Традиции и новаторство в русской классической литературе:Чеховские традиции в литературе хх века.

Новаторский характер творчества Чехова-реалиста

Чехов многое предопределил или предугадал в литературе XX в. Этим, в частности, объясняется, почему его объявляли основоположником и таких течений в мировой литературе, которые были явно чужды его творческим принципам.
Своим предтечей стремились наречь его иные русские символисты. Некоторые зарубежные исследователи считают Чехова основоположником литературы трагического абсурда, именуют «Беккетом до Беккета». Нередко пытались представить его и писателем-импрессионистом.
В то же время во всех подобных работах и высказываниях абсолютизируется лишь какая-то одна черта творчества Чехова.
Например, он действительно весьма впечатляюще показывал абсурдность строя господствующих социальных отношений, но никогда не полагал, что абсурдна сама жизнь, что абсурдность человеческого бытия фатально предопределена и безысходна.
Другой пример. Чехов в самом деле широко использовал в своем творчестве символы. Чтобы в этом убедиться, достаточно вспомнить «Степь», «Чайку». Но они являлись для него одним из путей реалистического образного обобщения действительности, ее характерных черт и явлений. Вполне естественно поэтому, что господствующим в мировой науке является восприятие Чехова как писателя, открывшего новую страницу в развитии реалистического искусства.
Вот почему, стремясь подчеркнуть новаторский характер творчества Чехова-реалиста, исследователи пытаются подчас найти особое определение его художественного метода: «поэтический реализм», «надреализм», «лирический реализм», «предельный реализм» и т. п.
Несомненно, однако, что Чехов оказал очень большое влияние на развитие литературы критического реализма XX в.
Ряд писателей Запада и Востока иногда и без должных к тому оснований именовали себя учениками Чехова, продолжателями его традиций. И список мог бы быть открыт именем английской писательницы Кэтрин Мэнсфилд. Некоторые выдающиеся писатели сами рассказывали о том, какое влияние оказал на них Чехов. Тут прежде всего следует упомянуть Бернарда Шоу.
В сравнительном литературоведении творчество многих выдающихся писателей XX столетия неоднократно сравнивается с чеховским наследием. В числе этих писателей Э. Хемингуэй и У. Фолкнер, В. Вулф и А. Миллер, Д. Б. Пристли и Т. Уильямс, Гарсия Лорка и И. Вазов, Елин Пелин и У. Сароян, Т. Манн и многие другие.
В результате таких исследований выясняется, что Чехов оказал могучее влияние на развитие не только малых эпических жанров и драматургии. Чеховская проблематика, чеховские подходы к их решению, художественные средства, которые он нашел, прослеживаются и в романе критического реализма XX в.
Показательно в этом отношении творчество Хемингуэя, писателя, казалось бы совсем непохожего на Чехова. И все же неприкаянные герои Хемингуэя, как и ряда других писателей Запада и Востока, отдельными существенными чертами своего характера и мировосприятия явно напоминают «задумавшихся» чеховских героев, а раскрывается их духовная драма художественными средствами, во многом восходящими к Чехову. Иные писатели приходили к ним сами, еще не зная своего великого предшественника.
Это и подтверждает, что Чехов многое не только предопределил, но и предвосхитил в развитии мировой литературы на протяжении XX века.
Если литература критического реализма развивала главным образом проблему человеческой обездоленности, противоестественности строя господствующих социальных отношений, столь глубоко раскрытую Чеховым, то литература горьковского направления в первую очередь подхватывала и развивала чеховскую устремленность к будущему новому, справедливому миру.
В эпоху "культурной мутации", то есть возникновения в мировой культуре новых свойств, которые будут передаваться и далее, чрезвычайно важно, необходимо осознать эти новые свойства, новое информационное пространство, в котором творческое наследие А. П. Чехова существует в формах культуры ушедших веков и в формах культуры нового столетия.
При этом речь идет не о "пространстве культуры", а именно об "информационном пространстве" культуры.
