Англия. Покорение Уэльса

Хотя в Англии быстрый осознанный рост государственности способствовал объединительной политике ее короля, на Британском острове (Альбионе, как его называли) оставались места, на которые не распространялись ни королевская власть, ни закон. Право своих предков, наследников античной Римской империи, на верховную власть над всеми правителями Британии, на которую некогда претендовала династия Вессекса, английские короли так и не реализовали на практике, но никто и не думал всерьез оспорить это право. Однако Эдуард придавал гораздо больше внимания этому притязанию, чем кто-либо из его непосредственных предшественников. Он никогда не разделял желаний отца и деда возвратить себе нормандские и анжуйские вотчины в Северной Франции, хоть и был наполовину французом. За исключением Гаскони, Эдуард жаждал установить свое господство только над Британскими островами. Воспитанный в утонченных традициях легендарного короля Артура и его рыцарей, которых почитали за защитников Британии и римского запада, король считал себя его наследником.

Однако настоящие потомки воинов Артура воспринимали Эдуарда совсем по-иному. Для кельтов западной Британии он был просто королем саксов, которые убивали и грабили их прародителей. Он был сеньором вооруженных французских всадников, которые, научив саксов дисциплине, воздвигли так много английских аванпостов в долинах центрального и южного Уэльса. Для свирепых племен, живших за Северном, каменные замки нормандцев были столь же чужими, как и лагеря римских легионеров тысячелетие назад.

При этом кельтам было чуждо осознание общих интересов, которое нормандские короли и Плантагенеты пробудили в своих английских подданных. Население уэльских и шотландских нагорий до сих пор хранило преданность племенам и их вождям. В низинах Шотландии англо-нормандские бароны, институты и династия способных князей создали в последнее столетие зародыш феодального королевства на незавоеванном полуострове, покрытом торфяными болотами и горными цепями, который римляне называли Каледонией. Наследники пиратских князей, вторгшихся в ее западные пределы из Ирландии, исконных пиктских вождей и мелких кельтских «королей» некогда романизированного юго-запада, преемники короля скотов Кеннета Мак-Альпина дали имя всему этому дикому, пропитанному туманами региону, а вместе с ним и начало сплоченности, прежде неизвестной. За последующие пятьдесят лет они захватили даже поселения викингов в Сазерленде и Западные острова, упрочив свое господство. В период их правления почти полностью прекратились набеги на фермы и монастыри северной Англии. Они вели дружественную политику со своими родственниками и номинальными сюзеренами Плантагенетами и, прикрываясь своим великодушным нейтралитетом, навязали порядок беспокойным племенам земель и островов далекого севера и запада.

В Уэльсе все было по-другому. Разделенные по племенному и династическому признаку и расположенные гораздо ближе к сердцу англо-нормандской военной мощи, его южные и центральные долины были колонизированы вскоре после завоевания нормандскими авантюристами, которые подчинили валлийцев владычеству королей Англии, хотя и не прямому. От верхних областей Северна в Поуис до древних княжеств Дехеубарт и Морганви вдоль Бристольского канала крупнейшие маркграфы — Клэры и Мортимеры, Боэны и Фитцаланы, Браозы, Чеуорты и Гиффарды — правили огнем и мечом, либо с королевского позволения, либо своим умом. С помощью своих замков и рыцарей они господствовали в долинах этих земель, оставляя голые горы, покрытые вереском, кочующим кельтским племенам, занимающимся овцеводством.

Ибо они глубоко проникли только в долины. Вокруг же, как и тысячу лет назад, текла древняя жизнь горной Камбрии — жизнь пастухов и воинов.

