Социальная квазиреальность или виртуальная реальность?

Сивиринов Б.С.

Феноменологическая социология в трактовках социальной реальности, наверное, ближе всего находится к тому, что в современной литературе называют виртуальной реальностью. Широкое использование этого термина инициировано компьютерной инженерией, которая процессы и явления в компьютерных сетях обозначает как виртуальное пространство, в противовес реальному пространству. Известно, что компьютер позволяет создавать миры, как бы “похожие” на реальный, а в перспективе почти похожие. Термин virtus имеет богатое семантическое поле, но в этом значении можно исходить из перевода как “возможный”, “потенциальный” [1, c. 73].

Очевидно феноменологическая социальная реальность имеет почти все атрибуты виртуальности, прежде всего - её рефлексивную основу. Но это может быть и воображаемая, моделируемая реальность. Компьютерную виртуальную социальную реальность мы можем видеть на дисплее. В компьютерном варианте возможна социальная реальность “цивилизации”, “городов”, жизненных ситуаций и т.д. Но при всем текущем совершенствовании компьютерного моделирования “социальных реальностей” мы осознаем их упрощенность, а порой и условность. Другими словами, мы можем без затруднений отфиксировать их несоответствие с окружающим миром. Но свойством виртуальности обладает и вся наша повседневная жизнь. “Виртуальная реальность, являясь внутренним состоянием субъекта, может быть вызвана внешними причинами и внешними обстоятельствами (природными явлениями, компьютерными технологиями, искусством и др.) или внутренними причинами (например, внутренними ощущениями, соматическим состоянием. Вместе с тем, виртуальные состояния могут быть вызваны как независимыми источниками, так и собственными рефлексивными источниками посредством “самовозбуждения”. Таким образом, виртуальная реальность субъекта способна к саморазвитию и на собственной базе, на основе саморефлексии (религия, теоретические исследования, математика, состояние психики субъекта)” [2, c.44]. Многие понятия и категории, которыми мы обозначаем процессы и явления социальной реальности, содержат признаки виртуальности. Так на “дисплее” нашего сознания социальная структура общества отображается каждый раз с разной степенью упрощения и в индивидуальной форме. Государство, к примеру, отображено в многообразии определений, образов, ассоциаций в сознании и эмоциях как “простых” людей, так и социологов. Любая сфера жизнедеятельности является объективным источником создания виртуалоподобных элементов социальной реальности. Как пишет Мануэль Кастельс: “Во всех обществах человечество существовало в символической среде и действовало через неё. Поэтому исторически специфичным в новой коммуникационной системе, организованной вокруг электронной интеграции всех видов коммуникации, от типографского до мультисенсорного, является не формирование виртуальной реальности, а строительство реальной виртуальности <…> реальность, так, как она переживается, всегда была виртуальной - она переживалась через символы, которые всегда наделяют практику некоторым значением, отклоняющимся от их строго семантического определения” [3, c. 351]. Можно говорить о виртуальной реальности искусства, науки, экономики, административно-управленческих систем и т.п. Человек жил, живет и будет погружен в феномен виртуальности.

Следует отметить некоторую некорректность использования термина “виртуальная реальность” применительно к социальной реальности. Это особенно видно с позиций феноменологической социологии. Поэтому я предлагаю пользоваться термином “социальная квазиреальность”, хотя существует термин “симулякрум” [4, c. 11]. Но проблема для нас не столько в том, чтобы доказать наличие “виртуальных” реальностей и представить весьма сложный и малоисследованный механизм их формирования, а обратить внимание на проблему соответствия, адекватности этих квазиреальностей действительной реальности и возможности научной и практической реакции на этот феномен.

Символическая функция человеческого сознания вытекает из компенсирующе-адаптационного мышления. Сознание человека воспринимает ограниченное конечное число социальных явлений, в то время как окружающий мир богаче в своей реальности. Но и сознание творит больше смыслов и значений, чем воспринимает реально. Поэтому возникают системы символов, с помощью которых человек объясняет противоречивые фрагментарные сведения о реальном мире. Сложные системы символов формируют квазиреальность с её локальными субреальностями.

