Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4 | Следующая страница реферата

Так, по сравнению с поведением работников хлебопекарни собрание взрослых нормальных современников в учреждении социальной науки демонстрирует достаточно специфическое поведение: здесь представляются тексты об абстрактных людях и их авторы, идет зачастую ритуально-монотонное чтение и обсуждение этих текстов, язык которых абстрактен, изобилует терминами, создающими зачастую эффект непонятности (иногда и для самих участников). Этот привычный для сотрудников набор признаков научного поведения здравым смыслом может восприниматься как необычный, и требуется специальная рационализация мотивов как всей сферы в целом, так и поведения отдельных участников (иначе говоря, для пекаря потребовался бы специальный перевод, который только частично, за счет явного упрощения, придал бы такому поведению здравосмысловую нормальность).

Итак, нужность социальной науки с точки зрения здравосмысловых критериев не очевидна и прямо не доказуема (популярный вопрос "кому она нужна, эта социология?"), в то время как идеально-культурное понимание мира предусматривает социальное познание, которое не нуждается в специальном оправдании, поскольку заинтересованность в нем человечества само собой разумеется. Эта обобщенная мифологема относится прежде всего к теоретической социологии, хотя именно она — с позиций здравого смысла — кажется меньше всего мотивированной. Один из распространенных аргументов нужности любой социальной науки — ритуально-репрезентативный — относится к латентностям, причем не здравосмысловым, а государственно-стратегическим ("никому она не нужна, но как это — европейская страна — и без социальной науки?").

Что касается прикладной (эмпирической) социологии, то ее полезность, казалось бы, прямо проистекает из факта специально финансируемого заказа на конкретное исследование. Однако и тут мы попадаем в зону латентных социальных отношений. Так, в застойные советские времена приходилось выполнять заказные наукообразные задачи, сильно отклонявшиеся от культурного идеала, и это было вызвано не ошибкой, не недостатком компетенции, а прямой жизненной необходимостью выживания. Открытый текст заказа формулировался с помощью словаря идеальной культуры — мол, социальные решения, которые принимаются в интересах населения, должны опираться на учет мнений его представителей ("выявление нужд населения"). Одновременно поступал скрытый текст, который предопределял результаты исследования, устраивающие заказчика. Такое поведение есть проявление двух типов социального знания организаторов: а) в обществе существуют некие силы, с которыми так или иначе приходится считаться и в угоду которым нужно проводить дорогостоящий опрос; б) сами решатели во мнениях населения не нуждаются: во-первых, они лучше самих жителей знают их нужды, во-вторых, их социальное чутье подсказывает им, что результаты корректного опроса могут их не устроить. Это особое интуитивное пред-знание заказчиков состоит из знания идеально-культурных норм и угадывания точки зрения населения, а точнее — его негативного отношения к официальным решениям (вопреки тому, что в идеале интересы населения и заказчиков должны совпадать). Таким образом, в сферу фальсификации втягивается очередное звено реальности — учреждение социальной науки. Такие отношения — не редкость и в новые времена.

Между тем, поскольку и в науке мы имеем дело с взрослыми нормальными современниками, то все отношения в ней надстроены над неявным здравосмысловым основанием, согласно которому оправдываются любые поступки индивидов, групп и институций, обеспечивающие в конечном счете выживание и растущее материальное и символическое благосостояние участников.

Стоит отметить, что самим заказчикам — как правило, адептам интуитивного здравосмыслового управления — социальная наука кажется совершенно понятной и доступной, то есть они искренне не верят в саму возможность социальной научности, в существование таких важных для их практики законов социума, для знания которых недостаточно их здравого смысла, а требуются профессиональные социологические средства. Их всезнание несокрушимо, а институционализированные социальные ученые оплачиваются ими (из кармана налогоплательщиков) для поддержания имиджа заботливой власти, освященного авторитетом науки (причем оплачивается также ритуал умножения этого авторитета — именами, званиями, чинами и т. п.). Для текущего успешного управления заказчикам важно четко осознавать свои интересы и угадывать интересы конкурентов, а для этого их чутья вполне достаточно. Разумеется, эти постулаты тщательно скрываются — как от социальных ученых, так и от населения. Можно сказать, что это латентное социальное знание заказчика и является подлинной интуитивной социологией, истинность которой может быть опровергнута только в перспективе неопределенного будущего. Перечислим характеристики общей ситуации учреждения социальной науки, составляющие контекст, в котором действует социокультурная компетенция ученого:

