Современная "Унгерниана"

Хатунцев С. В.

Белов Е.А. Барон Унгерн фон Штернберг: Биография. Идеология. Военные походы. 1920 – 1921 гг. – М.: Аграф, 2003. – 240 с.

В последнее время в нашей стране появилось довольно много книг и исследований, посвященных Р.Ф. Унгерн-Штернбергу – вождю контрреволюции в Монголии и Даурии. Его суровый и загадочный образ занимает важное место в романах и повестях В. Пелевина («Чапаев и Пустота»), С. Маркова («Рыжий Будда»), М. Демиденко («Барон Унгерн – белый рыцарь Тибета») (1). Опубликовано немало научных и научно-популярных работ, непосредственно касающихся фигуры барона (2). Изданы важные источники и произведения исследователей и писателей-эмигрантов, в которых освещается его деятельность или же выводится его поэтическо-литературный портрет [См. список литературы в конце рецензии: Хейдок 1990; Несмелов 1990; Оссендовский 1994; Першин 1999; Семенов 1999; «Источник» 2001; Серебренников 2003]. Многочисленны публикации об Унгерне в СМИ и в интернет-сайтах. Даже «мужской журнал» «ХХL» решился напечатать статью о бароне [ХХL 2003]. И все это – не говоря о массе упоминаний, отдельных размышлений и целых параграфов, посвященных Унгерну в других изданиях и работах.

Таким образом, в России сейчас наблюдается известный унгерновский «бум». Каковы же причины повышенного интереса к этому давно расстрелянному белому генералу? Не зарываясь в пространный анализ этого феномена, рискну предположить: нынешнее внимание к фигуре барона во многом обЪясняется ее апокалиптичностью, тем, что воплощая в себе смутные, но мощные веянья «мирового духа» (3), кристаллизующиеся в том, что Владимир Соловьев на рубеже ХХ века окрестил (удачно или не очень) «панмонголизмом», Унгерн является знаком, указывающим на смертельную и неизбежную для современной России «угрозу с Востока», естественно, не со стороны горстки соплеменников Чингисхана, а со стороны великой и по-прежнему загадочной «застенной» державы, которая при нашей нынешней слабости, политическом безволии и всеобщей жажде быстрой и легкой наживы любой ценой вполне способна уже в недалеком будущем заполнить вакуум силы, образовавшийся за Уралом.

Пионером новейшей российской «унгернианы», вне всякого сомнения, является Л.А. Юзефович с его талантливой и оригинально беллетризированной историософско-публицистической книгой «Самодержец пустыни», выпущенной в 1993 г. А в 2003-м, в известной (и в большой) степени как «ответ» Юзефовичу ровно через десятилетие, вышла рецензируемая монография Е.А. Белова.

Этот автор является знатоком исследуемого им вопроса, его перу принадлежит целый ряд статей о бароне, книги и работы о России, Монголии и Китае и об их взаимоотношениях в начале прошедшего столетия [Белов 1995; Белов 1997; Белов 1999; Белов 2001а; Белов 2001б, и др. работы.]. Его последняя монография, по справедливой оценке московского историка А.В. Репникова – суть «серьезная аналитическая работа, основанная на архивных источниках». Работа, добавим, в первую очередь историческая, а не историософская, чем она и отличается принципиально от вышеназванной книги Л. Юзефовича.

Задача, которую поставил перед собой Белов – выявить и исправить неточности и ошибки концептуального и фактологического характера в трактовке личности Унгерна советскими и постсоветскими исследователями и познакомить читателей со многими неизвестными фактами его биографии (с. 2, 11). Во многих отношениях она решена, и вполне успешно. Белов детально и точно, основываясь на данных привлекаемых им источников, восстанавливает внешнюю канву жизни отчаянного барона. Целая глава его книги посвящена идеологическим воззрениям Унгерна. Но основное внимание автор монографии уделил походу созданной последним Конно-Азиатской дивизии в Монголию и ее вторжению из Халхи в пределы Советской России и ДВР (4). В особой главе Белов освещает историю ликвидации в Западной Монголии белогвардейских отрядов есаула Кайгородова и атамана енисейского казачьего войска Казанцева, номинально подчинявшихся Унгерну. Все эти события даются автором монографии на широком «сопутствующем» историческом фоне. Кроме того, работа Белова содержит (хотя и чересчур краткий) анализ источниковой базы, трудов, посвященных «даурскому барону», снабжена обширным библиографическим аппаратом, указателем имен и резюме на английском языке. Всё это делает её настоящим научно-академическим изданием, каковым книга Л. Юзефовича по определению не является.

