Предыдущая страница реферата | 1  2  3 | Следующая страница реферата

Но его усилия, увы, не приносили результатов. В противостоянии двух столиц — Тушина и Москвы — многие, как ни странно, стали находить для себя прямую выгоду. Отправляясь к Тушинскому вору, московские бояре и дворяне выпрашивали у него подачки (чины, "деревнишки"), а затем возвращались в Москву и, сохраняя тушинское "жалование", требовали от Шуйского награды за то, что вернулись. И таких "тушинских перелетов" становилось все больше. Москва разлагалась и развращалась.

Положение Василия Шуйского становилось все более шатким. Защищавший царя патриарх Гермоген и сам порой подвергался унизительным оскорблениям. Так было, например, в феврале 1609 года, во время первой попытки низложения Шуйского. В тот день толпа ринулась в Кремль, к боярам, уговаривая их "переменить царя Василия". Патриарх был схвачен в Успенском соборе. "И повели его на Лобное место, — рассказывает летописец. — Тот же, словно адамант (алмаз) крепкий, успокаивал их и уговаривал не поддаваться на такое дьявольское прельщение". Переворот не удался, однако около трехсот человек отъехало в Тушино, к Самозванцу.

Между тем, в России произошли события, в корне изменившие характер всей русской Смуты. В том же феврале 1609 года в Новгороде был заключен договор между правительством Василия Шуйского и шведским королем Карлом IX. Шведский отряд прибыл в Новгород, где поступил в распоряжение воеводы М. В. Скопина-Шуйского, племянника царя Василия. Соединенные русско-шведские силы начали наступление против тушинцев и освободили от их власти северо-западные области России. Вступление на русскую территорию шведских войск послужило поводом для начала открытых военных действий против России польского короля Сигизмунда III, до этого придерживавшегося формального нейтралитета. (Польша находилась в то время в состоянии войны с Швецией.) В сентябре 1609 года армия Сигизмунда осадила Смоленск. Однако "легкой прогулки", на которую рассчитывали в Кракове, не получилось. Смоленск героически сопротивлялся, без малого два года (до июня 1611-го) приковывая к себе основные силы поляков. После появления короля в России значительная часть польских отрядов перебралась из Тушина под Смоленск. В конце года из Тушина в Калугу бежал и Самозванец. Весной 1610 года Тушинский лагерь был окончательно ликвидирован, а 12 марта Москва восторженно встречала своих освободителей — М. В. Скопина-Шуйского и его соратников. Осада Москвы была снята, но война в России еще далеко не закончилась: у Шуйского оказалось сразу два опасных противника — Тушинский Вор в Калуге и Сигизмунд под Смоленском.

Успехи Скопина могли укрепить пошатнувшееся положение царя Василия. Однако вскоре после приезда в Москву князь М. В. Скопин-Шуйский скоропостижно скончался. (По слухам, он был отравлен.) Направленная к Смоленску армия во главе с братом царя князем Д. И. Шуйским была наголову разбита 27 июня 1610 года при селе Клушино, близ Можайска. Польские войска во главе с гетманом Жолкевским двинулись к Москве и заняли Можайск. Тушинский вор, опережая поляков, устремился к Москве с юга и подступил к подмосковному селу Коломенское.

Это решило судьбу Василия Шуйского. 17 июля 1610 года заговорщики (Захарий Ляпунов, Федор Хомутов и другие) ворвались в Кремль, схватили бояр (часть из которых безусловно поддерживала их), силой вывели из Кремля патриарха Гермогена и криками объявили о свержении царя Василия. Напрасно патриарх пытался утихомирить их. На сей раз его увещевания не помогли. Царь Василий был сведен с престола, а на следующий день насильно пострижен в монахи и отвезен в кремлевский Чудов монастырь.

Патриарх Гермоген и после этого продолжал поддерживать Шуйского и считать его законным царем. Он не признал пострижения: ссылаясь на то, что обязательный при пострижении обет отречения от мира вместо Шуйского произносил один из заговорщиков, князь Василий Тюфякин, патриарх именно его и именовал монахом.