Горцы жили набегами, разводили овец и крупный рогатый скот. Летом они пасли свои стада на пастбищах на холмах или hafod, зимой — в долинах или hendre. Эта скудно населенная местность была настолько дикой, что паломничество к Св. Давиду по своему риску и трудности приравнивалось набожными англичанами к паломничеству в Иерусалим. Редкие маленькие города ради собственной безопасности жались к замкам маркграфов; церкви, приземистые и аскетичные, занимавшие тактически выигрышные места, напоминали форты. Мелкие племенные «короли» или brenins проводили лето, нападая друг на друга и на саксов, а долгими зимними днями наслаждались балладами бардов, ностальгически воспевавших старые славные времена под аккомпанемент арф. На белых лошадях, с золотыми ожерельями на шеях, окруженные отрядами юных воинов и гордые воспоминаниями о древних победах, они считали «позором умереть в собственной постели и честью пасть на поле битвы». Каждую весну члены клана собирались и шли по затерянным в заоблачной высоте тропам над долинами, чтобы внезапно напасть на поселения вражеских племен или на обособленные английские фермы, как повелось с древнейших времен.

Маркграфы долгое время позволяли валлийцам вести такой древний образ жизни, полный войн и раздоров, не позволявший им объединяться против английских наместников. Только когда власть в Англии была слабой или королевство переживало период раздробленности, валлийцы предпринимали согласованные попытки выгнать англо-нормандских лордов из страны. Но вне своих каменных стен маркграфам редко удавалось взять верх над племенами с холмов. На грабежи и поджоги они нередко отвечали тем же, и так как их собственные фермы тоже были заманчивой добычей для других, все это воспринималось философски. В свою очередь, маркграфы слились с туземной жизнью Уэльса. Они заключали браки с дочерьми местных вождей и нередко вставали на их сторону в племенных стычках. Неудобства, связанные с набегами и сезонными войнами, с лихвой искупались свободой, которой маркграфы наслаждались вдали от изъезженной судьями Англии, творя свой собственный, а не королевский закон. Такой независимостью не пользовался больше ни один лорд в островном владении Эдуарда. Ни одно предписание не вторгалось в их свободы, и ни один призыв не простирался в их суды. Маркграфы содержали собственные армии, чтобы совершать набеги на земли соседей и охранять свои собственные, так же, как Плантагенеты в прошлом сделали феодализм политической смирительной рубашкой для своего воинственного класса.

Точно так же прижились и стали частью жизни Уэльса цистерцианские монахи и их монастыри. Одиночество и аскетизм цистерцианцев напоминали примитивным жителям холмов жизнь их собственных ранних евангелистов.

Для валлийцев XIII века, говорили, аббат-цистерцианец казался Св. Давидом или Св. Тейло, вернувшимся с небес на землю. Несмотря на свою принадлежность к латинской церкви, на храмы, которые строили для них маркграфы и валлийские князья, цистерцианские монастыри в Уэльсе были гораздо ближе к кельтской, чем романской культуре, все более приспосабливаясь к традиционному образу жизни кельтов, для которых личное благочестие и преданность своему племени имели большее значение, чем догма и единообразие международного порядка. Как маленькие Лантвит и Лланкарфан веками были в тени Рима, так Тинтерн и Мергем, Абби Дор и Страта Флорида, Аберконуэй и Балле Крукис в новую эпоху стали творцами церковного великолепия Рима. Пока они формировали центры местной культуры и учености, они также помогали Уэльсу приобщиться к миру христианства и платить за это мирным сосуществованием с более спокойными соседями.

Если бы не случай, вливание Уэльса в англо-нормандское королевство могло бы произойти с наименьшим принуждением, как, например, было с кельтским Корнуоллом. В 1237 году, со смертью последнего наследного графа, корона утратила величайшее из владычеств маркграфов — палатинат Честера, чьей исторической функцией было охранять равнины Чешира и Шропшира от набегов со стороны Сноудонских холмов. Несмотря на официально узаконенное автономное существование, управление Честером перешло в руки королевских чиновников, которые, будучи воспитанными в строгих традициях казначейства и общего права, питали отвращение к освященным временем кимрским обычаям, таким, как кража скота и кровавые междоусобицы. А напротив них, через маленькие поросшие лесом холмы, неопределенного владычества, лежало княжество Гвинед, последнее из древних независимых «королевств» Уэльса, единственное место, где охраняемый обрывами Сноудонии существовал королевский суд Уэльса, корпус валлийского закона, осуществляемого местными судьями, и очаг настроений не только племенных, но и народных.

