Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4 | Следующая страница реферата

Итак, легенды о «подменном царе», связанные с именем и деятельностью Петра, имели, по крайней мере, три редакции и несколько их разновидностей. Петр мыслился подмененным в детстве (Натальей Кирилловной, боярами или чаще немцами) или во время заграничного путешествия 1697 — 1698 гг. (в Лифляндии, Германии, Швеции; немцем, шведом, латышом, литвином). Дальнейшая его судьба изображалась тоже различно: он замурован в Риге в стене, сидит где-то за границей в «полоне» или в «Стекольном» в темнице, или брошен немцами в бочке в море.

Можно констатировать, что во всех трех редакциях легенды о «подменном царе» Петре особую роль играет этноним немец, которым обозначают не только собственно немцев, но и шведов, латышей, литовцев. Объяснение этому факту можно найти в «психологическом» и моральнонравственном портрете народов, обозначенных этнонимом «немец».

«Немцы» и вместе с ними «подменный царь» (= немец), как следует из слов допрашиваемых в Преображенском приказе,«вор, клятвопреступник», «лукавы, лик под лик подводят», — т.е. в известном смысле обладают свойствами оборотней, способных менять не только и не столько облик человека, сколько его внутреннюю сущность. Именно благодаря этому оборотничеству, «подменный царь» и нарушает все вековые традиции русского народа. Он заставляет носить немецкое платье, брить бороды, запрещает употреблять русскую еду, не соблюдает посты, уничтожает русских людей и пр. Действительно, для русского человека XVII начала XVIII вв. все эти нововведения были «немы». Например, ему ничего не говорил немецкий камзол, тогда как русский традиционный костюм, помимо чисто утилитарной функции, имел огромное социокультурное значение, поскольку знаково и символически маркировал космоприродное пространство этноса (вышивка, покрой, состав комплекса и пр.).

То же можно сказать и об одном из наиболее болезненных для русского человека «немецких» новшеств — брадобритии. Ношение бороды и усов было не только символом патриархальной России, но и являлось отражением мировоззренческих установок русского народа. Известно, какое значение придавалось волосам в традиционной культуре: они служили средоточием магической силы человека и рода. Отсюда, например, важное значение обряда окручивания в русской свадьбе, т.е. одевание молодухой женского головного убора, который полностью скрывал ее волосы, дабы «не навредить» роду мужа. Не случайно в русской традиционной культуре высшей формой ритуального «бесчинства» являлось хождение женщины простоволосой, т.е. с непокрытыми и распущенными волосами (обряды опахивания во время эпизоотии, женские беседки и пр.). Примечательно, что в заговорах «девка-простоволоска» наряду с «бабой-самокруткой» ставится в один ряд с «колдуном и колдуницей»,21 что автоматически уравнивало эти персонажи в статусе «чужого». Таким образом, «простоволосость» женщин, столь рельефно проступающая в «немецком» платье, равно как и отсутствие бороды и усов у мужчин, ставили под удар благополучие всего русского народа.

Одним из ключевых понятий идентичности в России всегда был конфессиональный фактор, что, в частности, выразилось в семантическом тождестве понятий «русский» — «православный», окончательно закрепившемся созданием русского национального варианта восточной ветви христианства («обрусения христианского вероучения и церкви» по Б.Д. Грекову). Это национальное своеобразие становления христианства на Руси проявилось в ходе никоновских реформ, показавших возможность многоверия в рамках, казалось бы, единой православной веры.

Собор 1666 г. не просто манифестировал разделение Русской Церкви на два лагеря, но, по сути дела, предопределил зарождение будущих ключевых ориентиров идентификации русского народа, во многом определивших позднейшее становление государственных национальных интересов. В самых общих чертах эти точки номинируются этнонимами «немец» (= басурманин)/никонианин и «русский» (= православный) /старообрядец. Эта изначальная модель не раз подвергалась семантическим (и иным) трансформациям, но ее исходный смысл в целом остался неизменным.

