться в ее жизнь, мало об этой жизни зная, мало ее ценя и мало уважая ее законы. Характерно, что бумага, которую должен подписать вступающий в «Союз освобождения родного Дона» Яков Лукич, очень похожа на заявление о вступлении в колхоз: «Обязуюсь беспрекословно слушаться своих начальников и командиров. Обязуюсь все свое достояние принести на алтарь православного отечества. В чем и подписуюсь».

Попытки собрать людей в колхоз и в «Союз освобождения» как бы взаимно друг друга дискредитируют, бросают друг на друга мрачный иронический отсвет, взаимно выявляют беспочвенность и волюнтаризм и того и другого предприятия.

Колхоз начинает организовываться зимой, когда нет ни подготовленных помещений для содержания больших групп скота и птицы вместе, ни достаточного количества кормов. Животное и птица мерзнут и голодают, а люди, даже убежденные, «своим умом дошедшие» до пользы обобществления, как, например, Кондрат Майданников, сердцем тоскуют по своей животине, и тошно и горько им на опустелом базу.

Люди, зачисленные в разряд кулаков, практически перестают быть людьми. Они становятся врагами, а значит — волками. Такого человека уже не жалко, и ребенка его не жалко, и семьи его не жалко. Макар Нагульнов пламенно заявляет, что готов детишек, баб и стариков пострелять для блага революции. Как мы теперь знаем, судьба, уготованная раскулаченным и сосланным, была гораздо страшнее немедленной смерти от пули. Но Шолохов умеет показать в самом накале «классовой борьбы», борьбы людей, которые считают друг друга врагами, а значит, нелюдьми, возможность иного, некровопролитного, разрешения. В этом ему помогает юмор. Дед Щукарь, один из самых замечательных персонажей романа, переворачивает односторонне серьезный смысл происходящего, сначала, просто показывая смешные стороны этой страшной борьбы, когда на него, «колхозного активиста» набрасывается Титков кобель, а потом, позже, своей беспрерывной борьбой с бывшим кулацким козлом, а затем своим горем и слезами по нему, утонувшему, дорогому и единственному, без которого вся жизнь его отныне опустела, вовсе меняет смысл слова «враг» на противоположный.

Изображением петушиного хора, столь прекрасного потому, что каждый петух поет своим, ни на кого не похожим голосом, рассуждением героев 6 скуке людей, похожих на голые прутья в общем венике, если они не обладают своей «чу-динкой», Шолохов стремится предупредить однозначное восприятие происходящего, и мне кажется, что ему это вполне удается.

Вряд ли в то время могло быть написано и напечатано произведение, рисующее происходящее так неоднозначно, если бы не имя писателя, уже всенародно известное и не вызывающее сомнений-

1. Какие чины казачьего войска тебе известны?

2. Каким чинам соответствуют: а) есаул (от тюркского «ясаул» — начальник; с XVI в. — должность, с XVIII — чин в казачьих

войсках; в 1798 г. приравнен к чину ротмистра в кавалерии, соответствующему чину капитана в пехоте);

б) подъесаул (соответствовал чину штабс-капитана и штаб-ротмистра в регулярных войсках);

в) хорунжий (из польского, первоначально — знаменосец, затем — первый офицерский чин в казачьих войсках; в регулярных войсках ему соответствовал подпоручик);

г) подхорунжий (соответствовал званию подпрапорщика);

д) урядник (унтер-офицерское звание в казачьих войсках; существовали чины старшего и младшего урядника; так же назывался нижний чин уездной полиции в России в 1878 — 1917 гг., ближайший помощник-станового пристава). 

3. Что значат слова и названия, встречающиеся в романе «Поднятая целина»:

а) стожары (стожар — шест, втыкаемый твердо в землю посреди стога, чтобы он не клонился. Стожары — созвездия плеяд; местами зовут так созвездие медведицу (южн. — воз), причислив к ней Полярную звезду, которая и представляет стожар; кол, вокруг которого ходят лось или лошадь на приколе);

б) полсть (полотнище, плющеная мякоть, толстый и плотный лоскут, иногда тканый (ковер), плетеный (половик), стеганый, чаще валяный (кошма, войлок) или половинка звериного меха, на подстилку, покрышку, отгорожку чего-либо);

в) чигирь (водоподъемный снаряд для поливки садов, виноградников, бахчей, баштанов; лошадь или волы вертят стоячий вал, этот обращает шестернею лежачий вал с колесом над колодцем; через колесо перекинута круглая цепь ковшей, бадеек на веревке, они черпают и выливают воду опрокидкою через колесо в корыто, оттуда она растекается скатными канавками по бахче; главное искусство — расположить канавки).

