Августейший свибловский дачник

Т. Руденко

 «Сколько прекрасных, дивных местоположений и в Москве, и за Москвой; все они обильны историческими воспоминаниями», - писал в XIX столетии знаток московской старины Сергей Михайлович Любецкий1. Одним из таких «местоположений» можно назвать Свиблово.

Усадьба Свиблово, раскинувшаяся на высоком берегу реки Яузы, в течение почти всего XVII века принадлежала представителям рода Плещеевых, переходя от отца к сыну. К началу XVIII столетия здесь сложился типичный для того времени хозяйственный комплекс: деревянный господский дом, мыльня (то есть баня), скотный двор, мельница с плотиной, хлебные амбары. Владельцы поместья не отставали от московской моды на сады: согласно сохранившемуся описанию усадьбы 1700 года, «к одной стороне барского двора примыкал разбитый на полудесятине и огороженный стоячим еловым тыном сад с яблонями, грушами, вишнями и всякой смородиной...»2. Обладателю сада естественно было иметь «два сосновых погреба: один сухой, другой ледник с напогребицей»3. В самом начале XVIII века Свиблово досталось Нарышкиным, но через некоторое время в результате судебного разбирательства вновь отошло Плещеевым.

+ + +

Начало XVIII столетия было насыщено событиями и переменами. На царском троне трудился Петр I, обустраивая и преобразовывая самые различные стороны российской жизни. Однако забота царя о государственном устройстве, военной мощи и международном авторитете страны не заслоняла от него семейных дел. Петр уделял большое внимание образованию дочерей. Находясь в заграничных путешествиях, царственные родители продолжали внимательно следить за их обучением: Анна и Елизавета в письмах рассказывали о своих занятиях, а преподаватели цесаревен докладывали о результатах этих занятий. Родители всемерно поощряли успехи детей. Так, Екатерина, обращаясь к Анне, сообщала: «Наставник твой и господин Девиер отписали мне, что ты, душа моя, прилежно учиться изволишь. Я тому весьма рада и посылаю тебе презент - бриллиантовое кольцо - дабы к большему старанию поощрить. Выбери себе одно из них, кое тебе больше нравится, а другое отдай дорогой сестрице Елизавете и поцелуй ее за меня»4.

Между тем подходило время выдавать взрослеющих дочерей замуж. Обдумывая дальнейшую судьбу Анны и Елизаветы, Петр желал заключить такие брачные союзы, которые послужили бы и державе. Он вынашивал план устроить брак Елизаветы с юным королем Франции Людовиком XV или хотя бы с одним из принцев французского королевского дома. Однако этот план не исполнился. Не меньше проблем возникло и с выбором жениха для старшей дочери Анны Петровны. Тут надо сказать, что современники не исключали возможность передачи трона именно ей и поэтому за матримониальными хлопотами царя в отношении Анна внимательно следили как внутри страны, так и за границей. Прусский посланник в России барон Густав фон Мардефельд в одном из донесений королю писал: «Не малое затруднение предвидится в выборе жениха для старшей дочери царя. Он должен быть чуждым старомосковской партии, вполне сочувствовать намерениям настоящего правительства, да сверх того еще быть знатного происхождения»5. Более того, барон тонко подмечал, что «при царском дворе (...) имели желание найти царевне супруга, но не повелителя»6.

+ + +

Одним из претендентов на руку Анны Петровны стал герцог Карл-Фридрих Гольштейн-Готторпский - сын Хедвиги Софии, приходившейся старшей сестрой шведскому королю Карлу XII, и герцога Фридриха IV Гольштейн-Готторпского. В двухлетнем возрасте Карл-Фридрих лишился отца, а в восемь лет остался круглым сиротой. Ребенок воспитывался при дворе дяди, короля Карла XII, который уделял большое внимание военному образованию племянника, считая последнего одним из возможных престолонаследников на шведском троне - наряду со своей младшей сестрой Ульрикой-Элеонорой. Однако при жизни Карл выбора так и не сделал, а после его гибели в 1718 году нерасторопность племянника не позволила ему занять трон, и королевой Швеции была объявлена Ульрика-Элеонора. По линии отца Карл-Фридрих наследовал земли герцогства Гольштейн, находившиеся под протекторатом Швеции, но в ходе Северной войны отнятые Данией. Герцог и его сторонники искали союза с Россией, рассчитывая с ее помощью вернуть потерянные территории. Петр I, в свою очередь, желал прочного мира со Швецией, закрепляющего завоеванный русскими путь к Балтийскому морю. В России не исключали возможности шведского реванша и, чтобы не допустить неблагоприятного развития событий, стремились обеспечить голштинскому герцогу право престолонаследия в Швеции. Одним из возможных путей сближения двух стран была женитьба Карла-Фридриха на дочери Петра I. После длительных переговоров Карла-Фридриха пригласили приехать в Россию. В самом начале 1721 года, получив от П. И. Ягужинского паспорт на имя капитана Томсона7, он отправился в Петербург.

