Чернышевский Н.Г.

| Категория реферата: Исторические личности
| Теги реферата: написание дипломной работы, век реферат
| Добавил(а) на сайт: Ярополк.

Литературная критика Ч., опирающаяся на его эстетическую теорию, в то же время понималась им как публицистическая деятельность, для которой важны тесная связь с читателем и понимание его интересов: "Отвлеченные истины могут быть уместны в ученом трактате, но слова публициста должны прежде всего сообразоваться с живыми потребностями известного общества в данную минуту" (5, 648). Такими Ч. считал "слова" Г. Э. Лессинга, Белинского.
Собственно критике, ее истории и теории, посвящены программные статьи: "Об искренности в критике" (1854.-№ 7); цикл "Очерки гоголевского периода русской литературы" (1856.-№ 12, 1856.-№1 1-2, 4, 7, 9-12), к ним примыкает цикл "Лессинг, его время, его жизнь и деятельность" (1856.-№ 10-12; 1857.-
№ 1-4, 6). где деятельность немецкого просветителя осмысляется в свете сходной русской общественно- литературной ситуации.

В соответствии с выдвинутыми в диссертации задачами искусства Ч. считает (в статье "Об искренности в критике") важнейшим критерием оценки произведения истинность его общей идеи, "мысли". Ее фальшивость оправдывает резкость тона критика, менее всего щадящего признанные авторитеты: "...жар нападения должен быть соразмерен степени вреда для вкуса публики, степени опасности, силе влияния, на которые вы нападаете" (2, 257). Поэтому
"превосходная в художественном отношении, но приторная" поэма Гете "Герман и Доротея" заслуживает более строгого суда, чем какая-нибудь другая идиллическая поэма какого-нибудь посредственного писаки" (2, 257). С нелицеприятной критикой выступил сам Ч. в своих первых рецензиях на произведения популярных писателей: "Роман и повести М. Авдеева" (1854.- №
2), "Три поры жизни. Роман Евгении Тур" (1854.- № 5), выявляя их подражательность, пустоту содержания, ложный пафос. За "ошибочное направление" (2, 240) - идеализацию патриархального купеческого быта - он осудил пьесы "Не в свои сани не садись" и "Бедность не порок" А. Н.
Островского: "бедность не порок. Комедия А. Островского" (1854.- № 5), резко разойдясь в оценках с "органическим" критиком А. А. Григорьевым. На примере этих не свободных от славянофильских мотивов пьес Ч. доказывал, что
"ложные по своей основной мысли произведения - бывают слабы даже и в чисто художественном отношении" (2, 240). Последующая оценка этих пьес
Добролюбовым в статье "Темное царство", в соответствии с принципами
"реальной критики", будет значительно мягче.

В "Очерках..." Ч. охарактеризовал, через их отношение к Гоголю и гоголевскому, до сих пор "единственному сильному и плодотворному направлению" (3, 6), деятельность ведущих критиков, журналистов 30-40 гг.:
Н. А. Полевого. О. И. Сенковского, С. П. Шевырева, круга пушкинского
"Современника", Н. И. Надеждина, Белинского (имя которого, по цензурным условиям, было названо лишь в пятой статье цикла). Подчеркнуты некоторые общие условия эффективности критики: наличие системы убеждений; забота о распространении своих мнений в публике (чуждая критикам пушкинского круга - почитателям Гоголя); эстетический вкус; умение "говорить о том, что нужно нашей публике в наше время" (3, 225) отличающее Белинского. Как
"образователя" Белинского Ч. выделяет Надеждина, привившего русской критике начала эстетики Ф. Шеллинга: "От него узнали у нас, что поэзия есть воплощение идеи ; что красота формы состоит в соответствии ее с идеею"
(3, 163-164). Но первое проявление самостоятельности русской мысли Ч. видит в Белинском и его сподвижниках, последовательно развивших и применивших к русской действительности диалектику Гегеля. Белинского Ч. считает и первым историком русской литературы, определившим исторические заслуги многих писателей до Пушкина (М. В. Ломоносова, Г. Р. Державина. Н. М. Карамзина и др.) и тем самым положившим "границы отрицанию" (3.193), которое у противников классицизма (Полевой) и романтизма (Надеждин) было абсолютным.
В деятельности Белинского Ч. в особенности выделяет 40 гг., когда критик преодолевает идущий от гегелевской системы "квиетизм" и проникается передовыми стремлениями времени (важнейшие из них - "гуманность и забота об улучшении человеческой жизни" - 3, 302). Отсюда и горячая защита Белинским
Гоголя, "натуральной школы", и полемика с апологетами "чистого искусства"
(а по существу принципа "эпикуреизма"). Ч. подчеркнул возрастающую публицистичность критики Белинского, статьи которого за 1846-1848 гг. изобилуют рассуждениями об отраженных в произведении общественных вопросах:
"...в осьмой и девятой статьях, заключающих разбор "Онегина", эпизоды подобного рода занимают уже наибольшее число страниц" (3, 275).

