Интеллигенция (А.Ф. Кони)

| Категория реферата: Исторические личности
| Теги реферата: дитя рассказ, курсовые
| Добавил(а) на сайт: Kuz'ma.

Мы не знаем, выполнил ли 14-летний переводчик эту работу, но, судя по твердости характера и настойчивости, которые проявлял А. Ф. Кони с детских лет и до последних дней жизни, он довел перевод до конца.

Он окончил трехгодичную немецкую школу в своем родном Петербурге, три года проучился в гимназии, из 6-го, предпоследнего класса, подготовившись, сдал экзамены и поступил в университет на физико-математический факультет; знал несколько европейских языков; в студенческие годы существовал на средства, добываемые частными уроками, отказываясь от материальной поддержки небогатых, в общем, родителей не потому, что они не в состоянии были помогать, а потому, что считал: должен обеспечивать себя сам. А с учениками занимался по словесности и истории, по ботанике и зоологии (он учился на факультете по разряду естественных наук). И только после закрытия с годичного университета по причине студенческих беспорядков перевелся в
Московский, но уже на юридический. Что побудило юношу к переводу на
«престижный», как сейчас бы сказали, факультет? Только что прогремела
«Великая реформа», готовились Земская и Судебная; к первой Кони навсегда сохранил благоговейное отношение, к последней и сам «руку приложил», предельно четко и последовательно претворяя в жизнь только что увидевшие свет судебные уставы (с 1864 года). Пожалуй, главную роль в выборе профессии правоведа сыграло время. Анатолий Федорович всегда считал себя сыном «святых шестидесятых» — и не изменил ни разу их лучшим заветам: гражданской честности, верности общественным идеалам, профессиональной этике, высоконравственным порывам молодости, когда не личные выгоды, а высшие интересы стоят у человека на первом плане.

«Повезло» Анатолию Кони и в том смысле, что эпоха наложила отпечаток и на наставников его — среди них были замечательные юристы, в разной степени причастные к реформам суда: Н. И. Крылов и Б. Н. Чичерин, С. И. Баршев и В.
Д. Спасович, отечественную историю с особенным блеском читал С. М.
Соловьев. Только с одним преподавателем в будущем недобро скрестился путь
Кони, а симпатия ученика сменилась презрением гражданина: курс гражданского судопроизводства читал К. П. Победоносцев...

О студенческих годах Кони оставил интересные, полные благодарной теплоты воспоминания (а равно, впрочем, и о годах юности), об учителях, о
Москве. Как в школьные и гимназические годы в столице, в доме отца,
Анатолий встречался и в Белокаменной с интересными людьми — писателями, историками, актерами; в старой столице он усердно посещал собрания знаменитого Общества любителей российской словесности, о котором отзовется впоследствии: «Они собирали всю прогрессивно мыслящую Москву». Еще усерднее занимался юный студент «своими» науками. Возможно, он стал бы неплохим естественником, продолжив учебу на физмате, но именно в правоведении он нашел себя — служителем Фемиды Кони оказался действительно блестящим.

Диссертация.

Впервые это обнаружила его диссертация, после написания которой
Анатолий не только был выпущен в службу со степенью кандидата прав, но и «в приложение» к ней получил множество неприятностей. Изданная как выдающаяся кандидатская работа в 1-м томе «Приложения к Московским университетским известиям» (издание, похожее на нынешние «Ученые записки»), она обратила на себя внимание не одних специалистов. Ею заинтересовалось министерство народного просвещения — после того, как цензурное ведомство усмотрело в диссертации нежелательные мысли и особенно — выводы, а затем «дело» легло на стол к министру внутренних дел Валуеву. «Власть не может требовать уважения к закону, когда сама его не уважает»,—цитировал цензор и как посягательство на незыблемые устои власти со стороны диссертанта приводил одно из «крамольных» мест: «Граждане вправе отвечать на ее требования:
«врачу, исцелися сам». Чеканные, хотя и несколько тяжеловесные, характерные для Кони обороты — он сохранил их навсегда — привели в ужас чиновника- доносителя: «...Употребление личных сил может быть допущено только при отсутствии помощи со стороны общественной власти...», «Народ, правительство которого стремится нарушить его государственное устройство, имеет в силу правового основания необходимой обороны право революции, право восстания» .