После низложения Шуйского начинается, по выражению исследователей, исключительное служение Гермогена родине и Церкви. Власть в Москве перешла к боярскому правительству, получившему в истории название Семибоярщины. Патриарх оказывается фактически в политической изоляции: ни одно из его требований или предложений не принимается, и, тем не менее, именно теперь его голос звучит с особой силой и пробуждает страну от того чудовищного "сна разума", в котором она пребывала.

Прежде всего, перед боярским правительством встал вопрос об избрании нового царя. Был созван Земский собор, мнения на котором разделились. Патриарх Гермоген настаивал на возвращении престола Василию Шуйскому или, если это представлялось невозможным, на избрании на царство одного из русских бояр: либо князя Василия Васильевича Голицына, либо пятнадцатилетнего Михаила Федоровича Романова (сына митрополита Ростовского Филарета, насильно постриженного в монахи при Борисе Годунове). По инициативе патриарха в церквях совершаются молебны об избрании царя "от корени российского рода". Однако среди бояр возобладало иное мнение: избрать на русский престол польского королевича Владислава, сына Сигизмунда III. В условиях непрекращающейся внутренней войны такой кандидат казался боярам наиболее подходящим, ибо, по мнению многих, мог примирить враждующие стороны. Более же всего бояр страшил Тушинский вор, стоявший в Коломенском и начавший уже жечь слободы и деревни у самого города.

Вероятно, бояре рассуждали так, как обыкновенно рассуждают люди, оказавшиеся в подобных ситуациях. Поляки казались им меньшим злом, нежели тушинские воры. Но вся история русской Смуты начала XVII века (да и последующие, не менее драматические события русской истории) доказала: сознательный выбор "меньшего", но все-таки зла — всегда гибелен для государства. И патриарх Гермоген, пожалуй, единственным из всех деятелей тогдашней России, до конца осознавал это.

Тем временем правительство вступило в переговоры с гетманом Жолкевским, стоявшим близ Москвы, и согласилось заключить с ним договор, по которому русский престол переходил бы к королевичу Владиславу. Патриарх был бессилен помешать исполнению этого плана. Однако он потребовал, чтобы непременным условием избрания Владислава было принятие им православия. Кроме того, патриарх настаивал, чтобы королевич крестился до прибытия в Москву, чтобы он женился на православной русской, чтобы он не сносился с папой по делам веры, не принимал от него благословения и не допускал на Русь латинских учителей, чтобы была введена смертная казнь для тех из русских, кто вздумал бы перейти в католичество, чтобы на Руси не было ни костелов, ни протестантских молельных домов и чтобы православие по-прежнему оставалось господствующей религией. Жолкевский согласился на ряд условий (относительно почитания икон и святых мощей, охранения храмов и церковных имуществ и т. д.), но сумел уйти от главного вопроса — относительно принятия королевичем православия: "Даст-де король на царство сына своего Владислава, а о крещении-де пошлете к королю послов челом бить", отвечал он боярам. К тому времени бояре были согласны на все. Но когда они пришли за благословением к патриарху, святитель отвечал им с твердостью: "Если королевич крестится и перейдет в православную христианскую веру, то я вас на том благословляю. Если же не крестится, то будет оттого всему Московскому государству и всей православной вере погибель и не будет на вас моего благословения". Слова патриарха, к несчастью, оказались пророческими.

Между тем, Москва присягала Владиславу, не дожидаясь от короля никаких гарантий. Вскоре под Смоленск, к королю Сигизмунду, было отправлено "великое" посольство для окончательного заключения договора. Это посольство, численностью более тысячи человек, представляло собой часть Земского собора во главе с ростовским митрополитом Филаретом и князем Василием Голицыным. Послам вручили наказ, по которому они должны были настойчиво требовать, чтобы Владислав явился в Москву уже православным. Патриарх благословил послов и наказал им крепко стоять за православную веру, не поддаваясь ни на какие уговоры короля Сигизмунда. Королю же и королевичу он отправил особые грамоты, в которых убеждал их не противиться желанию народа видеть на русском престоле православного государя.

Спустя несколько недель патриарха ждал новый удар. В ночь на 21 сентября 1610 года бояре, опасавшиеся Тушинского вора, впустили в Москву польское войско гетмана Жолкевского. Протесты патриарха не были приняты во внимание. Святителю было сказано прямо, что его дело смотреть за церковным строением, в мирские же дал ему вмешиваться не следует.