Чтобы пояснить эту мысль, я вернусь к XVI в., когда в мире ясно определяется цивилизационный разлом между западной (христианской) и восточной (исламской) цивилизациями, закончившийся политическим оформлением Вестфальской международной системой (1648 г.) нацийгосударств западного мира. Именно в этот период Россия, пребывавшая 500 лет (с принятия христианства) цивилизационной окраиной как Передней Азии, так и «Коренной» Европы, вступает в новую стадию идентичности: Москва создает эсхатологический миф последнего Третьего Рима. Однако эта идеология, строившаяся первоначально по принципу сакральной вертикали и призванная служить возрастанию духовной жизни нации, впоследствии утрачивает свои эсхатологические и апокалиптические компоненты, которые постепенно заменяются компонентами национально-религиозного мессианства (Россия — хранительница «истинного» христианства — православия). Иными словами, идея «Москва — третий Рим» трансформируется в теорию «официального хилиазма», обслуживавшую, в первую очередь, не идею вселенской церкви, а национально-замкнутый процесс (национализация православной церкви и всей средневековой политико-правовой культуры Руси).

Таким образом, попытка построить новую русскую сакральную вертикаль, которая служила бы стержнем идентичности, была обречена, в первую очередь, за счет снижения духовного потенциала идеи «Москва — третий Рим». Она закрепила собой успехи государственного строительства, а не духовное совершенствование молодой нации, чья религиозность была поделена между христианскими и до (вне) христианскими представлениями («дневной» (духовной) и «ночной» (душевной) культурой по Г. Флоровскому). Эволюция идеи «Москва — третий Рим» в пользу «духовной» (официальной), «дневной» культуры поставила последнюю точку в поисках русской идентичности на пороге нового времени. И в этих поисках, а точнее, «похоронах» старой идентичности не последнюю роль сыграл раскол русской Церкви.

Великий раскол поставил под сомнение сам факт того, что Русь (=Третий Рим) есть истинно православное царство. Постановлением Собора 1666 — 1667 гг. Русь в одночасье оказалась не хранительницей истинного православия, функции которого она приняла на себя, провозгласив национально-мессианскую идеологию «Москва — третий Рим», а только лишь грубых богослужебных ошибок. Тем самым была окончательно разрушена сакральная вертикаль, которая конституировала цивилизационную идентичность Руси на пороге нового времени. В результате Русь снова оказалась перед необходимостью поиска новой вертикали, В условиях сращения церкви и государства, эти поиски затянулись почти на два столетия.

Петр I вводит новый канон «русскости», наряду с принципом «русский = православный» появляется принцип «русский = имперский служащий». Россия вступает в эпоху имперской идентичности, в которой религии отводится уже не ключевое место. Можно сказать, что новый канон идентичности, введенный Петром, оказался столь же «нем» для определенной части русского народа, как и «немецкое» платье, досуг, еда и пр. Этой частью (и немалой) стали старообрядцы — «ревнители древнего благочестия». Именно они оказались той оппозицией, которая не просто сохранила старые обряды, но и «духовную» («ночную») культуру старорусской идентичности. Никонианство же, напротив, вполне отвечало новым требованиям политикоправовой культуры (секуляризация).

Показательно, что начиная с Петра I и на протяжении всего XVIII в. в период становления и укрепления Российской Империи государственная политика отличалась известной веротерпимостью (например, «Теория веротерпимости» Екатерины II). Подобная ситуация начинает меняться в первой трети XIX в., когда Российская Империя вступает в новую фазу своего развития, потребовавшей создания новой идентификационной сакральной вертикали.

