Система Убеждающей Речи Как Гомеостаз: Ораторика, Гомилетика, Дидактика, Символика

Г.Г. Хазагеров

Хазагеров Георгий Георгиевич — доктор филологических наук, профессор кафедры русского языка Ростовского государственного университета, сотрудник Института национальной модели экономики.

Работа строится на пересечении двух идей. Первая заключается в том, что факты языка рассматриваются как система, но не только и не столько в смысле взаимной обусловленности элементов, сколько как система адаптивная, поддерживающая параметры своего существования в определенных пределах. Такой взгляд на системность языковых отношений ставит ряд вопросов: о выживаемости системы, равновесии в системе и т. д. Эти вопросы, обозначенные уже в трудах Пражского лингвистического кружка, в дальнейшем получают в лингвистике самое широкое распространение1. Понятие "гомеостаз" позволяет поместить языковые (речевые) системы в ряд других, им подобных, и проанализировать связь (точнее автоморфизм) между языковым и социальным семиозисом. Более того, такой подход, основанный на презумпции выживаемости как цели, позволяет преодолеть антиномию "дискурс — реальность" и избежать наиболее экстравагантных поворотов научной моды, предлагающих во имя последовательности быть непоследовательными, во имя логики отказаться от "логоцентризма", во имя честности не искать истины.

Вторая идея восходит к Р.О. Якобсону, который ввел в научное употребление понятия "ось селекции" и "ось комбинации", и состоит в толковании символа как одновременного использования метафорической и метонимической стратегий [2]. Примечательно, что Якобсон пришел к этой идее, изучая функциональные расстройства речи и развитие работающих при этих расстройствах компенсаторных (адаптивных) механизмов.

Риторика в свете автоморфизма языка и общества

Между объектами лингвистики и социологии существуют сложные отношения, включающие одновременно и подобие и смежность. С одной стороны, общественный семиозис подобен семиозису языковому. Так, торговые отношения могут быть описаны в терминах речевой коммуникации, и информационная теория рынка — шаг, сделанный в этом направлении. Риторическая модель торговой рекламы — получение информации в обмен на воздействие — суть метафора самой торговли. С другой стороны, языковые явления не просто метафорическая база для создания социальных моделей, но нечто активно включенное в сам социум. Коммерческая реклама не только зеркало торговли, но и информационная технология, встроенная в торговлю. Таким образом, социум может быть отображен на свою собственную часть — язык; в математике это явление именуется автоморфизмом.

Уподобление общества языку очень плодотворно в отношении выстраивания всевозможных парадигм вроде знаменитой "монархия — тирания — аристократия — олигархия — полития — демократия", где каждому из членов парадигмы соответствует тип властной и речевой организации общества2. Но для синхронного описания общества необходимо дополнить уподобление отношением смежности (включенности). Тогда общественный дискурс из модели общества превратится в систему, элементы которой связаны между собой функционально-целевыми отношениями и которая выживает и воспроизводит себя, как и само общество. Так, тексты законов реально связаны с судебными речами и входят в одну с ними систему не через метафору (закон — язык, судопроизводство — речь), а через реальную зависимость, столь же лингвистическую, сколь и экстралингвистическую.

Стержнем социальной жизни является категория воздействия, которая и на уровне подобия, и на уровне смежности (включенности) отображается в категорию убеждения (речевого воздействия). Поэтому важной составляющей описания общества является риторический дискурс, то есть убеждающие речи, взятые как система. Понимая под риторикой науку об убеждающих речах и обозначая словом "риторика" также саму совокупность этих речей, мы попытаемся построить такую риторическую теорию, которая описывала бы эту совокупность как адаптивную систему. Задача заключается, следовательно, в том, чтобы классифицировать убеждающие речи так, чтобы виды этих речей не просто образовывали парадигму, но входили бы в некую синхронную синтагму, обеспечивающую сосуществование их как вечных институтов общественного дискурса.

Наша гипотеза состоит в том, что в основу классификации убеждающей речи необходимо положить основные когнитивные стратегии, которые, в свою очередь, выводятся из самих оснований языка. Мы предполагаем, что каждому типу убеждающей речи соответствует своя когнитивная стратегия и именно это придает ему устойчивость и в то же время ставит в зависимость от других типов, основанных на других стратегиях.