1. Социальная наука относится к сферам социальной жизни относительно некоррупционного типа (то есть коэффициент коррупционности в них ниже, чем в других). При этом коррупционная сфера понимается как область человеческой деятельности, в которой легитимное распределение благ недостаточно для конкурирующих интересов окружающих людей. В коррупционных сферах отношения испытывают куда большее социальное давление (и другого характера), чем в некоррупционных (научные учреждения, работающие на коммерческих началах, естественно, могут становиться объектом коррупции).

2. Социальная наука материально несамодостаточна: ее учреждения зависят от официальных институтов, осуществляющих финансирование из кармана налогоплательщиков. Эти институты тем самым как бы представляют обобщённую заинтересованность последних в самопознании и зачастую формулируют от их имени заказы на исследования.

3. От профессиональных усилий социальных учёных непосредственно не зависят судьбы остального населения (разве что в символическом смысле — при мессианском понимании роли интеллигенции). Процедуры эмпирической социологии (не говоря уже о теоретической) неизбежно превращают живых респондентов в абстрактную анонимную массу, которой приписываются определенные свойства, как правило, отвечающие требованиям Заказчика.

4. В сфере социальной науки взрослый нормальный интеллигент сталкивается с особым порогом абстракции (по сравнению, допустим, с математикой), для преодоления которого требуется дополнительная адаптация: помимо того, что необходимо научиться рассматривать живых людей как достаточно абстрактных персонажей, надо еще и себя фактически исключить из числа объектов исследования; обратная операция сложна и требует определенных навыков рефлексии. Доводилось наблюдать, как автор-человек противоречил тому же автору-исследователю.

5. Занятие социальной наукой относится к творческим, и ее учреждения принимают сотрудников на конкурсной основе. Один из смыслов этого экзамена — проверка социокультурной компетенции. Формой бегства интеллигента-ученого в анонимность является фактический отказ от "лицензии творчества", то есть его имитация.

6. Особенностью учреждения социальной науки является клановая (имеется в виду научное сообщество как социальная группа) замкнутость, которая, в частности, проявляется в парадигматическом контроле (официальном и коллективном) за соблюдением внешних признаков научности и в ритуализации этого процесса. Контроль за соблюдением форм научности предоставлен внутренней системе (прерогатива, которая нередко призвана создавать в восприятии профанов образ профессиональной энигматичности). Контроль же за соблюдением содержательных характеристик заказа остается в руках Заказчика, однако часто представляет собой скрытую (здравосмысловую) его прерогативу и запрещен к публичному выражению. Тем самым снаружи клановая научная организация выглядит самостоятельной, контролирующей саму себя. Вместе с тем парадигматический контроль — это форма социального контроля (экономического и психологического) за поведением подчиненных в зоне принуждения, вовсе не защищенных своей "творческой избранностью".

Соблюдение норм научности выступает как приведение работы в соответствие с парадигмой в различных ипостасях и с разной степенью эрудиционной строгости. Это: а) чисто формальное, легко опознаваемое соответствие так называемой позитивистской парадигме (например, применение процентных корреляций, давно признаваемое участниками игры как бесхитростная имитация научности); б) соответствие более современным версиям той же парадигмы с применением более сложных методов анализа; в) присоединение автора к научной системе всемирно признанного теоретика; подключение эмпирических результатов к его интерпретационной концепции рассматривается как предел объясняющих усилий; г) то же самое с добавлением публицистических актуализаций.