Социальная роль символов - создавать замещение реальных предметов и явлений там, где они недоступны или малодоступны человеческому восприятию. Например, значительная часть нашего населения не воспринимает адекватно ни государственные органы, ни партии, ни депутатов, ни их сложные идейно-программные позиции. Но у каждой группы населения есть своя символическая квазиреальность со своим языком понятий и представлений. Используя “опорные” ключевые символы, доступные обыденному сознанию, кандидаты в депутаты могут более или менее удачно говорить на языке символов и знаковых понятий, доступных большинству населения.

Компенсаторная функция символических универсумов защищает человека от “предельного ужаса” перед непонятным, огромным и враждебным в жизни общества. “Символический универсум, - пишут П.Бергер и Т.Лукман, - классифицирует разные феномены в определенных категориях иерархии бытия, определяя сферу социального в этой иерархии” [5, c. 167]. Именно благодаря символическому универсуму как всеохватывающему социальному феномену, люди могут воспринимать целые области и сферы социальной реальности, компенсируя факт ограниченности сознания и органов чувств. Вот что пишут об этом П.Бергер и Т.Лукман:

“Символический универсум упорядочивает также историю. Он связывает коллективные события в единое целое, включающее прошлое, настоящее и будущее. По отношению к прошлому создается “память”, объединяющая всех тех, кто социализирован в данной общности. По отношению к будущему создается общая система отсчета для того, чтобы индивид мог планировать свои действия. Так, что символический универсум соединяет людей с их предками и потомками в смысловом единстве, которое служит для того, чтобы преодолеть конечность индивидуального опыта и сделать осмысленной человеческую смерть. И тогда все члены общества могут считать себя сопричастными смысловому универсуму, который существовал до их рождения и будет существовать после их смерти. Эмпирическая общность переводится в космический план и становится абсолютно независимой от превратностей индивидуальной судьбы” [5, c. 168-169].

Таким образом, “смысловой универсум” социальной квазиреальности является важным компонентом “социальной перспективы”, которая выступает как результирующая форма двух видов объективации. Первый вид объективации проявляет себя в социально-практической сфере деятельности людей; второй - представлен квази-объективными образами реальности, которые “независимы” от превратностей индивидуальной судьбы и судьбы социальных групп и общностей. Люди реагируют на эти “квазиобъективные” образы как на действительно реальные и поступают в соответствии с этими образами [6, c. 52]. Н.Смирнова верно подметила механизм формирования квази-объективных образов через процедуру “отнесения к типу”, отождествляемую с объективной интерпретацией. “Подобная интерпретация, - пишет Н. Смирнова, - конструирует мир готового опыта или “объективного смысла”. Это готовые пред-суждения, пред-понимания. Они образуют устойчивый смысловой контекст, задающий готовые схемы интерпретации будущего опыта. Объективный смысловой контекст - ключевой термин для понимания природы социальности на уровне повседневной жизни. Сама же сфера повседневности выступает конечной областью значений обыденного языка и культурной символики” [7, c.133]. Но если Н. Смирнова описывает ситуацию шока, когда человек после “пребывания” в сферах культуры, искусства и науки возвращается в повседневность, то, на мой взгляд, подобные ситуации встречаются в более широком поле социальных реальностей. Точно так же это может быть переход из “деловой сферы” в сферу семейных отношений и, наоборот, из сферы политической дискуссии (партийного митинга, собрания) в сферу другого, но также типизированного социального контекста. Причем “ситуация шока” не обязательна при подобных переходах. Парадокс в том, что многие люди обладают развитой способностью быстро адаптироваться, “переключаться”, иногда просто отстраняться от только что пережитых чувств, эмоций и настроений, вписываясь в контекст новой реальности, предлагающей конъюнктурные формы поведения. Именно “виртуалоидность” социальных реальностей-ситуаций позволяет переходить от контекста к контексту. И чем проще и примитивнее образы-ситуации, тем легче это осуществить. Чаще всего это можно наблюдать в социальном поведении детей, когда ребенок искренне готов быть честным и слушаться родителей во время назидательной беседы, но тот час забывает об этом, попадая в контекст социальной реальности общения с ровесниками. И у взрослых встречается подобное поведение, что лишь свидетельствует о значительной доле инфантилизма и отсюда безответственности в поведении при более сложных ситуациях.