После поражения в Крымской войне Россия ищет новые, а точнее новые-старые обоснования своей идентичности, заявляя претензии на византийское наследие и на превращение Российской Империи в гипер-Европу образца тютчевской «Русской географии».22 Имперское правительство артикулирует новую национальную идею, известную под именем «теории официальной народности» графа С.С. Уварова. Тройственная формула «православие, самодержавие и народность» не только разрабатывалась применительно к русским условиям, но и составляла оппозицию идеологии Священного Союза, придавая «теории официальной народности» мессианский оттенок.

Становление новой имперской идеологии происходило в условиях ожесточенной борьбы между европеизмом («западники») и «славянофилами». И в этой борьбе этноним «немец» обрел новое звучание. Он ставится в более широкий контекст поиска и обоснования начал самобытной и/или заимствованной истории и русского национального самосознания. Наиболее законченный вид эти поиски приобрели в 29-ти томной «Истории России» С.М. Соловьева. Сравнивая древних славян и германцев, ученый провозглашает их равноправное и господствующее положение в Европе со времен утверждения христианства и до XIX в.23 По мнению С.М. Соловьева, геополитические и исторические различия условий развития этих народов привели к созданию цивилизаций двух типов: духовной русской и светской немецкой.24 Именно последняя представляется ученому прогрессивной, тогда как цивилизационное развитие России возможно лишь через заимствование чужого, в первую очередь, немецкого просветительского опыта. Решительно осуждая как славянофилов, так и германофилов, С.М. Соловьев, тем не менее, полагает, что всякое иноземное вторжение в духовную культуру русского народа является «истинным несчастьем» России.25

Подобное амбивалентное функционирование этнонима «немец» характерно и для народного сознания конца XVIII XIX вв. С одной стороны, немец это некий идеальный тип рачительного и домовитого человека. В русской «Описи качеств знатнейших европейских народов», помещенной в знаменитом в свое время «Письмовнике» Н. Курганова (конец XVIII в.), говорится, что немец «в поведении прост, ростом высок, в одежде подражателен, в кушании славен, в нраве ласков, лицом пригож, в писании изряден, в науке знаток, в законе тверд, в предприятии орел, в услуге верен, в браке хозяин, немецкие женщины домовиты».26 Подобная комплиментарность, однако, не мешала созданию некоего гротескного образа немца русской, в первую очередь, городской, культуры. Как показал анализ, проведенный С.В. Оболенской на материале русской лубочной картинки и народного кукольного театра Петрушки, образ немца в русской народной культуре XVIII — XIX в. — это, прежде всего, образ русского немца, который смешно коверкает русские слова, учен, а не знает самого простого; скуп, но вместе с тем — рачительный и аккуратный хозяин; умелый работник и мастер на все руки. В представлениях русских о немцах сквозит добродушный юмор, пока еще спокойное признание факта существования рядом человека иного склада, чем свой, русский, и наивное убеждение, что русский народ обладает якобы чем-то, что выше и учености, и ловкости, и хитрости, и богатства немца.27

С другой стороны, немец воспринимался русским сознанием как средоточие грехов или, точнее, являлся великим грешником уже в силу своего иноземного происхождения. Так, на одной из лубочных картинок начала XIX в., изображающей ад, среди грешников, которые страдают за прелюбодеяние, стяжательство, чревоугодие и проч., самым большим мучениям подвергается человек, над которым написано: «За то, что немец».28 Подобное отношение к немцу достаточно полно раскрывается в суждениях архангельского извозчика, который в конце XIX в. говорил В.И. НеморовичуДанченко следующее: «У нас немец онагдысь холеру по ветру на каланче пущал. С трубкой, значит. Возьмет это, наведет на звезды и считает. Сколь сосчитает столь и народу помрет, потому у кажинного человека свой андел и своя звезда. Ему, немцу, от начальства такое приказание, значит, вышло. Он должен сполнять. Много бы у нас народа померло, да, вишь, начальство смилостивилось по штафете, ну и ослобонили».29

Однако, несмотря на существование подобных представлений, немец в русском сознании конца XIX в. это отнюдь не образ врага, каким он станет позднее, накануне и в период I мировой войны, когда немцы оказались реальными врагами. Скорее, этноним и связанные с ним представления и образы продолжают существовать в значении «немой» (=иной) и «не мой» (=чужой), служа, тем самым, для создания внешних ориентиров русской национальной идентичности.

