Предыдущая страница реферата | 1  2

Именно поэтому церковники и теологи различных церквей и школ пытаются отвратить взгляд верующих от подлинных эстетических ценностей, пытаются убедить их в том, что предмет христианской эстетики — трансцендентная красота бога, «его красота — источник и единственный критерий земной красоты» . Они говорят о том, что «искусство... не зависит даже от самых благородных интересов человеческой жизни... Поэты не являются тем более слугами, которые приносят людям хлеб экзистенциалистской тошноты, марксистской диалектики или традиционной морали, бифштекс реализма или политического идеализма и сладкий пирог с кремом филантропии. Они добывают человеку духовную пищу, которая является интуитивным опытом, откровением и красотой, ибо человек...— животное, которое питается трансцендентным».

Эти тенденции обнаружились и на V Международном конгрессе по эстетике в Амстердаме (август, 1964 г.), на котором пленарное и ряд секционных заседаний были отведены обсуждению вопроса о взаимосвязях эстетического и религиозного сознания, искусства и религии. Доказательству идеи о трансцендентном, мистическом характере эстетического сознания и искусства были посвящены доклады итальянского делегата Виргило Фагоне «Место религиозного чувства в структуре художественного творчества», английского делегата Джона Бутлера «Чувство в религиозном искусстве», бельгийского делегата Жана Минжье «Религиозное чувство в искусстве Рококо». Но наиболее развернуто данная точка зрения была изложена выше упоминавшимся бельгийским делегатом Леопольдом Фламмом в докладе «Искусство — религия современного человека», сделанном на одном из пленарных заседаний конгресса. Л. Фламм в своем докладе утверждал, что такие современные модернистские течения в искусстве, как сюрреализм и «рор-аrt», трансцендентны и становятся предметом таинственного поклонения, религией современного человека именно потому, что они не есть отражение реального мира, но сами являются вторым предметным миром. И поэтому поэт или скульптор, сюрреалист или художник, «творящий в манере» «рор-аrt», вовсе не обязаны воспроизводить свойства и внешний облик реальных предметов. Они должны создавать вторую действительность, совершенно не схожую с реальным миром, и тем самым пробуждать в человеке влечение к надреальной сущности, выраженной в этих «произведениях» сюрреализма и «рор-аrt», превращать искусство в религию современного человека, пробуждать в нем чувства, близкие к религиозному восприятию.

По мнению буржуазных эстетиков, при восприятии мира верующим должно доминировать одно настроение: беспокойство за судьбу своей души в потустороннем мире. Вместе с тем они стараются черты религиозного сознания перенести на эстетическое сознание, на искусство, поставить знак равенства между настроениями религиозного человека и художника. «В художественном творчестве и вообще в возможности творить,— пишет современный австрийский эстетик богослов У. Шондорфер,— обнаруживается божественная сущность человека; в творчестве он становится мудрецом и достигает своего Творца. В этом его высшая и конечная цель». В этом аспекте У. Шондорфер объясняет и природу искусства. «Корень всякого искусства,— утверждает он,— лежит в страстной тоске по вечности, в страстном желании божественно-совершенного...».

Таким образом, искусство постоянно должно нести в себе беспокойство о том, проникнет человек в божественную сущность вечного или нет, должно заставить человека тосковать и страстно желать проникнуть в божественно-совершенное. Здесь мы видим явные спекуляции на эстетической потребности человека, для которого характерна интимность, задушевность, проникновенность эстетического переживания и восприятия произведений искусства.

В этих целях, например, в храмах создается атмосфера благолепия, покоя и необычности; все это должно было оградить интимные переживания верующего от вторжения жизни, замкнуть их сводами храма и стремлением к потустороннему «горнему» миру. Человек в молитве получал иллюзию удовлетворения своей самой глубокой интимной потребности — иллюзию эстетического переживания. Но вот он выходил из храма, и иллюзия радости и удовлетворения пропадала, ибо он сталкивался с жизнью и природой, которые противоречили его религиозным представлениям о красоте. Но он угадывал, хотя и не мог глубоко почувствовать и осознать, подлинную красоту, раскрыть действительную сущность прекрасного, и это порождало в его душе смятение и страдание. В нем живет тоска по красоте земной, возникают представления об идеальных общественных отношениях, он пытается прорваться через препоны религиозной экзальтации в реальный мир, понять его красоту и гармонию.