И пристальный интерес к этому явлению диктуется не только процессами в культуре, экспансией новых информационных технологий, перенастройкой культурного сознания. Но, и это немаловажно, внутренними процессами в самом чеховедении.
Новый этап в изучении жизни и творчества А. П. Чехова, вероятно, возможен на новой информационной основе.
Поэтому, например, подготовка Чеховской энциклопедии, идея которой высказывалась и обсуждалась еще двадцать лет назад, есть симптом перемен в чеховедении. Но создание этого издания происходит на сломе культурных ситуаций, что, наверно, привнесет в книгу неизбежные противоречия.

§ 2.3. Сходство и момент расхождения начинающего драматурга

МХАТ воспринял булгаковскую пьесу в контексте родственной театру чеховской драмы. О Чехове напоминали многие мотивы пьесы, а также умение молодого драматурга создать образ настроения, окрашивающего сцену или даже целый акт, усилить его звуковым или музыкальным сопровождением.
О Чехове напоминала любовь Булгакова к «сценам-ансамблям». Но сходство лишь подчеркивало момент расхождения начинающего драматурга с чеховской традицией, особенно ощутимое на уровне конфликта.
Как известно, столкновения между действующими лицами в чеховских пьесах не являются основой драматического конфликта, потому что Чехов «рассматривает характеры и судьбы своих героев и героинь... в отношении не столько к окружающей социальной среде, сколько к «общему состоянию мира» - к социальной обстановке в стране в целом».
У Булгакова враждебность между персонажами (Турбиными и Тальбергом) или исход любовной ситуации (Елена, Тальберг, Шервинский) также не приобретают в пьесе первостепенного значения. Но чеховское «общее состояние мира» у Булгакова вторгается в сценическое пространство. Драматург переводит проблему трагического столкновения с судьбой из символического в реальный план, вынуждает героев к прямому участию, к выбору, к поступку (начиная от такого, как предложение Шервинского Елене, и кончая героической смертью Алексея Турбина).
Присутствие типично чеховского недотепы Лариосика только подчеркивает отклонение драматурга от чеховского пути.
Прямая соотнесенность персонажей с планом Истории заставляет Булгакова трансформировать и чеховский тип психологизма. Как и Чехов, Булгаков превосходно передает «повседневное самочувствие действующих лиц, их эмоционально окрашенные размышления», которые, «подобно внутренним монологам у Льва Толстого, непосредственно передают «работу», идущую в человеческих душах».
Но в пьесе Булгакова эта работа связана не с впечатлениями «от мелких событий повседневности», как у Чехова, а с реакцией на ход Истории. При этом она принимает формы прямой идейной рефлексии, иногда даже лобового выражения политической позиции.
История вторгается в повседневную жизнь Турбиных, по существу становится главным содержанием этой жизни. Как только открывается занавес, она дает о себе знать песней Николки, выстрелами пушек, бухающих где-то под Святошином, все время гаснущим электричеством, проходящей по улице воинской частью; она проникает в речь действующих лиц, определяет их поведение, проявляется в состоянии Елены, нетерпеливо ожидающей своего мужа, в поведении Тальберга, Лариосика, в рассказе Мышлаевского о положении на фронте, становится сутью разговора на «последнем ужине дивизиона», а затем выплескивается в эпицентр - сцену в Александровской гимназии.
Таким образом, Дом Турбиных принимает на себя более значительный, чем в романе, груз национально-исторической проблематики. Чтобы подчеркнуть особое место Дома Турбиных в драматургическом пространстве пьесы, Булгаков отказался от введения в пьесу семьи Лисовичей.
Удачно найденный сюжетный ход - возвращение Тальберга в момент объявления о разводе и предстоящей свадьбе Елены и Шервинского - способствует его посрамлению и вместе с тем, укрупняя линию Тальберга, делает ненужным присутствие в пьесе дублирующей линии Лисовичей.