Первая мировая война коренным образом изменила эти представления. «Немец солдат сразу же заслонил собою настрявшие «до чертей» образы немца управляющего, немца заводчика, немца аптекаря, садовника, колониста, — писал в 1916 г. Вл. Денисов, исследуя отражение войн в русском народном лубке. Все покрылось одной каской, и, сосредоточив на этом символе всю изобретательность рисунка, всю колкость насмешки и пыл негодования, лубочная картинка не мало способствовала популярности войны в народе».30 Весьма характерен образ немца этого периода, созданный Врубелем и растиражированный в тысячах лубочных картинок под названием «Враг рода человеческого». Здесь немец изображен в виде железного человека в каске с дьявольскими ногами и хвостом, на котором написано: «немец злой». В руках этот персонаж держит черепа, а надписи раскрывают суть его злодеяний: «Много народа яростию погубил, многие города воровски нарушил».31

Официальная печать также активно формировала образ немца врага. «Люди машины, люди орудия» — так теперь отзывались о немцах писатели и публицисты, поднимая это восприятие до геополитических высот. "От далеких предков, так загадочно вынырнувших из бурного, вздыбившегося моря мятущейся Центральной Европы, на развалинах полулегендарной Франкской империи, унаследовали Габсбурги и Гогенцоллерны свою кровавую судьбу. Жестока, полна коварства и преступлений их судьба. Она идет через всю историю Европы тяжелой стопой, оставляя за собой кровавые следы, слившиеся теперь, через много веков с безбрежным океаном крови. Мир обвиняет весь германский народ сверху и до низу!"», — писал, например, А. М. Оссендовский, обвиняя Германию и Австрию в «Великом преступлении» войны.32 Проводя параллель между Франкской и современной ему Германской империями, автор как бы противопоставляет их Русской Империи, очередной раз возложившей на себя миссианскую роль спасителя Европы.

Этнониму «немец» теперь становятся синонимичными такие понятия, как «германец» (= житель Германской империи) и франц/ганс сбор,ный образ немецкого солдата. Последнее в большой степени принадлежит к области народной (устной) культуры и, в целом, несет на себе не столько негативную, сколько уничижительную нагрузку. Что касается имперского звучания этнонима «немец», то оно, как представляется, было связано с очередными геополитическими и цивилизационными изменениями на карте Европы рубежа XIX XX вв. Имперская Россия, как и имперская Германия, вступили в новую фазу своей идентичности, завершив внутреннее строительство за счет доступных на тот момент резервов и значительно отстав в этом процессе от остальной (Коренной) Европы, где становление новой (гражданской) идентичности началось на 60 лет раньше (Великая Французская революция 1847 г.).

Первые признаки кризиса русской имперской идентичности, основы которой были заложены еще Петром I (русский=имперский служащий) наметились с середины XIX в., когда Россия пыталась (в который раз!) определиться как «христианнейшая» страна, оставаясь, вместе с тем, на позициях «жандарма Европы». Представляется, что рост революционного движения, приведший затем (через первую мировую войну) к Октябрьской революции и был вызван (наряду с причинами экономического и политического характера) кризисом старой имперской идентичности. Российская Империя первой трети XX в. переросла «петровский немецкий кафтан» и вплотную подошла к пониманию (хотя и с национальным своеобразием) ценностей гражданских прав и свобод как основы новой идентичности. Можно сказать, что задача ее создания стала для России тем краеугольным камнем, который в дальнейшем сильно повлиял на ход не только российской, но и мировой истории. Используя войну как средство социального управления, революционеры весьма легко добились желаемого результата именно за счет конструирования нового канона русской идентичности (т.н. буржуазнодемократические свободы Временного правительства, декреты большевиков). В этих условиях далеко не случайным представляются массовые физические расправы над имперскими служащими и лицами духовного звания, которые имели место в революционные и первые послереволюционные годы гражданской войны. Тем самым уничтожались не только «эксплуататоры», «мироеды» и «долгогривые», но искоренялись носители имперской идентичности. Иначе трудно объяснить то, что носители православной культуры («православного коммунизма» по Д. Бердяеву) столь быстро оказались на позициях воинствующего атеизма, а «кухаркины дети» легко переняли опыт управления производством.