Веком ранее, после гражданских войн Стефана и Матильды, другое полунезависимое валлийское княжество расцвело на южных берегах Кардиганского залива под управлением Риса ап Груффита, князя древнего рода Тьюдур или Тюдор. Захватив Кардиганский замок у маркграфа Роджера де Клэра, он удерживал его, то противодействуя, то раболепствуя перед Генрихом II, чье превосходство он признавал и чьим наместником себя провозгласил. В 1176 году, на рождественском пиру, он созвал первый зарегистрированный eisteddfod, в котором представители каждого региона Уэльса оспаривали право на корону бардов в музыке и поэзии.

После смерти Риса его владение распалось, и главенство над местными вождями перешло к наследникам его противника с севера, Оуэна князя Гвинеда. Внук Оуэна, Ллевелин ап Иуорт — Ллевелин Великий, как его называли барды, — воспользовался трудностями короля Иоанна, чтобы захватить территорию маркграфа в верховьях рек Ди и Северна, а позже, став на сторону своих собратьев — главных держателей в Англии, добился уступок у короны. По его настоянию в Великую Хартию вольностей были включены еще три статьи. Одно время он даже захватил Шрусбери и контролировал две трети валлийских земель, вызвав прилив национальной гордости в своих соплеменниках. Однако, сознавая их неисправимую склонность к сепаратизму, он не делал попыток щеголять своей властью и, распределив свои завоевания между мелкими вождями, пожелал царствовать над сердцами своих валлийцев, нежели над их землями. Осознав силу воссоединенной Англии, он принес оммаж за Гвинед молодому королю Генриху III и прожил остаток своих дней в мире и спокойствии.

Внук князя, Ллевелин ап Груффит, после многих превратностей судьбы, стал лордом Гвинеда. Он также воспользовался раздорами в Англии, чтобы утвердить свой сюзеренитет над валлийскими вождями Поуиса, захватить оплот Мортимера в Буилте в верховьях реки Уай, опустошить со своими свирепыми копьеносцами кантрефы Перфетвлада, как назывались феодальные поместья короны в спорных прибрежных землях между Честером и Гвинедом. Но, вступив в очень близкие союзнические отношения с де Монфором, он послужил союзу графа королевской крови Честера, принца Эдуарда с другими маркграфами. После свержения де Монфора они заставили Ллевелина заключить мир с королем Генрихом, который в обмен на оммаж и военную службу признал его власть над Гвинедом и выбранный им самим титул князя или пендрагона Уэльса. С тех пор господство Англии опять приобрело вес, и маркграфы, решив предотвратить дальнейшие набеги с севера, строили новые, еще более укрепленные замки, такие, как могущественный Карфилли, который Гилберт де Клэр, рыжий граф Глостера, воздвиг возле Кардиффа в последние годы правления Генриха.

Князь Гвинеда и английский король, однако, были старыми противниками. Ллевелин, чей отец был убит при попытке бегства из Тауэра, наслаждался своим триумфом над англичанами, когда Эдуард был еще зеленым неопытным юношей. Он возмущался тем, что Эдуард имел верховную власть, и считал себя сюзереном всех местных валлийских вождей, чью преданность он всегда стремился обернуть в свою пользу. Еще более яростно он возмущался любым официальным контролем со стороны Вестминстера, Честера или Шрусбери не только над его родными скалистыми пространствами Сноудонии и Англзи — где по географическим причинам его никогда и не было, — но над спорными пограничными землями в марках.

Эдуард не собирался лишать Ллевелина того, что по закону ему принадлежало. Но он был феодальным королем, воспитанным в традициях сильных феодальных прав и обязанностей. Он считал князя Гвинеда валлийским эквивалентом англо-нормандского графа. По древним законам и священному договору, заключенному после баронских войн, Ллевелин должен был принести ему оммаж и быть верным вассалом. И в английском варианте феодализма всякая власть феодального лорда под юрисдикцией короны влекла за собой подчинение Общему праву, за исключением случаев, когда были гарантированы четко оговоренные свободы. У Эдуарда поперек горла встало притязание: князя не просто на феодальные свободы, какими обладали его предшественники или маркграфы, но на полностью самостоятельное правление, как в Шотландском королевстве, которое Под номинальным сюзеренитетом английских королей было независимым с незапамятных времен.