С точки зрения внутреннего действия в системе персонажей пьесы важное место занимает Лариосик. Из второстепенного или даже третьестепенного романного персонажа он стал одним из героев первого плана. Вводя в дом Турбиных уже в первой картине 1-го акта персонажа, «будто сшитого на живую нитку из самых распространенных цитат российской словесности», Булгаков, по словам А. Смелянского, создает «театральный эквивалент» прежней жизни, прежнего мироощущения Турбиных.
Расширение и углубление роли Лариосика с его комично поданной рефлексией, с его беспомощностью, нерешительностью, неловкостью должны были оттенить психологические изменения в «чеховской» среде. Гром шестидюймовых батарей, под который Лариосик произносит в финале классические слова: «Мы отдохнем, мы отдохнем», - становится завершением, разрешением, травестированием чеховской темы пьесы.
«Образ настроения», таким образом, переводит общее впечатление от развернувшихся событий в иной регистр, нежели мысль о неизбежности рождения «новой России».
Итак, в пьесе «Дни Турбиных» Булгаков, обратившись к изображению «русской усобицы», сумел подняться над настроением классовой розни и утвердить идею человечности, самоценности жизни, непреложности традиционных нравственнх ценностей.
Наследуя завоевания чеховской драматургии, Булгаков создал оригинальное в жанровом отношении произведение, соединившее историческую хронику с психологической драмой, органично включившей в себя трагикомическое начало.
«Дни Турбиных» связали драматургию нового времени с чеховской эпохой и вместе с тем обнаружили желание автора писать по-новому.
Пьеса пользовалась огромным успехом, но в 1929 г. противники спектакля добились того, что он на три года исчез со мхатовской афиши. В феврале 1932 г. решением правительства спектакль был возобновлен.

Оглавление


Введение 3
Глава 1. Особенности и традиции развития русской литературы 1920-1930-х годов 9
§ 1.1. Литературная обстановка 1917-1920 годов 9
§ 1.2. Новаторство в литературном движении 1920 - 1930-х годах 14
§ 1.3. Углубление и расширение возможностей литературы 1950-х - 1960-х годов 18
Глава 2. Наследие Чехова в русской литературе 20 века 23
§ 2.1. Общепризнанный классик в традициях русской литературы 23
§ 2.2. Новаторский характер творчества Чехова-реалиста 26
§ 2.3. Сходство и момент расхождения начинающего драматурга 29
Глава 3. Долговечность традиций Чехова 33
§ 3.1. Окунаясь в наследие Чехова 33
§ 3.2. Произведения «бытописателя» как пища исторической фантазии 36
§ 3.3. Корни новейшего нигилизма 38
Заключение 41
Список литературы 45





Введение

На каждом этапе своего исторического развития русской литературе приходилось решать все новые, более сложные проблемы. Так было и в конце XIX в., когда центр мирового револю¬ционного процесса перемещается в Россию и в нашей стране начинается третий, пролетарский период «освободительного движения».
Эту новую действительность и нужно было художественно «освоить» русской литературе. Новую не только по заметным для всех событиям и явлениям, но и по тем трудноуловимым, еще неясным, порой мучительным духовным процессам, которые происходили в сознании народных масс, в сознании интеллигенция.
Дух этого драматического, переломного времени чувствуется в русской литературе уже начиная с 80-х годов XIX в. Еще продолжалась литературная деятельность Салтыкова-Щедрина, Островского, Лескова, Г.Успенского, еще не сказал своего последнего слова Л.Толстой, когда в печати появились первые произведения Чехова и Короленко, а вслед за ними на литера¬турное поприще выступила целая группа писателей - Бунин, Куприн, Серафимович, Вересаев и др., а в самом начале 1890-х го¬дов - Максим Горький. Русские писатели тех лет с особой ост¬ротой сознают, что так, как живут в самодержавной России, жить больше нельзя, что необходимы коренные социальные преобразования общества.