4. Назовите персонаж «Поднятой целины», которому принадлежит описание:

«Приезжий снял башлык и белого курпяя папаху, обнажив могучий угловатый череп, прикрытый редким белесым волосом. Из-под крутого, волчьего склада, лысеющего лба он бегло оглядел комнату и, улыбчиво сощурив светло-голубые глазки, тяжко блестевшие из глубоких подвалов глазниц, поклонился сидевшим на лавке бабам...»

«Был он широк в груди и по-кавалерийски клещеног. Над желтоватыми глазами его с не-

померно большими, как смолой налитыми, зрачками срослись разлатые черные брови. Он был бы красив той неброской, но запоминающейся мужественной красотой, если бы не слишком хищный вырез ноздрей небольшого ястребиного носа, не мутная наволочь в глазах».

«Из соседней комнаты вышел плотный казак в козьей серой папахе, сбитой на затылок, в куртке из шинельного сукна и казачьих с лампасами шароварах, заправленных в белые шерстяные чулки... Он рассматривал Давыдова с наивной беззастенчивостью, часто мигая ясными, как летнее небушко, глазами. На смуглом, давно не бритом лице его с косо опоясавшим лоб голубым шрамом явно сквозило нетерпеливое ожидание».

«Ей в ту осень перевалило за сорок, но она еще сохранила в полном и сильном теле, в смуглом лице степную, неяркую красоту... Андрей искоса, молча посматривал на гордую ее голову, отягощенную глянцевито-черным узлом волос. Были они у нее густы, на вид жестки, как конская грива, но возле крохотных ушей по-детски беспокойно и мягко курчавились».

«..Маленький, тщедушный старичишка с клиноватой бороденкой и оторванной левой ноздрей (еще в детстве обезобразил лицо, падая с яблони, отсюда и прозвище...)».

«...Известный тем, что говорил только при крайней.необходимости, а остальное время молча работал, молча курил с казаками, собравшимися в праздник на проулке, молча сидел на собраниях и, обычно только изредка отвечая на вопросы собеседника, улыбался виновато и жалостно».

«Из задних рядов долго пробирался к сцене невысокий, в сером зипуне, казак. Выцветший шишак буденовки покачивался над папахами и треухами, над разноцветьем бабьих шалек и платков. Подошел, стал спиной к президиуму, неторопливо полез в карман шаровар... достал засаленную записную книжонку, торопливо стал искать исчерченные каракулями странички».

«...Издавна считался человеком, имеющим деньжата. Знали, что еще до войны у него было немалое состояние, так как старик не брезговал и в долг ссужать под лихой процент и ворованное потихоньку скупать. Одно время были упорные слухи, что на базу его передерживались краденые кони. К нему временами, все больше по ночам, наведывались цыгане, лошадники-купцы. Будто бы через, (его) жилистые руки шли кони воровским широким трактом на Царицын, Таганрог и Урюпинскую. Хутору доподлинно было известно, что (он) в старое время три раза в год возил менять в станицу бумажные екатериновки на золотые империалы».

«На вид ей было не больше двадцати пяти лет. Мелкие веснушки густо крыли ее продолговатые щеки, пестрым лицом она напоминала сорочье яйцо. Но какая-то приманчивая и нечистая красота была в ее дегтярно-черных глазах, во всей сухощавой статной фигуре. Круглые ласковые брови ее всегда были чуточку приподняты, казалось, что постоянно ждет она что-то радостное; яркие губы в уголках наизготове держали улыбку, не покрывая плотно слитой подковы выпуклых зубов. Она и ходила-то, так шевеля покатыми плечами, словно ждала, что вот кто-нибудь сзади прижмет ее, обнимет ее девичье узкое плечо. Одевалась, как все гремяченские казачки, была, может быть, немного чистоплотней».

«...С хворостинкой похаживает по двору. Ветерок заигрывает с сивой его бородой, сушит на лбу зернистый пот. Ходит «курощуп», расталкивая валенками кур; через плечо у него висит мешок, наполовину наполненный озадками. Сыплет дед озадки узкой стежкой от амбара к сараю, а под ногами у него кипят куры...»

(Половцев, Нагульнов, Разметнов, Марина Пояркова, Фрол Дамасков, Демид Молчун, Кондрат Майданников, Лапшинов, Лушка Нагульнова, дед Аким Бесхлебнов).

5. Назовите героя «Поднятой целины», которому принадлежит следующее высказывание или размышление:

«Ты шути, да знай, над чем шутить! За социализм самый цвет людской погиб, а ты, дерьмо собачье, над чем вышучиваешься? Удались зараз же отседова, контра, а то вот дам тебе в душу, и поплывешь на тот свет. Пошел, гад, пока из тебя упокойника не сделал! Я ить тоже шутить умею!»

