Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7 | Следующая страница реферата

С приходом половцев нависла угроза над вятичскими городами, занятыми Давыдовичами. Не дожидаясь наступления Святослава, посадники Владимира и Изяслава Давыдовичей бежали из Брянска, Мценска и других городов. Так в короткое время власть Святослава Ольговича распространилась на большую часть Вятичской земли и Подесенье (земли в верхнем течении Десны). Сам он расположился в Девягорске. Этот город находился где-то между Дедославлем и Мценском, однако точное его местоположение также неизвестно.

Силы Святослава с каждым днем возрастали. Вскоре в Девягорск прибыло множество половцев из орды Оселуковичей, а также бродники — предшественники будущих казаков, вольные люди, обитавшие на верхнем и среднем Дону, тогдашнем русско-половецком пограничье. Сюда же явился и князь Глеб Юрьевич, наконец-то присланный отцом.

С появлением сына Юрия Долгорукого Святослав начал действовать еще более решительно. Князья вместе с половецкими отрядами подошли к Мценску и двинулись дальше, намереваясь изгнать Давыдовичей из Северской земли. Однако под Спашью (ныне село Спасское на реке Неволоди, левом притоке Оки) их повстречали посланцы от Владимира и Изяслава Давыдовичей и Святослава Всеволодовича. Теперь черниговские князья готовы были заключить мир со Святославом Ольговичем и добровольно возвратить ему Северскую землю. "Не имеи на ны в том жалобы, — обращались Давыдовичи к своему двоюродному брату, — но будемы вси за один мужь. И не помяни злоб наших, а крест к нам целуи, а отцину свою възми и что есми взяли твоего, а то ти възворотим". На том князья и целовали крест. Однако взятых на себя обязательств Давыдовичи полностью не выполнили ("не управиша", по выражению летописца"); какие-то волости из "отчины" Святослава Ольговича так и остались у них.

О переговорах, состоявшихся под Спашью, в Киеве ничего не было известно. Пользуясь этим, Давыдовичи продолжали вести двойную игру. Старший из братьев, Владимир, отправил к Изяславу Мстиславичу брата Изяслава, теперь уже жалуясь на Святослава Ольговича и стоящего за его спиной Юрия Долгорукого: "Брате, се заял Олгович Святослав волость мою Вятиче. Поидиве на нь (пойдем на него. — А. К.), аже и проженеве (прогоним. — А. К.), то и поидеве на Дюрдев Суждаль: любо с ним мир створим, любо ся с ним бьем".

Поразмыслив, Изяслав Мстиславич стал готовиться к новой большой войне с Юрием. Тем более, что вскоре от черниговских князей пришла еще одна мольба о помощи: "Земля наша погибаеть, а ты не хощеши поити!" Коалиция князей, по мнению киевского князя, вырисовывались вполне отчетливо: все три брата Мстиславича с киевской, смоленской и новгородской дружинами, черниговские Давыдовичи и Святослав Всеволодович. Перед такой силой Юрий не должен был устоять.

В начале сентября Изяслав созвал киевлян и свою дружину и объявил им о решении выступить в поход на Суздаль: "Се есм с братьею своею сгадал с Володимером и с Изяславом Давыдовичема и с Всеволодичем Святославом, хочем поити на Гюргя, на стрыя своего, и на Святослава к Суждалю, занеже приял ворога моего Святослава Олговича. А брат Ростислав тамо ся с нами соимет, ать идет ко мне с смолняны и с новгородци". Однако реакция киевлян оказалась неожиданной. Они стали отговаривать князя от похода: "Княже, не ходи с Ростиславом на стрыя своего, лепле (лучше. — А. К.) ся с ним улади. Олговичем веры не ими, ни с ними ходи в путь". А когда Изяслав начал уговаривать их ("целовали ко мне хрест, а думу есми с ними думал, а всяко сего пути не хочю отложити"), прямо заявили: "Княже, ты ся на нас не гневаи, не можем на Володимире племя рукы вздаяти". Киевляне выражали готовность биться только с Ольговичем — здесь их поддержка князю была безоговорочной.

Как видим, отцовское имя защищало Юрия так же, как прежде оно защищало самого Изяслава. Сын Мономаха, Юрий заранее мог опереться на поддержку (или, по крайней мере на благожелательный нейтралитет) киевлян, для которых его личные качества, его личные политические цели были делом второстепенным, а его принадлежность к "Володимерю племени" — главным и определяющим. И Изяславу пришлось смириться — теперь он призывал киевлян лишь для войны с Ольговичем. "А тот добр, кто по мне поидет!" — передает его слова киевский летописец. Киевляне охотно присоединились к княжеской дружине — уже не по решению веча, но добровольно, по собственному выбору каждого. Как оказалось, они лучше своего князя разобрались в сути происходящего, верно определив цену обещаниям и клятвам черниговских князей. Изяслав же оставался в заблуждении относительно истинных намерений Давыдовичей.