Но Ллевелин стремился стать властелином не только Гвинеда, но и всего Уэльса. Вскормленный песнями бардов и глубоко убежденный в праве своих соотечественников на государственность, он выразил свое требование в письме Эдуарду в 1273 году, после того как королевские власти не позволили ему построить замок на его собственной земле в марках возле Монтгомери. «Мы уверены, — писал он, — что предписание вышло без Вашего ведома, ведь если бы Вы находились в королевстве, оно бы не вышло, так как Ваше Величество хорошо знает, что права нашего княжества полностью независимы от прав вашего королевства... и... что мы и наши предки имели право в пределах наших границ строить замки и форты, создавать рынки без чьего-либо разрешения или уведомления о работах. Мы умоляем Вас не слушать злых советов тех, кто старается настроить Вас против нас».

Это была неизбежная реакция валлийского вождя на попытку централизованного контроля: реакция, которая должна была пробудить раздражение короля-реформатора, имевшего страсть к законодательным дефинициям и законодательному единству. Оба хотели чего-то нового: Ллевелин — господства над независимыми валлийцами, Эдуард — управления сплоченной страной. Естественно, встревоженный строительством замков маркграфов, угрожавших его власти, Ллевелин пожелал видеть не только Гвинед, но и свои новые фьефы в марках, под охраной собственных замков. Но теперь нормой английского закона стало то, что право вассала на строительство военной крепости должно быть разрешено королем.

Вскоре после коронации Эдуарда, которую Ллевелин не смог почтить своим вниманием, возникли новые разногласия. Брат последнего, Давид, замышляя заговор с целью свергнуть Ллевелина с престола, прибыл в Англию вместе с крупными валлийскими вождями спорной границы марки Поуиса. Вместо того чтобы отослать их обратно к Ллевелину, дабы тот наказал злоумышленников, королевские чиновники, утверждая, что дело должно быть расследовано по закону, позволили им укрыться в Шрусбери. Для Ллевелина казалось очевидным, что Эдуард потворствовал этой измене, чтобы мятежники могли строить против него козни на земле Англии. Пока их не препроводили обратно в земли Уэльса, князь решительно вел разговоры о том, стоит ли приносить оммаж господину, который так гнусно предал своего собственного вассала.

Английский король же держался с завидным самообладанием. Единственный из его главных держателей Ллевелин отказался принести оммаж при вступлении Эдуарда на трон. По феодальному праву подобное неповиновение каралось конфискацией фьефа. Прождав еще год, после того как князь проигнорировал и дальнейшие вызовы в Вестминстер, Эдуард предложил ему встретиться в Честере, гарантировав безопасность. Для этой цели, а также для совершения поездки к реке Ди, Ллевелин собрал собственный парламент из своих вассалов, чтобы те одобрили его отказ. Он объявил, что, прежде чем встретится с королем, Эдуард должен предоставить ему в качестве заложников своего старшего сына, канцлера Бернелла и маркграфа Глостера.

Даже это требование не вывело Эдуарда из себя. Расходы на уэльскую кампанию казались ему слишком обременительными, к тому же он был занят реформами в королевстве. Поэтому единственным выходом для него было выяснить отношения с Ллевелином. Трижды он требовал от валлийского князя принести оммаж: в Вестминстере в ноябре 1275 года, в 1276 году в Винчестере на новый год и на Пасху снова в Вестминстере. Это характеризует привычку короля ставить точку над i: он отныне предлагал места для встреч не на валлийской границе, но в самом сердце Англии.

Это вызвало еще большее негодование Ллевелина. Он вновь отказался от встречи, настаивая на условиях, на которые не мог согласиться ни один король. Князь обратился к папе за правосудием, обвиняя короля в укрывательстве валлийских изменников, и, чтобы подчеркнуть разрыв между ними, послал во Францию за дочерью Симона де Монфора, с которой десятью годами ранее, когда они подняли мятеж против короны, заключил брачный договор. Это было уже двойное оскорбление феодального закона, не только потому, что Элеонора де Монфор была дочерью предателя, но, и потому, что, принадлежа королевскому дому, она не могла выйти замуж без позволения короля. Случайно корабль, на котором она со своим братом плыла в Уэльс, был перехвачен в Бристольском канале, и Элеонора стала пленницей Эдуарда. С этого времени ее освобождение стало еще одним условием Ллевелина для принесения оммажа.

