ФИЛОСОФИЯ И ИСИХИЯ

1. Монах Андроник – Алексей Фёдорович Лосев.

“Я знал афонских монахов, которые проповедывали исихию и обучали меня. Но я ведь пошёл по части науки. А иначе надо было всё оставить... это монастырь, совершенно особая жизнь... а... в учёной жизни – библиотека, суп на обед...” . Алексей Фёдорович Лосев – монах Андроник говорит со смирением о несовместимости исихии и пути науки и философии, который он исповедывал как свой путь. Однако, его творчество (не только раннее, но и позднее), и сама его личность дышат исихией и свидетельствуют о ней. В память имени А.Ф. Лосева мы дерзнули сделать доклад с таким названием.

2. Исихазм и философия: абсолютность различия и условия встречи.

Два изречения представят нам установки философии и исихии. Первое высказал Сократ: “...величайшее благо для человека – это каждодневно беседовать о добродетели и обо всём прочем,.. испытывая себя и других” . Обратим внимание на то, что Сократ сказал это после вынесения ему смертного приговора: “Но уже пора идти отсюда, мне – чтобы умереть, вам – чтобы жить, а что из этого лучше, никому неведомо, кроме Бога” . Всматриваясь в смерть, перед лицом смерти, философ исповедал высшую ценность философии в её посюстороннести чисто человеческого дела в этом мире.

Второе изречение принадлежит величайшему православному безмолвнику преподобному Исааку Сирину: “Молчание есть тайна будущего века; а слова суть орудия этого мира” . Само собой ясно, что для преп. Исаака будущий век несопоставимо ценнее этого мира, и что поэтому молчание несопоставимо ценнее слов. Святитель Григорий Палама, безмолвник, богослов и учитель безмолвия, говорит о несовместимости исихии и философии: “...знание, добываемое внешней ученостью, не только не подобно, но и противоположно истинному и духовному... даже если кто из отцов говорит то же, что внешние философы, совпадение только в словах, в смысле же разница велика: у одних, по Павлу ум Христов (1 Кор. 2,16), а другие вещают от человеческого рассудка, если не хуже...”.

Эти слова святителя Григория не оставляют сомнений в абсолютной несовместимости исихазма и философии, и доклад на тему, обозначенную в названии, ощущается невозможным. Действительно, исихазм в его внутреннем самоисповедании – это дело Божией благодати. Человек только сотрудничает с Богом. Философия же – это человеческое дело. Философия временна – логически и исторически. Она меняется в истории (хотя и способна всегда узнать себя) и закончится с прекращением здешнего эона. Предание Церкви, пребывающее в исихии, включающее исихазм, живёт Духом и имеет в себе непреходящий залог будущего эона Царства – Вспомним слово преп. Исаака: “Молчание есть тайна будущего века”.

Исихасткий опыт укоренён в вечности. Философия проявляет себя в мысли; в исихии мысль прекращается. Встреча исихазма с философией невозможна внутри Предания, потому что философия по своему самоопределению автономной человеческой деятельности и расположена вне Предания. Исихазм основывется на Откровении; таким он не может быть воспринят философией: это было бы нарушением закона достаточного основания. Эта встреча не может произойти и вне Предания, потому что исихазм, как рыба, вытащенная из воды, лишается там Духа Жизни. Философия зрится изнутри предания как как дело здешнего бытия; подобно закону, философия не больше, чем тень будущих благ. Философия и исихазм в своём внутрипребывании взаимноразделены. Их встреча возможна лишь на границе.

Философия на границе – уже не философия, хотя в некотором смысле имеет там свой исток. Когда исихазм выходит на встречу с философией на границу Предания, что быдать себя увидеть совне, он, самоуничижаясь, редуцируясь к чисто человеческой деятельности, меняется до неузнаваемости...

С такими предуведомлениями мы намереваемся в этом докладе коснуться двух взаимосвязанных тем: православный исихазм как особый род исихии, особо сопряжённый с философской проблематикой; вторую тему можно назвать исихастской критикой философии.