Иногда имеют место случаи чисто имитационного присоединения к классику или иностранному авторитету: цитирование первоисточника на языке, которого автор не знает. Этот подход рассчитан на "дальних читателей", поскольку ближние знают о языковой некомпетентности автора, однако в открытом режиме никогда его не разоблачат; таковы требования скрытого управления — и своеобразная этика системы.

За рамками парадигматического контроля находятся поиски новых критериев научности — на метауровне.

7. Соблюдение всех этих норм имеет бюрократизированный и ритуализированный характер, играет важную роль в учреждении социальной научности. Сюда входит и престижная составляющая, регалии, которые придают исполнителю искомую значительность. По крайней мере для многих участников извлечение их биографий из серости и обыденности остальных сословий было важным стимулом профессионального выбора. К описываемой коллективной игре относится также сговор престижного цитирования, при котором каждый следующий ученый утверждается в науке ссылками на предыдущих.

К ритуальным признакам среды относится и эффект непонятности, энигматичности текстов. Он может возникать непроизвольно (по причине настоящей некомпетентности) и полуосознанно — как следствие соотвествующей позы. По отношению к названному эффекту можно выделить три категории социальных ученых: тех, кто искренне производит тексты, непонятные для остальных (для некоторых из них непереводимость на простой язык служит синонимом подлинной научности); тех, для кого непонимание является источником тревоги, то есть сама непонятность оказывается как бы средством социального контроля; наконец, тех, кто непонятность воспринимает как ритуал и участвует в нем. Вся организация научного текста, письменного и произносимого с трибуны, — от монотонности речи до использования местоимения "мы" вместо "я" — расчитана на восприятие его как безусловно научного и поддерживающего достоинство коллективного дела. Во всяком случае, если в результате закулисных внутриклановых интриг возникает неприятие конкретного автора, это никогда не происходит ценою нарушения правил игры.

8. Такое искомое качество, как добросовестность, в контексте системы может означать разные вещи и, соответственно, по-разному оцениваться. Добросовестность по канонам культурного идеала, когда сотрудник сознательно или неосознанно не учитывает имитационного смягчения норм, на самом деле имеет ограниченное применение. Иногда она может быть источником служебного конфликта — восприниматься как неадаптированность, сопротивление или некомпетентность. Вместе с тем имитация добросовестности вполне приемлема, если она не слишком бросается в глаза. Наконец, идеально-культурная качественность поведения ученого, не нарушающая границ равновесия в учреждении, приемлема как его частное дело.

9. Что касается естественного человеческого любопытства по отношению к предмету исследования ("как устроено общество?", "что в нем меняется?" и т. п.), то оно свойственно только индивиду; вряд ли его можно — без гипостазирования — приписать группе, социуму или, наконец, государственным учреждениям в целом. Можно считать, что социально-познавательные ориентации официально приписываются периодам ученичества и студенчества, а дальше познавательные действия оформляются ритуально и бюрократически — как проведение рутинных исследований и написание диссертаций, статей и монографий; адресат этих текстов — внутриклановый, интерес к ним — вполне утилитарный (в рамках здравосмысловых критериев). Сама постановка вопроса о естественной любознательности в этой среде оказывается социальной наивностью=некомпетентностью.

10. Особым ритуалом учреждения социальной науки является чтение новой профессиональной литературы — прежде всего, англоязычной. Этот ритуал, во-первых, замещает содержательную сторону исполнения науки, перекладывая ответственность за нее на зарубежный авторитет, во-вторых, играет терапевтическую роль по отношению к переживанию профессиональной неполноценности. С точки зрения наивности и любознательности нормальна была бы такая последовательность: сначала сотрудник сталкивается с реальной социальной проблемой, формулирует вопросы, на которые хотел бы найти ответы, затем обращается к накопленному в науке опыту и ищет подсказки в статьях и книгах. Ритуал чтения часто заменяет все это; иногда сюда добавляется и переживание ученым провинциальной второсортности самой окружающей реальности, не доросшей до уровня эффектных зарубежных проблем.

К этому же типу ритуализации относится и "вырожденная" научная коммуникация — активное участие в международных конференциях и симпозиумах.

