Белый аист в мифологии европейских народов и современные представления о происхождении индоевропейцев
| Категория реферата: Рефераты по биологии
| Теги реферата: предмет культурологии, реферати українською
| Добавил(а) на сайт: Belomestnyh.
Предыдущая страница реферата | 1 2 3 4 5 6 7 | Следующая страница реферата
О связи синантропности белого аиста с его сакрализацией говорит и то, что люди не просто радовались, когда эти птицы поселялись на усадьбе, а специально привлекали их на гнездование. Эта традиция широко распространена у самых разных народов.
Интересно, что выбор мест для устройства гнезда белым аистом мог еще больше усиливать "священный трепет" перед ним. У славян широко распространен в качестве оберега от молнии так называемый "громовой знак" — круг с 6 радиусами или шестилепестковая розетка. На севере он вырезался на причелинах изб. На юге же, где деревянная резьба отсутствовала, функцию "громоотвода" выполняло старое тележное колесо, помещенное на соломенной кровле хаты или сарая (Рыбаков, 1987). По мнению В.Е. Борейко (1996), именно эти колеса и были облюбованы аистами. Действительно, такой вариант привлечения можно считать наиболее древним. "Громовой знак" или "колесо Юпитера" часто встречается и у других народов Европы (Рыбаков, 1994), так что можно предполагать такое происхождение обычая в целом.
Если о том, как наши предки начали привлекать аистов на гнездование, мы можем только догадываться, то на вопрос зачем они это делали можно ответить более определенно. Первоначально это несомненно было магическим действием. Оно сродни молитвенному обращению к перелетным птицам и другим обрядам аграрной магии. Логика тут вполне понятна: если присутствие аистов приносит такое благо, нужно его обеспечить. В одном из населенных пунктов Восточной Пруссии, чтобы побудить этих птиц заселить гнездо, в него даже ложили кусок серебра (Tolkmitt, 1960, цит. по: Hinkelmann, 1995). Форма первых искусственных гнездовий также говорит о многом. "Колесо Юпитера" да и просто колесо — один из древнейших солярных символов. В связи с этим не лишне вспомнить, что у армян два аиста олицетворяют солнце (Арутюнян, 1980).
Интересно теперь сравнить белого аиста с другими птицами. Почему столь же выдающееся положение в представлениях человека не занял, например, его близкий родственник — черный аист. Он несомненно тоже был в древности тотемом, как и множество других птиц. В пользу этого говорит, например, находка выполненного из кости изображения головы аиста на неолитической стоянке III тыс. до н. э. в Рязанской области (Белик, Тараненко, 1996). Изображения тотема или частей его тела делали в больших количествах для ритуальных целей и в качестве оберегов (Соколова, 1972). Это также перелетный вид, он вполне мог бы быть вестником весны, а значит и посланцем богов. Мог бы черный аист и гнездиться в поселениях человека. Известны находки его гнезд на постройке в лесу (Franke, Mey, 1994), на триангуляционной вышке и возле автостоянки (Schröder, Burmeister, 1995), а в Гомельской области пара даже поселилась в старом гнезде белого аиста на лесном хуторе (Tcherkas, 1995; И.Э. Самусенко, личн. сообщ.). Да и на Ленкоранской низменности он еще совсем недавно гнездился рядом с человеком (Спангенберг, 1951).
Как видим, есть много тех же предпосылок, которые послужили сакрализации белого аиста. В чем кардинальные отличия этих двух видов, повлекшие за собой столь разное отношение людей? Прежде всего это питание и окраска. Рыбоядная птица была уже пищевым конкурентом, но никак не защитником и “благодетелем”. Черный цвет у многих народов вызывает мрачные ассоциации. Интересно, что в древнеиндийском языке даже вороного коня называли серым. Объясняется это эмоциональной значимостью названий цвета. Черный — означает смерть и несчастье, поэтому употреблялась смягчающая замена (Порциг, 1964).
Понятно, что не везде и не ко всем черным птицам было негативное отношение, но на черном аисте это отразилось точно. Современное эстонское название аистов, относившееся сначала лишь к черному, — “toonekurg”, что можно перевести как “птица (точнее журавль, см. ниже) потустороннего мира”. Toonela — царство мертвых, потусторонний мир (Schьz, 1986). Будет ли кто-то радоваться гнездованию у себя на крыше посланца из мира теней? Не будем забывать, что птицы для древнего человека однозначно были связаны со сверхъестественными силами — как светлыми, так и темными (Gattiker, Gattiker, 1989).
