Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5 | Следующая страница реферата

Посмертно была издана другая книга Гревса - прекрасно написанная научно-популярная монография о Таците.14 Гревс испытывал давнишний интерес и симпатию к творчеству великого римского историка.15 В своей книге он представил жизнь и литературную деятельность Тацита на широком историческом и культурном фоне, а в конце дал взвешенную оценку его трудам, свободную от крайностей как модной в новое время критики, обвиняющей римского историка в непонимании исторического процесса и положительного значения Империи, так и обветшалой прямолинейной апологии. Еще один персонаж римской истории, чрезвычайно привлекавший Гревса, - Августин. Жизнь и деятельность этого великого христианского философа, возросшего на античной почве, но возвещавшего истины нового времени, были темой исторического семинара, который Гревс вел на протяжении ряда лета (1912-1915 гг.). Свидетельством этого интереса к Августину осталась большая энциклопедическая статья, которая и по объему, и по содержанию, и по тональности далеко выходит за рамки своего жанра.16

В высшей степени яркой и примечательной оказалась судьба другого родоначальника социально-экономического направления в русском антиковедении Михаила Ивановича Ростовцева (1870-1952 гг.). В ней, как в капле воды, отразился бурный процесс духовных исканий, общественных и политических перемен, который так характерен для истории России конца прошлого и особенно всего [350] нынешнего столетия. Мало того, общий процесс радикальных перемен не просто отразился на внешних обстоятельствах жизни ученого, но еще и произвел во внутреннем его мире, в его научном творчестве такую существенную и, как оказалось, плодотворную трансформацию, что это стало основанием нового научного подъема, невероятной по масштабам духовной реализации, преобразовавшей, в свою очередь, и личную судьбу Ростовцева и, благодаря его трудам, лик современной науки об античности.

Но чтобы по достоинству оценить феномен Ростовцева, нужно, конечно, подробнее ознакомиться с его жизнью и деятельностью. До недавнего времени это была непростая задача. Подробной своей автобиографии или каких-либо мемуаров М.И.Ростовцев, насколько мы знаем, не оставил. Известным восполнением недостающих первоисточников могло бы быть своеобразное духовное завещание, с обзором собственной научной деятельности, которое Ростовцев составил в 1941 г. и передал своему американскому ученику С.Б.Уэллсу, но оно нам недоступно. Дореволюционная русская историография успела откликнуться на ученую деятельность Ростовцева лишь несколькими рецензиями на отдельные его труды да весьма краткими и к тому же немногочисленными общими обзорами.17 В советское время имя Ростовцева как "белоэмигранта" оказалось фактически под запретом. За весьма сжатым обзором его научных заслуг в труде В.П.Бузескула, по существу примыкающем еще к дореволюционной историографической традиции,18 последовала длительная полоса молчания, прерываемая лишь изредка критическими выходками самого резкого свойства. И только в 1969 г., с публикацией небольшой заметки В.И.Кузищина, обозначился поворот к более взвешенной позитивной оценке творчества великого ученого.19 Этот поворот нашел свое отражение и в вышедшем под редакцией того же В.И.Кузищина коллективном пособии "Историография античной истории", где, впрочем, замечания о Ростовцеве носят по необходимости весьма сжатый характер.20

[351] Иначе обстояло дело с зарубежной литературой, где имя Ростовцева рано стало известно и где своевременно было оценено значение его научных свершений. Это и достаточно информативная статья русского историка-эмигранта Г.В.Вернадского, опубликованная еще при жизни Ростовцева и недавно переизданная Х.Хайненом в переводе на немецкий язык,21 и целая серия некрологов и воспоминаний, среди которых выделяются своею обстоятельностью и глубиною оценок статьи упомянутого уже С.Б.Уэллса и А.Момильяно.22 Своеобразным синтезом зарубежных публикаций о Ростовцеве являются обширные обзоры его жизни и научной деятельности, составленные французским историком Ж.Андро и приложенные, вместе со списками трудов Ростовцева, к недавно вышедшим французским изданиям его капитальных трудов "Социально-экономическая история Римской империи" и "Социально-экономическая история эллинистического мира".23