Опираясь на данные различных источников, Белов исправляет многие фактологические неточности, имевшиеся в работе последнего. Так, Юзефович (а вслед за ним некоторые другие авторы, в том числе и автор данной рецензии) утверждал, что во время русско-японской войны Унгерн не воевал и под огнём не был [Юзефович 1993: 19]. Белов, на основе сведений, почерпнутых из послужных списков барона, хранящихся в РГВИА (5), пишет, что в боевых действиях Унгерн всё же участвовал, при этом, что не удивительно, а закономерно, сражался храбро, за что получил солдатскую светло-бронзовую медаль и звание ефрейтора (с. 18). Уточняет он и ряд других фактов из жизни барона, не вполне верно переданных Юзефовичем. В то же время дважды – в аннотации к его монографии и в Предисловии к ней в качестве даты рождения Унгерна приведен 1887 г. (с. 2, 5). Откуда она взялась – автор не поясняет, тогда как даты других событий он тщательно и добросовестно обосновывает. Общепринятым считается мнение, что барон родился в январе 1886 г. Юзефович датой рождения своего героя считает 29 декабря 1885 года, стройно и последовательно аргументируя свою точку зрения [Юзефович 1993: 18]. Таким образом, дата рождения Унгерна у Белова, 1887 г., либо двойная опечатка, либо ничем в рассматриваемой книге не подкрепленная авторская версия.

Белому генералу в этой монографии отдается должное. По словам её автора, Унгерн был храбрым офицером, опытным командиром, обладал военным талантом (с. 5, 44, 192). Он любил воевать, и смело шел на совершение рискованных поступков (с. 47). Именно барон разбил основные силы китайских войск в Халхе (с. 196). В то же время Белов постоянно подчеркивает его жестокость (с. 5, 30, 100, 132, 160, 162, 164, 170-171, 193, 194, 196). Однако известно, что сам по себе Унгерн не был ни палачом, ни садистом. Лично он никого не казнил, но ведал судом и отдавал карательные приказы. Эти приказы, безусловно, весьма жестоки, однако столь же жестокие приказы в годы Гражданской войны отдавало и исполняло множество других деятелей Белого движения, например генералы Анненков и Слащёв, который, кстати, одно время командовал Чеченской конной дивизией – кавказским аналогом дивизии Конно-Азиатской, а в 1921 г. вернулся в Советскую Россию, получил амнистию и благополучно дожил до 1929-го. Не менее бесчеловечные (но гораздо более масштабные) акции совершались большевиками. Так что на фоне своей эпохи собственно жестокостью Унгерн не слишком и выделялся.

Вполне очевидно, что Белов является продолжателем советской школы историографии, только что не размахивает порой красным флагом (6). Принадлежность к советской историографической школе сказывается в оценках, которые автор рецензируемой книги дает тем или иным личностям и событиям (с. 35, 51-52, 87, 88, 98-99, 108, 116-117, 122, 127, 129, 149, 160, 164, 169, 177, 179, 186, 191, 193, 195, 198, 216). Позиция, выбранная Беловым, порой его серьезно подводит, заставляя делать не вполне обдуманные заявления. Так, более чем сомнительно чтобы казахи, земли которых входили в состав РСФСР, терзаемой разрухой и голодом, уже в начале 1921 года «видели перед собой неплохую перспективу: переход к оседлости, ликвидация неграмотности, будущая индустриализация республики» (с. 108). Это – не просто анахронизм, а лжепровиденциалистское идеологическое клише, выхваченное из эпохи «большого перелома» и закрывающее от глаз исследователя действительное положение дел.