Вызреванию в России революционных, освободительных идей по-своему способствовала и отечест¬венная литература конца XIX - начала XX в.
К сожалению, в большинстве современных изданий, носящих на¬звание «Русская литература XX века», вторая половина столетия ос¬вещается заметно слабее, нередко с большими «лакунами», или по¬рою вообще игнорируется. Исключение представляют учебное посо¬бие Н.Л. Лейдермана и М.Н. Липовецкого, богатое историко-литера¬турным материалом, осмысленным «в теоретическом ключе», и пособие под редакцией Л.П. Кременцова. Впрочем, не вдаваясь в оценку и подробную характеристику уже имеющихся трудов, заметим, что их наличие не отменяет дальнейших поисков в этом направлении.
Один из существенных вопросов, по сей день встающих перед ис¬следователями и преподавателями, это проблема периодизации исто¬рии русской литературы XX в., в том числе особенно - последнего пятидесятилетия.
В современной «Истории русской литерату¬ры XX века», охватывающей развитие отечественной литературы с 1890-х по 1990-е годы, очевидно стремление проследить важнейшие внутренние закономерности литературного процесса всего столетия.
При этом выделяются три больших периода, связанных с особо значи¬мыми общественно-историческими процессами в России XX в.:
a. конецХ1Х - первые два десятилетия XX в. (1890 - 1920),
b. 1920-е - начало 1950-х годов,
c. середина 1950-х - 1990-е годы.
Возможно, данная периодизация и нуждается еще в уточнениях, но в целом, думается, ее можно принять.
При этом вторая половина века (1950 - 1990-е годы.) предстает также как достаточно большой и сложный период, для которого в главном характерно углубление и расширение возможностей литературы в условиях непростого, со вся¬кого рода препятствиями и отступлениями, хода демократизации об¬щественной жизни после смерти И.В.Сталина и разоблачения на XX съезде партии (1956) так называемого «культа личности».
В этом протяженном во времени историческом периоде можно ус¬ловно выделить три этапа:
a. с середины 1950-х - до конца 1960-х годов,
b. с начала 1970-хдо середины 1980-х
c. со второй половины 1980-х до конца века и тысячелетия.
Естественно, они отмечены раз¬ным характером, сложностью и неравномерностью развития, хода об¬щественно-литературного процесса.
Обращает на себя внимание особый динамизм ереломного вре¬мени - конца 1950-х - начала 1960-х годов, оживление, пробуж¬дение литературных сил в период краткой и не оправдавшей связан¬ных с нею надежд хрущевской «оттепели».
И, напротив, - замед¬ленность, заторможенность, проявления «идеологии и психологии за¬стоя» в период брежневского правления - со второй половины 1960-х, а особенно в конце 1970-х - начале 1980-х гг. Наконец, с новой силой обозначаются перемены и обновление в общественной и духовной жизни и, соответственно, в литературе с середины 1980-х годов.
Никогда еще человеческая мысль не дости¬гала таких фантастических высот в постижении законов окружа¬ющего мира, в изобретении технических средств, радикально из¬менивших жизнь людей.
Успехи не только науки, техники, но и искусства сулили прогресс и процветание. Блестящий Серебряный век русской литературы, поразивший обилием и многообразием талантов, оставил глубокий след в истории мировой словесности. Однако мечта о гармоническом развитии человеческих отношений и в этом веке осталась неосуществленной.
Судьба русской литературы была столь же трагической, как и судьбы человечества. Ее развитие после 1917 г. оказалось насиль¬ственным образом трансформировано и протекало в трех основ¬ных руслах: литература русского зарубежья (И.Бунин, И.Шмелев, В.Набоков и др.), литература, официально не признанная (А.Ахма¬това, М.Булгаков, А.Платонов и др.), русская советская литера¬тура, по преимуществу социалистического реализма (М. Горький, Маяковский, М.Шолохов и др.).
