Тема судьбы в письмах М. М. Сперанского к дочери из Сибири

Куксанова Н. В.

В последние годы в исторической и культорологической литературе явно вырос интерес к политическому опыту и судьбе реформаторов в России. Этот общественный интерес вновь затронул фигуру М. М. Сперанского. Его политическая и административная деятельность в который раз стали предметом интересных работ. И в тоже время прав Ю. Пивоваров, который считает, что интерес к  М. М. Сперанскому еще не достаточно глубок и фундаментален.

Еще М. П. Погодин в начале 70-х гг. Х1Х в. высказал мнение, что «Сосредоточие всей жизни Сперанского имеет его ссылка. Предъидущее и последующее сводится к этой точке и получается из нея, как из своего фокуса свет, смысл и значение. Здесь соединяются и отсюда разлагаются все отдельные случаи. Психологический, драматический, исторический интересы соединяются в этом удивительном событии» (1). Отдельные письма Сперанского использовались М. А. Корфом, М. П. Погодиным, С.Середониным, В.Вагиным, А. В. Ремневым и другими, писавшими о Сперанском или о Сибири.

Приоткрыть занавес во внутренний мир М. М. Сперанского с  целью более полной реконструкции исторической индивидуальности этого человека помогают его письма из Сибири к дочери, в которых имеется значительный материал для характеристики чувственно-эмоциональной сферы его сибирского бытия. Сам Сперанский свое назначение в Сибирь рассматривал как продолжение опалы и ссылки.

Письма Сперанского дочери из Сибири были напечатаны в  «Русском архиве» в 1868 г,а на следующий год опубликованы отдельным изданием в Петербурге. В журнал их передал М. А. Корф, как и письма Сперанского к другим лицам, с которыми он вел перериску. Публикацию переписки Сперанского с дочерью предваряло вступление, в котором объяснялось, что монография М. А. Корфа была написана под впечатлением этих писем. Письма были преподнесены в дар Императорской публичной библиотеке самой дочерью Сперанского Елизаветой Михайловной Фроловой-Багреевой с условием издания их в более ли менее полном виде.

Можно предполагать, что М. М. Сперанский свою переписку с дочерью оценивал не только как часть своей частной жизни, но и  придавал ей общественное значение. В письме к дочери летом 1820 г., собираясь покидать Иркутск, он написал: «Если бы были Иркутские газеты, то я стал бы печатать в них мои и твои письма» (2).

В полном виде они представляют интерес не только для биографии М. М. Сперанского, но для характеристики его личных чувств, религиозных, педагогических размышлений и восприятий.Практически все исследователи, использовавшие их, отмечают,что эти письма отличаются большой искренностью. В письмах удивительным образом частная жизнь этого человека сочетается с делами и заботами государственной важности. Но все-таки большая часть их посвящена рассуждениям самого М. М. Сперанского о  месте человека в мировом космосе: о связи Проведения и личной судьбы человека, разума и чувственности в натуре человека вообще, мужчины и женщины в частности. На фоне этих «вечных тем» человеческого существования, он постоянно размышляет о смысле его собственной судьбы. И в большинстве писем неразрывно связывает ее с жизнью дочери.

Письма дочери обеспечивали Сперанскому душевный комфорт, служили утешением для его жизни в Сибири. В письме от 1 августа 1819 г. из Томска он сообщает: «Среди нестройных криков страстей и жалоб здесь меня окружающих я читал, любезная моя Елизавета, письмо твое и мысли о „несчастии“, как музыку Гайдена. Сей отрывок и по слогу и по предмету еще лучше прежнего. Продолжай утешать меня: мне нужны твои утешения; но не пиши мне ни о медведях, ни о происшествиях сему подобных; вдали они слишком для меня страшны и сверх того я могу лучше о  сем услышать от других, нежели от тебя» (3).

Весть о назначении в Сибирь он получил 31 марта (указ о  назначении его в Сибирь состоялся 22 марта 1819 г) и воспринял ее как новый удар судьбы и новую разлуку с дочерью по крайней мере на год. Пережив первые мрачные впечатления он пишет дочери еще из Пензы :"В положении моем есть нечто таинственное, нечто суеверное. За тайну тебе скажу, что я не более, как на год, и много если на год с половиною должен отправиться в Сибирь, чтобы исполнить там действительно важные поручения и с ними возратиться в Петербург" (4).

Тема человеческой судьбы и Провидения занимает все письмо Сперанского к дочери из Иркутска 17 марта 1820 г. В этот день исполнилось восемь лет со дня его высылки из Петербурга. В нем он пишет,что человек не может быть обладателем собственной судьбы, потому что не может представлять всю сложность и многогранность Бытия ( у Сперанского «вселенной»). Тем самым у  человека нет оснований для возвышения над миром и обстоятельствами. Страшно и смешно управлять в этой ситуации миром,но нельзя управлять и собственной судьбой: «ибо нельзя управлять частью, не касаясь целого» . Что же остается человеку, если он же может по объективному положению управлять собственной судьбой? Сперанский дает только один ответ: «Покорность и гибкость вот все, что нам осталось. Всякий ропот есть бунт против Провидения» (5).

