Социальные проблемы занятости в России.

Бестужев-Лада И.В.

БЕСТУЖЕВ-ЛАДА Игорь Васильевич - доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института социологии РАН, академик Российской Академии образования.

Сегодня экономисты в мире страстно спорят о том, сколько процентов в годовом балансе рабочего времени общества уйдет на традиционные сферы занятости в компьютеризованном общественном производстве. Оптимисты считают, что потребуется не меньше сорока процентов. Пессимисты дают не больше двадцати. Но и те, и другие понятия не имеют, что делать с остальными 60-80%, т.е. какими рабочими местами обеспечить в такой ситуации трех или даже четырех из каждых пяти работоспособных членов общества.

Трудно поверить, что всего сто лет назад в среднем в мире, чтобы прокормить одного служащего, все равно какого - учителя, врача, писаря, нужен был труд девяноста крестьян, самих-то едва-едва, впроголодь, сводивших концы с концами. И еще десяток рабочих-ремесленников, кормившихся теми же крестьянами, снабжал всю эту публику промтоварами. При этом подавляющее большинство рабочих и значительная часть служащих не могли выжить без такого же, как у крестьян, приусадебного участка, со все теми же картошкой, овощами, коровами, курами и прочей флорой-фауной.

Иными словами, соотношение занятых в сельском хозяйстве, промышленности и "прочем" (госаппарат, образование, медицина и т.д.) выражалось как 90 : 9 : 1 - хоть по головам считай, хоть по часам в годовом балансе рабочего времени. Даже в США - далеко не самой отсталой стране того времени большинство составляли фермерские семьи. В России, точнее уже в СССР, не сто, а всего семьдесят с небольшим лет назад, накануне тотального погрома сельского хозяйства в 1929 г., крестьян было больше 80%, тогда как рабочих - немногим более 10%, а служащих - чуть больше 5%.

Механизация общественного производства, включая сельское хозяйство, привела к тому, что рабочие и крестьяне по своему удельному весу поменялись местами. В СССР к 80-м годам процент рабочих перевалил за шестьдесят. И мы еще сокрушались о том, что он никак не дойдет до ста: слишком медленно таял "пережиток прошлого" - крестьянство и слишком быстро плодились служащие, как их ни проклинали в партийной печати. А между тем, на Западе, загнивавшем, по нашим тогдашним понятиям, механизация дополнялась автоматизацией на основе ЭВМ. В результате стал стремительно сокращаться пролетариат. И пока мы гордились шестьюдесятью процентами "гегемонов", в США набрался почти такой же процент "белых воротничков", ничего общего с "синими воротничками" - пролетариатом не имевших. А крестьянство-фермерство вообще "съежилось" до считанных процентов - на целый порядок меньше, чем у нас. При этом и рабочие, и фермеры убывали (и продолжают убывать) год за годом. Во второй половине XXв. дело явно шло к полному перевороту в соотношении субъектов производственной структуры общества - было 90 : 9 : 1, стало стремиться к 1 : 9 : 90. Каким тут пролетариям, в каких странах и с кем соединяться, становилось все менее понятным.

Не успела механизация стать повсюду комплексной, не успел перекатиться через нее вал автоматизации, как перед глазами возникло самое настоящее цунами - компьютеризация рутинных работ, которая грозит сделать бессмысленными все только что приведенные цифры.

К России сказанное имеет пока лишь самое косвенное отношение потому что, как мы любим повторять, эту страну умом не объять и аршином общим не измерить. В печати можно ' вычитать сведения, согласно которым половину населения нашей страны составляют бедняки с официальным доходом в несколько сот рублей, часто меньше десятка долларов в месяц на душу населения, а еще треть - просто нищие. Тем не менее, никто из этих восьмидесяти с гаком процентов не умирает с голоду, хотя большинство питается скудно и скверно. Нашему правительству блестяще удался опыт, с которым опозорился известный анекдотический цыган. Тот целую неделю не кормил свою лошадь, и она совсем было привыкла к новой диете, но почему-то сдохла. У нас десятки миллионов людей месяцами и даже годами не получали ни зарплаты, ни пенсий. Любой другой народ уже через неделю такого раздолья давно бы исчез с лица Земли. А мы - ругаемся, конечно, но живем.

Разгадка этой загадки, конечно же, проста. С одной стороны, натуральное хозяйство -спасительные "шесть соток" у десятков миллионов семей. С другой, "теневая экономика", которая у нас соперничает с официальной "световой". На самом деле никакой границы между ними нет. "Теневое" - это не только бандит с ножом в зубах, но и вполне благопристойный профессор, лаборантка которого взимает с тебя 5000 "баксов", чтобы твое чадо получило липовый диплом. Потому что, где у нас кончается чиновник и начинается уголовник, это никакой науке -ни экономической, ни юридической - неизвестно.