В парламенте на пасху 1276 года прелаты попросили у короля разрешения в последний раз обратиться к упрямому валлийцу. К Ллевелину послали ученого монаха, и лето прошло в бесплодных переговорах. Когда новый парламент собрался в ноябре, ни его члены, ни сам Эдуард не были настроены на диалог.

Они согласились, что неповиновение валлийца должно быть наказано, и что королю следует «обращаться с ним как с бунтовщиком и нарушителем общественного спокойствия». Маркграфам было приказано находиться в состоянии войны, и феодальное войско собралось, чтобы встретиться в Вустере в середине лета 1277 года. Архиепископ Кентерберийский — глава епархии, в которую входил Уэльс, — также послал предупреждение Ллевелину, угрожая отлучить его от церкви за неподчинение.

Ллевелин отреагировал на отлучение так же, как и на приказы короля. Англичане никогда не завоевывали Гвинед ни до, ни после завоевания нормандцами, поэтому для храбрых полуварварских вождей было естественным рассматривать эту землю непокоренной. Ее правитель не рисковал, отвергая, собственного господина. Он был князем гор и горных племен, презиравшим английское войско. Его предшественники отстояли свою землю от притязаний Генриха Плантагенета, короля Иоанна, а позже и молодого Эдуарда. Ллевелин всегда мог укрыться в неприступных горах, чтобы нападать из засады на захватчиков, с трудом пробирающихся по лесным теснинам, или, скрывшись в туманах среди обрывов, измотать их, вынудив к отступлению. Вдохновленный пророчествами легендарного Мерлина, он даже мечтал выдворить их из Британии и, подобно своим романским предкам, править всем островом. Победы его деда, да и самого Ллевелина во время баронских войн, внушили его живому, восторженному уму, что под его командованием кимры могут сделать то же самое, что в свое время удалось нескольким тысячам нормандских рыцарей.

Хотя они никогда не могли удержаться от стычек друг с другом, валлийцы были превосходными воинами. Война была их основным занятием и формой воспитания. По валлийскому обычаю шесть недель каждого лета они проводили в набегах и, пока хватало сил, были готовы явиться на службу по первому зову вождя. В отличие от англичан, они не зависели от сельского хозяйства и сбора урожая, так как привыкли жить в тяжелых условиях и путешествовать налегке. Пищей валлийцам служили сыворотка и сыр от горных коз, им не нужна была система продовольственного снабжения. Именно одно из племен в горах на юге создало новое, наводящее ужас оружие: длинный лук Гвента, «сделанный из дикого вяза, неотполированный, тугой и неуклюжий», стрелы которого летели дальше, чем из арбалета, и способны были пронзить насквозь кольчугу, латные штаны и седло рыцаря, пригвоздив его к лошади. Внезапно устремляясь под звуки боевого рога вниз в горную долину или по склону холма, вооруженные дротиками или мечами валлийцы приводили в замешательство всех, кроме самых смелых. Встречая сопротивление, они, однако, быстро теряли все свое мужество, но быстро восстанавливались после поражения и вновь били своих победителей. Приземистые, закутанные в алые пледы, с мускулистыми голыми ногами, способные жить под открытым небом в самый разгар зимы, воины казались невосприимчивыми к холоду, как и скалы, окружавшие их, когда они лежали в засаде. Нехоженые места, туманный климат, снег и ливни делали почти невозможной любую продолжительную кампанию против них. Одна за другой карательные экспедиции английских рыцарей заканчивались тем, что они возвращались истощенными, лишившись лошадей и с пустыми руками после нескольких месяцев, проведенных в этой бесплодной земле.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: экзамены, реферат на тему мир.





1  2  3 | Следующая страница реферата