Между тем, Сигизмунд отказался от достигнутых ранее договоренностей. Теперь уже он сам, а не королевич Владислав намеревался занять русский престол. Разумеется, вопрос о переходе короля в православие даже не ставился; фактически речь шла о простом присоединении России к Речи Посполитой.

Филарет и Голицын, однако, не поддавались на уговоры поляков и твердо держались того наказа, который дал им патриарх. В конце концов, им пришлось отправлять в Москву гонца за дополнительными инструкциями. К тому времени в Москве уже знали о намерениях Сигизмунда. Среди бояр нашлось немало таких, кто готов был полностью подчиниться королю: ими двигало чувство самосохранения и животный страх перед чернью, все еще поддерживавшей Тушинского вора. И лишь патриарх по-прежнему незыблемо стоял на защите православия и государственных интересов России. Не раз изменники бояре приходили к нему, убеждая подчиниться требованиям короля. Во время одной из таких встреч, 30 ноября, Гермогену предложили подписать заранее составленную грамоту королю. Патриарх не только сам решительно отказался подписывать грамоту, но и воспретил делать это боярам; кроме того, он стал угрожать разрешением русских людей от клятвы королевичу Владиславу и призывом к открытой защите веры и государственности. В приступе гнева один из изменников, Михайло Салтыков, замахнулся ножом на патриарха. Гермоген не испугался, но тут же проклял боярина. Немного спустя Салтыков раскаялся и выпросил прощение — но, конечно, неискренне, лишь внешне. Он так и остался личным врагом патриарха.

На следующий день в Успенском соборе святитель обратился к народу с речью, убеждая собравшихся не присягать королю, но встать на защиту веры и отечества. Эти слова нашли самый живой отклик в сердцах людей, хотя поляки и постарались, чтобы крамольные речи патриарха не получили дальнейшего распространения. Бояре же все-таки отправили грамоту своим послам под Смоленск с выражением готовности признать волю короля Сигизмунда. Подпись Гермогена отсутствовала, и это дало основание русским послам не подчиниться указаниям московских изменников. Голицын и Филарет заявили, что без согласия патриарха не может быть и речи о каких бы то ни было уступках. "У нас, — говорил полякам Василий Голицын, — издавна так велось при прежних государях: когда какое-либо государственное или земское дело начиналось, то все государи наши призывали на совет патриарха и митрополитов и архиепископов и без их совета ничего не приговаривали… Ныне по грехам нашим мы стали без государя, а патриарх у нас человек начальный (то есть главный), и без патриарха ныне о таком деле советовать непригоже". Взбешенный король повелел заключить руководителей посольства под стражу и отослать в Польшу. Всякие переговоры были прекращены.

К этому времени изменилась ситуация и в самой России. 11 декабря 1610 года Лжедмитрий II был убит одним из своих сподвижников, крещеным татарином Петром Урусовым. Весть об этом вызвала бурную радость в Москве — как среди поляков и их приспешников, так и среди патриотов. Если прежде многие мирились с присутствием в столице поляков, главным образом, из-за боязни Вора, то теперь все чаще стали раздаваться призывы к изгнанию захватчиков. По свидетельству самих поляков, "для лучшего в замысле успеха и для скорейшего вооружения русских патриарх Московский тайно разослал по всем городам грамоты, которыми, разрешая народ от присяги королевичу, тщательно убеждал соединенными силами как можно скорее спешить к Москве, не жалея ни жизни, ни имуществ для защиты христианской веры и для одоления неприятеля". Первые (не сохранившиеся) патриотические воззвания патриарха Гермогена появились 25 декабря 1610 года; последующие были написаны 8 и 9 января 1611 года в Нижний Новгород и Суздаль или Владимир.