С учетом всего этого будем обращать внимание не столько на цифры, сколько на факты. Хотя совсем без цифр факты становятся голословными. Кто постарше, помнит, наверное, что в 1988 г. население СССР накануне падения Берлинской стены, послужившего "первым камешком" распада "мировой системы социализма" и самого Советского Союза, составляло 284,5 млн. чел. и возрастало каждый год на несколько миллионов (преимущественно за счет коренного населения республик Средней Азии). Из них примерно половина входила в категорию "трудоспособных", из которых исключались еще "нетрудоспособные" дошкольники и учащаяся молодежь, до студентов включительно, а также уже "нетрудоспособные" пенсионеры - женщины, начиная с 55 и мужчины с 60 лет. Правда, несколько процентов лиц пенсионного возраста продолжало работать, потому, что перед каждым был суровый выбор: либо зарплата, либо почти такая же пенсия. Так что это общую картину почти не меняло.

Соотношение работающих и иждивенцев в СССР -1:1- можно было вполне заносить в Книгу рекордов Гиннесса, так как в низкоразвитых странах Азии, Африки и Латинской Америки на каждого работающего приходилось по нескольку иждивенцев. И даже в высокоразвитых странах Запада это соотношение было по меньшей мере 1 : 2. Наш "рекорд" объяснялся тем, что мы под совершенно справедливым лозунгом равноправия мужчины и женщины ухитрились выгнать на работу наравне с мужчинами свыше 90% женщин детородного возраста. В то время как в низкоразвитых странах подавляющее большинство женщин сидело дома с детьми. И даже в самых высокоразвитых процент работающих женщин редко превышал 60. По меньшей мере треть из них тоже сидела дома с детьми, пока те не пойдут в школу. Мы не понимали, какую могилу такой самоубийственной дуростью роем своему народу и самим себе. Мало кто понимает это и сегодня, хотя "могила" в виде начавшегося массового вырождения и вымирания населения разверзается буквально на глазах.

Так вот, более 140 млн. "работоспособных" распределялись примерно следующим образом. Более 80 млн. (60%) - "рабочие", в том числе десяток с лишним миллионов - "рабочие совхозов", которые отличались от приблизительно такого же числа "колхозников" только грошовой зарплатой, на которую все равно невозможно было прожить без приусадебного участка. Еще более 40 млн. (30%) числились как "служащие". Они делились на "специалистов" (с дипломами средних и высших специальных учебных заведений) и "неспециалистов". Удельный вес первых постепенно нарастал, так как "недипломированные" родители массами уходили на пенсию, а их сменяли "дипломированные" отпрыски. К концу 80-х гг. последние сделались подавляющим большинством, но это отдельная песня, к которой мы вернемся чуть позднее.

Из приведенного расклада выпал целый десяток миллионов неизвестно куда девавшихся "трудоспособных". Вообще-то посвященным было известно куда, но говорить и тем более писать об этом строго запрещалось. Потому что официально в СССР никакой безработицы не было. Просто оставалось еще несколько миллионов домохозяек, мужья или другие родственники которых могли позволить себе роскошь содержать такую разновидность домработниц (это были преимущественно матери многодетных семей в южных республиках). Кроме того, несколько миллионов молодых и не особенно молодых людей уже перестали учиться, но еще не пошли работать. Это можно было позволить себе только во всей той же южной полосе страны, где торговля фруктами и цветами по монопольно высоким ценам приносила намного больше дохода, чем средняя зарплата на работе.

Но все это была лишь одна сторона дела, нечто вроде видимой надводной части айсберга, под которой скрывалась гораздо более существенная громада. Сущность происшедшего бедствия заключалась в том, что в стране реализованной утопии казарменного социализма наряду со всеми прочими рынками был разгромлен рынок труда. Во избежание недоразумений необходимо уточнить, что сам по себе рынок - мерзейшее заведение. Это каждый знает по собственному опыту. Но здесь - как с демократией. Помните слова Черчилля: демократия - это само плохое из того, что создано человечеством, но все остальное много хуже. Да, рынок - это Южная Корея, Колумбия, то есть далеко не рай. Но там, где рынка нет, возникла казарма. Рынок жесток: ты продаешь свои рабочие руки, а их не покупают - слишком убог навар. И ты становишься безработным, причем чувствуешь себя прокаженным, даже если живешь и ешь вполне прилично.