Однако заметно, что Белов стремится сохранять объективность. Так, автор монографии не преуменьшает роль Унгерна в разгроме китайских сил и не преувеличивает роли красных монголов в борьбе с ними (с. 62), что, несомненно, делает ему честь. Кроме того, он убедительно, основываясь на архивных данных и на тщательном анализе фактов, опровергает советские историографические мифы о том, что барон являлся агентом Японии (с. 75-80), проводил насильственную мобилизацию монголов в свои войска (с. 54-55), и не скрывает негативных действий советской власти в Крыму после эвакуации Врангеля (с. 216), равно как и акта ритуального каннибализма, допущенного революционными цириками (монгольскими солдатами) (с. 185). Белов вполне справедливо не считает Унгерна индивидом психически ненормальным (эта версия муссировалась некоторыми современниками барона, а также рядом исследователей), выдвигая довод, который трудно оспорить: больной человек, психопат «не мог бы командовать сложным военным соединением, состоящим из представителей 16 национальностей [каковым являлась Азиатская Конная дивизия – С.Х.]». В пользу психического здоровья барона, по объективному замечанию автора монографии, говорит и его поведение на допросах и на суде (с. 195). По нашему мнению, разнообразные достоинства белого генерала Унгерна Белов отмечает главным образом для того, чтобы подчеркнуть заслуги его победителей – русских и монгольских коммунистов и простых солдат революционных сил: чем опаснее и сильнее враг, тем больше «весит» победа, одержанная над ним, тем больше исторических лавров она приносит.

Известно, что Унгерн вынашивал план создания могучей монархии – континентально-евразийского Срединного (Центрально-Азиатского) государства, которое объединит все кочевые народы Востока от берегов Индийского и Тихого океанов до Казани и Астрахани. Его правителями должны были стать сметенные революцией императоры Китая – династия Циней. Эту затею барона Белов считает от начала и до конца нежизненной, нереальной и утопической (с. 118). Думается, однако, что данная точка зрения нуждается в уточнении. Первый пункт своего «панмонголистского» проекта Унгерн осуществил чётко – вернул власть над Халхой её теократическому правителю Богдо-гэгэну. А рядом с бароном жили и временами довольно успешно действовали панмонголисты меньшего геополитического размаха, например атаман Семёнов и Джа-лама. О реставрации Циней задумывались диктатор Северо-Восточного Китая генерал Чжан Цзолин и постоянно крепнущая Япония, в конце концов создавшая монархическое государство во главе с последним представителем маньчжурской династии, свергнутой в 1911 г. Это государство, Маньчжоу-го, просуществовало более тринадцати лет (дольше, чем «третий рейх»!), а по своей территории, населению (7) и экономическому ресурсу было вполне сопоставимо с крупнейшими странами Европы и мира. При этом, конечно, не следует забывать, что император Пу И являлся главным образом ширмой для японских оккупационных властей.

Реставрационные планы в Китае могла поддержать и целая плеяда влиятельных генералов-монархистов: Чжан Кунь, Ли Чжанкуй, Шэн Юнь, и, вполне определено, – Чжан Сюнь. Последний еще летом 1917 г. поднял вооруженный мятеж для восстановления на троне бывшего императора. Войска Чжан Сюня удерживали контроль над Пекином целых двенадцать дней (с. 117).

Вспомним и ещё об одном японском проекте – проекте «сферы совместного процветания Великая Восточная Азия», отчасти реализованном (главным образом в его территориально-географическом аспекте) в 30-е – 40-е годы прошедшего века.

Исходя из этого спектра дальневосточных политических реалий 10-х – 40-х гг. ХХ столетия, мы считаем, что более корректна следующая оценка паназиатских планов барона. Они являлись безусловно нереальными и утопичными в целом, но частично всё же были осуществимы.