Но многовековой опыт развития искусства доказал, что художе¬ственные произведения оцениваются независимо от идеологиче¬ских соображений и места писателя в государственной иерархии. И М. Горький, и И. Бунин, и М. Булгаков - прежде всего талант¬ливые художники, что должно быть определяющим в оценке их творчества.
Однако многие общечеловеческие критерии: талант, ху¬дожественность, свободное творческое воображение - не прини¬мались во внимание в оценке литературных произведений. Послед¬ствия не замедлили сказаться: искажалась сама природа художествен¬ной литературы, деформировались отношения писателя и читателя.
Происшедшие на рубеже XIX и XX вв. научно-техническая, общественно-политическая и культурная революции существен¬но изменили представления человека о себе самом и окружаю¬щей действительности. Его уклад жизни и взгляды на мир, сло¬жившиеся веками, рушились под их натиском.
Психика людей подверглась давлению необычных, экстремальных ситуаций, бы¬стро сменяющих одна другую. «Бог умер», - провозглашали фи¬лософы. Надеяться уже не на кого! Возникла иллюзия возможно¬сти реализовать социальные утопии, нередко ломая природу че¬ловека и игнорируя опыт его исторического развития.
А. С. Пушкин был совершенно прав: «Цель поэзии - поэзия». Можно вспомнить и А.П.Чехова: «Скажут: а политика? интересы государства? Но большие писатели и художники должны зани¬маться политикой лишь настолько, поскольку нужно обороняться от нее».
Поэтому так важно возродить ясное представление о механиз¬мах восприятия художественной литературы начиная со школы. Необходимо развивать у нового поколения чувство прекрасного, умение сопереживать. Воображение, эмоции, интеллект, интуи¬ция в совокупности способны обеспечить полноценное, адекват¬ное замыслу создателя, а иногда и больше, чем замысел, воспри¬ятие художественного произведения.
Отсутствие в процессе чтения хотя бы одного из этих компонентов приводит к уничтожению эстетического эффекта.
К нам возвращаются не только имена и книги, возвращается, быть может, самое драгоценное - право свободно выбирать, сво¬бодно читать и интерпретировать художественные произведения в одной только зависимости от личных духовных потребностей, же¬ланий, вкусов и предпочтений.
Актуальность работы заключена в том, что в история русской литературы XX столетия еще не написана, хотя потребность в ее научном изучении и целостном системном изложе¬нии сегодня ощутима остро как никогда.
Существующие учебники и пособия, как правило, не претендуют на полноту и всеохватность, по¬священы лишь тем или иным разделам курса и потому предлагают, ка¬ждый по-своему, частичное решение этой большой и сложной задачи.
Цель работы заключается в том, чтобы путем анализа внутренней формы романов вскрыть его глубинный новаторский уровень.
Методологически предлагаемое исследование опирается на научный опыт отечественного структурализма и новаторства. Соответственно, главным рабочим понятием предлагаемой работы является «структура», понимаемая как обладающая собственной значимостью взаимосвязь элементов, будь то какие-либо формальные элементы текста, категории авторского мировоззрения или же точки взаимодействия традиции и текста, взаимодействующие также и между собой.
Исходя из этого задачи данной работы формулируются так: анализ и истолкование динамических новаторских структур, связанных с конкретными коммуникативными, как правило, полемическими, либо провокативными задачами, поставленными перед текстом самим автором.
Научная новизна работы определяется методологическим совмещением конкретного интертекстуального анализа и структурно-описательных обобщений. По сути, в работе делается попытка проследить историю литературной структуры на примере произведений. Кроме того, описанный подход позволил отметить несколько важных интертекстуальных схождений, до этого времени не замеченных «чеховедением».
Практическая значимость работы состоит в том, что ее материалы могут быть использованы при преподавании курса русской литературы XX века, международным связям русской литературы, структурному и интертекстуальному анализу литературных произведений.

1. Акимов В.М. От Блока до Солженицына. Судьбы русской литературы ХХ века (после 1917 г.). М., 1997.