“То, что мы по обыкновению называем реальностью, или “внешним” миром - отмечал Ортега и Гассет, - не есть еще первичная и свободная от какой бы то ни было человеческой интерпретации реальность, а есть то, во что мы верим, верим твердо и непоколебимо, как в реальное бытие. Все то, что в этом реальном мире мы находим сомнительным или недостаточно полным, вынуждает нас воссоздавать идеи о нем. Эти идеи формируют “внутренние миры” , в которых мы живем, сознавая, что они - наше изобретение, подобно тому, как во время путешествия мы связываем нашу жизнь с картой местности, по которой путешествуем” [8, c. 432]. Далее Ортега и Гассет говорит, что таких миров много, т.е. именно они составляют “реальность”, “ мир религии”, <…>, “жизненного опыта” <…> “Однако, если мир науки кажется нам почти реальным в сравнении с миром поэтическим, то не следует забывать, что он тоже является феноменологическим и что в сравнении с реальностью он - не что иное, как фантасмагория. Благодаря этому двойному предупреждению легко заметить, что различные “внутренние миры” мы располагаем внутри реального, или внешнего мира, где они образуют некое гигантское сочленение” [8, c. 432, 433]. В повседневной жизни человек имеет дело не только с доступным ему миром. Он должен осознавать, что существуют природные и социальные трансцендентности, включенные (но не проявляющие себя напрямую) в универсум символического и действительного пространства “социальной перспективы”. Символические квазиреальности науки, искусства, политики отдельными своими сторонами соотносятся с их трансцендентными реальностями. Поэтому можно говорить о некоторой релевантности символических форм действительному социальному миру.

Идея Шюца и других социологов о множественности социальных (социологических) квазиреальностей, позволяет реалистично объяснять ил, говоря словами Н. Лумана, “депарадоксировать” парадоксы несоответствия или частичного соответствия социальных квазиреальностей действительной реальности целостного мира “социальной перспективы”, в котором все субреальности находятся хоть и в динамически неравновесном, но конструктивном взаимодействии. Всякий переход от одной сферы социальной жизнедеятельности к другой сопровождается переходом из одних социальных квазиреальностей в другие. Поэтому каждый человек должен отдавать себе отчет в том, что символические формы сознания являются мостиками, которые не только затрудняют, но и нередко облегчают гармонизацию и согласование символических реальностей с действительной социальной реальностью, а также являются транзитивным полем, облегчающим перемещения нашего сознания из одной квазиреальности в другую. Так, переходя из социальной реальности работы (учреждения) в художественную реальность театра, кино, книги, человек, владея необходимыми символами (языком искусства, например), без особых затруднений совмещает эти реальности в своем сознании. Если же символический язык одной из реальностей плохо освоен, то при переходе человек переживает шок. Нередко операция совмещения различных реальностей весьма затруднительна. Тогда человек находится в состоянии длительного стресса. Например, в политике всякий деятель одновременно (в реальном времени) должен совмещать в себе целый набор (к сожалению, не систему и не комплекс) социальных квазиреальностей и подобно актеру уметь “проживать” роль, образ, имидж и выходить из них. Однако, попав в механизм политической “логистики”, политик невольно включается в процесс рефлексии квази - и виртуальных реальностей, попадает под их власть. Выйти из них он просто не в состоянии. Результат - цепная реакция неадекватных действия, вплоть до потери политического статуса.