«Как ты не поймешь, что птица — мелочь, а нам надо решать главное: укрепить колхоз, довести процент вступивших до ста, наконец, посеять. И я <...> серьезно предлагаю вот что: мы политически ошиблись с проклятой птицей, факт, ошиблись! Я сегодня ночью прочитал кое-что по поводу организации колхозов и понял, в чем ошибка: ведь у нас колхоз, то есть артель, а мы на коммуну потянули. Верно? Это и есть левый уклон, факт! Вот ты и подумай. Я бы на твоем месте (ты провел это и нас сагитировал) с большевистской смелостью признал бы эту ошибку и приказал разобрать кур и прочую птицу по домам».

«Ты, товарищ, поедешь сегодня же в качестве уполномоченного райкома проводить сплошную коллективизацию. Последнюю директиву крайкома читал? Знаком? Так вот, поедешь ты в Гремяченский сельсовет. Отдыхать уж после будешь, сейчас некогда. Упор — на стопроцентную коллективизацию. Там есть карликовая артель, но мы должны создать колхозы-гиганты. Как только организуем агитколонну, пришлем ее к вам. А пока езжай и на базе осторожного ущемления кулачества создавай колхоз».

«...Раскулачивания нельзя было допускать, пока мы стояли на точке зрения ограничения... А теперь? Теперь — другое дело. Теперь мы имеем возможность повести решительное наступление на кулачество, сломить его сопротивление, ликвидировать его как класс...»

«Стало быть, от этой песни везде слезьми плачут? Вот зараз про себя вам скажу: вернулся я в двадцатом году из отступа. У Черного моря осталось две пары коней и все добро. Вернулся к голому куреню. С энтих пор работал день и ночь. Продразверсткой в первый раз обидели товарищи: забрали все зерно под гребло. А потом я этим обидам и счет потерял. Хоть счет-то им можно произвесть: обидют и квиток выпишут, чтоб не забыл».

«Читал я и Карла Маркса и знаменитый Манифест коммунистической партии. Знаешь, какой конец колхозному делу? Сначала колхоз, потом коммуна — полнейшее уничтожение собственности. Не только быков, но и детей у тебя отберут на государственное воспитание. Все будет общее: дети, жены, чашки, ложки. Ты хотел бы лапши с гусиным потрохом покушать, а тебя квасом будут кормить. Крепостным возле земли будешь».

«А куда же ягнят, козлят сведем? Ить им хата теплая нужна, большой догляд. Как их, враженят, разбирать, ежели они все почти одинаковые? Их и матеря будут путать и люди. А коровы? Корма как свозить? Потеряем сколько! Что, если разбредутся люди через неделю же, испугавшись трудного? Тогда — на шахты, кинув Гремячий на всю жизнь. Не при чем жить остается».

(Нагульнов, Давыдов, Корчжинский, Сталин, Островнов, Половцев, Майданников).

Шолохов М. А. Собр. соч.: В 9 т. М., 1965—1969.

Шолохов М. А. Собр. соч.: В 8 т. М., 1980.

Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ // Солженицын А. И. Малое собр. соч. М., 1991. Т. 5, 6, 7.

Конквест Р. «Жатва скорби»: Советская коллективизация и террор голодом // Новый мир. 1989. № 10.

КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК: В 3 ч. М., 1954.

Энциклопедия для детей «История России, XX век». М., 1995.

Тура В. В., Абрамов Ф. А, М. Шолохов: Семинарий. Л., 1962.

Михаил Шолохов: Статьи и исследования. М., 1975.

Слово о Шолохове. М., 1985.

Воронов В. Юность Шолохова. Ростов н/Д., 1985.

Колодный Л. История одного посвящения: неизвестная переписка М. Шолохова // Знамя. 1987. № 10.

Бирюков Ф. Г. Если опираться на принцип историзма // Рус. лит. 1971. № 2.

Бирюков Ф. Г. Эпопея борьбы и созидания // Литература в школе. 1988. № 1.

Егорова Л. Неумирающая сила романа: О «Поднятой целине» М. Шолохова//Там же. 1988. № 1.

Дворяшин Ю. А. Поднята ли целина в романе Шолохова? // Там же. 1990. № 2.

Хавчин А. Книга на все времена. // Дон. 1989. № 3.

Мария Петровна Шолохова вспоминает... // Там же. 1990. № 2.

Шолохов М. М. Разговор с отцом... // Там же. 1990. № 5.

«Тихий Дон»: загадки мнимые и реальные: Р. Медведев, Г. Ермолаев, С. Семанов // Вопр. лит. 1989. № 8.

Васильев В. Ненависть // Мол. гвардия. 1991. № 11—12.

Загадки и тайны «Тихого Дона». Т. 1. Самара, 1996.

Литература о романе «Поднятая целина», изданная до 1961 года, полно представлена в семинарии «М. Шолохов» В. В. Гуры и Ф. А. Абрамова.

Поделитесь этой записью или добавьте в закладки