Не случайным в этой связи выглядит и исход сначала русскогерманской, а затем первой мировой войны. Первая закончилась, по настоянию большевиков, Брестским миром (3 марта 1918 г.), поскольку новая «гражданская» (= «демократическая») страна не могла вести войну империалистическую. Показательно, что государственные документы, лозунги первого этапа интервенции и гражданской войны призывали оборонять именно Республику. В этот период главным становится лозунг «Все для фронта, все для обороны Республики!».33 Не менее красноречив и тот факт, что большевики призвали народы оккупированных районов Белоруссии и Украины подняться на «освободительную отечественную войну против немецких оккупантов».34 (разрядка моя И.Б.). Однако последовавшие вслед за этим (9 ноября 1918 г.) буржуазная революция в Германии, установление там республики и выход Германии из войны сделали дальнейшую эскалацию образа немца-врага бессмысленной.

Первая мировая война и последовавший за ней кризис 1917 г. закончились складыванием новой международной системы (т.н. ВерсальскоВашингтонекой, 1919), в которой Советской России, по меткому определению М.В. Ильина, отводилась роль «дисциплинирующего пугала».35

Тем не менее РСФСР в известной степени добилась решения своих цивилизационных и геополитических интересов, получив возможность в условиях гарантированного мира возводить новую идентификационную вертикаль. Ее стержнем стала идея строительства наднационального (советского) государства в противовес нациям-государствам Западной Европы. Представляется, что стремление создать единый советский народ, не обладающий никакими этнодифференцирующими признаками, явилось, по сути дела, первой попыткой решить проблемы наметившейся к началу XX в. модернизации и глобализации в рамках 1/6 части суши или, иными словами, сконструировать наднациональный идентит на основе не национального интереса, а идеологии.36 Главная причина этого стремления видится в том, что период становления и развития гражданской идентичности в России был сокращен до минимума (февраль 1917 декабрь 1922 г.), тогда как в большинстве европейских стран и в Америке он был достаточно длительным.

Аналогичным образом и Германская гражданская идентичность имела в своем распоряжении только 14 лет Веймарской республики (1919 1933), которых после многовековой раздробленности было явно недостаточно для ее закрепления. В силу этого, германский национал-социализм, объявивший себя «носителем немецкой государственности», расширил притязания на строительство наднационального государства до всеевропейского масштаба. Говоря об «наднациональном государстве» применительно к идеям Третьего Рейха, я имею в виду, то, что, по мысли его идеологов, все народы, помимо этнических немцев, должны были лишиться своих национальных различий. Однако, в таком случае, немецкая «самость» грозила перестать быть таковой в силу отсутствия иного (внешнего) окружения. В этом смысле, как представляется, идея национал-социализма была сродни идее создания советского народа.

Конфликт двух наднациональных идеологий стал неизбежен и во второй трети XX в. вылился во вторую мировую войну. Характерно, что как с германской, так и советской стороны речь шла о войне между «русскими» и «немцами». Так, например, в германских документах, относящихся к плану нападения на СССР, говорится преимущественно о «русских дивизиях», «русском вооружении», «русском командовании» и пр.37 Аналогичным образом русские документы оперируют преимущественно этнонимом «немец» и производными от него.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: россия диплом, государство реферат.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4 | Следующая страница реферата