Белорусы: этнос и этноним в польской, немецкой и шведской исторической мысли XVI — XVII вв.

А. С. Мыльников

Во многом обусловленная геополитической ситуацией в восточноевропейском ареале, в ХVI—ХVII вв. происходила консолидация трех родственных народностей — русской (великорусской), украинской и белорусской — с оформлением присущих каждой из них форм этнического самосознания. Вместе с тем, процесс этот сочетал этническую дифференциацию с сохранением, пусть и в переосмысленном виде, этнокультурных традиций восточнославянской медиолокальной общности, одним из символов которой было наследие Древней Руси, а одним из важных проявлений — сохранение у каждой из трех народностей сходных наименований при вариативности их написания: “русские”, “руские”, “руссы”, “русаки”, но также (как экзоэтнонимы) “рутены”, “руссен”, “ройсен”, “роксоланы” и т. д.

Эта двуплановость этнического и этнокультурного развития осознавалась современниками — не только представителями каждого из названных этносов, но и, так сказать, сторонними наблюдателями. Достаточно четко это было сформулировано М. Пашковским, опубликовавшим в 1611 г. польский перевод латинского трактата А. Гваньини под названием “Хроника Европейской Сарматии”. “Русская земля, которая издавна называется Роксоланией,— говорилось здесь,— лежит от восхода солнца у Белоозера, у реки Танаис, которая отделяет Азию от Европы; к западу она граничит с Валашской и Молдавской землями; со стороны полудня ее отделяют горы Татры. И Русь является троякой: первая — Белая, вторая — Черная, третья — Червоная. Белая находится около Киева, Мозера, Мстиславля, Витебска, Орши, Полоцка, Смоленска и Северской земли, которая давно принадлежит Великому княжеству Литовскому. Черная находится в Московской земле, около Белоозера и оттуда к Азии. Червоная около гор, именуемых Бескидами, которой распоряжается польский король, принадлежит Короне, как то: Коломыя, Жидачов, Снятин, Рогатин, Буск. В этом предгорье находятся такие поветы, как Галичский, Перемышльский, Санокский, а в центре славный город Львов с двумя замками, верхним и нижним, там голова всех русских земель, принадлежащих польской короне” [1].

Если оставить в стороне важный, но заслуживающий отдельного анализа вопрос о цветообозначении отдельных частей исторической Руси, то для нашей темы существенна идея Пашковского—Гваньини об исходной общности “Руской (через одно с! — А. М.) земли, которая издавна называется Роксоланией” при фактическом разделении ее на три части: “И Русь является троякой”. Во главу деления поставлена Белая Русь, к которой отнесены, в частности, Мозырь (Мозер), Мстиславль, Витебск, Орша и Полоцк, т. е. земли и ныне входящие в состав Белоруссии. В оригинальной, латинской версии трактата Гваньини отсутствие административного единства так называемой Западной Руси подчеркивалось раздельным отнесением ее частей по государственной принадлежности — к Польскому королевству и к Великому княжеству Литовскому. Во втором случае к землям, населенным “рутенами”, т. е. фактически белорусами, последовательно причислены Минский, Новогрудский, Брестский, Мстиславский, Витебский и Полоцкий “палатинаты”. Наряду с ними названы также Волынское и Киевское воеводства, причем автор подчеркивал не только этническую, но и конфессиональную общность “рутенов” Короны и Великого княжества [2]. Поскольку трактат был издан на латыни, содержавшаяся в нем информация скоро попала в поле зрения зарубежных, прежде всего немецких, а отчасти и шведских, авторов и постоянно воспроизводилась, в том числе в части перечня территорий, населенных белорусами. С этой точки зрения примечателен трактат поляка Миколая Хвалковского (ум. ок. 1700 г.) “Публичное право Польского королевства”. Непосредственно интересующей нас теме посвящена глава “О Руссии”, в которой Белую Русь автор связывает с такими центрами Великого княжества, как Новогрудок, Мстиславль, Витебск, Минск, Полоцк, и некоторыми другими [3]. Едва ли, впрочем, Хвалковский ограничивал пространство Белой Руси только этим регионом. Судя по приложенной карте, он относил этот термин и к Русскому (Московскому) государству, которое показано крупным шрифтом как “Русь” с уточнением более мелким шрифтом: “Московская часть” [4]. Иначе говоря, по Хвалковскому “Русь” делилась на две части: Белорусскую (Литовскую) и Московскую (собственно русскую). Впрочем, предложенная им локализация и для того времени была далека от точности, в связи с чем немецкий историк Кристоф Харткнох (1644—1687 гг.) сразу же откликнулся работой, в которой исправлял или уточнял многие географические утверждения польского автора [5].