Размышляя о своей собственной судьбе в эти восемь несчастных лет скитаний,он пишет об их разнообразии и даже полезности. «Сколько возмездий, сколько милостей небесных получил я в сии восемь повидимому несчастных лет! Сколько истинных прозрений в природу человеческую и даже высшую. И что ж после всех так называемых гонений и страданий наконец нашлось ? - волос не упал с головы моей» (6).

Он и для дочери видит выгоды в сложившемся положении. Неоднократные перемены мест жительства и социального положения отца больше способствовали развитию и самостоятельности ее характера, нежели если бы она осталась в Петербурге. Ситуация в  Петербурге изнежила бы ее, но не укрепила. И сделала бы похожей на большинство женщин. Мужество приобретается только перед лицом опасности и несчастья.Воспитание человека нельзя считать оконченным, если он не прошел через горе — таков тезис М. М. Сперанского.

И летом 1820 г., уже почти уезжая из Иркутска, он в письме к дочери пишет: «Надобно любезная моя Елизавета, чтоб ты испытала все роды огорчений, узнала все разнообразия характеров.» стб.1769. Настаивая на том,чтобы все это произошло уже в пору зрелости, когда развит ум, а не только эмоции.

Новое возвращение к мыслям о Провидении следует в письме от 31 марта 1820 г., в годовщину получения указа о назначении его в Сибирь. В нем он сообщает дочери о чрезвычайной насыщенности событиями прошедшего года. И тут же пишет о том, что на сыщенность этого года не идет ни в какое сравнение со всей жизнью, а жизнь с вечностью. И именно взгляд из вечности даст ясный ответ на смысл этого времени, но «все будет ясно, но ничто не будет раздельно; ибо все несообразности здешней жизни согласятся и все войдет в один обширный, но весьма простой план Проведения» (7).

И тут же сообщает о своей усталости жить в непрерывных ябедах, следствиях и обвинениях. Из Иркутска он хотел уехать не из атмосферы конфликта, а из атмосферы некоторого праздника и потому в течение недели угощал у себя местную публику: духовенство, чиновников, купечество.

Смысл индивидуальной человеческой жизни видел в развитии духовности, которая вырастает из чувственности. Проблема чувственности не раз звучит в его письмах к дочери. Чувственность для него — способность духа человека понимать и наслаждаться изящным в природе и других людях. Низшие формы чувственности, считал Сперанский, присущи всем существам мыслящим, но высшие даны немногим. Низшие присущи и остякам, их умению наслаждать ся стеклярусом. Высшие — только людям, получившим образование и совершенствующим себя духовно. Высоко чувственный человек есть великодушный человек. Малодушный человек не может быть чувственным человеком. Это просто плакса со слабыми или расстроенными нервами.

Он неоднократно и в разных формах обращается к проблеме человеческого великодушия. И в обыденной жизни по мысли Сперанского величие души проявляется в добродушии темперамента, который само уязвимо в этой жизни. Старость, болезни ведут к  утрате у человека этого качества. И еще одно интересное замечание, говорящее о психологических способностях этого человека. Он пишет дочери, что большинство людей добродушны не из-за своей высокой духовности, а благодаря природному темпераменту. И потому, там, где нет «высших нравственных навыков и понятий: там здоровье есть единственный залог спокойствия, мира и дружбы.» стб.1769.

И хотя болезни отражаются на облике каждого, но в людях, воспитавших в себе нравственные понятия, вся горечь кроется внутри их натуры. Они сами страдают, но не заставляют страдать других. Именно эти люди по его мнению достойны подражания. Основами, формирующими высокую нравственность человека, Сперанский наряду со страданиями считает добрую книгу, умный разговор, музыку, различные науки, но особенно религию и молитвы.

Стремление не заставлять страдать других он применяет прежде всего к себе. В письме от 16 июня 1820 г. он пишет дочери: «Голова так пуста или так занята делами (что для меня почти одно и тоже), что с трудом и горестью к тебе ум обращается. Писать в сем расположении есть писать одне жалобы; а я сто раз запрещал себе всякое роптание» стб.1763.

Исполнение своей собственной судьбы из Сибири он видел прежде всего в соединении с дочерью и очень боялся, если этого не случится. В последнем письме из Тобольска 5 февраля 1821 г. он пишет: «Молись — мне нужна твоя молитва более еще в радости, нежели в печали, чтоб взглядом недоверия или излишних надежд не изурочить счастия, не оскорбить Провидения ко всему снисходительного, кроме гордости» (8).