Художественная модель тоталитарного общества в русской литературе XX века (на материале повести Ф. Искандера «Кролики и удавы» и романов Т. Толстой «Кысь» .

Близким другом и мудрым наставником Бенедикта был Никита Иваныч, принадлежащий к числу «Прежних»: «Он в Прежнее Время, до Взрыва, совсем стариком был, кашлял, помирать собирался. Это он матушке любил рассказывать, по сту раз повторял, вроде как гордился. А тут, - говорил, - это хозяйство как жахнет - и вот он я. И живу, - говорил, - и помирать, голубчики, решительно не намерен. И не уговаривайте».
Работает он главным истопником: жители Федор-Кузьмичска так и не научились добывать огонь, зато у Никиты Иваныча очень полезное последствие: у него огненное дыхание, что и спасает весь город. С «Нынешними» истопник почти не общается, как сказал Бенедикт, Прежние не понимают Нынешних, а Нынешние – Пежних. Да что тут говорить, Никита Иванович – человек образованный, умный. Он постоянно пытается возродить культуру, старые традиции, что простым «голубчикам» кажется очень странным: «Дак этот Никита Иваныч начал по всему городку столбы ставить. У своего дома на столбе вырезал: \"Никитские ворота\". А то мы не знаем. Там, правда, ворот нет. Сгнивши. Но пусть. В другом месте вырежет: \"Балчуг\". Или: \"Полянка\". \"Страстной бульвар\". \"Кузнецкий мост\". \"Волхонка\". Спросишь: Никита Иваныч, вы чего? А он: чтоб память была. Пока, говорит, я жив, а я, говорит, как видишь, жив всегда, желаю внести свой посильный вклад в восстановление культуры. Глядишь, говорит, через тыщу-другую лет вы наконец вступите на цивилизованный путь развития, язви вас в душу, свет знания развеет беспробудную тьму вашего невежества, о народ жестоковыйный, и бальзам просвещения прольется на заскорузлые ваши нравы, пути и привычки. Чаю, говорит, допрежь всего, РИНИСАНСА духовного, ибо без такового любой плод технологической цивилизации обернется в ваших мозолистых ручонках убийственным бумерангом, что, собственно, уже имело место».
Всю свою жизнь Никита Иваныч тратит на то, чтобы объяснить людям сущность морали, искусства. По сути, он, являясь неоцененным просветителем, пытается наставить человека на путь истинный, объяснив то, что ему в этом, новом, обществе понять не дано. Заслуживает уважение поклонение Ивана Ивановича перед поэзией: ведь именно благодаря его идее в городе появился памятник Пушкину. «Пушкин – это все», - говорил Никита Иванович, искренне восхищаясь поэтом.
Но ни Бенедикт, ни остальные «голубчики» этих чувств разделить не могли, наблюдая, как «народная тропа» периодически зарастает укропом, и как люди из близлежащих домов используют Пушкина как столб, через который можно перетянуть веревку, чтобы высушить белье.
У меня вся деятельность Никиты Ивановича вызывает противоречивые чувства: да, он любит искусство, постоянно говорит о его возрождении, но сам мало что делает для осуществления своих планов, ограничиваясь разговорами «с народом», собиранием технических характеристик электроприборов и размещением табличек с названиями улиц бывшей Москвы. Тут же возникает вопрос: почему Никита Иванович в своем просвещении не движется вперед, не изобретает утраченное электричество, не проводит водопровод? Ответ очевиден: один человек (ну или несколько) на это не способен. Один не может думать за всех. Он просто не в силах вернуть то, что накапливалось веками трудом сотен людей путем проб и ошибок.
Если вернуться к истории России, то, несомненно, Никита Иванович – представитель интеллигенции советского времени, не принявший революцию и пытающийся объяснить людям, что новое общество отнюдь не идеально. Отношение людей, «зараженных» большевизмом тождественно отношению к нему «нынешних»: старые ценности забыты, культура уничтожена строжайшей цензурой, а люди этого просто не видят, идя по тому пути, на который их упорно направляет власть.
Варвара Лукинишна так же, как и Бенедикт, переписывает книги, работая государственным писцом. Выглядит она, плохо: «А у Варвары Лукинишны тоже беда: страшна, голубушка, хоть глаза закрывай. Голова голая, без волоса, и по всей голове петушиные гребни так и колышутся. И из одного глаза тоже лезет гребень. Это \"петушиная бахрома\" называется. Но это тоже не Болезнь, Боже упаси, Боже упаси. Это Последствие».