По большей части мы будем действовать на поле философии и, таким образом, говорить не столько о самом исихазме, сколько о его философской тени на этом поле.

В конце доклада мы будем исходить из Предания. Можно сказать, что тогда будет идти речь о (исихастском) богословии философии.

Заранее скажем, что в своей истории философия Нового и Новейшего времени, с её усиливающимися во времени установками на саморефлексию и самокритику, на преодоление метафизики в феноменологии, на самоуничтожение в деконструкции, всё дальше расходится со своими античными истоками – исихией в благочестии. Одновременно, это безжалостный к себе процесс снимает те пресуппозиции, которые составляют преграду между философией и вполне беспредпосылочным исихазмом. Мы обращаемся поэтому не только к древней, но и к современнной философии, оставляя её “среднее” состояние почти без внимания. По этой причине мы не говорим о неоплатонистской парадигме сущности и энергии, традиционно соотносимой с богословскими основаниями исихазма. Есть и другая причина: эта тема подробно исследовалась, в частности и в особенности, в трудах А.Ф. Лосева. Мы не обсуждаем также религиозную философию. Западная религиозная философия не касается исихазма, а русская религиозная философия в её связи с исихазмом также подробно обсуждалась . Более существенная причина состоит в том, что мы, как уже говорилось, понимаем здесь философию как некоторое автономное дело, в своей установке не основавающееся на Откровениии, и соотносим ее с Преданием именно в таком “беспримесном” проявлении. В каждом “месте” универсума философской традиции мы можем различать его различные аспекты – вопросы, которые здесь у-местно поставить. Например, о какой проблеме идёт речь, кто спрашивает, как отвечает.

Мы коснёмся в этом докладе проблемы бытия, проблемы Другого, философской беспредпосылочности, хаоса как другого философии, проблемы сознания, проблемы знака в дискурсе различных философов. Опыт и богословие православного исихазма будут затронуты нами в различных аспектах: нисхождение ума из головы в сердце, борьба с мнением, пребывание ума во аде, сердечное внимание, выход за пределы здешнего бытия в созерцании. Соотнесение исихазма и философии раскроется как соотнесение упомянутых аспектов исихазма с некоторыми местами философского универсума.

Мы не занимаемся здесь проблемой метода и языка такого соотнесения. Отметим лишь ещё раз, что соотнесение, например, Бога и Другого, Царства и другого, ада и хаоса – реалий духовного опыта и философских концептов никоим образом не подразумевает возможности их синтеза, или, тем более, тождества. Одни и те же слова, как мы слышали от свт. Григория Паламы, например, смерть или мнение, также понимаются нетождественно. Во встрече познаётся различие...

Нет нужды говорить, что упомянуто нами будет очень мало, и что это упоминание будет в высшей степени неполным. В завершение этого введения скажем, что тема исихазма и философии в наше время активно исследуется С.С. Хоружим . При том, что в нашу задачу не входит анализ и оценка его работ, нельзя не отметить, что они – в согласии и несогласии – оказали своё действие на этот доклад.

3. Исходный смысл слов.

Слова “философия” и “исихия” – мы хотели бы употреблять в их первоначальном значении. Философия – любовь к мудрости – не особый род интеллектуальной деятельности, не “библиотека”, но образ жизни , следующий этой любви и тщащийся выразитиь её. След такого самоисповедания философии можно обнаружить и в наше время: “[Гуссерль]говорит о связанном с ним [абсолютным радикализмом мысли в философии] радикальном жизненном решении, в результате которого субъект обретает себя самого... на самое благое в ценностной шкале знания и на настойчивое вживание в идею этого благого” . Исихия – покой и безмолвие – одна из изначальных установок человеческого существования; она осуществляет себя не только в исихазме – фундаментальной составляющей православного предания, но и в других традициях, в том числе, в философских. При таком понимании исихию и философию можно сопоставить в их соположности и противоположности . Исихию на поле философии можно определить как её границу. Философский дискурс может останавливаться в исихии. Так происходит у Платона, когда диалог прекращается в созерцании умопостигаемого. Исихия может являться не только концом, но и началом философского дискурса. “Действие ума должно иметь место до восприятия... душа может прийти в гладкое и зеркальное, тихое и безмолвствующее состояние (исихию)” тогда она ощутит “первым знанием” как действует мысль .