Но вот, наконец, тронулся лед и в самой России. В 1989 г. Ленинградским отделением Института археологии АН СССР была проведена конференция, посвященная памяти М.И.Ростовцева,24 и с [352] того же года в "Вестнике древней истории" началась публикация сначала обнаруженных в ЦГИАЛ В.Ю.Зуевым рукописных заготовок Ростовцева ко второму тому его труда "Скифия и Боспор", а затем и целой серии материалов о самом ученом. Кульминацией этого процесса стало роскошное издание, осуществленное под руководством академика Г.М.Бонгард-Левина и озаглавленное "Скифский роман".25 Здесь даны обзоры архивного наследия Ростовцева, в специальных статьях прослеживаются этапы его жизненного пути и его отношения с выдающимися деятелями науки и культуры, публикуются подборки писем Ростовцева к разным лицам и конспекты отдельных его публичных лекций. Это издание, в подготовку которого, помимо самого Бонгард-Левина, огромный вклад внесли молодые петербургские ученые В.Ю.Зуев и И.В.Тункина, является богатейшим, поистине неисчерпаемым источником сведений о крупнейшем русском антиковеде ХХ в.26

Опираясь на имеющиеся теперь в нашем распоряжении материалы, можно дать достаточно полную характеристику ученой деятельности М.И.Ростовцева. Однако прежде необходимо познакомиться с его биографией, поскольку в обстоятельствах его жизни, в его происхождении, воспитании, усвоенных общих воззрениях и научных традициях, в его общественных и личных связях, наконец, в испытаниях, выпавших на долю его страны, людей его круга и его самого, - во всем этом, что составляет личную судьбу человека, мы найдем разъяснения особенностям научного творчества Ростовцева. Здесь кроется разгадка направленности его ученых разысканий, концептуального содержания его работ, наконец, даже формы их литературного воплощения. При этом еще раз подчеркнем, что жизнь Ростовцева, замечательная сама по себе, интересна еще и как своеобразное зеркало, в котором отразилась судьба целой социальной группы - русской буржуазно-дворянской интеллигенции на исходе ХІХ и в начале ХХ столетия.

Михаил Иванович Ростовцев родился 29 октября (10 ноября нового стиля) 1870 г. в Житомире в семье учителя местной гимназии. [353] Его прадед Павел Ростовцев был купцом, выходцем из Ростова Великого (откуда и прозвище), и принадлежал к низшему городскому сословию мещан. Но уже его дед Яков Павлович Ростовцев сумел получить университетское образование, стал учителем, а затем и директором гимназии и дослужился до чина тайного советника, получив благодаря этому права потомственного дворянства. А отец будущего ученого Иван Яковлевич Ростовцев был уже потомственным интеллигентом и дворянином и сделал большую карьеру, дослужившись до должности попечителя учебного округа (в Оренбурге) и чина действительного тайного советника.

По своему происхождению будущий историк принадлежал, таким образом, к буржуазно-дворянской служилой интеллигенции, а через нее был, что называется, кровно связан с той социальной группой - верхушкой городской буржуазии, интерес и симпатии к которой определили позднее социальную направленность всего его научного творчества. Современный исследователь "русской подосновы" Ростовцева Маринус Вес отлично показал, как сквозь картину жизни Римской империи у Ростовцева отчетливо проступает та русская среда, к которой он сам принадлежал, и как в жизненных установках дорогой его сердцу римской городской буржуазии сквозит тот набор ценностей, которые он сам исповедовал.

"В своей "Социально-экономической истории Римской империи, - замечает Вес, - Михаил Ростовцев описывает падение Римской республики и основание принципата Августа и его преемников как процесс, посредством которого нация фермеров, руководимая полуфеодальными лендлордами, стала трансформироваться в в капиталистическое и все более урбанизированное государство. Городская буржуазия играла все более важную роль, между тем как старая знать постепенно, но неуклонно отодвигалась в сторону. Политика, однако, до поры до времени была оставлена в распоряжении знати. Для того, чтобы смягчить какие-либо возможные потрясения во время этого процесса, было необходимо иметь сильную и хорошо организованную центральную власть. Ростовцев постоянно подчеркивает ту мысль, что императоры, как правило, поддерживались городской буржуазией в провинции. Эта последняя была главной силой в империи во времена Флавиев и Антонинов, или, как называет этот режим Ростовцев, "просвещенной монархии". Принципат II века в особенности является в его глазах триумфом "образованных классов". Ключевые слова в его описании - "дисциплина", [354] "долг", "служба государству" и "повиновение". Все эти понятия были исполнены для Ростовцева вполне определенного внутреннего смысла. Все это, возможно, более говорит о самом Ростовцеве, его семье и среде русской "буржуазии" ХIХ в. вообще, чем о городской элите Римской империи. Согласно Ростовцеву не столько рождение и состояние, сколько личные качества, умение и интеллектуальные способности были необходимы для назначения на административную должность в Риме II века".27