Внешность обманчива. Это можно сказать и о Варваре Лукинишне, потому что человек она хороший, образованный. Родившись после взрыва и относясь к «нынешним», Варвара не имеет с ними ничего общего, если не считать Последствий: у нее богатый внутренний мир, она разбирается не только в искусстве, но и во всех вещах, ее окружающих, причем, всего этого она достигла самостоятельно.
Варвара интересуется прошлым. Читая стихи, она пытается понять смысл неизвестных слов: «- Вот я вас все хочу спросить, Бенедикт. Вот я стихи Федора Кузьмича, слава ему, перебеляю. А там все: конь, конь. Что такое \"конь\", вы не знаете?
Бенедикт подумал. Еще подумал. Даже покраснел от натуги. Сам сколько раз это слово писал, а как-то не задумывался».
Интересуясь прошлым, Варвара пошла на своего рода преступление: она прятала дома старопечатную книгу. Риск был огромен: люди, у которых находили такие книги, объявлялись «больными», за ними приезжали санитары на красных санях, увозя их якобы на лечения, после которого еще никто не вернулся назад. Но женщина осознавала всю опасность столь ценной для нее книги и сумела ее спрятать настолько хорошо, что даже после ее смерти Бенедикт так и не отыскал запрещенную рукопись.
Я считаю, образ Варвары Лукинишны очень важен для описания общества в целом: какие бы нравы ни были у «нынешних», какие бы ценности ни были ими забыты, все равно в однородной массе подчиняющихся найдутся сильные личности, способные здраво оценивать все происходящее. Найдутся люди, которые смогут жить среди обычных «голубчиков» и не принимать их взгляды, хотя они будут готовы поделиться своими знаниями со своими близкими так же, как и Варвара Лукинишна пыталась открыть свою тайну Бенедикту, надеясь на то, что он поймет и оценит. Да, пускай таких людей мало, но количество не всегда имеет значение. Если в обществе есть хотя бы один такой человек, то можно верить, что будущее будет светлым.
Несмотря на большое количество персонажей, главным героем романа становится Книга. Сюжет строится на том, что Бенедикт все более и более становится подвластен жажде чтения, причем его абсолютно не волнует, что читать, а убогие мысли героя чередуются с возвышенными строками из Лермонтова, Блока, Цветаевой. Качество от количества не зависит: Бенедикт способен лишь поверхностно воспринимать смысл прочитанного.
Очень интересно содержание романа: открываешь последнюю страницу, а там вместо привычных заглавий названия букв древнерусского алфавита. Но это отнюдь не сам алфавит, хотя и напоминает его: некоторых букв нет вовсе, а некоторые стоят не на своем месте. В то же время это и не современный алфавит: опять же кое-каких букв нет, кое-какие лишние, а другие перепутаны местами. Сразу возникает вопрос: что хотела автор этим сказать?
Мое мнение такое: содержание лишний раз доказывает нам, что книга о Слове, но странный порядок букв наталкивает на мысли об использовании слов в жизни и их значении. Здесь можно провести параллель с использованием книги в романе и предположить, что смысл книг и слов утрачен в сознаниях людей ровно так же, как и утрачены некоторые буквы алфавита, и что многое из написанного воспринимается людьми неправильно, о чем и говорят буквы, переставленные местами.
Роман написан разговорным стилем, в нем народная, ругательная лексика, сочетающаяся с высоким, поэтическим стилем: «...Фонарщик был должен зажечь, да фонарщик вот спит,
Фонарщик вот спит, моя радость, а я ни при чем...
В спальной горнице стук да бряк: Оленька с Терентием Петровичем в домино играют, смеются. В другое время ворвался бы в горницу, как лютый смерч, Терентию рыло бы наквасил, зубов поубавил, выбил из семейных покоев пинками; Оленьке бы тоже звездюлей навесил: ухватил бы за волосья, за колобашки за ее, да об стенку сметанной мордой, да еще! Да еще раз! А ну-к, еще! Да каблуками потоптать, да по ребрам, да по ребрам».