4. Беспредпосылочность.

Исихия в таком понимании соотносится с беспредпосылочностью – критической установкой современной философии. Требование беспредпосылочности явно присутствует в феноменологии, в какой-то степени определяя её как метод:“Теоретико-познавательное исследование должно удовлетворять принципу беспредпосылочности” . Гуссерль, исходя из интенциональности сознания, предполагал, что в своей феноменологии удовлетворил этому требованию. М. Хайдеггер воспринял сознание как предпосылку, подлежащую снятию, и основал свою философию на метафизике присутствия. Присутствие было опознано как предпосылка в ранних работах Деррида... Возможно, что этот процесс критической деконструкции никогда не достигнет состояния Плотина, потому что развёртывается в пространстве философских концептов.

Чтобы выйти из этого пространства, недостаточно критиковать субъективизм Нового Времени и романтично призывать к возвращению к греческим философским первоначалам, как Хайдеггер, но нужно перестать быть человеком, связанным ментальностью Нового Времени, что невозможно своими силами.

5. Философия в начале и философия в конце.

Философия в начале, как мы видели у Плотина, исходит (исторически и логически) из исихии в благопочитании; философия в конце, в “состояннии постмодерна”, исходит из хаоса: “...у хаоса есть три дочери... искусство, наука и философия...” . В своей книге Ж. Делёз и Ф. Гваттари рассматривают искусство, науку и философию как планы, в которых пересекается хаос. “Стыком (но не единством) этих трёх планов является мозг” . Мозг здесь, естественно, понимается не как антропологическая, тем более, не как биологическая, но как протофилософская, предфилософская реальность. “Люди для прикрытия (от хаоса) всегда делают себе зонтики, на нижней стороне которых рисуют небосвод и записывают свои условности и мнения; а поэт или художник делает в зонтике разрез, раздирает небосвод, чтобы впустить немного вольного и ветренного хаоса...”. Авторы уподобляют мужеству поэзии мужество науки и философии: “...эта борьба по своему проявляется в науке и в философии; в каждом случае задача состоит в том, чтобы победить хаос, прорезав его секущим планом...” . Неявно предполагается, что любые формы религиозного благочестия соответствуют зонтику с нарисованным небосводом, мнениями и условностями.

Мы позволили себе это обширное цитирование, потому что оно удобно для представления (в сравнении) важных аспектов установки и метода православного исихахзма. “Стыком всех планов” в исихастской традиции является не мозг, а сердце, которое понимается, разумеется, не как биологический орган, ни как чакра, пограничная с областью астрального, но как духовная реальность опыта. Исихастский метод – это метод борьбы с хаосом, понимаемой как духовная борьба. Исихазм уставлен на борьбу с иллюзией “небосводом, нарисованном на зонтике”, мнением, воображением. Уму предлежит “спуститься из мозга в сердце”. В исихастком восприятии мнение, и рисунок небосвода – та или другая богословская схема, имеет своим происхождением взаимодействие мозга и хаоса. Это подтверждают (косвенно) и авторы цитируемой здесь книги: “А всякий раз, когда философская мысль собирает свои концепты... она уже оказывается прорезана внутренней трещиной... похоже на рыбную ловлю с сетью, только рыбак сам постоянно рискует, что его отнесет обратно в открытое море в тот самый момент, когда рассчитывал войти в гавань... можно сказать, что борьба против хаоса не обходится без сближения с противником...” .