Можно, конечно, возразить, что есть особенности экологии вида. Черный аист — скрытная лесная птица. Нигде в обширном своем ареале синантропным он так и не стал, хотя контактировал с представителями самых разнообразных этносов и верований. Вот здесь весьма интересно вернуться к примеру со скопой. Это тоже осторожная птица, не склонная к особой “дружбе” с человеком (у нас, по крайней мере). Но в Америке ситуация сложилась совершенно иная: переселенцы усмотрели выгоду для себя в ее со-седстве и стали привлекать на гнездование (совсем как аиста). Скопы гоняли со своих гнездовых участков ястребов, защищая тем самым фермерских кур. Рыбы же тогда хватало всем (Poole, Spitzer, 1983). Обратите внимание, что мотивация здесь точно та же, что и в случае с белым аистом, — птица защищает благополучие человека. Сакрализации не последовало лишь потому, что события происходили уже в XIX в. А было бы это на несколько тысяч лет раньше? Разумеется, черный аист менее пластичный вид и более специализирован в питании, поэтому он не смог бы занять столь же широкую экологическую нишу, как белый. Но скопа ведь тоже специализированный ихтиофаг.
У американских скоп до прихода европейцев, видимо, особых проблем с индейцами не было, поэтому страх перед человеком не помешал птицам гнездиться в его поселениях. Но ведь и черный аист в древности не подвергался преследованиям людей (как в “просвещенном” XX в.). Охотничьим видом он не был. По крайней мере остатков черного аиста нет в “кухонных отбросах” древнего человека на территории стран СНГ. Известна лишь одна находка кости на неолитической стоянке в Московской области (Карху, 1990). В Западной Беларуси остатки черного аиста обнаружены в отложениях X–XIV вв. (Бурчак-Абрамович, Цалкин, 1972), что уже выходит за рамки рассматриваемого периода.
В.П. Белик и Л.И. Тараненко (1995, 1996) на этом основании предполагают, что черный аист в древности был священной птицей. Вполне возможно, что в этом есть рациональное зерно, хотя сама гипотеза еще далека от совершенства и логической стройности (Грищенко, 1996в). Но может быть и более простое объяснение — черного аиста старались не трогать. Не только финно-угорские племена могли видеть в нем птицу, связанную с потусторонним миром. Убить или обидеть ее — значит накликать несчастье, а уж тем более не может она быть охотничьей добычей. Ведь считается же дурной приметой убить паука, хотя сами они особой любовью у нас и не пользуются. Это тоже своего рода сакральное табу, но назвать такую птицу священной уже нельзя. Да и не был черный аист выгодной добычей для охотника, о чем мы уже говорили (Грищенко, 1996в). Предполагаемая священность черного аиста ни в коей мере не объясняет отсутствие его остатков в археологических памятниках. В примитивных религиях распространены обычаи ритуального убийства священных животных, причащения их мясом, торжественного захоронения (Фрэзер, 1980). Известны целые "кладбища" из черепов и костей лап медведей, связанные как раз с медвежьим культом (Рыбаков, 1994).
По нашему мнению, синантропность способствовала закреплению и усилению почитания белого аиста, но вряд ли была одной из исходных причин. Возникнуть она также могла еще до появления земледелия, но массовым явлением стала лишь с распространением земледельческих культур. На полях птицы находили корм, а дома с мягкими крышами из соломы или тростника были удобным местом для гнездования. Благоприятным для аиста было и появление скота. Это не только дало дополнительный источник корма (на пастбищах он к тому же более доступен, чем на "диких" лугах), но и улучшило возможности гнездования. Появились новые и более крупные постройки, поскольку в холодном климате уже нужны были помещения для зимовки скота (Løppentin, 1967). Кроме того, человек способствовал расселению белого аиста в лесную зону, выжигая леса для полей.
Подведем итог. Почитание белого аиста уходит корнями в каменный век (возможно, еще палеолит), но в том виде, в каком мы его находим у индоевропейских народов, оно могло сформироваться не раньше зарождения производящего хозяйства, прежде всего земледелия. Причем, вероятнее всего, сакрализация произошла на ранних стадиях развития земледельческих культур, еще в неолите, когда из-за слабой агротехники и низких урожаев человек сильно зависел от всевозможных превратностей судьбы. Л.И. Тараненко (1992) также считает, что с высокой степенью вероятности это могло произойти на ранних этапах развития земледельческого общества.
Белый аист предстает перед нами как некий посланец богов, прилетающий к началу земледельческого сезона, приносящий тепло и новую жизнь на пробуждающуюся землю, до самого сбора урожая он охраняет посевы от всякой нечисти. Почитание усиливается давними тотемическими представлениями и синантропностью. Возможно, сыграли свою роль и особенности окраски птицы.