Любите Слово! Создается впечатление, что каждая страница романа восклицает это. Нельзя засорять наш великий, красивый язык бездумными цитатами, обрывками фразеологизмов и ругательной лексикой. Любите книги, так же, как и любил их Бенедикт, но не просто восхищаясь процессом чтения, а еще и понимая ее, страдая, радуясь и любя вместе с автором: «Ты, Книга! Ты одна не обманешь, не ударишь, не обидишь, не покинешь! Тихая, - а смеешься, кричишь, поешь; покорная, - изумляешь, дразнишь, заманиваешь; малая - а в тебе народы без числа; пригоршня буковок, только-то, а захочешь - вскружишь голову, запутаешь, завертишь, затуманишь, слезы вспузырятся, дыхание захолонет, вся-то душа как полотно на ветру взволнуется, волнами восстанет, крылами взмахнет! А то чувство какое бессловесное в груди ворочается, стучит кулаками в двери, в стены: задыхаюся! выпусти! - а как его, голое-то, шершавое, выпустишь? Какими словами оденешь? Нет у нас слов, не знаем! Как все равно у зверя дикого, али у слеповрана, али русалки, - нет слов, мык один! А книгу раскроешь, - и там они, слова, дивные, летучие:
О, город! О, ветер! О, снежные бури!
О, бездна разорванной в клочья лазури!
Я здесь! Я невинен! Я с вами! Я с вами!..»
Одним из самых загадочных существ в книге, несомненно, является

Введение 3
Глава 1. Эволюция мировой литературы в XX веке в условиях тоталитаризма и в посттоталитарных условиях
1.1 Тоталитаризм как философский феномен ХХ века 7
1.2 Феномен тоталитаризма в трактовке представителей русской литературы 17
ГЛАВА 2. Изображение тоталитарного общества в повести ф. Искандера «Кролики и удавы»
2.1 Устройство государства кроликов и устройство государства удавов. Аллегоричность образов сказки 22
2.2 Взаимоотношения кроликов и удавов в тоталитарном государстве 29
2.3 Философский смысл сказки-притчи Ф. Искандера 34
ГЛАВА 3. Драма уникального существования в тоталитарном мире технократии и массовой культуры в романе Т. Толстой
3.1 Общество будущего в романе Т. Толстой «Кысь» 38
3.2 Ключевые образы мутировавшего мира 42
3.3 Проблема взаимоотношений интеллигенции и народа 53
Заключение 64
Библиографический список 66

1. Антиутопии ХХ века: Евгений Замятин, Олдос Хаксли, Джордж Оруэлл. - М.: Книжная палата, 1989.
2. Арендт Х. Истоки тоталитаризма. М., 1996.
3. Баталов Э.Я. В мире утопии: Пять диалогов об утопии, утопическом сознании и утопических экспериментах. - М.: Политиздат, 1989.
4. Берг М. Литературократия. Проблема присвоения и перераспределения власти в литературе. – М.: Новое литературное обозрение, 2000.
5. Бердяев Н., Судьба человека в современном мире. – М.: Смарт, 1998.
6. Бессонов Б. Фашизм: идеология, политика. М., 1985.
7. Богданова О.В. Постмодернизм в контексте современной русской литературы (60 – 90-е годы XX века – начало XXI века): учеб. пособие / О.В. Богданова. – СПб.: СПбГУ, 2004.
8. Бореев Ю.Б. Теория литературы: энциклопедический словарь терминов. – М.: Астрель, 2003.
9. Бутенко А.П. Социологические вопросы истории и теории тоталитаризма // Социологические исследования, 1998. – № 6. – С. 11 – 14.
10. Вечер в 2217 году / Сост., авт. предисл. и коммент. В.П. Шестаков. – М.: Прогресс, 1990.
11. Володина Д. Татьяна Толстая, учительница жизни / Д. Володина // Час пик, 2001. – № 9. – С. 22 – 24.
12. Воробьева А.Н. Современная русская литература. Проза 1970 – 1990-х годов: уч. пособие / А.Н. Воробьева. – Самара: Изд-во Самарской гос. академии культуры и искусств, 2001.
13. Генис А. Рисунки на полях: Татьяна Толстая / А. Генис // Иван Петрович умер: ст. и исследования. – М.: Новое литературное обозрение, 1999.
14. Гордович К.Д. История отечественной литературы XX века. – СПб.: Спецлиг, 2000.
15. Городова М. Т. Толстая: Хождение за радостью (Интервью с писательницей) / М. Городова // Крестьянка, 2000. – №3. – С. 68.