Акценты, расставленные Ч. в его разборе критики Белинского
(предпочтение последнего периода, оправдание публицистических отступлений и др.), как и интерпретация творчества Пушкина и Гоголя, расходились с мнениями "эстетической" критики. Борьба между либералами и демократами в середине 50 гг. нередко формулировалась ее участниками как защита
"пушкинского" или "гоголевского" направления в литературе, чему способствовали издания сочинений обоих писателей, осуществленные Анненковым и П. А. Кулишем. Наиболее развернутым ответом на "Очерки..." Ч. со стороны
"эстетической" критики была статья Дружинина "Критика гоголевского периода и наши к ней отношения" (Библиотека для чтения. - 1856.-№ 11), где Пушкин интерпретировался как поэт "чистого искусства", противопоставляемого
"дидактике". Ч. откликнулся на издания Пушкина - еще до "Очерков..."
("Сочинения А. С. Пушкина" // Там же. - 1855 - № 2-3, 7-8) и Гоголя
("Сочинения и письма Н. В. Гоголя" // Там же. - 1857.-№ 8), подчеркивая, что при огромности заслуг Пушкина как первого русского поэта- художника
(здесь Ч. опирался на суждения Белинского) творчество Гоголя гораздо больше связано с современной русской действительностью: он "первый научил нас знать наши недостатки и гнушаться ими" (4, 665). За анализом Ч. трагических заблуждений Гоголя и их истоков (этой цели служила отчасти и статья об одном из духовных учителей Гоголя: "Сочинения В. Жуковского" // Там же. -
1857.- № 5) проступал идеал критика - гармония между мировоззрением и творчеством писателя.

Сложность проблемы соотношения мировоззрения и творчества, в особенности реалистического, с которой столкнулся Ч. прежде всего при анализе наследия Гоголя, стимулировала эволюцию его критического метода.
Предвосхищая обоснованные позднее Добролюбовым в статье "Темное царство"
(1859) принципы "реальной критики", он высоко оценивает некоторые произведения за реализм отражения жизни, даже при уязвимости их авторской тенденции. Так, у А. Ф. Писемского. воззрение которого на крестьянский быт
"не подготовлено наукой" (4, 571), Ч. находит социальное обличение, вытекающее из самой достоверности изображения ("Очерки из крестьянского быта А. Ф. Писемского".- 1857.-№ 4). Не оспаривая прямо тургеневскую мысль о стихийности чувства, выразившуюся в повести "Ася" ("Русский человек на rendez-vous" // Атеней. - 1858. - № 18), Ч. подчеркивает зависимость характера героя, господина М (которому свойственна эта стихийность) от условий его формирования: "Лучше не развиваться человеку, нежели развиваться без влияния мысли об общественных делах, без влияния чувств, пробуждаемых участием в них" (5, 169). Разбор любовного сюжета повести перерастает в суд над дворянским либерализмом, не подготовленным к
"решительной минуте", под которой имеется в виду прежде всего освобождение крестьян. Важнейшим открытием Ч., сделанным также на базе "реального" метода, было определение особенностей таланта молодого Л. Толстого: его формы психологизма (изображения "диалектики души"), находящейся в прямой связи с пафосом писателя - "чистотой нравственного чувства" ("Детство и отрочестве). Сочинения графа Л. Н. Толстого. Военные рассказы Л. Н.
Толстого". 1856.-№ 12). Некоторая избирательность анализа, выявляющего прежде всего сильные, реалистические моменты содержания, была в то же время продуманной тактикой Ч. по отношению к писателям либерально - дворянской ориентации.

