Предыдущая страница реферата | 1  2  3

Оценивая коммунистический режим, Савицкий пришел к выводу, что советская власть стала адекватна «внутренней логике» месторазвития России-Евразии с 1927 года, с которого начинается время «подъема». Успех «пятилетнего плана развития народного хозяйства» обосновывался Савицким не достижениями советского народа и руководства партии, а совпадением его с периодом «подъема» в истории: «Не подъем был создан планом, но самый план стал реальностью потому, что с очевидностью обнаружились признаки подъема» При этом, историческая традиция месторазвития стала влиять на советский режим и преобразовывать его. В этатизме, стремлении развивать промышленность, Савицкий узнавал «знакомые образы русской истории»: устремления Алексея Михайловича в строительстве заводов, развитие государственной промышленности при Петре Великом. Провозглашенный же И.В. Сталиным в 1924 году курс на построение социализма в отдельно взятой стране, евразийский мыслитель считал полным «осознанием природы России-Евразии, как «особого мира»». Кстати, именно поэтому в борьбе и с Л.Д. Троцким, и с зиновьевской оппозицией Петр Николаевич поддерживал И.В. Сталина, считая его одновременно и «интегральным коммунистом», и «евразийским националистом», но главное настоящим патриотом. Поэтому «национальная сущность» «пятилетки», которую по значению Савицкий приравнивал к «акту о мореплавании» О. Кромвеля, рассматривалась им как «доказательство подлинности» патриотичности Сталина.

Особое одобрение у евразийца вызывало развитие тяжелой индустрии. Положительные оценки получила вторая «подъемная» пятилетка (1933–1937). В исторический «ритм» попала и «сплошная коллективизация», которая «опиралась на потребности, близкие по характеру к тем, которые породили в свое время в России поместное землевладение». Таким образом, коллективизация рассматривалось им как продолжение евразийской традиции. Начала этих преобразований советской власти Петр Николаевич находил в возрождении «тягловых» и «служилых» начал в социальном режиме СССР, в сходстве «государевой пашни» XVI—XVII веков с совхозами и колхозами.

Насаждение крупных государственных сельскохозяйственных предприятий определялось как адекватная геополитика внутреннего пространства России-Евразии и историческая необходимость. Савицкий отмечал, что без крупных сельскохозяйственных объединений, советская власть не может быть «людной и оружной», т.е. не сможет стать крупной индустриальной державой: «вернуться к сплошному морю мелких крестьянских хозяйств в том виде, как оно существовало в 1928—1929 гг., это значило бы понизить обороноспособность страны».

Сталинский план индустриализации признавался геоисторически закономерным. Савицкий считал, что выдвижение на первый план отраслей промышленности, производящих средства потребления, означало бы переход к «депрессии». Но, по мнению Петра Николаевича, убежденного в объективности своей «периодической системы» истории, кризис все равно был неизбежен. Считая «фактом-пророчеством» это утверждение, он подчеркивал, что «всякий период «подъема», благодаря лихорадочной деятельности ему свойственной, вызывает психологическое утомление в населении и тем подготавливает «жесткий упадок сил», который за ним следует». Полагалось, что социалистическое ударничество советского народа и «безудержный оптимизм» руководителей государства, нажим на народное потребление, за счет которого шло социалистическое строительство, имеют свои пределы. А значит, рано или поздно, неизбежно придется понизить цены на промизделия, отменить прямые займы, и…подорвать капитальное строительство, приостановив промышленное и сельскохозяйственное переоснащение страны. Вызванная этими факторами безработица, по логике евразийского экономиста, ознаменует новую «депрессию». Признаки грядущего экономического апокалипсиса Савицкий «прозревал» в истощении накоплений в советском бюджете, «на что жаловался Сталин в своей речи от 23 июня сего (1931. — А. М.) года». Причем на протяжении 30-х годов, по оценкам евразийского экономиста, эта тенденция все более усиливалась. Так, по его данным, в расчете не по государственным, а коммерческим ценам, уже в 1934 году Советская Россия находилась «в фазе острой инфляции», а «денежное хозяйство в стране находится в состоянии разложения». Подтверждение такой «натурализации хозяйственного оборота» Савицкий усматривал во введении несколькими годами ранее сельскохозяйственных заготовок, которые, по его мнению, являлись прямыми налогами. А в 1936, 1937 гг. «несомненные, хотя и ослабленные признаки депрессии» СССР евразиец видел в том, что «производство средств производства во многих случаях развивается медленнее, чем производство средств потребления».