Собрав "множество вои", он выступил к Альте, затем к Нежатину и, остановившись у Русотины (все в Переяславском княжестве), послал тысяцкого Улеба в Чернигов. И только тогда ему стало известно об измене Давыдовичей и мире, заключенном под Спашью. Послание Давыдовичей в Киев, особенно второе ("Земля наша погибаеть, а ты не хощеши поити!"), оказалось обманом, не более чем уловкой, имевшей целью заманить Изяслава Мстиславича в западню. Черниговские князья успели вступить в сговор с Юрием Долгоруким, послав и к нему с крестным целованием о совместных действиях — уже против Изяслава Мстиславича.

Инициатива примирения черниговских князей, по-видимому, исходила от Святослава Всеволодовича, родного племянника Святослава Ольговича и двоюродного — братьев Давыдовичей. Один из будущих героев "Слова о полку Игореве", он был князем весьма изворотливым и хитрым, с молодости овладевшим искусством политической интриги. Обласканный Изяславом Киевским (напомним, также его родным дядей — по матери), Святослав заранее отпросился у него в Чернигов, на соединение с Давыдовичами, а оказавшись в городе своих предков, немедленно изменил недавнему благодетелю. Святослав Всеволодович и прежде, еще воюя против Святослава Ольговича в Вятичской земле, поддерживал с ним связь и даже извещал о намерениях Давыдовичей, с которыми действовал заодно. Тем проще ему было договориться со своим дядей тогда, когда и сами Давыдовичи склонились к миру.

Обо всем этом Изяславу и сообщил Улеб. Бывший тысяцкий Всеволода и Игоря Ольговичей, он прекрасно ориентировался в черниговских делах, имел множество друзей в городе и быстро дознался о случившемся. Его информацию подтвердили и какие-то "приятели" Изяслава Мстиславича в самом Чернигове, приславшие князю тайные вести: "Княже, не ходи оттоле никамо, ведуть тя лестью, хотять убити любо яти во Игоря место. А хрест ти целовали к Святославу Олговичю, оттоле послалися к Гюргеви с хрестом, на негоже с тобою сдумавше".

Изяслав немедленно остановил полки и отступил к верховьям Супоя. Желая удостовериться в справедливости столь неожиданных известий, он еще раз послал в Чернигов посольство. "Се есмы путь замыслили велик, — должен был сказать посол черниговским князьям от имени Изяслава, — …а известимся и еще, ако на сем пути ни тяжи (тяжб, споров. — А. К.), ни которого же извета (злого умысла. — А. К.) ни ясти, но во правду сии путь сходити и с противными ся бити". Посол требовал от Давыдовичей еще раз целовать крест, но те отказались ("Тако ли нам без лепа хрест целовати? Хрест бо есме целовали к тобе, а кое наша вина?") Посол стал настаивать, убеждал, что никакого греха в том, чтобы лишний раз поцеловать крест, нет; Давыдовичи же стояли на своем. И тогда посол, как ему и было велено Изяславом, прямо обвинил Давыдовичей в измене, заявил, что его князю все известно. Повисла тягостная пауза. Долгое время Давыдовичи ничего не могли вымолвить, лишь переглядывались между собой. Наконец Владимир Давыдович велел Изяславову послу выйти вон и ждать ответа за дверьми. После долгого совещания князья объявили о разрыве мира с киевским князем. "Целовали есме крест к Святославу Олговичю, — признались они, — жаль бо ны есть брата нашего…"

Так правда вышла наружу. Изяслав отослал в Чернигов мирные грамоты, на которых Давыдовичи целовали ему крест, и начал готовиться к войне уже с новыми противниками. Он немедленно известил о случившемся своего брата Ростислава в Смоленске: "Се Володимер [и] Изяслав Давыдовича хрест к нама была целовала (двойственное число. — А. К.) и думу думала поити с нама на стрыя наю, и хотела со мною, лестью убити мя хотяча, но Бог и сила крестьная обуявила. А уже, брате, кде есме были думали поити на стрыя своего, то уже тамо не ходи, но поиди семо ко мне, а тамо наряди новгородци и смолняны, ать удержать Гюргя. И к ротнико[м] ся сли (то есть сошлись с теми, кто связан ротой, клятвой. — А. К.), и в Рязань, и всямо".

Как видим, Ростислав Мстиславич должен был отвечать за весь "северный фронт" предстоящей войны с Юрием — не только за свой Смоленск, но и за Новгород. Какие-то "ротники" князей Мстиславичей имелись и в Рязани (очевидно, речь шла о сторонниках бежавшего из города князя Ростислава Ярославича). И если прежде предполагалось вести наступательные действия против Юрия, то теперь Ростиславу предстояло лишь сдерживать суздальского князя. Основной удар братья решили нанести по Черниговской земле.