Однако критический метод Ч. видоизменялся в зависимости от свойств произведений: последовательная демократическая авторская тенденция всегда поддерживалась Ч. (хотя и не заменяла для него таланта: "...тенденция может быть хороша, а талант слаб..."- 14, 322). К анализу тенденции в особенности располагала лирика. Любимейшим поэтом Ч. был Некрасов; не имея возможности писать о поэзии соредактора "Современника", Ч. в. 1856 г. (когда Некрасов был. за границей) поместил в журнале (№ 11), по выходе "Стихотворений"
Некрасова, столь выразительную подборку его произведений ("Поэт и гражданин". "Забытая деревня", "Отрывки из путевых записок графа
Гаранского"), что она повлекла за собой цензурное предостережение журналу.
Ч. предсказал долгую жизнь поэзии Огарева ("Стихотворения К. Огарева" //
Там же. - 11850.- № 9), утверждающей счастье "жить для других" (3, 565) и напоминающей о Герцене (имя которого было под запретом), высоко ценил А.
В. Кольцева ("Стихотворения Кольцева") и др. В прозе он приветствует
"Губернские очерки" М. Е. Салтыкова-Щедрина ("Губернские очерки" // Там же.
- 1857 - № 6), обнаружившие в авторе более высокий, по сравнению с гоголевским, уровень теоретического обобщения: "Теперь, например, Щедрин вовсе не так инстинктивно смотрит на взяточничество - прочтите его рассказы
"Неумелые" и "Озорники", и вы убедитесь, что он очень хорошо понимает, откуда возникает взяточничество, какими фактами оно поддерживается, какими фактами оно могло бы быть истреблено. У Гоголя вы не найдете ничего подобного мыслям, проникающим эти рассказы" (4, 633). Противопоставленные
"обличительной" кампании, нападающей на отдельные злоупотребления (комедия
В. А. Соллогуба "Чиновник" и др.). "Губернские очерки" подробно комментируются Ч. для доказательства наивности надежд на силу нравственного примера, якобы способного "устранить действие закона причинности, по которому нравы народа сообразуются с обстановкою народной жизни" (4. 289).

Отрадный симптом "значительной перемены в обстоятельствах" (7, 884) видит Ч. ("Не начало ли перемены?" - 1861.-№ 11) в рассказах В. Успенского, пишущего "о народе правду без всяких прикрас" (7, 856). По Ч.. в рассказах
Успенского преодолевается традиция "идеализации" народа ("Шинель" Гоголя,
Григорович, Тургенев), которому нельзя было помочь ничем, кроме сострадания. В этом последнем большом критическом разборе Ч. чувствуется ожидание близящейся народной революции: подчеркивая силу "рутины", обычая в жизни массы, критик отмечает возможность "минут одушевления" и ставит сложную проблему руководства стихийным движением. Литературная критика Ч.- органичная часть его революционной публицистики.

Художественное творчество Ч. не было только вынужденной в условиях изоляции формой работы: о склонности к беллетристике свидетельствуют и пробы пера в студенческие годы, и психологическая детализация в дневниках
(1847-1853); кроме того, он имел богатый опыт литературного критика. Как художник Ч. более всего связан с традицией философской просветительской прозы (Лессинг, Д. Дидро. Вольтер, А. Н. Радищев, Герцен), выступая в то же время новатором, в особенности в разработке политической темы. В контексте русской литературы 60 гг. созданный Ч. тип "разумного эгоиста", просветляющего разумом стихию чувств. противостоит различным формам противоречивого сознания. свойственного героям Тургенева, Л. Толстого, Ф.
М. Достоевского и др. Не свободная от просветительских иллюзий, утверждаемая Ч. концепция гармоничной личности, встающей на путь революционной борьбы без пафоса жертвенности, вырастала прежде всего на почве исторической реальности. Герои Ч. 'были типичны и в своем рационализме и в своем героизме, что обусловило огромный резонанс "Что делать?" и реализм последующих произведений, имеющих менее счастливую читательскую судьбу.

В "Что делать? Из рассказов о новых людях" Ч. продолжил открытую
Тургеневым "Отцах и детях" тему нового общественного деятеля. в основном из разночинцев, сменившего тип "лишнего человека". По отношению к тургеневскому роману произведение Ч. полемично: "нигилизму" Базарова противостоят позитивные взгляды "новых людей", его одиночеству и трагической смерти - их сплоченность и стойкость ("Отцы и дети" как необходимый фон восприятия подчеркнуты фамилиями Кирсанова и Лопухова, последняя напоминает о словах Базарова: "...а из меня лопух расти будет..."
- Тургенев И. С. Поли. собр. соч. и писем: В 30 т. - М., 1981.- Т. 7.- С.
121).