Пребывание ума в сердце освобождает от связанности этим взаимодействием. Соотнесём сказанное с текстом исихасткой традиции, описывающим три образа молитвы . В первом образе молитвы и внимания “ум воображает божественные мысли и представляет небесные красоты...” . Это соответствует “мнениям и небу, нарисованному на внутренней стороне зонтика”. При втором образе молитвы и внимания “ум иной раз привлекает к себе, в другой же и сам, объятый страстью, снова начинает принудительно возвращаться в себя... таковой похож на человека, сражающегося в ночи” . Это соответствует описанному выше взаимодействию мозга и хаоса: “всякий раз, когда философская мысль собирает свои концепты... она уже оказывается прорезана внутренней трещиной...”. Третий образ внимания и молитвы включает нисхождение ума из головы в сердце . Второй образ внимания и молитвы в православном аскетическом предании традиционно соотносится с состоянием философов и учёных. При третьем образе внимания и молитвы ум не рассекает хаос, но находится “под ним”. Ум, пребывающий в сердце, находится под сознанием (не путать с подсознанием), и в этом смысле не связан гуссерлевской предпосылкой.

6. Бытие, мышление, смерть.

Вопрос о бытии в философии основывается на знаменитых изречениях Парменида: “...мыслить и быть – одно и то же... есть – бытие, а ничто – не есть...” . Последний постулат (по Симпликию) тождествен постулату об однозначности сущего .

Соотнесём их со словом преп. Максима Исповедника, которое можно назвать аналитикой мышления: “Всякое мышление отражает множественность, или по крайней мере, двойственность. Ибо оно есть посредствующая связь неких крайностей, соединенных друг с другом, то есть оно есть связь мыслящего и мыслимого. Ни одной из этих крайностей не присуще сохранять полностью простоты. Ведь мыслящий есть некий субъект, содержащий в себе способность мыслить, неотделимую от него. А мыслимое есть либо субстрат, либо то, что в субъекте; от него неотделима способность быть постигаемым мыслью или предлежащая сущность, к которой относится эта способность... ни одно из сущих не является само по себе простой сущностью так, чтобы быть нераздельной единицей... А поэтому тот, кто в какой-либо мере сопричаствует мышлению, еще не выходит за пределы двойственности; тот же, кто совершенно оставляет это мышление, оказывается неким образом в Единице и отстраняет от себя способность мыслить” .

Тот, кто, по преп. Максиму, оставляет мышление, по Пармениду оставляет бытие. Тот, кто мыслит, и по Пармениду причастен единому сущему, по преп. Максиму не выходит за пределы двойственности. Это (логическое) противоречие философии и исихасткого опыта неразрешимо (как и другие противоречия между философией и мистико-аскетическим опытом) внутри философии. Состояние выхода за пределы мышления есть состояние исихии. Ему соответствует выход ума из головы в сердце, о котором говорилось выше; ему же соответствует умервщление своей воли: “...послушание соделывает [его] легко и незамедлительно текущим к искомому пути... что преходящее отторгнет ум умервщлённого послушанием (курсив мой – А.Г.)” .

Если понимать бытие – уже не по Пармениду, а по Ницше – как волю к власти, то мы имеем другое свидетельство внебытия исихии. Установка воли онтологизируется и Хайдеггером в его присутствии (Dasein) как заботе . Забота присутствия, присутствие как забота, противополагается исихии как непопечительности: “Дело безмолвия есть предварительная непопечительность о всех благословных и непозволительных вещах” .

Исихия, наконец, сопостовляется с небытием и внутри исихастской традиции, в её самоисповедании. Это соотнесение осуществляется опосредованно через отождествление исихии со смертью, понимаемой как полнота Субботы . Сотнесённость смерти с небытием включена в философскую традицию: “...для Гегеля... в своей смерти человек уничтожается полностью, он становится чистым Ничто, прекращая, если так можно выразиться, быть наличным-Бытием” . По Хайдеггеру, смерть есть целость Da-sein, но не есть Da-sein: “Приход к-своему-концу всегда ещё-не-до-конца-сущего (бытийное снятие недостачи) имеет характер больше-не-присутствия” .

7. Смерть и другой.

При том, что, по Гегелю и Хайдеггеру, смерть не принадлежит бытию и вот-бытию, она является их предназначением, целью и полнотой и как бы принадлежит человеку: “...смерть порождает Человека в лоне Природы, именно смерть заставляет его стремиться к его конечному предназначению, то есть к состоянию абсолютной Мудрости...” .

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: шпаргалки по математике, bestreferat.





1  2  3 | Следующая страница реферата