+ + +

В герцогской свите состоял Фридрих-Вильгельм фон Берхгольц, до этого уже посетивший Россию. Его отец Вильгельм Берхгольц с 1709 по 1714 год находился на русской службе, участвовал в Северной войне, отличился при осаде Выборга и в других военных операциях, был ценим Петром I. Сопровождая герцога, Берхгольц вел подробный дневник, помогающий сегодня пролить свет на пребывание высокого гостя в свибловской усадьбе.

В Петербурге Карла-Фридриха представили Анне Петровне. Вот как описывает Берхгольц внешность Анны: «Взоры наши тотчас обратились на старшую принцессу, брюнетку и прекрасную как ангел. Цвет лица, руки и стан у нее чудно хороши. Она очень похожа на царя и для женщины довольно высока ростом. По левую сторону царицы стояла вторая принцесса, белокурая и очень нежная; лицо у нее, как и у старшей, чрезвычайно доброе и приятное. Она годами двумя моложе и меньше ростом, но гораздо живее и полнее старшей, которая немного худа. В этот раз они были одеты одинаково, но младшая имела еще позади крылышки; у старшей же они были недавно отрезаны, но еще не сняты и только зашнурованы. Сделаны эти крылышки прекрасно. Платья принцесс были без золота и серебра, из красивой двухцветной материи, а головы убраны драгоценными камнями и жемчугом, по новейшей французской моде и с изяществом, которое бы сделало честь лучшему парижскому парикмахеру»8. Обаяние, серьезность, образованность Анны отмечал и другой иностранец - вышеупомянутый барон Густав фон Мардефельд: «Я не думаю, чтобы в Европе нашлась в настоящее время принцесса, которая могла бы поспорить с ней в красоте, а именно в величественной красоте. Ростом она выше обыкновенного; она при дворе ростом выше всех остальных дам, но талия ее до того изящна и грациозна, что кажется, будто природа создала ее такою рослою для того, чтобы и в этом отношении, как и в других, ее нельзя было сравнивать ни с кем другим. Она брюнетка, и без искусственных средств цвет лица ее весьма белый, живой. Все части ее лица до того прекрасны, что если б их каждую отдельно подвергать рассмотрению по правилам античных художников, то и тогда нельзя было бы отрицать совершенства их. Когда она молчит, то можно читать в ее больших прекрасных глазах всю прелесть и величие души. Но когда она говорит, то делает это с непринужденною ласковостью, и если прибавить сюда, что она имеет прекрасный рот, белые и правильные зубы и две ямочки на щеках, то нельзя себе представить ничего милее ее. Обращение ее чуждо всякого жеманства, во всякое время ровное, и более серьезное, чем веселое. Она с юности не любила детских забав и не занималась ими; ум ее, напротив, был обращен только на серьезное. Она отлично говорит по-немецки и по-французски и предпочитает чтение моральных и исторических книг всякому другому времяпрепровождению, и именно таких книг, которые развивают ее ум и суждение и ведут ее к добродетели и науке. В последних она сделала такие удивительные успехи, что нельзя достаточно похвалить ее проницательность и душевные качества»9.

Что касается Карла-Фридриха, его портрет оставила в своих «Записках» Екатерина II, позже ставшая супругой Петра III, сына герцога и Анны Петровны: «Принц слабый, неказистый, малорослый, хилый и бедный»10.

В конце 1721 года Карл-Фридрих по приглашению Петра I переехал в Москву, взяв с собой в числе немногих приближенных и Берхгольца, записавшего в дневнике: «Мне очень хотелось видеть Москву, и потому новость эта немало меня обрадовала»11. Герцогу приготовили квартиру в Немецкой Слободе.