Несмотря на "эзопов язык", используемый в борьбе с цензурой (названия глав, акцентирующие любовно-семейный сюжет, авантюрно- интригующее начало, загнанный в глубь повествования сюжет об "особенном человеке" - революционере, система перифраз, аллегорий, цитат и пр.), мировоззрение Ч. нашло в романе четкое выражение, чему способствовала активность автора- повествователя как интерпретатора событий. Через голову "проницательного читателя" автор многократно обращается к части публики, способной стать
"новыми людьми", разъясняя ей конкретную программу действий. Это роман художественно-публицистический.

Действительность предстает в "Что делать?" в трех временных измерениях: прошлое - "старый порядок", идейно изживший себя, хотя и господствующий; настоящее (деятельность "новых людей"); будущее (его абрис в духе идей утопического социализма дан в "Четвертом сне Веры Павловны").
Через все произведение проходит антитеза старых и "новых людей", поступки которых кажутся странными обывателям (Марье Алексеевне, "проницательному читателю"); их удивление, непонимание - источник комических ситуаций.
Отношение к представителям прошлого дифференцировано: жизнь праздная
(Сторешниковы. Серж) на аллегорическом языке романа - "фантастическая грязь"; трудовая, в заботах о куске хлеба, вырабатывает "злые", но дельные характеры (Марья Алексевна) - это "реальная грязь", из которой "родится пшеница" ("Второй сон Веры Павловны")-

Романтический пафос произведения - в устремленности к социалистическому идеалу, будущему, когда тип "нового человека" станет
"общею натурою всех людей" (Что делать? - С. 149; далее указываются стр.).
Прообразом будущего выступают и личные отношения "новых людей", разрешающих конфликты на основе гуманной теории "расчета выгод" (новая мораль оттенена традиционностью сюжетного мотива любовного треугольника: Вера Павловна -
Лопухов - Кирсанов), и их трудовая деятельность (организация швейных мастерских, учеба Веры Павловны на врача и др.). Эти подробно освещенные сферы жизни "новых людей" соотнесены с потаенным, "эзоповым" сюжетом, главным героем которого выступает профессиональный революционер Рахметов.
Но он не одинок: упоминается о "восьми образцах этой породы", несомненно участие в нелегальной борьбе Лопухова - Бьюмонта после его ухода "со сцены", мужа "дамы в трауре" и др. Темы любви, труда, революции органично связаны в романе, герои которого исповедуют "разумный эгоизм", стимулирующий нравственное развитие личности: "О, сколько наслаждений развитому человеку! Даже то, что другой чувствует как жертву, горе, он чувствует как удовлетворение себе, как наслаждение, а для радостей так открыто его сердце, и как много их у него!" (С. 233). На высшей ступени этой лестницы развития стоит "особенный человек" Рахметов, сын богатого помещика, ушедший в революцию, "ригорист", живущий только интересами
"дела". В ссылке на "натуру", разную у "обыкновенных порядочных" и
"особенных" людей, сказался антропологизм Ч. Реалистический принцип типизации последовательнее выдержан в Рахметове, суровое мужество которого продиктовано условиями революционной борьбы нач. 60 гг. Призыв к светлому и прекрасному будущему, исторический оптимизм Ч., мажорный финал сочетаются в романе с осознанием трагической судьбы его "новых людей": "...еще немного лет, быть может и не лет, а месяцев, и станут их проклинать, и они будут согнаны со сцены, ошиканные, страмимые" (С.49).

Публикация романа вызвала целую бурю в критике. На фоне многочисленных обвинений Ч. в безнравственности, отсутствии художественности и пр., остроумно высмеянных в сатирических стихах В. С. Курочкина в "Искре"
("Молодая жена! Ты "Что делать?" взяла?"; "Нет, положительно, роман "Что делать?" нехорош!", 1863), выделяется серьезностью разбора статья Н. Н.
Страхова "Счастливые люди". (Библиотека для чтений. - 1865.- № 4). Признав жизненную основу и "напряжение вдохновения" автора, "органический" критик оспорил рационализм и оптимизм "новых людей" (скрытого трагизма романа он не увидел) и отсутствие между ними глубоких конфликтов. М. Е. Салтыков-
Щедрин ("Наша общественная жизнь" // Современник. - 1864.- № 1, 3), выразив сочувствие общей идее романа, отметил, что в ее воплощении автор "не мог избежать некоторой произвольной регламентации подробностей..." (Салтыков-
Щедрин М. Е. Собр. соч.: В 20 т. -М., 1968. -Т. 6. - С. 324). Горячим пропагандистом романа стал Д. И. Писарев, выступивший с подробным анализом его содержания ("Новый тип" // Русское слово. - 1865.- № 10; впоследствии 1 статья была названа "Мыслящий пролетариат").