Интересны и весьма основательны рассуждения Белова о том, что если тибетский Далай-лама и был в курсе унгерновских планов восстановления на троне династии Цин, то он их не одобрял (с. 109-110), хотя думается, что в принципе номинальная власть маньчжурского хана при определенных условиях владыку Тибета могла бы вполне устроить. Вслед за этим автор монографии закономерно подвергает сомнению неоспоримый для Л. Юзефовича факт присылки Тибетской сотни, сражавшейся в рядах Азиатской дивизии барона, самим Далай-ламой. В противном случае, писал Юзефович, ей «просто неоткуда было взяться в монгольской степи, за тысячи верст от Лхассы» [Юзефович 1993: 87]. Белов же в качестве возможного источника рекрутирования состава Тибетской сотни указывает на давно существовавшую в Урге тибетскую колонию (с. 110), о которой Юзефовичу весьма хорошо известно.

Вызывает определенные возражения и уточнения тезис Белова о том, что Унгерн стремился «к физическому уничтожению евреев как нации» (с. 123). Действительно, барон ещё в Даурии практиковал расстрелы евреев, принадлежавших к революционным кругам, а захватив Ургу устроил первый и единственный в истории этого города еврейский погром. Но далеко не все евреи, попавшие в руки барона, были обречены на гибель. Так, резню в Урге пережил, в числе прочих, зубной врач Гауэр и его семья. Более того. Одним из наиболее ценимых Унгерном офицеров был еврей по происхождению полковник Вольфович, человек свирепый и храбрый, командовавший правым флангом Азиатской дивизии. Друзьями и умелыми агентами барона в Чите, Харбине, Иркутске и Владивостоке также являлись евреи [См.: Оссендовский 1994: 261]. Хорошо известно, что расистом, по крайней мере, расистом белым, Унгерн нисколько не был: белым народам он предпочитал народы «желтого корня». Поэтому в данном отношении и даже в отношении преследования евреев барон предтечей почитавших его немецких фашистов, исповедовавших доктрину превосходства «белого», арийского, человека, не являлся, о чем заявляет автор монографии (с. 194). Думается, что казни как евреев, так и представителей других народов Унгерн предавал по соображениям не расового, а ментально-психологического характера. Он уничтожал (или, скорее, считал что уничтожает) главным образом представителей «современного», столь ненавистного ему типа сознания: в первую очередь – революционеров, затем – носителей форм и проявлений буржуазного духа, который понимался им весьма расширительно (8). В то же время люди, обладавшие чертами столь импонировавшей барону «воинско-средневековой» ментальности, люди, наделенные жилкой «героического авантюризма» охотно принимались им на свою службу независимо от того, к какой нации или расе они принадлежали по крови.

Белов описывает военную тактику, применявшуюся соединением Унгерна (с. 159), приводит собственную оценку численного состава войск, в той или иной степени подчинявшихся барону в Монголии. На основе проведенного им анализа автор монографии приходит к выводу, что под началом Унгерна (в том числе номинальным) находилось порядка 7 тыс. сабель, однако не более (с. 138 – 139). Его походы против Советской России и ДВР Белов считает явною авантюрой (с. 196). Но их можно расценить и иначе: как «прощальный» героический жест, как поступок воина, искавшего подвига и смерти, боровшегося со своими врагами до последней возможности.

В отличие от Юзефовича, видевшего главную причину заговора офицерской верхушки Конно-Азиатской дивизии против Унгерна в намерении последнего направить свое войско в Тибет, к Далай-ламе, автор монографии с его уже отмеченным выше просоветским настроем считает, что она заключается в том, что барон дважды потерпел поражение от Красной армии, наглядно продемонстрировавшей свою силу и непобедимость, в результате чего его офицеры якобы поняли, что бороться с ней бесполезно, и решили прекратить военные действия под командованием барона, уйти в Маньчжурию (с. 164 – 165). Игнорируя абсолютно недвусмысленные свидетельства видных унгерновцев – доктора Рибо (Рябухина) и одного из адьютантов белого комдива есаула Макеева, Белов отрицает наличие у Унгерна плана уйти в Тибет и считает, что он решил отправиться в Западную Монголию (с. 185, 215), дабы превратить её в базу для дальнейшей борьбы с отрядами красных.