Как видим, в рамках виртуальной реальности всегда есть опасность неадекватного поведения. Однако, это не означает, что виртуальная реальность опасна сама по себе, как это понимают некоторые авторы. “Симуляция реальности социальных Институтов Модерна, - пишет Д.В. Иванов, - симптом и фактор развеществления общества как его виртуализации. О виртуализации общества можно говорить постольку, поскольку сущность человека отчуждается не в социальную, а в виртуальную реальность. <…> В любого рода виртуальной реальности человек имеет дело не с вещью, а с симуляцией (изображаемым). Человек, застающий себя в социальной реальности, воспринимает ее всерьез, как естественную данность, в которой приходится жить. Человек, погруженный в виртуальную реальность, увлеченно “живет” в ней, сознавая ее условность, управляемость ее параметров и возможность выхода из нее” [9, c. 35]. Можно согласиться, что рождаются новые формы виртуализации, но не сама виртуализация. Ведь в экономической, политической и даже научной жизни мы жили и живем в виртуальном мире. Дело не только в том, чтобы признать виртуальность (она неизбежна), а увидеть в ней степень соответствия и несоответствия (гомологичности) действительной реальности.

В феномене социальной квазиреальности трудно вычленить чисто психологический аспект, особенно его границы, так психо-субъективная реальность одновременно психологична и социальна. Психическое не может существовать без социального, если речь идет о “реальности”. Об этом пишет один из известных специалистов по виртуальной психологии Н. Носов, ссылаясь на американского психолога Чарльза Тарда: виртуальная реальность формируется определенно через сложный нейрофизиологический механизм восприятия окружающего мира и имеет в своем основании также “культурные презумпции” [10, c. 37]. Можно согласиться, что психическая виртуальная реальность предстает “как образ мира, заново порождаемый в каждый момент времени. Психологическая виртуальная реальность - это не постоянная, а переменная составляющая образа ситуации (воспринимаемого объекта)” [10, c. 36]. Психологическую специфику можно увидеть в ситуациях психомоторной реакции человека на раздражитель (пример летчика и лампочки на приборной панели). И все же образ “данного момента времени”, как “переменная составляющая” не свободен от социальных (“культурных”) презумпций. Но, оставляя право за психологами исследовать виртуальную реальность как психологический феномен, автор не стремится доказать очевидное: психическое - социально, а социальное - психологично. Здесь важно, чтобы феномен виртуальной реальности исследовался в большей степени интердисциплинарно и, следовательно, с большей полнотой. На мой взгляд “психо-субъективная реальность” как раз отражает эту связь психического и социального. Так как субъективность всегда личностна, всегда социальна, заметим, что психо-субъективная реальность всегда была виртуальна по своему проявлению. Так, содержание имеет пространственно-временную форму выражения для субъекта (картины мира, образы, сон, галлюцинации и т.п.). Психо-субъективные реальности конструируются субъектом, который является психо-социальной предпосылкой для их содержания и объективируются относительно субъекта в рамках этих реальностей и затем снова, в процессе отражения, субъективируются в виде психо-эмоциональных реакций и “виртуальных” действий.

Поскольку роль психической составляющей в формировании различных видов социальной квазиреальности очень велика, всегда возникает проблема определения соотношения (доминации) психического и социального в той ил иной социальной квазиреальности. Знание этого важно в случае сильного расхождения образов квазиреальности с действительностью. Как правило, высокую степень неадекватности образов социальной реальности обуславливает именно психологический компонент, - например, религиозный или политический экстремизм (фанатизм).

В этой связи возникает практическая задача регулирования степени адекватности социального действия объективной реальности. Очевидно, устранить полностью этот когнитивный диссонанс невозможно в силу специфических свойств человеческого сознания и психики. В то же время жизнь и социальная практика доказывают, что в условиях когнитивного диссонанса социальной квазиреальности существует допустимый диапазон, или нормы отклонения, не влияющие на адекватность социального поведения. Эти “нормы” формировались на протяжении истории человечества. Люди, не зная сущностных характеристик природы социально-экономических процессов, “эмпирически” действовали адекватно. В “социальных квазиреальностях” постоянно вырабатывается механизм виртуальной рефлексии и селекции конструктивно работающих обратных связей из совокупности сильно искаженных информацией и эмоциями объектов квазиреальностей, даже с положительным конечным результатом. Однако последнее встречается редко.

Во многих случаях процесс социального управления или просто социального воздействия опосредуется созданными образами квазиреальности. Это означает, что люди, как субъекты социального управления, всегда взаимодействуют не просто с реальными процессами и предметами, но и с их (более или менее адекватными) информационными образами, символами, кодами.