Культ белого аиста у индоевропейцев, как видим, имеет земледельческую основу и не мог возникнуть у чисто скотоводческих племен. Это еще один аргумент для ответа на вопрос о месте его зарождения. Он не мог появиться у скотоводческих культур степного Причерноморья.
Сходство представлений у различных народов говорит о том, что этот культ возник не позже ранних стадий распада праиндоевропейской языковой общности. Не исключено, что отдельные элементы его были заимствованы протоиндоевропейцами у более древних земледельческих культур. На Ближнем Востоке и в Северной Африке земледелие возникло еще в X–VIII тыс. до н. э. (Дьяконов, 1982). Следы древнего сакрального значения белого аиста находим и в Северо-Западной Африке, и на Ближнем Востоке. Но в целом проанализированный комплекс верований сформировался уже в Европе. Миграционная его составляющая могла возникнуть только в умеренном климате. Жителя же древнего Ханаана, например, волновала лишь своевременность осадков и отсутствие последовательно повторяющихся неурожайных лет. Земля сохраняла плодородие круглогодично, сезонным был лишь сбор урожая основных культур (Гордон, 1977).
***
Для полноты картины следует отметить, что не у всех индоевропейских народов белый аист пользовался особым почетом. В Италии он перестал гнездиться в XVII в., предположительно из-за интенсивного преследования человеком (Brichetti, 1983, цит. по: Bert, Lorenzi, 1996). Видимо, так уж тут сложилось исторически. Еще римляне стали употреблять аистов в пищу, считая их мясо деликатесом. Гораций называл это “трагической приметой времени” (Hornberger, 1967). А сейчас Италия является притчей во языцех у европейских природоохранников из-за массового истребления охотниками перелетных певчих птиц.
III
Можно попытаться также восстановить древние индоевропейские названия белого аиста. Одно из них, по крайней мере, напрашивается сразу же. Это древнерусское “стеркъ” и родственные ему названия: старославянское “стъркъ”, болгарское “щъркел”, сербскохорватское и македонское “штрк”, немецкое “Storch”, английское и скандинавское “stork”, литовское “starkus”, латышское “starkis” и т. п.
У лингвистов нет единого мнения о происхождении этих названий. Существуют три основные версии: славянские названия были заимствованы из германских языков, германские — у славян и, наконец, древнее родство между славянскими и германскими формами (Клепикова, 1961). Последняя гипотеза, по нашему мнению, является наиболее близкой к истине. Еще С. Младенов (1909, цит. по: Клепикова, 1961) предполагал существование вариантов индоевропейских корней: *strg-, *strk- — ‘твердый, негнущийся’. Таким образом, “стерк” — это птица с походкой на негнущихся ногах (Клепикова, 1961). Слово это родственно русскому “торчать” (укр. — “стирчати”). Г. Кройц (Creutz, 1988) также допускал возможность происхождения немецкого названия “Storch” от индоевропейского strgo.
Мы не беремся утверждать, восходит ли это семейство названий к праиндоевропейскому языку, или же они появились уже в ходе распада индоевропейской языковой общности. Тут уж слово за лингвистами. Второй вариант вполне вероятен, поскольку эти названия распространены у германских, славянских и балтийских народов, языки которых наиболее связаны друг с другом (Порциг, 1964). В то же время их нет у других языковых групп, если не считать явно заимствованные названия (румынское “cocostârkul” и др.). Для целей нашего исследования в общем-то не важно, были ли эти названия заимствованы разными народами друг у друга, или же являются родственными. В любом случае они имеют достаточно древнее происхождение.
М.И. Лебедева, Л.И. Тараненко и В.П. Белик потратили немало усилий на поиск “корней” названия “аист” в санскрите (Лебедева, 1981, 1992; Тараненко, 1992б, 1995; Белик, Тараненко, 1995, 1996; см. также критический разбор гипотез: Грищенко, 1996в). Идея, положенная в основу этих поисков, была правильная — играющая столь важную роль в жизни человека птица, как белый аист, вполне может иметь древние общие названия. Но, увы, авторы взялись не за то слово, и все оказалось перевернутым с ног на голову. Да и попытка вывести современное русское название из санскрита была уже перегибом. Тем более, что санскрит и праиндоевропейский язык — это вовсе не одно и то же.
