Идентичность вещи

М.В. Стариков

Речь в моей статье идет об идентичности вещи: о поиске этой идентичности, прояснении ее характера, об ее неуловимости, о связи идентичности вещи с восприятием и конституцией субъекта.

Для начала прочтем отрывок из Роба-Грийе, работа называется Instantanes.

«Кофейник стоит на столе… Кофейник — из коричневого фаянса, состоящий из шара под циллиндрическим фильтром, а сверху — крышка с пупочкой. Носик как слегка изогнутая буква S, пузатенькая снизу. Ручка, если так можно выразиться, в форме уха или, скорее, его внешней кромки, хотя тогда оно оказалось бы нескладным, чересчур круглым ухом без мочки, напоминающим «ручку от кастрюльки». Носик, ручка и пупочка на крышке — кремовые. Все остальное — ровного, светло-коричневого цвета и блестит» [1].

Описания Грийе всегда сказочно привлекательны и завораживают своей вещественостью в сочетании с прозрачностью любых границ описания: например, в момент описания ручки «в форме уха», он тут же мог бы перейти к разговору об ухе — к его описанию, а с него — на пейзаж за окном, отражающийся в оконном стекле как в зеркале, наряду (по левую сторону) с ухом его созерцающего глаза…

Завораживает именно вещная полнота описания, вещь как бы струится нам навстречу, наполняя пространство впереди себя своим веществом и его бесконечной полнотой. Вещественный глаз скользит по поверхности вещи, приникая к самой ее тактильной поверхности, проникая внутрь ее осязаемого присутствия. И мы вместе с ним входим в атмосферу полноты присутствия и овеществленности, одушевленности покоящихся вещей; они вышли к нам навстречу и говорят, ведут бесконечный рассказ о себе, одушевляя все своей полнотой.

Описание вещи настолько полное, до фотографичности прозрачное и буквальное, что хочется прикоснуться, дотронуться до нее. Нет, скорее, это уже и не нужно: глаз скользит и видит, видит с такой очевидностью, что даже руке не имеет смысла удостоверять своим касанием наличие вещи. Рука не дотрагивается до вещи, поскольку это уже сделал за нее глаз — глаз настолько мощно преисполнен самоудостоверяющей полноты, что он сам, если и не становится рукою, то вполне замещает исполняемую прикосновением очевидность присутствия вещи. Слово настолько полно и точно представляет вещь, что незачем к ней и прикасаться, чтобы удостовериться в очевидности ее присутствия, напротив, это вещь идет к нам навстречу, она дружелюбна, податлива, нечужда нам. Все описание — это дружелюбное место встречи, средокрестие языка, реальности и вещи. Это описание не живописует (как это делает порой аллегорически-повествовательное описание) вещь, а приникает к ней, строго повторяя ее контуры и окраску. Это предельно скромное описание, которое не изобретает вещь, а дает ей самой свидетельствовать о своем присутствии. Это любовь к вещам, к их прохладной и уютной очевидности.

Мы не конструируем вещь из деталей описания и описательных фрагментов, мы не инспектируем и не курируем ее появления, мы уже ее видим в момент описания, нам не трудно осязать вещь из этого текста, мы не предпринимаем ни малейшего усилия, чтобы ее идентифицировать, поскольку описание ее настолько полно, что даже превосходит своею полнотой наше обычное восприятие вещи. Описание рассматривает вещь в увеличительное стекло с бесконечно малой кривизной искажения, поэтому присутствие вещи обволакивает ее в этом описании. Это даже не живописное полотно и не фотография, это и не кинокамера, поскольку «вкусный запах горячего кофе исходит от кофейника» [2], — это наше тактильное соприкосновение с вещью, наша дружба, область ближнего мира, полнота которого дается без усилий.

Но, вместе с тем, это распавшееся описание, в котором устранена полнота присутствия идентичности вещи. Ведь «крышка с пупочкой», «носик как слегка изогнутая буква S» и даже «ручка в форме уха» могут относиться к разным кофейникам, а не к одному. Где то обстоятельство в описании, на основании которого мы приписываем все эти описания одному кофейнику, соединяем и идентифицируем из них именно ОДИН кофейник, а не два и не три и не «сад разбегающихся кофейников» К. Чуковского. Не задает единичности и то, что Роб-Грийе не раз говорит о том, что:

«кофейник стоит на столе»,

«сверху поставлен кофейник»,

«кофейник из коричневого фаянса»,

«на столе нет ничего, кроме клеёнки, подставки и кофейника»,

«располагается ровно на линии кофейника»,

«в сферической части кофейника блестит искаженное отражение окна»,

«вкусный запах горячего кофе исходит от кофейника»,

«в данный момент ничего не разобрать из-за кофейника»;

то есть употребляет слово «кофейник» в единственном числе. Даже из этого нельзя понять, говорит ли он все время об одном или о нескольких кофейниках. Даже если бы он сказал, что «на столе стоит ОДИН кофейник», гарантировало бы это нам то, что речь в тексте описания все время идет об одном кофейнике, а не о нескольких? Даже если бы он всегда прибавлял к слову кофейник слово ОДИН и писал бы их слитно — это бы ничего не изменило в нашем сомнении. С кофейником все в порядке — гладкий, темно-коричневого цвета и блестит; одиноко стоит на столе и источает аромат горячего, вкусного кофе. Кофейник, из-за которого в данный момент ничего не разобрать; и не разобрать прежде всего его идентичности.

Попробуем еще раз прочитать текст описания, предполагая, что в нем фигурируют несколько кофейников.

«Кофейник стоит на столе.

На круглом столе о четырех ногах, покрытом клеенкой в красную и серую клетку на каком-то непонятном желтовато-белом фоне: раньше это был то ли цвет слоновой кости, то ли белый. Посредине лежит кафельная плитка взамен подставки; рисунка на ней совсем не видно, его не распознать, потому что сверху поставлен кофейник.

Кофейник — из коричневого фаянса, состоящий из шара под циллиндрическим фильтром, а сверху — крышка с пупочкой. Носик — как слегка изогнутая буква S, пузатенькая снизу. Ручка, если так можно выразиться, в форме уха или, скорее, его внешней кромки, хотя тогда оно оказалось бы нескладным, чересчур круглым ухом без мочки, напоминающим «ручку от кастрюльки». Носик, ручка и пупочка на крышке — кремовые. Все остальное — ровного, светло-коричневого цвета и блестит.

На столе нет ничего, кроме клеёнки, подставки и кофейника.

Справа перед окном стоит манекен.

Позади стола — каминное трюмо с большим прямоугольным зеркалом, где (в правой половине) видно пол-окна, а слева (то есть в правой половине окна) — отражение зеркального шкафа. В зеркале шкафа мы снова видим окно, на этот раз целиком и не зеркально (то есть правую сторону — справа, а левую — слева).

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: онегин сочинение, реферат підприємство.





1  2  3 | Следующая страница реферата