16. Грушко, Е. Словарь славянской мифологии / Е. Грушко, Ю. Медведев. – Н. Новгород: ИД «Русский купец», 1995.
17. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4-х тт. Т. 4. СПб., 1882.
18. Давыдова, Т.Т. Роман Т.Толстой «Кысь»: проблемы, образы героев, жанр, повествование / Т.Т. Давыдова // Русская словесность, 2002. – №6. – С. 25-30.
19. Евсеев В.Н. Художественная проза Е.И. Замятина: Творческий метод. Жанры. Стиль. Автореферат дис. д-ра филол. наук. М., 2001.
20. Евсюков В. Человек и Левиафан: Утопия и антиутопия в свете реальности/ В. Евсюков // Дальний Восток, 1990. – №5. – С. 151 – 159.
21. Елисеев А.М. Словарь литературоведческих терминов / A.M. Елисеев, Л.Г. Полякова. – Ростов н/Д.: Феникс, 2002.
22. Замятин Е. Мы. Хаксли О. О новый дивный мир. М., 1989.
23. Замятин Е.И. Сочинения. – М.: Книга, 1988.
24. Искандер Ф. Кролики и удавы. Созвездие Козлотура. Детство Чика. – М.: Эксмо, 2009.
25. Искандер Ф. Стоянка человека. Повести и рассказы. – СПб.: Квадрат, 1995.
26. Казак В. Лексикон русской литературы XX века. – М.: РИК «Культура», 1996.
27. Канетти Э. Масса и власть. М., 1997.
28. Кякшто H.H. Русский постмодернизм / H.H. Кякшто // Русская литература XX века: школы, направления, методы творческой работы. – СПб.: Высшая школа, 2002.
29. Ланин Б.А. Евгений Замятин и развитие русской антиутопии // Русский литературоведческий журнал: Теория и история литературы, 1993. – № 2. – С. 7 – 12.
30. Литературный энциклопедический словарь (Под общ. ред. В.М. Кожевникова, П.А. Николаева. Редкол.: Л.Г. Андреев, Н.И. Балашов, А.Г. Бочаров и др.). – М.: Советская энциклопедия, 1987.
31. Литературная энциклопедия терминов и понятий / Под ред. А.Н. Николюкина. Институт научн. информации по общественным наукам РАН. – М.: НКП «Интелвак», 2001.
32. Медведева Н.Г. Литературная утопия: проблемы метода // Проблема автора в художественной литературе: межвуз. сб. науч. трудов. – Ижевск: Удмурт. ун-т, 1990.6.
33. Оруэлл Д. «1984» и эссе разных лет. М., 1989.
34. Очарованный странник // Н. С. Лесков. Собрание сочинений в двенадцати томах. Т. 2. М., 1989.
35. Платон. Сочинения. Т.3. М., 1973.
36. Романчук Л. Утопии и антиутопии: их прошлое, настоящее и будущее // Порог, 2003. – №2. – С. 31-33.
37. Русская проза малых форм последней трети XX века: духовный поиск, поэтика, творческой индивидуальности: уч. пособие. – М.: Альфа, 1999.
38. Салтыков-Щедрин М.Е. История одного города / М.Е. Салтыков-Щедрин. – М.: Гослитиздат, 1959.
39. Сиоран Э.М. Механика утопии / Э.М. Сиоран; пер. с фр. Б. Дубина // Иностранная литература, 1996. – № 4. – С. 226 – 232.
40. Современные трансформации российской культуры / Отв. ред. И.В. Кондаков. – М.: Наука, 2005.
41. Теплинский М. Из истории русской антиутопии // Литература, 2000. – №10. – С. 21 – 25.
42. Толстая Татьяна. Кысь. М., 2001.
43. Толстая Н.Н. Мюмзики и Нострадамус // Толстая Н.Н., Толстая Т.Н. Двое: Разное. М., 2001.
44. Тоталитаризм и тоталитарное сознание. Вып. 2. Томск, 2000.
45. Тресиддер Дж. Словарь символов. М., 1999.
46. Утопия и утопическое мышление: антология зарубежн. лит.: Пер. с разн. яз. / Сост., общ. ред. и предисл. В.А. Чаликовой. – М.: Прогресс, 1991.
47. Чаликова В.А. Утопия и свобода. – М.: Весть – ВИМО, 1994.
48. Энциклопедия мировой литературы / Сост. и науч. ред. С.В. Стахорский. – СПб.: Невская книга, 2000.