Парадигма когнитивных стратегий

В концептуализации любого явления можно наметить четыре стратегии, порожденные двумя парами оппозиций: "метафора — метонимия" и "феномен — ноумен".

В рамках метонимической (основанной на смежности понятий) стратегии намечаются два варианта: метонимическая феноменологическая стратегия и метонимическая ноуменологическая стратегия. Первая задает концептуализацию через примеры, образцы или просто через отдельные проявления. Например, любовь можно концептуализировать через примеры влюбленных пар — Ромео и Джульетта, Тристан и Изольда, Мастер и Маргарита — или через проявления любви: "Любовь — это поцелуи, свидания, волнения". Вторая стратегия использует гиперонимы. Это классическое определение через род и видовую специфику: "Любовь — чувство, возникающее между мужчиной и женщиной". В основе обеих стратегий лежат отношения смежности. Одно явление определяется через другое, гомогенное ему. Связь между явлениями присутствует в реальности3.

В рамках метафорической (основанной на сходстве) стратегии тоже можно выделить два подхода: ноуменологический — связанный с гетерогенной метафорой, и феноменологический — связанный с гомогенной метафорой, или символом. Гетерогенная метафора, например "любовь — священная болезнь", построена на том, что какое-то явление концептуализируется через уподобление другому, как правило, понимаемому более плоско и обедненно. Обедненность достигается именно гетерогенностью, принадлежностью к совершенно иной, нежели определяемое явление, природе и позволяет метафоре осуществить функцию когнитивного предиката. Хитреца можно назвать "лисой" именно потому, что лиса, принадлежа к периферийному для нас миру, воспринимается упрощенно, как носительница ограниченного числа качеств. Называя любовь "болезнью", мы рассматриваем концепт болезни как нечто схематичное и простое4. Именно так устроена научная метафора. Применив к синтаксическим явлениям термин "валентность" или к языковой гипотезе термин "лингвистическая относительность" (по аналогии с физикой), мы упрощаем химические и физические концепты, обрубаем их связи с другими концептами из того же ряда. В этом смысле очень интересный феномен — столкновение в басенном пространстве животных, которые в реальности вместе никогда не встречаются (например, льва и зайца). В полном соответствии с понятием "селекция" мы выбираем когнитивный предикат, связанный с другой сферой действительности, "примысливая" тем самым к реальности новую связь.

Однако метафора преображается в символ, если включает в себя гомогенный элемент. Символ любви Купидон держит в руках лук и стрелы (гетерогенный компонент — метафора: любовь поражает человека, как стрела), но сам он изображается в виде обнаженного младенца (гомогенный компонент: дети — атрибут любви). В символе смерти — остове в саване, держащем косу, — также синкретически объединены два компонента: гетерогенный (коса как метафора скашивания человеческой жизни) и гомогенный (остов и саван как атрибуты смерти). Гомогенные компоненты — проявления метонимичности (смежности) на фоне метафорической стратегии (сходства). С этими проявлениями в метафору входит феноменальный мир, она перестает быть произвольным домысливанием к явлению иноприродной реальности, возникает мотив, привязывающий ее к действительности, ограничивающий степень свободы метафорического поиска. На ось селекции накладываются ограничения комбинаторного характера. Именно такова природа религиозного символа. Икона является святой не только потому, что на ней изображены святые (подобие), а потому что она одноприродна, гомогенна святости (смежность). Это и делает икону символом. Сведение иконы к сходству — исходная позиция иконоборцев. Сведение к смежности — идолопоклонничество5.

Наличие гомогенных компонентов в гетерогенной метафоре создает бесконечную семантическую перспективу. В обыкновенной метафоре компонент сравнения за вычетом общих свойств элиминируется: если сильный человек уподобляется льву ("силен, как лев"), то в льве все, кроме силы, становится для нас несущественным. В символе же зона уподобления незамкнута. Отсюда та неисчерпаемость символа, которая неизменно подчеркивается в эстетике.