Ростислав вообще был особенно близок с Изяславом. Отличавшийся незаурядным умом и совестливостью (редкое качество для правителя), смоленский князь был рассудителен, спокоен, как правило, предпочитал военным действиям мирные переговоры. Изяслав старался согласовывать с ним все принимаемые решения; в свою очередь, Ростислав во всем поддерживал брата. Начиная с этого времени, летопись приводит тексты посланий, которыми братья обменивались друг с другом, обсуждая каждое новое событие, каждое изменение политической ситуации.

Еще одно послание с известием об измене черниговских князей Изяслав отправил в Киев. Покидая город, он оставил вместо себя своего пятнадцатилетнего брата Владимира. Младший из Мстиславичей, Владимир был рожден во втором браке своего отца и приходился остальным братьям "мачешичем", то есть сыном мачехи (под таким прозвищем — Мачешич, или Матешич, — этот князь и упоминается в летописи). Неопытность брата не слишком тревожила Изяслава — он пользовался безоговорочной поддержкой киевлян, а кроме того мог положиться на тысяцкого Лазаря, также оставленного им в Киеве. Однако то, что случилось в городе, совершенно не входило в его планы. Известие об измене Давыдовичей вызвало настоящий мятеж, направленный — редкий случай — не против правящего князя, а наоборот, в его защиту. Впрочем, "прокняжеская" направленность восстания, как выяснилось, особого значения не имела. По своему сценарию киевский бунт 1147 года мало чем отличался от других русских бунтов — "бессмысленных и беспощадных", по хлесткому определению Пушкина.

Правда, жертвой обезумевшей толпы на сей раз стал один-единственный человек.

Убийство Игоря

19 сентября 1147 года киевляне "от мала и до велика" собрались на площади у Святой Софии (обычное место проведения киевского веча). Речь держали Изяславовы послы, присланные князем и говорившие от его имени. Они и объявили об измене черниговских князей — Владимира и Изяслава Давыдовичей и Святослава Всеволодовича: "…Ныне же целовали потаи мене хрест к Святославу Олговичю, а к Гюргеви ся послали, а надо мною лесть учини[ли], хотели мя бо яти любо убити про Игоря, но Бог мя заступил и хрест честныи, егоже ко мне целовали".

Изяслав взывал к киевлянам, требуя, чтобы те немедленно явились к нему на войну с черниговскими князьями. Ибо это война, по его словам, должна была стать не только княжеским, но и общенародным, общекиевским делом: "Поидите по мне к Чернигову на Олговичь, доспеваите от мала и до велика: кто имееть конь, [тот на кони], кто ли не имееть коня, а в лодьи. Ти бо суть не мене одиного хотели убити, но и вас искорените".

Киевляне с готовностью поддержали своего князя: "Ради, оже ны Бог тебе избавил от великия льсти… Идем по тобе и с детми, акоже хощеши". В эту-то минуту всеобщего воодушевления и раздался чей-то злодейский призыв прежде убить Игоря, отомстить таким образом черниговским князьям за предательство: "А се Игорь ворог нашего князя и наш. Не в порубе, но в Святемь Федоре! А убивше того, к Чернигову поидем по своем князи. Кончаимы же ся с ними!" Вспомнили и старую историю о том, как еще в 1068 году, при князе Изяславе Ярославиче, из "поруба" был освобожден полоцкий князь Всеслав Брячиславич: "…высекше… ис поруба злии они, и постави князя собе, и много зла бысть про то граду нашему". В 1068 году Всеслава освобождали сами восставшие киевляне. Непонятно было, кто мог теперь, против желания киевлян, освободить и провозгласить киевским князем их врага Игоря. Однако пример с Всеславом подействовал как нельзя лучше. Ослепленная ненавистью и жаждой крови толпа устремилась к Федоровскому монастырю.

Напрасно юный князь Владимир Мстиславич пытался остановить толпу. "Того вы брат мои не велел, — убеждал он киевлян. — Игоря блюдуть сторожи, а мы поидем к брату". — "Ведаем, оже не кончати добромь с тем племенем ни вам, ни нам", — кричали ему в ответ. Не помогли ни окрики киевского тысяцкого Лазаря и тысяцкого князя Владимира Мстиславича Рагуила Добрынича, ни увещевания возведенного в сан несколькими месяцами раньше киевского митрополита Климента Смолятича. (О скандальных обстоятельствах его избрания на митрополичью кафедру речь пойдет в одной из следующих глав книги.) Народ так плотно заполонил улицы, что князь Владимир, даже сев на коня, не смог пробиться через толпу и опередить ее.