Никто из авторов, занимавшихся анализом происхождения слова “аист”, не задал весьма интересный вопрос — а почему, собственно, исчезло из обихода древнерусское название? Между тем, здесь есть над чем поразмыслить. Ведь, казалось бы, древнее название хорошо известной всем птицы, не просто занимающей значительное место в верованиях и фольклоре, но и живущей бок о бок с человеком, должно сохраниться. Это мы и видим у германских народов и южных славян. У восточных же славян это слово перестало употребляться. В современном литературном русском языке оно осталось только в названии белого журавля (Grus leucogeranus) в форме “стерх”. В украинском языке его уже вообще нет (не считая того же стерха, который, в данном случае, пришел из русского). Интересно также, что в украинском языке для хорошо известной всем птицы вдруг появляется несколько новых названий, почти все из которых являются заимствованными или вероятно заимствованными. Только слово “чорногуз” является несомненно “родным” (Грищенко, 1996а).
По нашему мнению, все это можно объяснить тем, что предки восточных славян оказались на территории, где белого аиста еще не было. Название могло длительное время существовать, употребляясь по отношению к черному аисту, а возможно также и к журавлям и цаплям. Такие “нестыковки” в названиях у соседних народов достаточно распространены. Весьма вероятно, что первоначально это слово относилось и к другим длинноногим водно-болотным птицам. Этимология слова “стерк” это позволяет. Хорошо известно, что родовые названия возникли раньше видовых (понятно, не в таксономическом значении этих слов). Подобное явление можно найти, например, в финно-угорских языках. По данным Х. Веромана, звукоподражательное название журавлей “kurg”, давнее и распространенное у разных народов, относилось также к аистам и цаплям (Schüz, 1986). В современном эстонском языке аист — “toonekurg”, серый журавль — “sookurg” (Приедниекс и др., 1989). В финском языке название “haikara” относится и к аистам, и к цаплям (Hagemeijer, Blair, 1997). В молдавском языке цапля — "стырк", журавль — "кокор", аист — "кокостырк" (Аверин и др., 1970–1971). Не важно, были ли эти названия заимствованы. Видим их сходство для этих трех птиц.
Таким же путем возникло и название “кулик”. Исходно это, скорее всего, звукоподражательное название большого кроншнепа (Numenius arquata), которое потом было распространено на целую группу птиц. В польской научной терминологии это слово и сейчас относится только к кроншнепам (Tomiałojć, 1990). В других же славянских языках оно употребляется для названия разных видов куликов. В молдавском языке "кулик" — это также кроншнеп (Аверин и др., 1970–1971).
В дальнейшем, по мере расселения белого аиста по землям восточных славян, появляются новые названия, которые постепенно вытесняют слово “стерк”. Приходится это к тому же на период формирования трех новых языков на основе древнерусского. С белым аистом люди контактировали гораздо больше, чем с черным, и знали его лучше. Он был более значимой птицей в жизни человека. Новые названия распространялись на оба вида. В пользу этого говорит, например, то, что Н.Н. Сомов (1897) слово “стерх” в Харьковской губернии относил к названиям черного аиста, но не белого. В украинском языке возникает название “чорний лелека”, хотя слово “лелека” звукоподражательное и относиться к черному аисту первоначально никак не могло. В Белорусском Полесье одно из народных названий черного аиста “чорны бусько”, в то же время белый аист — просто “бусько” или “бусел” (Долбик, 1959). Это также говорит о переходе названия от белого аиста к черному.
Таким путем название “стерк” могло быть вытеснено из украинского и белорусского языков. В русском его постепенно заменило слово “гайстер” и произошедшее от него “аист”, первоначально относившиеся только к черному аисту (Грищенко, 1996в). Например, в письме из Калитвенского уезда Воронежской губернии (1781 г.) в ответ на запрос Академии наук говорится: “В здешней округе водятся птицы: ... гайстры на подобие журавля — пегие, имеют сверху черное, на брюхе белое, нос красный, — питаются рыбою” (цит. по: Кириков, 1959). Возможно, в этом случае также сыграло роль то, что скрытная лесная птица была мало известна “просвещенному” человеку, старое название оставалось только в диалектах. В русском языке даже названия ряда охотничьих видов куликов были заменены немецкими — кроншнеп, вальдшнеп (Scolopax rusticola), гаршнеп (Lymnocryptes minimus).
Л.А. Булаховский (1948) писал, что именно названия аиста в славянских языках сплошь попадают в число в том или другом отношении загадочных. Над всеми ими (точнее над большинством — В.Г.) тяготеет подозрение заимствования из других языков. Не связана ли такая загадочность с расселением белого аиста?
Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: скачать шпоры по праву, quality assurance design patterns системный анализ.
Категории:
Предыдущая страница реферата | 1 2 3 4 5 6 7 | Следующая страница реферата