Социальной и политической ориентации того класса, к которому принадлежал Ростовцев, соответствовали и те интеллектуальные интересы и, в частности, то предпочтение классическому образованию, которые были характерны для официальных верхов и связанной с ними части русской дореволюционной интеллигенции. Как и его дед и отец, Ростовцев обучался в классической гимназии сначала в Житомире, а потом в Киеве. Более того, у него рано пробудился особенный, специальный интерес к классической древности, свидетельством чего стало написанное еще в гимназические годы сочинение "Администрация римских провинций во времена Цицерона", в котором уже обнаружилось характерное для Ростовцева направление научной мысли.28 Не удивительно, что по окончании гимназии он поступил на историко-филологический факультет Киевского университета, где стал специализироваться по классической древности.

Наставниками Ростовцева в Киевском университете были хорошие специалисты: классики Ю.А.Кулаковский и А.И.Сонни (первый скорее - историк, а второй - филолог чистой воды, занимавшийся, в частности, Дионом Хрисостомом) и знаток древней русской (малороссийской) истории и археологии В.Б.Антонович. Хотя сам Ростовцев позднее отзывался о своих киевских профессорах довольно скептически,29 а Кулаковского даже третировал за его будто бы неудачные занятия керченскими древностями,30 нельзя сомневаться в том, что эти ученые могли оказать на него известное воздействие, может быть, даже направить его интересы на изучение [355] тех проблем, которые позднее стали заглавными в его научной деятельности. По справедливому замечанию В.Ю.Зуева, Антонович мог пробудить в молодом Ростовцеве интерес к древностям юга России, к проблеме древнейших в этом районе этно-культурных взаимодействий, а Кулаковский - поддержать и развить интерес к финансово-административной системе Римского государства, равно как и к античной декоративной живописи.31 Напомним, что Кулаковский сам занимался вопросами экономической истории Рима, а с другой стороны, проявлял живой интерес к помпейским фрескам, а позднее также и к росписям керченских склепов.

Два года Ростовцев проучился в Киевском университете (1888-1890), а затем, в связи с назначением отца в Оренбург, перевелся в Петербургский университет, где пробыл еще два года (1890-1892). В Петербургском университете новыми его наставниками стали выдающиеся специалисты - профессор всеобщей истории Ф.Ф.Соколов, бывший, как мы знаем, зачинателем в России нового, эпиграфического направления, его коллеги филологи-классики И.В.Помяловский и П.В.Никитин, тоже обратившиеся к эпиграфическим занятиям, а также молодой еще тогда преподаватель, ученик Соколова В.К.Ернштедт, позднее ставший крупнейшим специалистом по греческой палеографии. Особенная близость установилась у Ростовцева с профессором Ф.Ф.Зелинским, одним из самых глубоких знатоков древней греческой и латинской литературы и языческой религии, блестящим лектором и пропагандистом античной культуры. Ему Ростовцев был обязан своим совершенным знанием античной литературной традиции, умением представить творчество древних писателей в контексте идей и настроений, характерных для их эпохи, наконец, вкусом к религиозным древностям.

Тогда же, в годы обучения в Петербургском университете, Ростовцев сблизился и с другим корифеем дореволюционной русской науки, выдающимся знатоком византийского и древнерусского искусства академиком Н.П.Кондаковым, который приобщил его к таинству иконографического анализа. Увлечение методом и личностью Кондакова было столь сильным, что Ростовцев и его университетские друзья С.А.Жебелев, Я.И.Смирнов и Б.В.Фармаковский составили небольшой кружок "фактопоклонников" (как они сами себя называли), объединенных общим интересом к памятникам древнего изобразительного искусства и общим же почитанием учителя [356] - Кондакова. Сложное переплетение интересов к античной социальной истории, к античному городу и искусству нашли отражение в увлечении Ростовцева темою Помпей, чьей историей он стал заниматься еще в студенческие годы. По окончании университетского курса в 1892 г. он на свой счет совершил первую поездку за границу и посетил Италию и, конечно, Помпеи.