2. Александр Солженицын. Окунаясь в Чехова. Из Литературной коллекции // Новый мир. - 1998. - № 10.
3. Афанасьев Э.С. Творчество А.П.Чехова: Иронический модус. Ярославль: Ярославский гос. пед. ун-т им. К.Д.Ушинского, 1997.
4. Баевский В. История русской поэзии: 1730-1980. Компендиум. М., 1996.
5. Бахтин М.М. Лекции по истории русской литературы (записи М. Миркиной) // Бахтин М.М. Собр. соч. М., 2000. Т.2.
6. Богомолов Н.А. Русская литература первой трети ХХ века: Портреты. Проблемы. Разыскания. Томск. 1999.
7. Быков Л.П., Подчиненков Л.В., Снигирева Т.А. Русская литература ХХ в. Проблемы и имена. Екатеринбург, 1994.
8. Венцлова Т. О Чехове как представителе «реального искусства» // Чеховиана. Чехов и «серебряный век». М., 1996.
9. Виктор Гульченко. Чехов и ХХ век // Искусство. Приложение к газете Первое сентября. № 19 (91), май 1998. Специальный выпуск. 16 с.
10. Гвоздей В.Н. Секреты чеховского художественного текста: Монография. Астрахань: Изд-во Астраханского гос. пед. ун-та, 1999.
11. Голубков М.М. Русская литература ХХ в.: После раскола. М., 2001.
12. Еремин П. «Скрипка Ротшильда» А.П. Чехова связь с традициями русской классики // Вопросы литературы. 1991. № 4.
13. История русской литературы ХХ века (20-90-е годы). Основные имена / Ред. С.И.Кормилов, Б.С.Бугров. М., 1998.
14. История русской литературы. ХХ век. Серебряный век / Под ред. Ж.Нива, И.Сермана, В.Страды, Е.Эткинда. М., 1995.
15. История русской литературы: В 4 т. Т.4. Л., 1984.
16. История советской литературы: Новый взгляд. М., 1990. Ч. 1, 2.
17. Крейд В., Синкевич В., Бобышев Д. Словарь поэтов русского зарубежья. Спб., 1999.
18. Линков В.Я. Скептицизм и вера Чехова. М., 1995.
19. Литературная энциклопедия русского зарубежья / Гл. ред. А.Н. Николюкин. Т. 1. М., 1997; Т. 2. М., 1998; Т. 3. М., 2002.
20. Материалы к терапии творческим самовыражением. Сборник статей и очерков / Под редакцией М.Е.Бурно и А.С.Соколова. М.: изд-во Российского общества медиков-литераторов, 1998.
21. Мусатов В.В. История русской литературы первой половины ХХ века (советский период). М., 2001.
22. Разыкова Л.Т. К поэтике сюжетосложения Чехова. Самарканд, 1993.
23. Русская литература рубежа веков (1890-е начало 1920-х годов). В 2 кн. ИМЛИ РАН. М., 2001.
24. Русская литература серебряного века / под ред. В.Агеносова. М., 1997.
25. Русская литература ХХ века : Учеб. Пособие для студ. высш. учеб. заведений/ под ред. Л.П.Кременцова. В 2 т. М., 2002.
26. Русская литература ХХ века 1890-1910 / под ред проф. С.А.Венгерова М., 2000.
27. Турков А. А. П. Чехов и его время. - М.: Сов. Россия, 1987.
28. Убогий А. Русский путь Чехова //Наш современник. - 2004. - № 7.
29. Целебное творчество Чехова: размышляют медики и филологи / Под редакцией М.Е.Бурно, Б.А.Воскресенского. М.: изд-во Российского общества медиков-литераторов, 1996.
30. Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. - М.: Наука, 1974.
31. Эткинд Е.Г. «Внутренний человек» и внешняя речь. Очерки психопоэтики русской литературы XVIII-XIX веков. М., 1999.