Предполагалось, что коммунисты будут стараться продлить промышленный подъем, запустив в ход «факторы нормализации»:эмиссию, делать «ставку на сильных» при проведении коллективизации. Кстати, Савицкий признавал, что многие из них были введены советским руководством: переход к нео-нэпу и разгром противников из «левой оппозиции», принятие Конституции 1936 года, Колхозного Устава, возвращение к русским национальным истокам в культуре и т.д. Но эти меры по преодолению «депрессии» расценивались им как малоэффективные, поскольку они не могли компенсировать нереализованность главного условия «подъема» — рост накоплений. Советский бюджет первой и второй пятилеток Петр Николаевич представлял в военно-коммунистических формах — как «военный бюджет», полностью сформированный за счет народного потребления и при этом, «не оставляющий в распоряжении власти никаких «военных резервов» » и вообще не позволяющий делать какие-либо накопления. Иными словами, это бюджет обреченной на катастрофу экономики. В этой связи, единственным действенным средством для продления подъемного развития народного хозяйства СССР евразийский теоретик считал широкое привлечение иностранного капитала, как в виде кредитов, так и в форме концессий. При этом оговаривалось, что «удачная деятельность иностранных концессионеров возможна только в том случае, если будут обеспечены условия для нормальной работы русских предпринимателей», т.е. при условии восстановления их частнособственнических прав. В противном же случае, «при подавлении отечественного частного сектора», привлечение иностранных капиталов, по мнению Савицкого, означало установление «режима капитуляций». Но следует подчеркнуть, что решающая роль в представленном варианте «оздоровления» советской экономики отводилась иностранному капиталу.

Нельзя не отметить, что такой подход противоречил разработанной Савицким же концепции России-Евразии, как «экономически самодовлеющего континента-океана». Но сам Петр Николаевич уверял в своих публикациях, что предлагаемая им мера будет иметь своим следствием лишь «мобилизацию имеющегося основного капитала», но никак не восстановление капитализма, что определялось им как «злостная контрреволюция». Более того, «рекапитализация России», по мнению Савицкого, была «неприемлема в социально-политическом смысле, невозможна и в чисто хозяйственном отношении; народное достояние вложено в национализированный сектор, его денационализация немыслима за отсутствием тех кадров русских капиталистов, которые могли бы перенять государственную промышленность не в форме экспроприации народного достояния».

Следует отметить, что применительно к собственно евразийской политике, т.е. на случай прихода к власти в СССР Евразийской партии, стратегия экономических действий менялась кардинально. Так, в одном из писем к главе белградской группы евразийцев В.А. Стороженко Савицкий уверял его, что можно обойтись без иностранных займов, «ведь, все таки, представить себе не можете, какие внутренние ресурсы уже мобилизованы».

Поскольку советская власть была далека от понимания «циклической природы экономических процессов» и не создавала «требуемых иностранными капиталистами правовых и конституционных гарантий концессионных договоров», все «факторы нормализации», задействованные в СССР, рассматривались как временная мера — «депрессия» неминуема: «подъем порождает диспропорции между покупательной способностью населения и средствами к ее удовлетворению. Поэтому вождям «генеральной линии придется восстановить единый и свободный рынок, дабы ликвидировать товарный голод». А это, как отмечено выше, ознаменует собой начало депрессии. Такой вывод был очень важен для евразийцев в практически-политическом отношении.