Тогда в Москве, как и в других русских городах, проживало много пленных шведов. Во время своего пребывания в России герцог постоянно сталкивался с соотечественниками, которые «занимались почти всеми искусствами и ремеслами, что было выгодно как русским, так и им, потому что они по возможности обогащались через это, а те пользовались случаем хорошо и дешево убирать свои дома»12. Но не всем удавалось удачно пристроиться, многие бедствовали: «Старые офицеры, которые оказали столько услуг отечеству (Швеции. - Т. Р.) и расстроили свое здоровье, с трудом пришед сюда из отдаленных губерний, как-то: из Астрахани, Сибири и т. д., и истратив на пути все, что еще имели, должны ждать еще несколько недель, даже, может быть, несколько месяцев получения нужных им паспортов - и все только оттого, что некому об них заботиться. (...) Они не получают ни малейшего содержания ни из Швеции, ни от здешнего правительства»13. Герцог «из любви и сострадания к своим землякам» всячески им помогал, попутно, как сейчас бы сказали, набирая политические очки в надежде, что «Всевышний и любящие его высочество шведы со временем, конечно, вознаградят его»14.

Приглашенные Петром I иностранцы внимательно изучали Москву и ее окрестности. Берхгольц признавал: «Москва со всех сторон окружена прекраснейшими рощами и вообще имеет одно из живописнейших местоположений в свете»15. Неудивительно, что с приближением лета у герцога возникло желание пожить «на природе». 17 мая 1722 года Берхгольц записал в дневнике: «Поутру граф Бонде ездил верхом с г. фон-Альфельдом искать недалеко от города дачи для его высочества со свитою и где-нибудь поблизости другой для тайного советника Бассевича и Альфельда. Его высочеству хотелось пожить несколько месяцев в деревне, в небольшом обществе, и он, еще до отъезда императора, испросил себе позволение выбирать и занимать все, что окажется удобнейшим и лучшим»16. Генерал Ягужинский предлагал гостю на выбор несколько мест. Из них в конце концов «самым удобным (...) нашли Свирлово (так в тексте. - Т. Р.), принадлежащее одному из Нарышкиных, а для тайного советника Бассевича другую деревню (в полуверсте оттуда) (Леоново. - Т. Р.), которая принадлежит молодому князю Хованскому»17. 25 мая Берхгольц с двумя членами свиты «заблаговременно отправились с его высочеством осматривать будущее место (...) летнего пребывания, Свирлово. Оно было в большом запущении, но при нужде показалось (...) еще сносным»18.

Обустройство дачи велось медленно. 11 июня Берхгольц «по приказанию его высочества в три часа утра поехал верхом с фурьером Любкеном в деревню, (...) чтобы взглянуть, прилежно ли там работают; но в 8 часов воротился с известием, что ничего еще даже не начато, почему Любкена вечером опять послали туда»19. 16 июня уже сам герцог вместе с графом Бонде, камерратом Негелейном и Берхгольцем «ездил в Свирлово, чтобы осмотреть его и узнать, как идут там работы и когда можно будет переехать туда»20. Следующее посещение усадьбы состоялось 29 июня: «Наконец, когда стало уже смеркаться, его высочество собрался и отправился в Свирлово, которое (...) принадлежит одному богатому русскому, именно Нарышкину. Это тот самый Нарышкин, который сжег Дерпт и так нехристиански свирепствовал в Нарве и в Лифляндии. Дом его в Свирлове б?льшей частью украшен вещами, награбленными в Дерпте; даже раскрашенные оконные рамы оттуда и до сих пор сохраняли имена и гербы своих прежних владетелей»21.

Тут необходимо оговориться, что государевы гости снимали дачу в Свиблово, когда оно уже не принадлежало Кириллу Алексеевичу Нарышкину, а в результате судебной тяжбы вновь отошло Плещеевым. О том, как была спланирована усадьба в XVIII веке, как выглядели интерьеры особняка, на сегодняшний день подробных сведений нет. Известно только, что К. А. Нарышкин, завладев Свибловом в 1704 году, «не жалел денег на новое имение. Из обожженного хозяйственным способом кирпича он выстроил каменные палаты, солодовенный завод, поварню, людские покои и церковь (1708), последняя и до сих пор служит ему памятником. На новоселье он перевез в свои палаты много добра»22. (Путеводитель «Дачи и окрестности Москвы», изданный в начале XX столетия, сообщает: «Селение Свиблово расположено на высоком берегу Яузы. Все в зелени, оно издали виднеется своим большим двухэтажным домом, построенным в начале XVIII в. Верхний этаж его надстроен в первой половине XIX в. Вблизи дома флигель XVIII в. с ампирной обработкой. Тенистый липовый парк с копаным прудом в нем хорошо сохранился. За парком каменные службы, построенные в середине прошлого столетия»23. Между тем Плещеевы не собирались мириться с потерей Свиблова, и в 1719 году, как сказано выше, вернули усадьбу себе, после чего там воцарилось «полное запустение; вся богатая обстановка и украшения, соответствовавшие великолепным постройкам, были вывезены Нарышкиным, а завести новые Плещееву не хватало ни средств, ни уменья»24. Действительно, облюбованное голштинцем жилище оказалось более чем скромным и «его высочество должен был употребить довольно значительную сумму на меблировку (...) дома, который нашел совершенно пустым, без столов и стульев»25.