Поляки и московские изменники постарались изолировать патриарха от народа. 16 января 1611 года на патриаршем дворе была поставлена стража, не пропускавшая даже его дворовых слуг; "дьяки и подьячие и всякие дворовые люди поиманы, а двор его весь разграблен". Эти меры должны были предотвратить появление новых воззваний Гермогена. Но изоляция святителя не остановила широкого народного движения. Призывы патриарха и других русских патриотов были услышаны; в городах России стало создаваться народное ополчение для борьбы с польскими оккупантами и освобождения Москвы. Автор так называемой "Новой повести о преславном Российском царстве и великом государстве Московском, о страдании нового страстотерпца святейшего кир Гермогена, патриарха всея Руси", написанной во время заточения святителя, очень хорошо показал, какое значение придавали русские патриоты величественной фигуре томившегося в плену патриарха: "О столп крепкий и непоколебимый! О крепкая стена и забрало у Бога и Пречистой Его Матери! О твердый алмаз, о поборник непобедимый! О непреклонный веры заступник! О воистину пастырь неложный!.. И видим все: не даст слову Божию пропасть на земле и, хотя всегда рядом со смертью ходит возле общих наших врагов и губителей, однако хранит надежду на Творца нашего и Божию Матерь, и на великих чудотворцев, общих наших заступников и богомольцев. Ежели ему, государю, и случится за слово Божие умереть — не умрет, но жив будет вовеки. Во всеуслышание и решительно следует сказать: если бы таких великих, стойких и непоколебимых столпов было у нас не мало, то никогда бы в нынешнее злосчастное время наша бы святая и непорочная вера от тех душепагубных волков, от явных врагов, чужих и своих, не пала, но еще более бы просияла… А ныне один уверенно стоит и всех держит, а врагам сурово грозит… Один только у нас ныне есть у Бога и Пречистой Его Матери стена и забрало, так это он, государь, великий святитель и крепкий заступник".

11 февраля 1611 года, когда Первое ополчение под предводительством Прокофия Ляпунова, продвигаясь к Москве, разбило отряд воеводы Куракина, Михайло Салтыков приступил к патриарху с требованием, чтобы тот своим авторитетным словом остановил ополченцев. "Если ты и все сущие с тобою изменники и королевские люди изыдете из Москвы вон, то я отпишу к ним, чтобы возвратились назад", отвечал святитель.

В марте ополчение подошло к Москве. На Страстной неделе в столице началось восстание против поляков, переросшее в страшную резню, продолжавшуюся два дня. По совету русских изменников поляки подожгли город, а сами укрылись в Кремле и Китай-городе. Патриарха низложили (в сан патриарха вновь был возведен грек Игнатий) и заточили в темницу Чудова монастыря.

В темнице святитель испытывал ужасные лишения. Ему запретили разговаривать, покидать тесную келью. Доступ к нему имели лишь изменники, по-прежнему пытавшиеся уговорить святого выступить против ополчения Ляпунова. Старца попросту морили голодом, причем открыто попирая его человеческое достоинство. По свидетельству источника, "метали страдальцу Христову не человеческую пищу: на неделю сноп овса и мало воды в кувшине. И так претерпел около года времени…" И тем не менее дело, которому служил патриарх Гермоген, не погибло, но, напротив, продолжало шириться и крепнуть. Призывы патриарха подхватили архимандрит Троицкого монастыря Дионисий и троицкий келарь Авраамий Палицын: они обращаются со своими грамотами к народу и призывают к сопротивлению. Сам Гермоген из своего заточения находит возможность еще раз обратиться к народу. 30 августа 1611 года, уже после гибели под стенами Москвы Прокофия Ляпунова и распада Первого ополчения, святитель пишет свое последнее воззвание нижегородцам. До него дошли слухи о том, что стоявшие под Москвой казаки хотят присягать сыну Лжедмитрия II и Марины Мнишек, так называемому "Воренку". Но из двух зол — интервенты и "воры" — нельзя выбирать и второе. Святитель заклинает нижегородцев и казанского митрополита Ефрема не допустить подобного развития событий, призвать казаков прекратить грабежи и разбои.

Нижегородское ополчение, возглавляемое нижегородским торговцем, "выборным человеком" Кузьмой Мининым и князем Дмитрием Пожарским, завершило дело освобождения Москвы и всей России. Но патриарху уже не суждено было увидеть плоды своих трудов и забот. Когда поляки и московские изменники узнали о движении нижегородского ополчения к Москве, они вновь стали требовать от патриарха, чтобы тот выступил с осуждением ополченцев. Мужественный старец ответил решительным отказом: "Да будут те благословенны, которые идут на очищение Московского государства; а вы, окаянные изменники московские, да будете прокляты!"