Выстроенная Савицким «периодическая система» ритмов русской истории рассматривалась и как стратегия действия. Это вытекало из специфического понимания евразийцами, стремящимися к власти в СССР, сути политических процессов. Своеобразно трактуя К. Маркса, Савицкий был убежден, что «определенным образом объясняя мир, можно стремиться к его изменению». Не только «осмысление всего, что пережито за последние десятилетия» входило в цели евразийцев. «Прозревая глубокий смысл революции», они собирались «готовить следующую ее фазу». В представлении Савицкого, познание логики русской истории позволяет повлиять на нее, через использование «фактов-пророчеств». Одним из них и было «пророчество» о «депрессии» в Советской России: «Полоса подъема (пятилетнего плана. — А. М.) придет к концу, подобно тому, как сменялись упадком предыдущие полосы «подъема». Тогда-то наступит критический момент для организуемого коммунистами промышленного строительства. Тогда-то нужно ждать изменений в политической ситуации, в обстановке, в которой протекает в настоящее время (1931 год. — А. М.) осуществление пятилетнего плана» (выделено мной. — А. М.). Под «политическими изменениями» подразумевался приход к власти Евразийской Партии, которая уже с начала 30-х ставила своей задачей «быть готовой к действию в этот (кризисный для Советской России. — А. М.) момент». Причем, в «национальном деле» преобразования Коммунистической партии в Евразийскую, Петр Николаевич, как лидер Пражского кружка, рассчитывал на «государственников» или «ревнителей интересов особого мира Евразии» внутри ВКП(б).

Для полноты картины завихрений «исторической кривой» в геоисторической концепции Савицкого, необходимо обратиться и к собственно географической ее составляющей. Ведь помимо внутренних признаков подъема, евразийский геополитик указывал и на тесно связанные с ними внешние — это внешнеполитическая активность (дипломатическая и военная) и расширение колонизационной деятельности (в значении освоения территории на окраинах собственного месторазвития). Причем колонизация, как «подъем географической энергии» народа, в представлении Савицкого, была сопряжена с образованием у этого народа нового «правящего слоя», как правило, в результате того или иного важного исторического события. Яркими примерами таких «катаклизмов», по мнению евразийца, были новый «правящий отбор» при Петре I, революция 1917 года, поскольку они «имели своим следствием прокладывание новых путей», стратегически и торгово-экономически важных.

Причем, эти открытия, как составная часть «подъема», также подчинялись «ритмическим законам» — впадение страны в «депрессию» сопровождалось ослабеванием «географической энергии» русского народа. Но поскольку здесь вступали в силу относительно постоянные географические факторы, в «периодической системе» русской колонизации были определены некоторые геополитические закономерности и свой геополитический цикл, укладывавшийся в исторический «ритм» месторазвития, но определявшийся не во временных показателях, а в географических.

Во-первых, это определенные в ходе развития государства векторы геополитических интересов. Савицким была подмечена их диалектическая устойчивость, а именно: проявляющееся в периоды подъема «повторение геополитических фактов». Так, стержнем восточной политики во время «петровского подъема» (Петра Великого) был вопрос об овладении Восточным Туркестаном («Еркети»), куда посылались несколько военных экспедиций. Во время подъема 1893 — 1899 гг., как отмечал Савицкий, русские там достигли «максимума влияния», когда Синь-Цзян (Восточный Туркестан) фактически управлялся главой отечественного консульства Покровским. А в конце 1920-х, с началом уже советского «подъема», 90 % синь-цзянского экспорта шло в СССР.

Или же другой пример, относительно океанического направления отечественной геополитики, приводимый Савицким. Во времена расцвета империи, Петр Великий направил большую географическую экспедицию поисков пути в Америку с Дальнего Востока. Несколько позднее, в 1741 г. эта задача была решена во время плавания Беринга и Чирикова (тогда был открыт западный путь в Америку от Камчатки). А в 1937 г., также в «подъемное» время становления могущественной советской державы эта «русская традиция» привела уже северным путем к берегам Нового Света В. Чкалова с товарищами. Савицкий даже подметил, что «советские авиаторы вышли как раз на тот участок Тихоокеанского побережья, вдоль которого плыл Чириков в июле 1741 года».

Таким образом, 1741 и 1937 годы, «в промежутке между которыми географическая и техническая энергия русского народа слабела», образовывали хронологические рамки некоего замкнутого географического цикла, сопряженного, согласно концепции Савицкого, с геоисторической ритмикой. Но основным критерием его выделения, как отмечалось выше, являлись не временные, а пространственные характеристики, главной среди которых была колонизационная направленность. В этой связи, Савицким прослеживалась прямая связь между «эпохой вселенских океанических открытий» Российской империи (примерно 1803—1835 гг.) и «достижениями СССР в Арктике». Но следует отметить, что океанические открытия были «преходящим эпизодом», поскольку Аляску вместе с фортом Росс и Алеутскую гряду продали «за ненадобностью» Соединенным Штатам, а открытая Чкаловым «воздушная дорога» не могла сравниться со значением океанических открытий первой трети ХIХ века, когда, согласно указу Александра I от 1821 года территориальными водами России объявлялись все пространство моря и заливы по северо-западному берегу Америки.