На обустройство дачи ушло около месяца. Окончательный переезд за город состоялся в последних числах июня. «Лица, отправлявшиеся с его королевским высочеством (...) и долженствовавшие (...) находиться при нем в продолжение лета, были из кавалеров: граф Бонде, камеррат (советник Камер-Коллегии. - Т. Р.) Негелейн и я, из прочих: паж Тих, камер-лакей Миддельбург, фурьер (придворный служитель, официально извещавший сановников высших классов о предстоящих придворных торжествах и увеселениях. - Т. Р.) Блех, два мундкоха (заведующий придворной кухней. - Т. Р.) и несколько лакеев и придворных служителей»26.

***

Живя в Свиблове, Карл-Фридрих совершал конные и пешие прогулки, принимал высокопоставленных гостей, часто бывал в соседнем Леонове, иногда по приглашению или по делам отправлялся в Москву. День герцога начинался в 5-6 часов утра. «Обедал его высочество (...) в передней зале дома, причем обедали и все слуги, сидя, по своим должностям, за разными столами»27. Каждое воскресенье на дачу приезжал пастор.

Решая вопрос, «чем бы, собственно, лучше всего заняться в деревне для препровождения времени, все нашли, что хорошо бы назначить набор солдат, которые будут не только учиться владеть оружием, но и вообще служить для увеселения его высочества»28. Сформировав три роты, герцог проводил учения и даже устроил лагерь между Свибловым и Леоновым «на очень веселом и приятном месте»29.

В один из июльских дней дачники катались верхом и встретили крестный ход, возвращавшийся из Троице-Сергиевой лавры. «Когда мы воротились домой, нас ждал там монах, который явился просить и его высочество осчастливить этот монастырь своим посещением. Герцог обещал ему приехать при первом удобном случае»30 и уже через неделю отправил одного из гренадеров в лавру предупредить о своем прибытии. 20 июля 1722 года ранним утром путешественники выехали из Свиблова. В обители «его королевское высочество было встречено за оградаю епископом троицким и знатнейшею братию; но, кроме того, еще прежде, верст за десять, в одной из монастырских деревень его приветствовали обыкновенным подарком, состоявшим из огромного хлеба, который несли четыре человека. (...) Епископ провел его высочество внутрь монастыря через так называемые Святые Врата, которые отворяются только для императора и императрицы. (...) Его королевское высочество был, может быть, первый еретик, удостоившийся чести пройти через эти врата; но лишь только мы прошли, их тотчас опять и заперли»31. Герцогу и его свите предоставили отдельный дом и к приезду гостей накрыли в нем «русский стол».

Накануне отъезда из Свиблова, 28 августа, отдыхающие посетили соседнее Останкино, где «осматривали растущие в имении княгини Черкасской (близ Свирлова) кедровые деревья, которые, говорят, единственные здесь в России, или, по крайней мере, около Москвы». Эта «могучая кедровая роща» слыла одной из подмосковных диковин. И. К. Кондратьев в книге «Седая старина Москвы» пишет: «Останкинский сад и парк (...) были разбиты при прежнем его владельце Черкасском, который, будучи тобольским губернатором, выслал оттуда для сада несколько десятков сибирских кедров, поражающих взор своею величавостью»32. Побывав в роще, герцог и члены его свиты остались очень довольны прогулкой, найдя что «деревья необыкновенно высоки и велики»33.

29 августа 1722 года «его королевское высочество тотчас после обеда при громе всей (...) артиллерии (...) выехал верхом из Свирлова и отправился в Слободу...»34

***

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: информация реферат, quality assurance design patterns системный анализ.





1  2  3 | Следующая страница реферата