Христианизация ментального пространства культуры как "переоценка всех ценностей"

Важнейшей задачей настоящего параграфа является теоретическая реконструкция тематического пространства христианской субкультуры. Понятие "теоретическая реконструкция" не означает буквального воспроизведения изучаемого социального или природного объекта, что, как известно, невозможно. Задача по существу сводится к построению теоретического объекта, который должен воспроизводить существенные моменты структуры и динамики изучаемого явления. Но поскольку языки описания могут быть самыми различными и в принципе отличаются от реально имевших место событий (в данном случае духовной культуры), потому что всякий язык описания выступает способом кодирования информации, создает другую языковую реальность, то теоретическая реконструкция духовной культуры может означать приведение в некоторую систему имеющихся разрозненных фрагментов культурно-исторического материала и определение динамики ее развития. Как известно, теоретический объект – это идеализированный объект, характеристики и свойства которого берутся как бы в "очищенном" виде посредством процедуры "дать строгое определение".

Христианство в Киевской Руси было весьма неоднородно. Оно существенно различалось в народной, княжеско-дружинной среде или же в монашеских общинах. Поэтому для построения теоретического объекта "христианского ментального пространства" целесообразно использовать материал монашеской ментальности, в которой особенности древнерусского христианского духа представлены наиболее ярко и насыщенно. К тому же высшее духовенство, монастыри Киевской Руси служили образцом для всех остальных слоев общества и оставили наибольшее количество письменных источников, дошедших до нас.

Духовный переворот, вызванный формированием христианского субпространства и стремительным его расширением,  нашел выражение не только в открытии нового измерения, чисто духовной божественной реальности, но и в  тотальной "переоценке всех ценностей". Христианизация ментального пространства древнерусской культуры как сложный диалектический процесс взаимодействия трех ценностно-мыслительных систем, взаимного наложения трех субпространственных конфигураций (земледельческой славянской языческой, княжеско-дружинной и христианской субкультур) будет рассмотрен в следующем параграфе. Здесь же необходимо проследить становление христианского субпространства как формирование новой тематической структуры, выделившейся посредством преодоления, перестройки тематического пространства языческой ментальности.

Тема "натуры"

Одной из главных трудностей в утверждении христианского образа мышления явилось преодоление натуралистического характера языческого мировосприятия и в целом натуралистических ценностных ориентаций. Если в языческой мифологии натуралистические ценности находили благоприятную почву и пышно произрастали, заполнив все духовное пространство, то христианство развернуло кампанию по их выкорчевыванию, а в среде монашества – по их ликвидации. Так, знаменитые монахи Печерского монастыря преуспели не только в деле подчинения плотского начала духовному, но и в действительном умерщвлении плоти. Если в языческом ментальном пространстве натуралистическое измерение всех ценностей было абсолютно и универсально, носило аксиоматический характер, то христианство упразднило его, установило в качестве абсолютного и универсального стандарта высшую, чистую, божественную духовность (Царство Небесное, благодать и т.д.). Все это закладывало совершенно иную шкалу ценностей, когда сознание, весь строй души определяли и направляли высшие христианские добродетели, лишив всякой значимости ценности натуралистические. Светила древнерусского духа князья Борис и Глеб, черноризцы Антоний и Феодосий  и многие другие не ограничивались проповедью о Царстве Небесном и духовном спасении, а мужественно следовали христианским заповедям на протяжении всей своей жизни, превратив её в подвиг служения. Примером тому может служить жизнь монаха Моисея Угрина, родом венгра, который, избежав смерти во время убийства князя Бориса, был уведен в качестве пленника в Польшу после изгнания Болеслава из Киева. Моисей был крепок телом и прекрасен лицом. Знатная, красивая, молодая и богатая женщина безумно влюбилась в него. На все её предложения он отвечал безусловным отказом: "Твердо знай, что не исполню я воли твоей; я не хочу ни власти твоей, ни богатства, ибо для меня лучше всего этого душевная чистота, а более того телесная. Не пропадут для меня втуне те пять лет, которые господь даровал мне претерпеть в оковах этих. Не заслужил я таких мук и потому надеюсь, что за них избавлен буду мук вечных". "Я же не Египетского царства хочу и не власти, не хочу быть великим между поляками, почитаемым во всей Русской земле сделаться.  Ради высшего царства я всем этим пренебрег". Претерпев от нее истязания, после её гибели Моисей вернулся в Киев, постригся в монахи Печерского монастыря, где и умер.