У 22-летнего диссертанта — черным по белому: «Очевидно, что необходимая оборона, как сопротивление действиям общественной власти, может быть только в случае явного противодействия закону».

Да, конечно, служа закону, Кони служил строю, несчетное число раз допускавшему нарушение им же декларируемого закона. Но каждый раз защищая интересы человека из народа, из общества, Кони занимал позицию не просто блюстителя закона — он, отстаивая достоинство простого человека, призывая видеть в нем личность, действовал с общедемократических позиций — и нередко демократ в нем побеждал либерала.

Дела.

Неуклонно следуя закону, судья или прокурор Кони глубоко вникал в психологию провинившегося человека, всегда видел в нем не отвлеченную фигуру, к коей необходимо применить ту или иную статью Уложения о наказаниях, а «душу живу», тщательно анализировал все за и против, с последовательным гуманизмом и бесстрашием отстаивал право человека в тех случаях, когда оно попиралось.

Однако всегда был непримирим к заведомым и бесстыдным закононарушителям.

Когда прокурор Кони принимался «распутывать» дело представителя определенного сословия, почему-то обижалось все сословие. Петербургский гильдейный купец миллионер Овсянников поджег собственную фабрику в корыстных целях и получил «при содействии Кони» сибирскую каторгу — затаили недоброе на неподкупного прокурора уверенные в силе золота купцы.

Осуждена игуменья Митрофания — недовольна церковь. Спустя двадцать лет полиция обвиняет крестьян-вотяков села Старый Мултан в человеческом жертвоприношении. Оказывается, их вековое общение с русским народом, давнее обращение в христианство — ничто перед полицейскими обвинениями целого народа в кровавом изуверстве. В защиту крестьян выступает передовая интеллигенция, вмешивается писатель В. Г. Короленко, которого называют совестью нации,— против, заодно с полицией и судом, невежественный мракобес поп Блинов. Церковь, когда-то возмущенная «делом игуменьи», теперь напугана двойной кассацией Мултанского дела в сенате, поддержанной обер-прокурором
Кони.

Правда закон победили и на этот раз: крестьяне были оправданы и освобождены. Когда Кони и Короленко встретились после процесса, писатель поведал судебному деятелю: на последнем, третьем суде над несчастными удмуртскими мужиками заколебались русские мужики-присяжные: «Виновны или не виновны?» И все же победило исконное народное чувство: не могут соседи, такие же землепашцы, совершить человеческое жертвоприношение. И: «Не виновны!» После суда старшина присяжных подошел к Короленко: «Ехал я сюда с желанием закатать вотских. Вы меня переубедили. Теперь сердце у меня легкое».

Привлечен к ответу за содержание игорного дома офицер Колемин, ему грозит Сибирь — и на Кони ополчаются военные: затронута честь мундира.

Если суд, в котором обвинение поддерживал Кони (как, например, дело об убийстве губернским секретарем Дорошенко харьковского мещанина Северина), признавал виновным дворянина-чиновника, на ноги поднималась вся помещичья рать, пытаясь ошельмовать или подкупить молодого прокурора Харьковского окружного суда, осмелившегося «закатать» представителя первого сословия империи.

Вышеупомянутые дела нашли отражение в очерках «Дело Овсянникова»,
«Игуменья Митрофания» и других, где правовые и моральные акценты были четко расставлены.

Соратники.