Казарма - дело другое. Если ты туда пристроился и не поругался с начальством, можешь спать спокойно до пенсии. Зарплата будет выдаваться исправно, даже если предприятие -банкрот. И уволить невозможно, даже если ты не только бездельник, но и последняя сволочь. Из такой поистине сказочной ситуации проистекают разом три следствия, одно кошмарнее другого.

Во-первых, каждый начальник - нужно или не нужно - стремится набрать как можно больше подчиненных. Ведь платить-то всем не из своего кармана, но чем больше подчиненных - тем шире лампасы на штанах и просторней кабинет. Что так поражало каждого иностранца по приезде в СССР - это десяток человек там, где "у них" нечего делать одному. Но и этот десяток тоже ничего не делает, а лишь непрерывно хамит, даже беря взятки. Не менее потрясающее впечатление - полтысячи человек в любом учреждении, будь то министерство, театр или НИИ, которое по количеству продукции (качество лучше не сравнивать) полностью равнозначно аналогичному заведению "у них" с пятнадцатью тружениками. Да и среди этой полутысячи полноценно работали тоже только пятнадцать - остальные бегали по магазинам, фланировали по улицам (миллионами в одной только Москве!), сидели в кино на дневных сеансах или беспрестанно гоняли чаи в курилке, сетуя на множество тунеядцев.

Во-вторых, раз зарплата все равно идет одна и та же при любой работе, кому-то совесть запрещает "гнать халтуру", а кому-то - нет. В результате получилось по лозунгу: "советское -значит отличное", то есть отличное от мировых стандартов. На деле это означало, что из четырех промышленных изделий - от авторучки и ботинок до машины и ракеты - одно шло в брак сразу, два другие - попозже. И только одно из четырех, сделанное на экспорт, по заказу или по блату, было более или менее конкурентоспособно с самой презренной иностранной продукцией. Кстати, именно это обстоятельство явилось одним из решающих в пресловутом "споре" капитализма с социализмом.

Наконец, в-третьих, как известно, рыба ищет, где глубже, а человек - где лучше. Советский человек в условиях "сказки, сделанной былью", где-то к 60-м годам понял, что лучше быть инженером, чем рабочим, потому что первый получает вдвое больше второго только за смешную картонку с надписью "Диплом", еще лучше стать писателем, на худой конец - ученым. Там разница уже не вдвое, а побольше и работа повеселее. И вот, как из-под земли, явились 6 млн. "инженеров" (понятно, 90% в кавычках) - впятеро больше, чем в США и втрое больше готовилось каждый год; миллион с большим гаком "врачей" - вдвое больше на тысячу населения, чем в США, но каждый третий в конце 80-х гг. не смог пройти элементарную аттестацию, т.е. был врачом не больше, чем его пациент; полтора миллиона "ученых" и 3,5 млн. "обслуги" - четверть всех ученых мира, но лишь 1,5% из них были известны мировой науке хотя бы одной ссылкой на их труды.

Как только дипломами (не будем уточнять, как и какими) обзавелись 35 млн. человек из 130 млн. рабочих, служащих и колхозников, соотношение их зарплат перевернулось. Было вдвое больше - стало втрое-вчетверо меньше. И тогда 7 млн. "дипломированных" - каждый пятый! - позорно сбежали на рабочие места "недипломированных", просто чтобы кормить свои семьи. Система народного образования, целиком ориентированная на подготовку одних лишь "дипломированных", зашла в тупик (это констатировали в 1974 г.), в коем пребывает по сей день.

То, что этот путь вел в никуда, лучше всего проиллюстрировать на примере Москвы. Население 10-миллионной Москвы 80-х гг., как и в среднем по стране, делилось ровно пополам: половина - работающие, половина - их иждивенцы. Последние, в свою очередь, делились тоже пополам: половина - младенцы, дошкольники и учащиеся, от первоклашек до неработающих аспирантов и докторантов включительно; половина - пенсионеры, включая неработающих -инвалидов допенсионного возраста. А работающие вместе с более чем полумиллионом приезжавших ежедневно на работу из Подмосковья делились на четыре почти равные по численности группы, примерно по миллиону с четвертью каждая. Одна - начальство и его обслуга, от управдома до генсека с их секретаршами, шоферами и буфетчицами. Другая - "деятели науки и культуры", от билетерши в театре до президента АН СССР. Третья - рядовые работники "сферы обслуживания", включая не только горкомхоз, но также медицину и образование. Четвертая - рабочие "сферы производства", т.е. заводов и фабрик, в большинстве - "почтовых ящиков" строго секретной оборонной продукции.

