Черносотенцы

Первоначально слова «чёрная сотня»,

«черносотенцы» звучали почти как оскорбительные прозвища. Так в начале XX века окрестили людей консервативных, крайне правых взглядов. Но потом сами черносотенцы переосмыслили эти слова. Они стали напоминать всем, что в

XVI—XVII веках чёрной сотней называли городское простонародье.

«Да, мы черносотенцы! Чёрная сотня Кузьмы

Минина спасла Россию!» — говорили они теперь с гордостью. Для интеллигенции, разумеется, слово

«черносотенец» по-прежнему звучало как оскорбление.

Зарождение черносотенства

Первая черносотенная организация — Русское Собрание — возникла в январе 1901 года. Это был немногочисленный литературно-аристократический кружок во главе с князем Дмитрием Голицыным. Кружок ставил перед собой в основном культурные задачи: изучение русской народной жизни, сохранение чистоты русской народной речи и т.п.

Сначала власти даже собирались запретить эту организацию, подозревая крамолу, но потом изменили своё отношение к ней. Министр внутренних дел
Вячеслав Плеве[i] стал покровителем и почётным членом общества.

Наиболее здоровым черносотенцы считали общество допетровской Руси. Они видели в нём своеобразный идеал единения и гармонии всех сословий. Что же нарушило эту социальную гармонию? Привнесение чужого, иноземного влияния начиная с Петра I. Роковую роль сыграло знаменитое «окно, прорубленное в
Европу». Один из вождей черносотенства журналист Владимир Грингмут[ii] замечал, что Пётр приказал России «забыть самобытные русские предания, броситься в погоню за европейскими обычаями и учреждениями безо всякого разбора, не отличая в них драгоценного золота от обманчивой мишуры».

В результате между царём и народом выросло «средостение» — чиновничество со своими интересами, чуждыми народу. В программе возникшей позднее самой известной черносотенной организации — «Союза русского народа»
(СРН) — говорилось: «“Союз русского народа” признаёт, что современный чиновничий строй, осуществляемый в громаднейшем большинстве случаев безбожными, нечестивыми недоучками и переучками, заслонил светлый образ
Царя от народа».

Против чиновничества боролась и интеллигенция. Но черносотенцы считали, что интеллигенты сами хотят встать «между государем и народом», подменить народные интересы своими. Одна из прокламаций столичного СРН в
1905 году призывала: «Крестьяне, мещане и люди рабочие! Послушайте, что умышляет господчина. В городских думах и земствах сидят господа, а в больших городах адвокаты, профессора, студенты, учителя, погорелые помещики, одворянившиеся купцы и прочие господа, называющие себя интеллигенцией… Не признавайте её властью и правительством, разнесите в клочья, помните, что в государстве вы сила, вас сто миллионов, а интеллигенции и пяти не будет. Довольно терпеть эту интеллигентную шваль…».

Столь же критически черносотенцы относились и к буржуазии. В 1907 году в газете черносотенцев «Русское знамя» отмечалось: «Наша доморощенная буржуазия не национальна, и родилась-то она у нас с испорченной сердцевиною. Русская буржуазия, не имея свежести самобытной, заразилась гнилью Запада… Наша буржуазия всегда останется такою же чуждою народу, какою является она в настоящее время».

Выход для общества черносотенцы видели в возращении к «исконным началам: Самодержавию, Православию, Народности». Власть государя должна выражать интересы не отдельных сословий, считали они, а всей нации в целом.
Для этого она должна быть свободна от всевозможных «конституций и парламентов».

Что же касается православия, то главное несчастье церкви черносотенцы видели в её подчинении государству. Духовенство слилось с чиновничеством, церковь превратилась в придаток государства. Корень этого зла тоже уходит в
Петровские реформы, считали они. Многие черносотенцы выступали за восстановление на Руси патриаршества, как это было в допетровскую эпоху.

Наконец, своей важнейшей задачей черносотенцы считали ограждение русского народа от всевозможных «инородных влияний». Они выдвигали лозунг
«Россия — для русских!». Самым опасным из «инородных влияний» черносотенцы считали еврейское. Они выступали в конечном итоге за поголовное выселение евреев из России в «собственное государство».

После манифеста 17 октября

Первые черносотенные организации оставались небольшими салонными кружками, перелом в развитии движения произошёл в 1905 году.

После царского манифеста от 17 октября 1905 года, даровавшего свободы, по всей стране покатилась волна демонстраций. Революционеры праздновали свою первую победу и призывали добиваться большего. Это сопровождалось символическим уничтожением атрибутов монархии. Демонстранты жгли портреты
Николая II, разбивали его бюсты, собирали деньги на «похороны царя».

Конечно, всё это глубоко задело монархические чувства части населения.
Особенно враждебные толки вызывало присутствие среди революционеров евреев и других «инородцев».

Например, в Киеве после появления царского манифеста революционная толпа захватила здание городской думы, разорвала в зале заседаний портреты
Николая II и его предков. Какой-то студент вышел на думский балкон с портретом царя. Он сделал в полотне отверстие, просунул туда голову и кричал толпе: «Теперь я — государь!». С балкона думы выступали революционные ораторы. Журналист Василий Шульгин вспоминал: «Случилось это случайно или нарочно — никто никогда не узнал… Но во время разгара речей о
«свержении» царская корона, укреплённая на думском балконе, вдруг сорвалась или была сорвана и на глазах у десятитысячной толпы грохнулась о грязную мостовую. Металл жалобно зазвенел о камни… И толпа ахнула. По ней зловещим шёпотом пробежали слова: “Жиды сбросили царскую корону…”».

В тот же день сразу у многих людей появилась идея ответить на революционные выступления стихийными «патриотическими демонстрациями». Как вспоминал В. Шульгин, в редакцию газеты «Киевлянин» 18 октября 1905 года пришли четверо читателей: рабочий, ремесленник, торговец, чиновник. Он так передавал разговор в редакции:

«— Какое они имеют право! — вдруг страшно рассердился лавочник. — Ты красной тряпке поклоняешься — ну и чёрт с тобой! А я трёхцветной поклоняюсь. И отцы и деды поклонялись. Какое ты имеешь право мне запрещать?

— Господин редактор, мы хотим тоже, как они, демонстрацию, манифестацию… Только они с красными, а мы с трёхцветными…