Определение территорий, на которых проживала формировавшаяся белорусская народность, сочеталось с необходимостью обозначения этого этноса. Одним из первых самобытность белорусов как одного из славянских народов отмечал в польской историографии М. Стрыйковский: он включил в перечень славянских этносов “литовских белорусов” [6]. Если “литовские” у Стрыйковского означало всего лишь государственную принадлежность, то следовавший за ним белорусский литератор ХVII в. Игнатий Иевлевич это прилагательное опускал, говоря просто о белорусах [7]. Более сложное отношение к вопросу об этническом статусе белорусов у хорватского ученого Юрия Крижанича (ок. 1618—1683 гг.), который в 1659—1676 гг., как известно, находился в России, большей частью в тобольской ссылке. С одной стороны, Крижанич не отрицал существования белорусов как одного из славянских этносов, именуя их “белорусци”. С другой же стороны, Крижанич утверждал, что белорусский язык “jест некое мерзко смешaнjе из Руского да Лешкого”, и осуждал Франциска Скорину и других белорусских авторов за то, что “при тискованьи Библиьи, Лексикона, Граматики и jних писем” они “много пременьенjе учинишя и новини размаити вимислишя” [8]. В столь резких оценках, отличавшихся, скажем, от приведенных выше суждений Стрыйковского, чувствуется не этнический, но конфессиональный подход — непримиримая ортодоксия, нетерпимая к переводу Священного писания на народный, разговорный язык.

Надо заметить, что такие внешние факторы, как конфессиональная или государственная принадлежность территорий, оказывали заметное воздействие на те или иные этнические квалификации. Так, смешение понятий Белой, Черной и Красной Руси в сочинениях немецких и шведских авторов приводило к немалой путанице. Если шведский историк ХVII в. Л. Луденс в предисловии к диссертации ливонца Якоба Скотта “История Ливонии” (1639 г.) Красную, или Червоную, Русь именовал Черной, не касаясь локализации Белой Руси [9], то курляндец Рудольф Штраух в диссертации “История Московии”, защищенной в том же году, Черной Руси противопоставлял Белую — как находящуюся под властью московского великого князя [10]. В двухтомном труде шведского теолога Николауса Бергиуса (1658—1706 гг.) и его ученика Гудмунда Крука “О положении церкви и религии в Московии” приводилась историографическая справка по этим сюжетам, причем авторы, кажется, были склонны связывать Белую Русь как с Московским государством, так и с землями Великого княжества Литовского. На перечне входящих сюда территорий они не останавливались [11]. Возможно, вопрос этот им и другим шведским авторам не казался особо актуальным. Например, в “Славянском лексиконе” выдающегося шведского ученого и государственного деятеля Юхана Габриэля Спарвенфельда (1655—1727 гг.) термин “Белая Русь” (а равно и два других цветообозначения) отсутствует, но зарегистрировано понятие “Русин: рускiи человек, русак” с его латинским адекватом “Russus, Ruthenus homo seu incola” [12]. В этом случае этноним “русский” фактически относится ко всему восточному славянству, без дополнительной дифференциации.

Достаточно неопределенно освещается рассматриваемая нами тема в заметках по истории и географии России бывшего в ней в плену шведского офицера Филиппа Юхана Страленберга (1676—1747 гг.), изданных по-немецки в 1730 г. и прокомментированных выдающимся русским историком В. Н. Татищевым. По мнению Страленберга, Россия делится на пять частей: Великая, Малая, Белая, Красная и Черная. “Из оных первыя три российскому, две же последния Полскому скипетру подтвержены были” [13]. По этому поводу Татищев сделал следующие замечания: “Что разделения на великия княжения или паче сказать на разные имянования, то есть Великая, Малая, Белая, Червонная и Черная, Руси принадлежит, оное уже известно, и от следующаго внятно видимо, где которая имела свое положение” [14]. Но Татищев к Белой Руси причислял рязанские, смоленские, суздальские и тверские княжения, оговариваясь: “Малых же уделов в разные времяна весьма было много, которые за недостатком ясных гисторей описать трудно...” [15] Впрочем, отождествление Московского государства с Белой Русью было не столь уж редким в немецкой историографии. Немецкий географ Э. Шультес, например, прямо писал о “Белой, или Великой России, именуемой Москвой” [16]. Сходные утверждения можно найти в распространенном пособии для немецких университетов Георга Хорна (1620—1670 гг.): Русь делится на Черную, принадлежащую Польше, и Белую, принадлежащую Московии [17].

Компромиссная трактовка приведена во “Всеобщем историческом лексиконе” И. Ф. Буддея. Белая Русь, утверждалось здесь, “означает не только все, что принадлежит московитам западнее истоков рек Дон и Днепр, но также Литовскую Русь, являющуюся частью Великого княжества Литовского и составляющую почти две его трети” [18]. Без изменений, по крайней мере существенных, этот текст вошел в “Лексикон” И. Х. Цедлера [19].

Рассмотренные примеры, число которых можно значительно увеличить, позволяют сделать некоторые наиболее общие наблюдения, касающиеся того, как наблюдатели “со стороны” трактовали белорусскую топонимию и этнонимию. Во-первых, независимо от расхождений в терминологии, фактическое перечисление земель Белой Руси по большей части соответствовало белорусской этнической территории. Примечательно и употребление Стрыйковским этнонима “белорусы” для обозначения одного из славянских этносов, отличающихся самобытностью. Что же касается не столь уж редкого перенесения термина “Белая Русь” и на Московское государство, то, независимо от конкретных субъективных обстоятельств (наиболее простым объяснением может быть недостаточное знание ситуации либо смешение понятий “Белая Русь” и “Белый царь”), объективно здесь играла роль особая языковая и этнокультурная близость русской (великорусской) и белорусской народностей. Этому не препятствовало и то, что каждая из них пребывала в разных государственных формированиях, не говоря уже о напряженных, а порой и враждебных отношениях Русского и Польско-Литовского государств в ХVI—ХVII вв. И “взгляд со стороны” в данном случае представляется и особо любопытным, и особо поучительным.