Данные утверждения автора монографии голословны. Ни одного конкретного доказательства, ни одной конкретной ссылки на источники в их подтверждение он не приводит. Мы выдвигаем следующие возражения. Во-первых. Как боевая единица Азиатская Конная дивизия складывать оружие вовсе не собиралась: Белову было превосходно известно, что большая часть унгерновцев, пробившихся из Халхи в Маньчжурию, вполне организованно, военным порядком отправилась из Мукдена в Приморье (с. 215), где влилась в состав белых формирований, сражавшихся до 25 октября 1922 года. Что же касается предположения, что барон хотел двинуться в Западную Монголию, к Кобдо и Улясутаю, то его основанием служит исключительно воздух. Унгерн, опытный и ответственный командир крупного боевого формирования, не мог не понимать, что если уже в Восточной Монголии, где он сражался около года, «оброс» связями и отношениями с влиятельными людьми, почва из-под его ног непоправимо уходит, то в Монголии Западной её для Азиатской дивизии просто не существует. Гораздо более весомой, обоснованной как логически, так и документально, нам представляется версия Юзефовича: не подняв антисоветского восстания в пограничных с Монголией районах Сибири, столкнувшись с превосходящими силами красных, барон решил идти именно к владыке Тибета, и именно это решение, вытекавшее из всех устремлений Унгерна, бывшее действительным и «закономерным итогом его идеологии, ее практическим исходом» [Юзефович 1993: 193], вызвало недовольство и возмущение офицерского корпуса дивизии – в подавляющей своей части людей чисто русских, не буддистов, не мистиков, которым в этой стране, в отличие от барона, делать было нечего совершенно. «Западномонгольская» версия – единственно возможная версия для обоснования просоветской концепции заговора против Унгерна его соратников по Белому стану, выдвинутой Беловым, и именно поэтому она оказалась на страницах его книги.

Но совершенно справедлив и исторически весьма поучителен финальный, вполне «леонтьевский» вывод автора монографии: помимо своей воли Унгерн оказал своим смертельным врагам, русским и монгольским революционерам, неоценимую услугу: он существенно облегчил для них задачу очищения Халхи от китайской военщины и дал серьезнейший повод для введения туда частей Красной армии (с. 196), т.е. объективно он внес значительный вклад в победу ненавистного ему нового строя на землях этой страны (9).

В целом о рецензируемой книге необходимо сказать и следующее. Она далеко не везде выправлена по стилю (с. 91, 96, 101, 107, 135, 194, 211), так что создается впечатление, что заканчивалась она второпях. Стилистическо-терминологические огрехи местами весьма заметны (с. 58, 114, 205). Так, «пекинское правительство» как таковое никоим образом не могло сосредоточить «крупную группировку войск на юге Халхи»: с китайскими формированиями в Монголии собственно Пекин реальной, действенной связи не имел, ими распоряжались не столичные власти, а командование китайского экспедиционного корпуса в этой стране. Следовательно, сосредоточить «крупную группировку войск на юге Халхи» могло не само «пекинское правительство», а лишь его эмиссары.

Сравнивая труды Белова и Юзефовича, отметим: книга второго отличается большею широтой историко-философского видения, кругозора и эрудиции, большею проработкой литературной формы, в частности, блестящей стилистикой. В отличие от сочинения Юзефовича, монография Белова является традиционным специально-историческим научным изданием. Определенные недостатки, отмеченные выше, её отнюдь не дезавуируют. Автор рецензируемой книги – настоящий профессионал, проделавший серьезнейшую работу, «перелопативший», обнаруживший, проанализировавший и введший в научный оборот целый ряд надежных источников. В представления об Унгерне, об истории русско-монголо-китайских политических отношений Белов привнёс много нового, результаты его труда ценны и значимы безусловно.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. Роман последнего в художественном плане неубедителен и вторичен по отношению главным образом к книге Л. Юзефовича, о которой будет сказано ниже. Многие страницы у Демиденко являются почти дословным пересказом материалов, изложенных в ней.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: решебник 6 класс, реферат на тему мова.





1  2  3 | Следующая страница реферата