Именно поэтому искусство и религия вырабатывают совершенно различные «механизмы» эмоционально-эстетического воздействия на человека. Искусство вызывает в человеке катарсис, религия — преимущественно экстаз. Эта тенденция очень четко осмыслена теоретически, история философии и история эстетики обнаруживают две тенденции в объяснении природы художественных и религиозных феноменов. У Аристотеля, катарсис, осуществляемый высокой трагедией, есть процесс очищения человека от дурных эмоций, от аффектов путем воздействия на самые социально развитые эмоции: сострадание и страх; у Платона же мистический энтузиазм есть процесс наполнения человеческой души богом, есть иррациональный процесс, уводящий его от реального мира в мир религиозно интерпретируемого идеала добра и красоты.

У Псевдо-Лонгина искусство призвано пробуждать в человеке чувство возвышенного, которое является «отзвуком величия души», так как «природа ...сразу и навсегда вселила нам в душу неистребимую любовь ко всему великому...»; у Плотина же искусство есть низшее воплощение божественного идеального начала; главное в человеческой жизни — постоянно готовить себя к экстатическому умоисступлению. Только в таких экстатических состояниях, по Плотину, человек достигает озарения истинной, божественной красотой, только в нем человеческая душа возвращается к богу (иногда покидая даже тело). Эти исторические антитезы можно было бы продолжить, но и вышерассмотренные идеи убедительно говорят о том, как теоретически осмысливались эмоционально-эстетические функции художественного и религиозного сознания. В этих антитезах четко обнаруживается духовно-позитивное содержание катарсиса и мистическая болезненность религиозного экстатического исступления.

В катарсисе, конечно, достигается высокое эмоциональное напряжение, граничащее с аффектом. Но катарсис не только мгновенное самосгорание аффектов; это более сложное и устойчивое духовное состояние, в котором ощущение колоссальной потери (в результате сильной эмоциональной разрядки) сталкивается с предощущением обнаружения великих, значительных, жизненно необходимых для человека ценностей. Неожиданное осознание этого в состоянии страдания или отчаяния (под воздействием, например, трагической ситуации в искусстве) и является величайшим импульсом человеческой жизни. Это состояние, когда человек порывает со своим эгоистическим мирком и жкзет высокими духовными, человеческими интересами, активной, реальной, полной жизнью. Именно искусство приводит человека к такому радостному ощущению своей силы, возможности преодолеть пограничные жизненные ситуации.

В религиозном экстазе создается лишь иллюзия свободы, так как это эмоционально-аффективное, эстетически окрашенное состояние возвращает человека в замкнутый мирок его индивидуальных переживаний, не дает ему выйти за рамки этого иллюзорного круга и, более того, порождает чувство безысходности, чувство страдания, обреченности и неизбежности пассивного существования — минорный оттенок становится доминирующим в этом состоянии.

Конечно, и в состояниях экстаза могут присутствовать элементы эстетического переживания, элементы удовольствия от переживаемого, но это лишь бледное напоминание истинного эстетического переживания.

«...Страдание, как признак жизни и деятельности может быть особенно желанным, когда ощущение жизни в силу каких-либо причин ослабело... Слабый и усталый человек, которого удовольствие уже не может побудить к деятельности и которого нельзя заставить приобщиться к источнику удовольствия... все же может найти в страдании последнее неиссякающее удовольствие», — пишет И. Гирн.

Например, самоистязания языческих, христианских или мусульманских подвижников есть своеобразный способ возбудить себя к жизни, на какое-то время возбудить в себе деятельное начало; люди часто «...предаются минутному страданию ради наслаждения последующим подъемом», который, однако, не может быть длительным и устойчивым.