В основе выделенных четырех стратегий лежит презумпция метафоры, и символ толкуется как метафора, осложненная отношениями смежности. Но можно представить и другой путь: феноменологическая метафорическая стратегия может быть осложнена отношениями сходства, что также даст символ. Это особенно заметно в социальном бытовании такого тропа, как антономасия. Выше понятие любви иллюстрировалось примерами таких пар, как Ромео и Джульетта. Объясняя его ребенку, можно было бы прибегнуть не к культурно значимым, а к бытовым примерам: "Это как у дяди Пети с тетей Аней". Однако существуют культурно отобранные эталонные примеры, выбивающиеся из ряда обычных метонимий, — антономасии. Так, Отелло — символ ревнивца, Дафнис и Хлоя — невинности. В этом случае дело не сводится только к лексикализации тропа. Самим фактом маркировки при репрезентации класса явлений в феноменологическую стратегию добавляются элементы стратегии ноуменологической, а в отношения смежности — отношения сходства (всякий ревнивец подобен Отелло, все невинные — Дафнису и Хлое).

Антономасия — один из ранних и мощных способов концептуализации действительности. Поставщиками антономасий являются национальные мифы и эпические предания. Афродита не просто богиня, отличающаяся исключительной красотой, но олицетворение красоты, красота как таковая. Быть "красотой с Афродитою схожей" в представлении древних уже гипербола, потому что сама гипербола мыслилась как переход через некий предел (буквально — перебрасывание). "Бежать быстрее Ахилла" все равно, что бежать быстрей скорости, а "быть красотой с Афродитою схожей" означает быть похожей на саму красоту.

Итак, перед нами четыре явления: метафора, символ, гиперонимия, метонимия. Рассмотрим теперь четыре вида убеждающей речи, каждый из которых опирается на свою когнитивную стратегию и которые вместе образуют гомеостаз.

Виртуальная парадигма убеждающих речей

Рассмотрим сначала виртуальные типы убеждающих речей, а затем соотнесем их с реальными видами и их функционированием.

Всякая убеждающая речь нуждается в когнитивной базе, так как убеждение — это навязывание некой интерпретации действительности, связанное с прояснением картины мира. Если слушающий уже достиг в чем-то полной и бесповоротной ясности, убеждающее воздействие невозможно. Убеждение, таким образом, всегда есть прояснение. В качестве когнитивной базы убеждения выступает некий вспомогательный конструкт, с помощью которого и осуществляется интерпретация. Если речь описывает референт R, то с целью интерпретации она прибегает к описанию референта R’. Соотношение этих референтов соответствует выделенным выше когнитивным стратегиям.

Самый простой случай, когда R’ — гетерогенное по отношению к R образование. Природа этого случая хорошо видна в механизме воздействия психотерапевтических рефреймингов и формирования научных гипотез. "Жизнь — шахматы, — говорит врач, успокаивающий больного. — Ваш невроз — вечный шах, заставляющий вас двигаться по замкнутому кругу. Но мы сделаем неожиданный ход конем — закроемся от этого шаха". С целью прояснения сложной жизненной ситуации, реально сложившейся у больного, врач примысливает к ней ситуацию шахматной игры. Тот же самый прием используется в рассуждении: "Слово подобно игроку на футбольном поле. Его значение определяется тем положением, которое он на этом поле занимает по отношению к другим игрокам". Ситуация игры в футбол добавлена, чтобы пояснить системность лексических отношений. Назовем речь, в которой проясняющая референт интерпретация осуществляется за счет привлечения другого референта, гетерогенного по отношению к первому, метафорической убеждающей речью. Нетрудно увидеть, что метафорическая речь является аналогом метафоры на уровне стратегии. Метафорическая речь, конечно же, активно пользуется метафорой, особенно ее развернутой формой — параболой (притчей). Но это не исключает ни привлечения других тропов, ни имплицитной метафоризации. В метафорической речи присутствуют сравнение, аналогия, уподобление в широком смысле слова — то, что древние называли омойосис, включая в это понятие и параболу.

Метонимической убеждающей речью будем называть такую речь, в которой в качестве проясняющего референта R’ выступает репрезентативная выборка из референта R. Природа этой речи явственно обнаруживает себя как в пояснениях политиков и публицистов, так и в тех объяснениях, которые взрослые обычно адресуют детям. Так, Уинстон Черчилль дает следующее определение военнопленного: "Военнопленный — это человек, который пытался вас убить, не смог — и теперь просит не убивать его". Подобно этому взрослый поясняет ребенку, что доктор — тот, к кому идут, когда у человека что-то болит. Как метафорическая речь не сводится к употреблению метафор, так и метонимическая — к употреблению исключительно метонимий. Как метафорической речи свойственны параболы, так метонимической — парадигмы, то есть частные примеры, иллюстрации. Древние, правда, включали в омойосис и парадигму, так как не вполне ясно разграничивали сходство и смежность. Но примеры, иллюстрации, "случаи из жизни", просто широкая гипонимизация, конкретизация описаний — все это приметы метонимической речи.