Важно подчеркнуть, что в отношениях между направленностью русских географических открытий и развитием географических исследований, зачастую сопряженных с колонизацией, западных путешественников наблюдалась та же обратная пропорциональность, «перемежающаяся ритмика», которая, по мнению Савицкого, устанавливалась применительно к «экономическим волнам» и «историческим кривым» Запада и России. Например, в 1830-х годах, когда русские (как представители континентальной империи) были активны на океанических и северных направлениях, англичане (как носители океанического имперского начала) совершали в Евразии внутриматериковые открытия (проникновение в Туркмению, исследование Верховьев Аму-Дарьи). В 1840-е годы цикл срединно-материковых путешествий англичан прекратился (во многом это было связано с афгано-британской войной 1841–1842 гг.), и начался новый цикл — «евразийских материковых открытий».

Установление подобного рода «параллелизмов» между исторической ритмикой и географической составляло предмет евразийской геополитики. Полагалось, что такой естественно-исторический синтез должен усилить авторитет россиеведческой концепции, а значит и сделать более привлекательными обосновываемые ей политические выводы евразийцев.

Не останавливаясь на вопросе о вполне очевидной научной несостоятельности подобного рода «метафизических упражнений», обратим внимание на явное противоречие в теоретических построениях Савицкого. Согласно «прогнозам» евразийского «пророка» «историческая кривая» СССР в 30-х годах должна была неминуемо пойти по нисходящей, но в то же время наблюдался необычайный всплеск географической и геополитической активности (а это важный признак «подъема») Советской России, что признавал сам Савицкий…

Как известно, истинность той или иной теории доказывается проверкой на практике. Ожидания евразийцев «депрессии» для «любимой» Отчизны ни в 1933–1934 годах, ни позже, не оправдались. Исторический процесс «не пожелал» укладываться в придуманную Савицким схему «периодической ритмичности»… В качестве комментария здесь уместно привести слова самого Савицкого, адресованные П.Б. Струве еще до официального оформления евразийского движения: «Пророк обычно бывает лже-пророком в отношении практической политики».

Претендуя на обоснованность и объективность прогностической функции своей теории, подчеркивая, что «основным научным и философским методом ее являлось выделение «фактов-пророчеств», Савицкий исказил смысл научного планирования, игравшего для периода 20–30-х годов очень большую роль особенно для нашей страны. Если советские ученые (в том числе и Н.Д. Кондратьев) при построении научных прогнозов руководствовались принципом «управлять — значит предвидеть», то евразийцы во главе с П.Н. Савицким при поисках своих «фактов-пророчеств» следовали иной логике «предвидеть, чтобы управлять». Однако и это «предвидение» было оторвано от общественно-исторической практики. Ярким примером этому служит предложенное евразийским теоретиком средство для оздоровления советской экономики в виде «широкого притока иностранных капиталов», что по своему действию напоминало гильотину в качестве лекарства от головной боли. Но ради объективности заметим, с тезисом Савицкого о невозможности возрождения в России капитализма в рамках предложенной им программы по развитию экономики СССР нельзя не согласиться — этот прогноз подкреплен всемирно-исторической практикой: в колониях не строят капитализм.

Из вышесказанного следует, что «периодическая система» ритмов, основанная в том числе, и на научных выводах, «подгонялась» под политические цели евразийского движения, что нивелировало ее научность. Явное несоответствие установленных П.Н. Савицким геополитических законов исторической практике, не могло не быть очевидным для его последователей, в частности для Л.Н. Гумилева и так называемых «неоевразийцев»: никто из них не попытался продолжить открытую евразийским мыслителем «биологическую кривую истории».

Скачали данный реферат: Гретченко, Kal'chenko, Istlent'ev, Трактирников, El'chukov, Mirnov, Комаров.
Последние просмотренные рефераты на тему: рефераты, стратегия реферат, шпоры бесплатно, первый снег сочинение.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3