Однако и в этом подъеме, в этом экстазе человек стремится освободиться от деформирующего его жизнь мира, пытается утвердить ценность своей индивидуальности, ценность личности бытия и неповторимость каждого человека. Но абсолютизация этого принципа поведения и жизни приводит к тому, что индивидуальность еще более замыкается в рамках предельно субъективных переживаний, сознание остается на уровне рефлексии, становится мистически замкнутым и болезненным. И сегодня в теории и практике духовной жизни западной философской и художественной интеллигенции, неудовлетворенной реальным миром буржуазной бездуховности и потребления, очень популярно обращение не к катарсису, очищающему человека от дурных страстей и возвышающему его духовно, а к мистическому экстазу, который «поднимает» человека до вершин бытия — смерти.

Экстаз, как уже говорилось, был эмоциональной основой раннехристианской мистики, а корни его уходят к мистическому энтузиазму Платона. Теоретически эту идею обновил теолог-философ Пьер Тейяр де Шарден, утверждавший, что в экстазе «одна за другой... высвобождаются вокруг нас «души», унося вверх свою непередаваемую ношу сознания... Под синтезирующим действием персонализирующего единения, углубляя в себе свои элементы, одновременно углубляя себя, ноосфера коллективно достигает своей точки конвергенции в «конце света». В искусстве же, на практическом уровне это делает, например, Ингмар Бергман в одном из своих фильмов — «Ритуал».

Религиозное сознание видит свое преимущество перед всеми остальными идеальными образованиями в том, что оно предельно духовно. Но это иллюзорное преимущество, так как дух, не питаемый телом, иссякает, перестает быть духом. Духовность же, соединенная с телесностью, порождает еще большую духовность, и таковую духовность создает искусство. И в этом его великое преимущество перед иллюзорной духовностью религии. И именно это порождает великую напряженность в историческом противостоянии искусства и религии в едином феномене культуры. Это внутреннее противостояние искусства и религии в целостном феномене культуры проявлялось на всех уровнях их функционирования: и на уровне социально-аксеологическом, и на гносеологическом, и на эстетически-эмоциональном.

Будучи исторически сплетенными, вступив в сложные взаимодействия, они порождали своеобразные и неповторимые явления, в которых подчас было трудно отделить плевела от зерен — религиозное от художественного. Это было связано с тем, что искусство в определенных исторических условиях преимущественно функционировало в структуре церкви, в структуре религиозного сознания, и это не могло не наложить отпечаток на него, придать его образам особые, неповторимые черты.

Но, возникнув еще в первобытном обществе, искусство и религия в своей дальнейшей эволюции пошли разными путями; искусство — к все большему образно-художественному проникновению в телесно-духовный мир, религия — к созданию иллюзорной концепции «идеальной» жизни.

В силу этого искусство не было и не могло стать основанием религиозного миросозерцания, которое в самых изначальных своих формах имело узкие и догматически-замкнутые принципы отношения к миру. Однако, став господствующей идеологией, религия в своих наиболее развитых и распространенных конкретно-исторических формах бытия— буддизме, христианстве, исламе — создала сложные принципы использования искусства в своих целях. Основываясь на исторически возникшем, идущем еще от мифологии, синтезирующем характере искусства, эти религии создали такие системы, с помощью которых надеялись иллюзорно удовлетворить художественно-эстетическую потребность человека.

Но этот процесс был внутренне противоречивым, так как искусство даже в этих жестких рамках вершило великое дело гуманизации человеческой жизни, раскрывало перед человеком красоту реального мира, снимая тем самым иллюзорные преимущества религиозного сознания.

Скачали данный реферат: Ryzhikov, Evstrat, Bol'shakov, Аглеев, Belomestin, Николин.
Последние просмотренные рефераты на тему: банк курсовых работ бесплатно, хозяйство реферат, бесплатные рассказы, реферат государственный.





Предыдущая страница реферата | 1  2