11. Типичной характеристикой ситуации социально-научного учреждения могут служить методологические семинары, а точнее — реакция ученых на очередное сообщение, в котором, согласно идеально-культурным нормам, содержится новое знание. Такие доклады редко сопровождаются вопросами и выступлениями слушателей, если не считать нескольких "дежурных" вопрошателей — в основном, по долгу службы. Резонно предположить, что это событие имеет иной, латентный смысл, инверсионный по отношению к декларируемому. Сама явка научного сотрудника на семинар нормируется достаточно жестко (отметка в списке участников), содержательная же сторона присутствия не поддается управлению, поскольку целиком зависит от индивидуальной свободы выбора поведения. Если администрация попробует регулировать это поведение и обяжет каждого участника, скажем, раз в месяц задавать вопрос, то избегание просто перейдет на более глубокий уровень: гарантировать содержательность вопросов никакое нормирование не в состоянии. Часто приходится наблюдать, как настойчивые призывы докладчика или ведущего к аудитории наталкиваются на "стену молчания"; большинство слушателей скрывается в этой "демократической" безнаказанности. В таком коллективном поведении ученых проявляются и отчужденное отношение к смыслу мероприятия, и избегание публичных выступлений в официально-групповой ситуации — по причине переживания профессиональной неполноценности, и боязнь ответственности и свободы. Характерная двузначность: с одной стороны, инерционное послушание интеллигента и, с другой — ненормируемое непослушание. Иначе говоря, как только на территории социальной науки возникает "свободная" зона, интеллигент предпочитает спрятаться в анонимность и имитационное поведение. В конечном счете регулярное событие "методологический семинар" оказывается демонстрацией мифическому адресату (не путать с Заказчиком) наличия учреждения социальной науки, которое функционирует по всем правилам идеально-культурного канона (который, кстати, предусматривает хроническую заботу о повышении качества научной работы). В то же время латентный смысл мероприятия ничем не отличается от смысла всех остальных действий: нормальное здравосмысловое поведение людей, избравших такой способ выживания.

Выше уже отмечался один из отличительных признаков ситуации социально-научного учреждения — отсутствие влияния ее на судьбы населения (если отвлечься от косвенного воздействия). Вместе с тем в этой ситуации конфронтация двух обсуждаемых моделей мира не проходит, на наш взгляд, бесследно для самих участников игры.

Можно сказать, что если интеллигент X занимается деятельностью A и эта A не прозрачна для здравосмысловой оправданности (даже если методы и результаты A далеки от здравого смысла), то в психике X начинаются изменения: 1) содержание A превращается в абстракцию, на которую психика реагирует рутинным раздвоением; 2) используется серия компенсаций — моральных, гуманизирующих, престижных, стилистических, приватных; 3) и наконец, если компенсации не помогают — происходит фрустрация, защитой от которой могут быть или рациональная рефлексия, или полное отождествление в сознании данного интеллигента норм обеих моделей (то есть когда имитация принимается за идеально-культурную норму).

Теперь можно обобщить отношение интеллигентов-ученых к двойственности нормирования. Большинство из них великолепно пользуются обоими кодами, считая такое раздвоение совершенно нормальным (хотя в других случаях, например, в кулуарных обсуждениях актуальной политики, осуждение и ирония по отношению к официальности вполне привычны). Для другой части интеллигентов адаптация к двойственности трудна; одни преувеличивают здравосмысловую ориентацию, другие — идеально-культурную; и в том и другом случае они проявляют социокультурную некомпетентность и наивность. И, наконец, некоторых двойственность нормирования и участие в имитационной научной деятельности приводит к психологическому конфликту и дезадаптации.

Осознание ученым двойственности нормирования может быть способом преодоления имитации, а может привести и к разладу адаптационных способностей. Возникновение психологических проблем связано с тем, насколько внутренние барьеры человека препятствуют проникновению имитационности и фальши в его частную жизнь и психику.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: скачать реферат человек, хозяйство реферат.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4 | Следующая страница реферата