Когда он явился к Федоровскому монастырю, киевляне уже выволокли Игоря из церкви, где тот стоял на обедни. С князя-инока сорвали монашескую мантию, свитку и нагого потащили к монастырским воротам. Со всех сторон раздавались возгласы: "Убейте! Убейте его!" Увидев Владимира, Игорь простонал: "Ох, брате, камо мя ведут?" Владимир, соскочив с коня, прикрыл его наготу своим плащом и вновь обратился к толпе: "Братие моя, не мозите сего створити зла, ни убиваите Игоря!" Воспользовавшись минутным замешательством, он повел несчастного на двор своей матери, соседствовавший с Федоровским монастырем, однако толпа вновь накинулась на Игоря. В пылу схватки досталось и Владимиру, которого также стали избивать "про Игоря". Боярин Михаил заступился за князя; его избили в кровь, сорвали с шеи золотой крест с цепью и едва не убили насмерть. Владимиру все же удалось втолкнуть Игоря в "Мстиславль двор"; там слуги попытались укрыть его на сенях, однако толпа бросилась вслед, выломала запертые за Игорем ворота, подрубила сени, стащила Игоря вниз и принялась добивать. Еще живого, его обвязали за ноги веревками и поволокли через весь город к старому княжьему двору, насмехаясь над уже бездыханным телом. "И ту прикончаша и, и тако скончаша и Игоря князя, сына Олгова; бяшеть бо добрыи и поборник отечьства своего, в руце Божии преда дух свои; и съвлекъся ризы тленьнаго человека, и в нетленьную и многострастьную ризу оболкъся Христа, от негоже и венцася, въсприем мучения нетленныи венечь, и тако к Богу отиде месяца семтября в 19 в день пяток".

Но и тело несчастного князя не было оставлено в покое. Его на телеге отвезли на Подол, "на торговище", и бросили там на поругание. Многие, однако, уже в самый день убийства взирали на Игоря как на святого. "Человеци же благовернии, — свидетельствует летописец, — приходяще, взимаху от крове его и от прикрова, сущаго на нем, на теле его, на спасение себе и на исцеление, и покрывахуть наготу телесе его своими одежами". Владимир, едва отойдя от случившегося, послал тысяцких Лазаря и Рагуила к телу князя. Те повелели отвезти его в церковь Святого Михаила — так называемую "новгородскую божницу". И в ту же ночь, по свидетельству летописи, Бог явил знамение над телом невинно убиенного: сами собою в церкви зажглись все свечи. Об этом рассказали митрополиту Клименту, но тот — возможно, опасаясь нового мятежа — повелел утаить случившееся. На утро посланный митрополитом федоровский игумен Анания перевез тело Игоря в монастырь Святого Симеона, построенный еще дедом князя, Святославом Ярославичем. Там Игорь и был похоронен — уже с соблюдением подобающих обрядов (4).

И после убийства князя киевляне в большинстве своем не признавали себя виновными. Когда тысяцкий Лазарь стал укорять их, они переложили вину на черниговских князей: "Не мы его убили, но Олговичь, Давыдовича (двойственное число. — А. К.) и Всеволодичь, оже мыслил на нашего князя зло, хотяче погубити льстью, но Бог за нашим князем и Святая София". Позднее та же версия событий прозвучит и в окружении киевского князя Изяслава Мстиславича.

Между тем Изяслав по-прежнему пребывал с войсками у Супоя. Когда ему сообщили о случившейся в Киеве трагедии, он, по словам летописца, прослезился, сожалея об Игоре. "Аще бых ведал, оже сяко сему быти, — с явным запозданием сетовал он, — то аче бы ми и далече того блюсти отслати, а могл бых Игоря съблюсти". Более всего киевского князя тревожило, что люди могут обвинить его в Игоревой смерти, подумать, будто бы он велел киевлянам убить его: "Но тому Бог послух, яко не повелел, не науцил". Дружина же утешала своего князя: "То, княже, Бог ведаеть и вси людье, яко не ты его [убил, но уби суть братиа его], оже хрест к тобе целовавше, и пакы ступиша, и льстью над тобою хотели учинити и убити хотяче". На том князь и успокоился. "Аже ся уже тако учинило, а тамо нам всим быти, а то уже Богови судити", — глубокомысленно изрек он и "пожаловал" киевлян, то есть отпустил им вину за совершенное злодейство.

Тогда же о гибели Игоря стало известно в Чернигове. Давыдовичи немедленно известили об этом князя Святослава Ольговича. Святослав созвал свою "старейшую" дружину и со слезами на глазах объявил им о случившемся. "И тако плакася горко по брате своем", — констатирует летописец.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: конспекты 9 класс, курсовые рефераты.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7 | Следующая страница реферата