Так вот, рядовые работники сфер обслуживания и производства год за годом сотнями тысяч уходили на пенсию, а подрастающих детей своих, как и все нормальные люди, через якобы общеобразовательные школы проталкивали в вузы и далее в начальство, науку, культуру. А на их пустеющих рабочих местах возникала "черная дыра" масштабами до трехсот тысяч человек в год. Если такую тьму вакансий заполнять приезжими с семьями, то надо было каждый год строить за кольцевой дорогой по миллионному Волгограду. А ведь не одна Москва стала такой квазивыморочной. Точно в таком же положении оказались Ленинград, Киев, другие крупные города. Посему было решено каждой такой "черной дыре" определить свой ежегодный предел - "лимит". Москве он был установлен в 100 000 человек в год. Они и обеспечивали рост населения города. Москвичи, как и жители всех крупных городов мира, самих себя воспроизводить отвыкли.

При всех гигантских масштабах "лимитчиков", заштопать ими растущие прорехи в самых "горячих точках" городского хозяйства, особенно на конвейерах заводов, было невмоготу. Какая-то умная голова в Моссовете, точнее, конечно же, в ЦК КПСС, нашла выход из безвыходного положения: начать завозить на презираемые москвичами вакансии... вьетнамцев. Сначала тысячами, потом десятками тысяч. Хорошо, что на уровне десятков тысяч кто-то догадался вовремя "снять" эту голову. Иначе сегодня у стен Московского Кремля несколько десятков бомжей из числа бывших сотрудников аппарата ЦК КПСС просили бы милостыню у проходящих мимо обитателей Нью-Ханоя. Но и в последние годы Москва и область, как и Сибирь с Дальним Востоком, все равно не избежали растущего числа миллионов закордонных пришельцев. Но это уже совсем другая, только еще начинающаяся история.

Нашу же, излагаемую здесь историю хочется завершить сообщением об открытии, потрясающем тех, кому сегодня за семьдесят. Мы-то, старики, всю свою постылую жизнь думали, что безработица - это только при капитализме. А при социализме ее не может быть просто потому, что не может быть никогда. И точно: на Диком Западе газеты каждый день писали о миллионах безработных, а в странах победившего их социализма - хоть бы об одном для смеха. И вдруг, здравствуйте: оказывается, в США и Западной Европе не безработные, а люди, получающие пособие по безработице. На их же рабочих местах трудятся персонажи, которые получают зарплату, меньше упомянутого пособия. В США это большей частью "латиносы" (выходцы из стран Латинской Америки - американского аналога нашего Кавказа). В Западной Европе - африканцы, индостанцы, арабы, турки, югославы, даже русские - кто угодно, только не янки, не англичане, не французы и не немцы. И только потому, что у них высокоразвитая экономика. Там же, где экономика развита слабо, безработным (полным или частичным, открытым или скрытым) был и остается каждый третий. Совершенно независимо от того, капитализм ли это или социализм, феодализм или коммунизм, называется ли такая страна Китаем или Индией, Бразилией или Советским Союзом. А там, где экономики нет вообще никакой, безработными могут быть даже двое из каждых трех. Но это уже Албания-Косово, Чечня, Афганистан и другие ареалы социального бедствия.

В феврале 1987 г. на страницах журнала "Коммунист", где в отличие от журнала "Крокодил" ни писателям, ни читателям было не до смеха, появилось краткое сообщение о наличии в СССР десяти миллионов "избыточных рабочих мест". Что бы это значило? Чуть позже один уважаемый экономист разъяснил: во-первых, это - не что иное, как скрытые безработные, получающие фактически под видом зарплаты пособие по безработице (нередко повыше весьма приличной тогда зарплаты); во-вторых, их не десять, а по меньшей мере 32 миллиона, и если добавить к ним упоминавшиеся выше 10 млн. "не учившихся и не работавших бездетных работоспособных", то получится почти треть работоспособного населения СССР. Иными словами, в СССР процент безработных был абсолютно таким же, как и в любой другой Руанде-Бурунди.

Вот с такой производственной структурой общества мы и направились в январе 1992 г. из пункта "А" - казармы масштабов гигантского вселенского стройбата в пункт "Б" - рынок труда. За прошедшие десять лет ни до какого рынка мы, конечно не дошли. Ни до какого. В том числе и до рынка труда. С трудом добрели, то и дело спотыкаясь и падая, только до восточного базара времен Ходжи Насреддина, причем с такой тьмПЙ на нем самых разных багдадских воров, что никакому калифу ни в какой час и не снилось. А какая может быть производственная структура на бухарском базаре XV века? Это похуже вопроса о квадратуре круга.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: творчество реферат, бесплатно решебник.





1  2 | Следующая страница реферата