Между тем началась его самостоятельная преподавательская и ученая деятельность. Хотя по окончании университского курса он был зачислен в аспирантуру, или, как тогда выражались, "был оставлен при университете для приготовления к профессорскому званию", начать службу в университете (и, следовательно, получать жалованье) до сдачи магистерских экзаменов было невозможно. Обычно в таких случаях будущие профессора зарабатывали себе на жизнь преподаванием в средних учебных заведениях, и Ростовцев, хотя он мог рассчитывать на поддержку семьи, не стал исключением: три года (1892-1895) он провел преподавателем в царскосельской Николаевской гимназии, славившейся прекрасной постановкой классического образования (напомним, что одно время директором этой гимназии был близкий друг Ф.Ф.Зелинского, филолог-классик, переводчик и поэт И.Ф.Анненский). Тем временем он сдал магистерские экзамены, после чего получил от университета ставшую уже традиционной для молодых петербургских классиков командировку за границу для завершения своей профессиональной подготовки.

Годы заграничной стажировки (1895-1898) составили важный этап в формировании Ростовцева как ученого. За границей он много потрудился и для совершенствования своих знаний, и для установления контактов с западноевропейскими учеными, и для выбора тем будущих научных работ. Летом 1895 г. он совершил поездки по Анатолии и Греции, затем направился в Рим, где усиленно работал в библиотеке Германского Археологического института и свел близкое знакомство с Августом Мау, руководителем раскопок в Помпеях. Зиму 1895-1896 г. он провел в Вене, работая в семинарах археолога Отто Бенндорфа и эпиграфиста Евгения Бормана. Последний обратил его внимание на тему государственного откупа в Риме, побудив заняться одной надписью из Галикарнасса от ІІ в. н.э., содержавшей сведения об откупщиках - сборщиках портовых пошлин в провинции Азии. Летом 1896 г. Ростовцев совершил поездку в Испанию, примкнув к направлявшейся туда группе друзей [357] во главе с Н.П.Кондаковым. Зимой 1896-1897 г. он работал в Национальной библиотеке и в Кабинете медалей в Париже, где свел знакомство с известным нумизматом Эрнестом Бабелоном и подружился с Морисом Пру, вместе с которым занялся изданием и исследованием древних коммерческих пломб. Летом 1897 г. - поездка в Тунис и Алжир, затем пребывание и работа в Лондоне, где он познакомился (по-видимому, именно тогда) с издателями египетских папирусов Б.П.Гренфеллем и Дж.Магаффи, и снова Париж. Наконец, в 1898 г., прежде чем вернуться в Россию, - новая поездка по странам Средиземноморья.

К этому надо добавить интенсивную переписку и многочисленные заочные знакомства, в частности с учениками великого Моммзена Отто Гиршфельдом и Ульрихом Вилькеном, которые и сами были выдающимися специалистами: первый - по проблемам римского имперского управления, а второй - по папиро- и остракологии и истории эллинизма. Знакомство с этими представителями западноевропейской науки сыграло большую роль в становлении Ростовцева как ученого, равно как и в дальнейшей его научной карьере. Заметим в этой связи, что крупнейшая из работ Ростовцева, увидевших свет до революции в зарубежных изданиях, - его "Исследования по истории римского колоната" - была напечатана в издававшейся У.Вилькеном серии ученых трудов - в приложении к так называемому "Архиву по папирологии и родственным дисциплинам".

Современному историографу бросается в глаза особенная связь молодого Ростовцева с немецкой наукой, но в этом ничего удивительного не было. Германия являлась ближайшим западным соседом России и русское антиковедение складывалось под сильнейшим воздействием немецкой науки. В особенности это воздействие ощущалось в Петербурге, и оно достигло своего апогея к исходу ХIХ столетия, когда немецкая наука по классической древности добилась безусловно лидирующего положения в мировом антиковедении. Для Ростовцева в бытность его за границей контакты с такими немецкими учеными, как О.Гиршфельд, У.Вилькен, а затем еще и У.Виламовиц-Меллендорф и Эд. Мейер, были тем более естественными, что они шли в русле уже сформировавшегося у него собственного научного интереса, и они оказались для него тем более продуктивными, что он никогда не становился безусловным, рабским приверженцем какой-либо одной национальной школы.