Патриарх Гермоген скончался 17 февраля 1612 года. Причины его смерти по-разному называются в источниках: одни говорили, что святитель умер голодной смертью, другие — что он "от зноя задохнулся" (то есть был отравлен печным дымом) или был удавлен. Спустя несколько месяцев после его смерти, в конце октября 1612 года, Москва была освобождена от поляков, а через год было осуществлено и другое желание патриарха: 21 февраля 1613 года на престол Российский избран юный Михаил Федорович Романов, на которого святейший патриарх указал еще в 1610 году.

Подвиг патриарха Гермогена был высоко оценен современниками и ближайшими потомками, русскими книжниками первой половины XVII века. "Непоколебимый столп", удерживающий на себе своды "великой палаты" — России, "крепкий адамант", то есть алмаз, православной веры, мученик и великий страстотерпец — таким вошел святитель в сознание русских людей. Однако в первые годы после завершения Смуты раздавались, как ни странно, и голоса, осуждавшие святителя за его призывы к вооруженному отпору интервентам, что якобы не приличествовало его святительскому сану. Яркую зарисовку такого мнения дает князь Иван Хворостинин, автор одной из повестей, посвященных Смутному времени: "Некоторые говорили, что этот патриарх вселил в души искушение и смятение и возбудил людей на борьбу с врагами, пленившими нас; все они были врагами истреблены, и много крови пролилось из-за его поучений…" (Сам же князь Хворостинин, как и другие авторы того времени, относился к патриарху-мученику с величайшим почтением.)

Для полноты картины приведем еще одну, впрочем, едва ли объективную характеристику, данную святителю Гермогену автором русского Хронографа 1617 года: "Был он образованным мужем и красноречивым, но не сладкогласным. В божественных словах постоянно упражнялся, и все книги Ветхого завета и Новой благодати и уставы церковные и законоположения постиг в совершенстве. А характер имел тяжелый ("нравом груб") и не спешил прощать наказанных. Дурных людей от хороших быстро не мог отличить, а к льстецам, а более того — к людям хитрым прислушивался и доверял сплетням… Когда же после царя Василия оказалась Москва во вражеских руках, тогда хотел он предстать непоколебимым заступником народа, но уже минуло время м час прошел… Тогда хоть и ярился он на клятвопреступных мятежников и обличал их борьбу с христианами, но схвачен был немилосердными руками, и, словно птицу в сетях, голодом его уморили, и так умер он". Но вот мнение другого современника, специально отвечавшего автору Хронографа: "О патриархе Ермогене… некто от мятежник написал хулу и ложь, сказуя в истории сей о нем… но несть истина сице сказуемое… Если словесен и хитроречив (то есть образован и красноречив), то как может быть не сладкогласив? Се есть неразумие того списателя. А что, говорит, нравом груб, то писавший о нем сам глуп, ибо сам пишет, что в божественных словесах постоянно упражнялся… И не право списатель сей говорил все про святого того мужа, про Ермогена. Ибо в то время злое, если бы не возвел Господь на святилище церковное таковое светило, то многие бы во тьме еретичества заплутали…" Если и был патриарх "в словесах и воззрениях" "прикрут", то "в делах и в милостях ко всем един нрав благосерд имел. И питал всех на трапезе своей часто, всем подавая милостыню, и одежды, и обувь, и злато, и сребро, и стольким милостыню творил, что и сам в последнюю нищету пришел".

Патриарх Гермоген был похоронен в Московском Чудовом монастыре. В 1652 году, при царе Алексее Михайловиче, тело святителя было перенесено в Успенский собор — усыпальницу московских митрополитов и патриархов. Оказалось, что тело его не подверглось тлению, и поэтому оно не было опущено в землю, но оставлено в особой гробнице сверх соборного помоста. В 1812 году захватившие Москву французы кощунственно выбросили останки патриарха из гроба, но после изгнания неприятеля эти останки были найдены целыми на полу и опять положены в прежнюю гробницу.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: сочинение рассуждение на тему, уголовное право шпаргалки.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3 | Следующая страница реферата