Исключительное место в русской литературе занимает "Что делать?" по силе воздействия на общественную жизнь: под его влиянием устраивались мастерские, коммуны, в частности "коммуна" В. А. Слепцова (см.: Чуковский
К. И. История слепцовской коммуны Чуковский К. И, Люди и книги шестидесятых годов. - Л., 1934).. Герои Ч. и в особенности Рахметов повлияли на формирование характера многих деятелей освободительного движения. Роман стимулировал нравственные и художественные искания русских писателей: как последователей Ч. ("Степан Рулев" Н. Ф. Бажин?), "Андрей Кожухов" С. М.
Степняка-Кравчинского, "На жизнь и смерть" В. В. Верви-Флеровского и др.), так и оспаривающих его взгляды, концепцию личности ("Записки из подполья",
"Преступление и наказание" Достоевского, "Некуда" Н. С. Лескова, "Живой труп" Л. Толстого и др.).

К "Что делать?" тематически близки написанные в крепости повесть
"Алферьев", роман "Повести в повести", цикл "Мелкие рассказы". Здесь также противопоставлены "новые" и старые люди и утверждается странная в глазах обывателя - не своекорыстная и свободная от лицемерных условностей - новая мораль. Однако решение образа автора здесь иное: он скрыт за системой рассказчиков. Стремление к "объективным" способам изображения характерно и для последующих произведений ("История одной девушки", "Отблески сияния", пьесы и др.), включая "Пролог. Роман из начала шестидесятых годов".

В "Прологе" (предназначавшемся для публикации за рубежом) политическая тема непосредственно отражена в сюжете, в особенности в первой части
("Пролог пролога"), где воссоздана на широкой прототипической основе борьба демократов с либералами и консерваторами в связи с начатой в Петербурге предреформенной кампанией (действие происходит в 1857 г.). Вождем демократов выступает журналист Волги", в котором узнаются многие черты самого Ч. Незаконченность второй части ("Из дневника Левицкого за 1857 год"), посвященной в основном жизни Левицкого (его прототип - Добролюбов) в деревне. не позволяет в полном объеме судить о деятельности этого героя, революционная направленность которой подчеркнута тщательной конспирацией. В изображении "новых людей" Ч. отходит от принципа группового портрета, используемого в "Что делать?" (характеристики Лопухова и Кирсанова). Герои существенно расходятся в понимании перспектив общественного развития, спорят по тактическим вопросам (политический реализм и "апатия" Волгина противостоят нетерпению Девиц- кого, некоторым либеральным иллюзиям
Соколовского и в особенности Нивельзина). Оценивая в конце 60 гг. (в условиях спада крестьянского движения, эволюции либерализма, развития народничества) предреформенную "весну". Ч. в гораздо большей степени, чем в
"Что делать?", обнажает трудности, стоящие перед "мужицкими" демократами в связи с неподготовленностью масс к революции. Трезвый анализ Волгиным общественно-политической ситуации, его революционная тактика - не только ретроспекция Ч.. но и, вероятно, предостережение народникам (с которыми он тесно общался в Александровском заводе).

В юмористическом ключе изображены .в романе либералы - "прогрессисты"
(Рязанцев и его почитатели), в гротескно-сатирическом - правительственные чиновники - деятели реформы (Савелов, Чаплин). Их беспринципность проявляется не только в политике, но и в личных отношениях (история
Савеловой). Своеобразной параллелью к трудностям политического руководства массами выступает в романе, тема помощи отдельной личности. В ошибочных первоначальных прогнозах Волгина относительно Савеловой. Левицкого относительно Анюты, Настеньки, в его тщетной попытке воздействовать на Мерк ощутима автополемика с "Что делать?" (история Настеньки Крюковой и др.).
Однако автополемические мотивы "Пролога" не следствие пересмотра концепции личности и теории "расчета выгод"; рассуждая, извлекая уроки из заблуждений, главные герои проходят школу самовоспитания, учатся быть руководителями. Факты повседневности осмысляются как симптомы тенденций, которые нужно учитывать в политике (случай с Чекаловым). В целом "Пролог" свидетельствует о развитии революционной мысли Ч. в пореформенный период.

Соч.: Полн. собр. соч.: В 15 т. 1 Под обш. ред. Б. Л. Козьмина и др.-
М.. 1939-1953. Т. 16 (дополнит.): Что делать? Из рассказов о новых людях 1
Изд. полют. Т. И. Орнатсная и С. А. Рейсер. -Л., 1975