Под гиперонимической убеждающей речью будем понимать речь, в которой в качестве проясняющего референта R’ выступает некая универсалия, обобщающая референт R. Природа этого случая со всей очевидностью раскрывается в логической доказательной речи, когда в целях убеждения предметы соотносятся с их абстрактными классами, относительно которых положение очевидно. Например, "поскольку треугольник АВС равносторонний, его высоты совпадают с медианами". Роль параболы и парадигмы в таких речах играют научная дефиниция per genus proximum et differentiam specificam и силлогизм.

Символической убеждающей речью назовем речь, в которой проясняющий референт R’ является особой частью референта R, подобной всему R. Природа символической речи раскрывается в священных текстах, где священная история является частью и в то же время символом реальной истории. Нечто подобное можно наблюдать в правовых текстах, где выделенный казус служит базой для толкования всех ему аналогичных. Роль парабол, парадигм и дефиниций в других видах речей здесь играют развернутые антономасии, перерастающие в символы, такие, как Гефсиманский сад, Пилат.

Как видим, убеждающие речи жестко не связаны с соответствующими тропами, но являются их аналогами и активно их используют. Что касается доводов, репрезентативных для того или иного вида убеждающих речей, то жесткой связи нет и здесь. Однако есть, очевидно, базовые для каждой стратегии доводы. Для метафорической речи необходим пафос, так как выбор гетерогенного объекта, в конце концов, сводится к вопросу доверия. Говорящий обещает, что выбор данного конструкта окажется плодотворным, например, для научной гипотезы. Логическое доказательство здесь факультативно, оно лишь поддерживает последовательность при развертывании метафоры. Для гиперонимической речи, напротив, совершенно необходимы логические доказательства, так как именно силлогистика занимается подведением частного случая под общий, а значит, устанавливает связь между референтами R и R’. Прочие доводы здесь факультативны. Для метонимической речи существенны доводы к этосу, к узусу, ибо связь между референтами здесь зиждется на узнавании. Для символической речи необходимо обращение к очевидному: эталоны должны быть самоочевидны.

Ораторика и гомилетика. Когнитивные стратегии и коммуникативные функции

Оппозиция "ораторика — гомилетика" восходит к противопоставлению судебного и совещательного красноречия красноречию торжественному. На первый взгляд, трихотомия убеждающих речей, намеченная в "Риторике" Аристотеля, выглядит нелогично6. В самом деле, судебные речи направлены на вынесение вердикта относительно событий уже свершившихся, а совещательные — на выбор поведения в будущем. Оба типа речей далеко выходят за ситуацию суда и совещания (скажем, обоснование научной гипотезы как пример судебного красноречия и предвыборная агитация как пример совещательного) и, казалось бы, исчерпывают все случаи убеждения. Но оба типа могут быть объединены на основании одинакового отношения к прагматической информации: речевое воздействие ограничивает для слушателя выбор поведения, слушатель должен совершить тот или иной поступок, принять ту или иную точку зрения, проголосовать за того или иного кандидата. В отличие от судебного и совещательного красноречия торжественная речь не сужает для адресата поле выбора, не требует реакции, локализованной во времени и привязанной к теме речи. Присяжный, выслушавший речи прокурора и защитника, составляет свое мнение относительно разбираемого дела и выражает его в формуле "виновен" или "не виновен". Точно так же избиратель, ознакомившийся с программными выступлениями кандидатов, делает определенный выбор, реализуя его у избирательной урны. Но тот, кто прослушал торжественное слово, произнесенное на могиле героя, не стоит перед необходимостью принятия дискретного решения, хотя слова торжественной речи, возможно, и запали ему в душу и в будущем могут предопределить его поведение.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: оформление курсовой работы, налоги в россии.





1  2  3  4  5 | Следующая страница реферата