[358] Но не только кабинетная наука об античности, на каком бы высоком уровне она ни находилась на Западе, оказала благотворное воздействие на молодого русского ученого. Важно было и непосредственное приобщение к культуре средиземноморских стран, где на каждом шагу можно было натолкнуться на впечатляющие остатки античности, где элементы древней цивилизации продолжали жить не только в живописных развалинах, но и в планировке поселений и жилищ, в языке и обычаях местного населения - греков, итальянцев, французов, испанцев, жителей Северной Африки. Для Ростовцева современный средиземноморский город стал реальной опорой и источником вдохновения в живой работе мысли, старающейся воссоздать черты античной городской цивилизации. Он полюбил эти южные города и никогда уже не мыслил ни жизни своей, ни работы вне живой связи с ними. Арнальдо Момильяно, лично знавший Ростовцева, замечает по этому поводу: "Быть может, качеством, наиболее примечательным в нем, была его любовь к уличной жизни. Улицы, сады, многообразная наружная деятельность средиземноморского города взывали к нему самым непосредственным образом. Можно было видеть, что его любовь к классической истории была внушена его личным знакомством и его большой любовью к современной южной жизни, будь то в Средиземноморье или в Анатолии. Помпеи были его любимым городом с юности. Позднее он влюбился в Остию и Большую Лептис. А открытие другого города - Дуры на Евфрате - было одним из величайших свершений в его жизни".32

Вообще годы заграничной командировки были замечательным периодом в жизни Ростовцева. Он был молод, его любознательность, энергия и работоспособность не знали пределов, мозг его без устали впитывал новые знания и впечатления. Он установил контакт со многими европейскими специалистами и стал своим человеком в крупнейших центрах западного антиковедения - Риме и Вене, Париже и Лондоне. Его статьи с 1896 г. непрерывно появлялись в западноевропейских изданиях - в венских "Археолого-эпиграфических сообщениях", в "Сообщениях Германского археологического института (в Риме)", в парижском "Нумизматическом обзоре", в берлинском "Филологе", в "Сборнике по археологии и истории Французской школы в Риме" и др., - и его имя все более становилось известным в ученом мире. Но самое главное: он стремительно [359] расширил сферу своих научных интересов и занятий и, сохраняя верность общему направлению - исследованию социальной жизни Римской империи, осуществил ряд глубоких разработок по разным линиям. Картина древнего римского города по раскопкам в Помпеях, административное управление и откупная система в Римской империи, коммерческая жизнь (в частности. по свинцовым пломбам-печатям) и аграрные отношения в эллинистическо-римском мире - вот те безусловно важные темы, которые были затронуты им в годы заграничной стажировки и которые в большей или меньшей степени остались главными для него и в последующее время.

В Россию Ростовцев возвратился совершенно сложившимся специалистом. В 1898 г. он начал преподавать в качестве приват-доцента в Петербургском университете и одновременно на Высших женских (Бестужевских) курсах. Его предметами были латынь (чтение древнего автора), римская история и специальный семинар, по-видимому, по римским древностям. Его ученая карьера развивалась стремительно: в 1899 г. он защитил магистерскую диссертацию (об откупной системе в Риме), в 1903 - докторскую (о римских тессерах). Число публикуемых им работ неуклонно возрастает, скоро он становится одной из самых авторитетных фигур в научном мире Петербурга. С 1901 г. он - профессор Петербургского университета, в 1908 г. становится членом-корреспондентом, а в 1917 - действительным членом Российской Академии наук. Наряду с преподавательской и научной деятельностью он все более активное участие принимает в общественной жизни: после 1905 г. примыкает к кадетской партии и становится ее видным деятелем, активно сотрудничает в больших литературных и научно-политических журналах, таких, как "Вестник Европы", "Мир Божий" и "Русская мысль" (оба первых издавались в Петербурге, а последний - в Москве). В общественной деятельности активную помощь ему оказывает его жена Софья Михайловна Ростовцева, урожденная Кульчицкая (Ростовцев женился на ней в 1901 г. и счастливо прожил с ней до конца своих дней). Дом Ростовцевых становится одним из важных центров научной и литературной жизни в Петербурге.

Нас, естественно, более всего интересует научная деятельность М.И.Ростовцева, которая с первых шагов оказалась отмечена не просто крупными достижениями, но совершенно новым - новаторским в полном смысле слова - качеством. Действительно, в истории [360] русской науки об античности с именем Ростовцева более чем с чьим-либо еще связано формирование того актуального социально-экономического направления, которому суждено было стать заглавным в науке ХХ в. В сравнении с научным творчеством Ростовцева вклад других зачинателей этого направления, таких, как И.М.Гревс и М.М.Хвостов, оказывается гораздо более скромным, и они все отступают в тень его поистине колоссальной фигуры.