Непримиримый к сознательным нарушителям закона и снисходительный к
«простолюдинам», пред коими он, будучи истым шестидесятником, считал должником и себя как член интеллигентного общества,— Анатолий Федорович с высокой требовательностью относился к духовно близким ему единомышленникам, а к борцам за общественные интересы — с трогательной, самозабвенной дружбою. Одним из таких стал для него известный ученый и публицист профессор К. Д. Кавелин, чью весьма содержательную характеристику можно отнести к самому Кони. «Бывают люди уважаемые и в свое время полезные. Они честно осуществляли в жизни все, что им было «дано», но затем, по праву усталости и возраста, сложили поработавшие руки и остановились среди быстро бегущих явлений жизни... Новые поколения проходят мимо, глядя на них, как на почтенные остатки чуждой им старины. Живая связь менаду их замолкнувшей личностью и вопросами дня утрачена пли не чувствуется, и сердце их, когда- то горячее и отзывчивое, бьется иным ритмом, безучастное к явлениям окружающей действительности. Холодное уважение провожает их в могилу, и больное чувство незаменимой потери, незаместимого пробела не преследует тех, кто возвращается с этой могилы...

Но есть и другие люди — немногие, редкие. В житейской битве они не кладут оружия до конца. Их восприимчивая голова и чуткое сердце работают дружно и неутомимо, покуда в них горит огонь жизни. Они умирают, как солдаты в ратном строю, и, уже чувствуя дыхание смерти, холодеющими устами еще шепчут свой нравственный пароль и лозунг. Жизнь часто не щадит их, и на закате дней, в годы обычного для всех отдыха и спокойствия, наносит их усталой, но стойкой душе тяжелые удары. Но зато — ничего из области живых общественных вопросов не остается им чуждым. Вступая в жизнь с одним поколением, они делятся знанием с другим, работают рука об руку с третьим, подводят итоги мысли с четвертым, указывают идеалы пятому... и исходят со сцены всем им понятные, близкие, бодрые и поучительные до конца. Они не
«переживают» себя, ибо жить для них не значит только существовать да порою обращаться к своим, нередко богатым воспоминаниям... Их чуждый личных расчетов внутренний взор с тревожною надеждою всегда устремлен в будущее, и в их многогранной душе всегда найдутся стороны, которыми она тесно соприкасается с настроением и стремлениями лучшей части современного им общества. Одним из таких людей был К. Д. Кавелин».

А сам Кони? Он был глубоко искренен, когда в конце своих дней исповедно признал: «Я прожил жизнь так, что мне не за что краснеть... Я любил свой народ, свою страну, служил им, как мог и умел. Я не боюсь смерти. Я много боролся за свой народ, за то, во что верил».

Мы смело можем прибавить к упомянутой Кони когорте «немногих, редких» его самого. Близко соприкасавшиеся с ним люди либо отходили прочь, либо становились невольно или вольно в один с ним ряд честных служителей долга, о которых создал прекрасные очерки или воспоминания Анатолии Федорович: юрист и историк искусства Д. А. Ровинский, судебные деятели и поэты А. Л.
Боровиковский и С. А. Андреевский.

Кони сочувственно цитирует прозаика и критика В. Ф. Одоевского — и тоже как бы о себе: «Перо писателя пишет успешно только тогда, когда в чернильницу прибавлено несколько капель крови его собственного сердца... »
Сам он писал именно так. С какой теплотой вспоминает Кони о людях, профессионально честно выполнявших свой долг, например об Иване Дмитриевиче
Путилине или о судебных деятелях, чья нерядовая практика поднимала и возвышала в глазах парода и общества служителей Фемиды — равно и адвокатов
(в их ряды несчетное количество раз был безрезультатно зван Кони теми, кто хотел иметь такого сильного и честного коллегу в условиях почти сплошного засилья врагов судебной перестройки).

Среди не очень многочисленных, но важных для понимания идейно- творческого облика Кони работ значительное место занимают его статьи о высших государственных деятелях России: Шувалове и Витте, предпоследнем и последнем русских самодержцах, о Петре Великом и Лорис-Меликове...

Литература.