Что касается проблемы достижения соответствия квазиреальности действительности, она с разной степенью остроты представлена в различные периоды общественного развития, например, в современной России. Всякий переходной период в жизни общества характеризуется ломкой старых связей в социальных системах и подсистемах. “Общественное сознание, - пишет Ж.Т. Тощенко, - испытывает огромные перегрузки. Смена политических и экономических ориентиров с неизбежностью дезорганизует систему ценностей, порождает различное восприятие происходящих изменений. Причем этот процесс не ослабевает, а напротив, набирает обороты, усиливается, проявляется в самых различных формах, чаще всего в форме ложного сознания, когда объективные картины мира отражаются искаженно, предвзято, тенденциозно” [11, c. 12]. Кризисное состояние сознания и психологии, не способных угнаться за изменениями, инициирует неадекватное восприятие социальной действительности и формирует из фрагментарных элементов комплекс “социальных квазиреальностей”. Более того, в условиях развивающихся качественно и количественно средств коммуникации и связи, хранения информации и особенно их массовой доступности возникает опасность так называемых “когнитивных ловушек” не только для отдельных индивидов и групп, но и на макросоциальном уровне.

“Социальные квазиреальности” (идеология, мифы, психо-субъективные реальности) - постоянный элемент социальных систем. Если иметь в виду практический срез связанных с этим проблем, то речь идет по сути дела о “симбиозе” объективной социальной реальности и виртуальной ее части. Разработка методов и технологий конструктивного и эффективного “симбиоза” этих реальностей и является задачей социологии и всего комплекса социальных наук. В то же время представлять восприятие социальной реальности, как только квазиреальность, также неверно, как и претендовать на абсолютно объективное восприятие.

Теория социальной перспективы представляет такой подход к познанию общественных процессов, который способствует более адекватному познанию подлинно существующих процессов в обществе, что особенно важно для социальной практики. Феноменологическая составляющая в социальной перспективе представляет разновидность социальной квазиреальности, включающей комплекс других форм квазиреальностей: мифологической, идеологической, виртуальной. Поскольку эти квазиреальности функционально вписаны в человеческую практику, их роль в “социальной перспективе” и в жизни современного общества весьма велика. В пространстве этих квазиреальностей человеческое сознание более всего подвержено манипуляционным технологиям. С другой стороны, гибкость или определенная аморфность квазиреальностей представляет человеку различные возможности социальной адаптации и, следовательно, выживания в “Этом” мире.

Список литературы

1. Носов Н.А. Фома Аквинский и категория виртуальной реальности // Виртуальная реальность: философские и психологические проблемы. М. 1997.

2. Корсунцев И.Г. Философия виртуальной реальности // Виртуальная реальность: философские и психологические проблемы. М. 1997.

3. Кастельс. Информационная эпоха: экономика, общество, культура. М. 2000.

4. “Симулякрум - это некоторое теоретическое построение, отражающее образ социальной реальности. Мы живем не общаясь непосредственно с социальной реальностью и не анализируя непрерывно непосредственную реальность. Сначала мы строим для себя воображаемое представление о реальном объекте, воображаемый образ реальности и с ним работаем. Полностью симулякрум никогда не совпадает с реальностью.” // Социол. исслед. 2000, № 8.

5. Бергер П., Лукман Т. Конструирование социальной реальности. М. 1995.

6. “Государство как субъект существует в своей собственной виртуальной действительности. Это даже не нужно доказывать, достаточно проанализировать законы и решения, принимаемые органами власти. Они составляют каркас государственной ВР (виртуальной реальности - Б.С.), которую государство вольно менять, как захочет. Однако, для хозяйствующих субъектов законы государства отнюдь не являются ВР, они ох как “объективны”, их нужно выполнять, иначе субъекты ждет наказание” / Корсунцев И.Г. Философия виртуальной реальности. // Виртуальная реальность: философские и психологические проблемы. М. 1997.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: оформление доклада титульный лист, решебник по математике 6.





1  2 | Следующая страница реферата