Характерный для научных занятий Ростовцева особенный интерес к социально-экономической истории античного мира первоначально реализовался на римском материале. Экономической жизни древнего Рима были посвящены обе его диссертации, изданные по тогдашнему обыкновению в качестве самостоятельных больших монографий: магистерская диссертация - "История государственного откупа в Римской империи (от Августа до Диоклетиана)" (СПб., 1899) и докторская - "Римские свинцовые тессеры" (СПб., 1903). Обе опирались на материал, собранный и изученный Ростовцевым в значительной степени еще в годы его заграничной стажировки: подступом к первой послужила публикация им новонайденной галикарнасской надписи, содержавшей сведения о деятельности откупщиков в Малой Азии, содержание второй непосредственно примыкало к изданию свинцовых пломб, осуществленному Ростовцевым совместнос М.Пру.

В магистерской диссертации Ростовцевым был внимательно исследован важнейший элемент экономической политики античного государства - откупная система. Начав с самых ранних свидетельств об откупах в классической Греции (в частности, в речи "О мистериях" афинского оратора конца V в. до н.э. Андокида), охарактеризовав затем ситуацию с откупами в эллинистическом Египте и республиканском Риме, он напоследок подверг самому обстоятельному анализу данные об откупной системе в Римской империи - сведения, содержащиеся как в литературной традиции, так и в эпиграфических и папирусных документах и относящиеся как к собственно Риму, так и к вошедшим в егue состав Египту и Иудее.

Замечательны зрелость и ясность мысли, отличающие этот первый большой труд молодого ученого (Ростовцеву тогда не было еще и 30 лет). Свою задачу он видит прежде всего в изучении тех "следов", т.е. тех документальных свидетельств, которые оставило по себе развитие откупной системы и постепенно сменявшей ее практики более или менее непосредственного взимания налогов имперским [361] чиновным аппаратом. Посредством скрупулезного источниковедческого анализа удается показать и общие контуры традиционной откупной системы, включая деятельность компаний публиканов, и те модификации, которые для оздоровления экономики вносили в эту систему императоры, используя для этого и возможности полисной (муниципальной) структуры римского общества и опыт эллинистической монархии. При этом автор отлично сознает важность исследуемого им вопроса. "Распространяться о том, - пишет он, - какое значение имеет экономическая история человечества для понимания его судеб, излишне; не надо настаивать и на том, каким важным показателем экономической жизни народа является его финансовая администрация. Базу же финансовой администрации составляют агенты взимания, способ взимания стоит в тесной и непосредственной связи с экономической жизнеспособностью народа, и если это откуп, то нет ничего важнее для выяснения себе экономического состояния страны, как уразуметь, какая форма откупа господствует в стране, в какие отношения становится государство к свободным предпринимателям, в какой мере оно регулирует и направляет их деятельность" (Предисловие, с.Х-ХI).

Но он не только хорошо представляет себе заглавное значение экономики в жизни общества - он отдает себе отчет также и в том, каким сложным историческим целым было Римское государство и как важно различать в его структуре и политике традиции, восходящие к эллинскому полису и эллинистической монархии, с одной стороны, и начало собственно римское, с другой. "Римская империя, - поясняет он, - создалась из таких диспаратных элементов, вобрала в себя государственную жизнь стольких народов, что в истории тех ее учреждений, которые касаются жизненного нерва каждой из этих частей, мы необходимо должны искать и найти элементы прежнего, элементы государственной мудрости доримского времени. Римское государство основалось на двух главных формах античной государственности: на эллинской политии и на эллинистической монархии, слившей элементы политии с восточным территориальным единовластием. Эти основы вобрала в себя Римская империя: Римская республика есть высшее развитие греческой политии, Римская империя - распространение принципов эллинистической монархии на весь греческий, италийский и варварский мир, подразумевая под варварами и носителей старой восточной культуры и свежие кельто-германские народности. Отделить элементы [361] эллинской политии и эллинистической монархии от того, что было продуктом чисто римской государственной мудрости, указать на то, как из этих элементов создалось то, что мы зовем римским государственным откупом императорского времени, явилось второй нашей задачей" (там же, с.ХI).

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: конспекты бесплатно, бесплатно ответы.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5 | Следующая страница реферата