Рыцарства не было в Киевской Руси, но, начиная с XI века, были рыцари духа, чистые христиане, которые всей своей подвижнической жизнью демонстрировали абсолютный приоритет высших христианских добродетелей, полный разрыв с внешним миром и полное его обесценивание. Еще один пример из "Жития Феодосия Печерского". Когда в 1073 году князья Святослав Черниговский и Всеволод Переяславский изгнали князя Изяслава из Киева, а Киевский князем стал Святослав, то Феодосий резко осудил эти беззаконные действия и отказался от всяких контактов со Святославом и его поддержки. Феодосию угрожали заточением, на что он ответил: "Это очень радует меня, братья, ибо ничто мне не мило в этой жизни: разве тревожит меня, что лишусь я благоденствия или богатства? Или опечалит меня разлука с детьми и утрата сел моих? Ничего из этого не принес я с собой в мир сей: нагими рождаемся, так подобает нам нагими же и уйти из мира сего. Поэтому готов я принять смерть.".Тема "натуры" как природы не отрицается христианской субкультурой, остается для неё нейтральным пространством, которое было заполнено смыслами, восприятиями и интуициями славянской языческой культуры. А.А.Потебня приводит высказывание Шварца: "Христианство принесло только веру во единого Бога и Христа, пострадавшего за грехи человечества, и затем – немногосложное богослужение. Но оно, вообще исключающее природу, не дало объяснения многим чудесным явлениям природы, которые язычник объяснил, связавши со своею верою. Только немногие главные явления природы, например, гроза, течение звезд, да и то поверхностно, приведены в связь с христианским Божеством. Поэтому христианство могло лишь несколько ограничить, но не могло вполне устранить той части язычества, которая обращена к природе. Далее, христианство оставляло много незаполненного пространства вокруг событий семейной жизни, рождения, брака, смерти, вокруг занятий, например, охоты, земледелия, скотоводства, прядения".

Тема “божественного”

Переосмысление нуминозной составляющей ментального пространства осуществлялось по двум основным направлениям. Во-первых, непрерывно разворачивалось пространство представлений об абсолютно чистой, духовной божественной реальности. Причем, это пространство неожиданно оказалось безграничным полем для работы древнерусского христианского духа, благодаря собственному религиозному опыту и хлынувшей и все время увеличивающейся религиозной литературе из Византии и Болгарии. Христианство принесло в древнерусскую ментальность неизвестное ранее ощущение трансцендентной связи. Язычеству были известны только натуралистические отношения, в том числе при взаимоотношениях с богом. Языческие боги были невидимы, но не нематериальны. Христианские представления о Боге как высшем, запредельном, всеблагом начале открывали невиданное ранее, потрясшее и преобразовавшее всю душу древнерусских христиан, переживание трансцендентной связи с Богом. Поэтому молитве отводилось столь большое место в христианской субкультуре. Так, печерский монах Григорий-чудотворец обычно "целые ночи проводил без сна, пел и молился беспрестанно, стоя посреди келии своей". "Если и на коне едучи не будет у вас никакого дела, – поучает Владимир Мономах, – и если других молитв не умеете сказать, то "господи помилуй" взывайте беспрестанно втайне, ибо эта молитва всех лучше,  нежели думать безлепицу, ездя".

Во-вторых, была проведена десакрализация языческих богов. Важно было не столько сбросить идолов в реку или разрушить, сколько лишить их внутренней, душевной поддержки. На наш взгляд, те из древнерусских славян, кто имел возможность немного познакомится с христианским учением о Боге, принимали его без особой внутренней борьбы в силу несравненно большей его глубины и привлекательности. Другой вопрос, что христианское учение не было всеохватывающим. Поэтому для осмысления природных явлений оставалось место и языческим богам, что служило важнейшим источником двоеверия. Языческие боги превратились в бесов, сверхчувственных, натуралистических сил, источник зла и опасности.

Тема "рода"

Родовые отношения подверглись также дальнейшему разрушению. Если в языческом мыслительном пространстве осознавали себя и весь мир через призму различного рода родственных связей, были словно нитями опутаны кровно-родственными и племенными отношениями, то христианство, выдвинув на первый план учение об индивидуальном спасении, главным, определяющим сделало отношение отдельного человека с Богом, жизнь не нынешнюю  скоротечную, а вечную  в Царстве Небесном. Вместе со всеми другими социальными отношениями родовые связи отходили на второй план, становились второстепенными по сравнению с христианскими ценностями. В этом смысле показательной является история отношений Феодосия с матерью. Неукротимое с юных лет стремление Феодосия к аскетизму, к монашескому образу жизни приводило к разрыву связей с матерью, которая фактически теряла Феодосия как сына. В этой непростой ситуации Феодосий как образец праведника без колебаний делает выбор: уходит из дома и постригается в монахи. В "Житии Феодосия Печерского" приводится история отрока из богатой боярской семьи, который втайне от родителей, жены постригся в монахи Печерского монастыря и нарекли ему имя Варлаам. Его отец боярин Иоанн насильно забрал Варлаама из монастыря и привел домой. Варлаам решительно отказался принимать пищу и не хотел одевать богатую одежду. "Услышав об этом, сжалился отец его, страшась как бы он не умер от голода и холода. Призвал его к себе и, облобызав, разрешил ему покинуть дом. И было тогда нечто дивное, и плач стоял словно по мертвом. Слуги и служанки оплакивали господина своего как уходящего от них, с плачем шла следом жена, ибо лишилась мужа, отец и мать рыдали о своем сыне, ибо уходил от них, и так с громкими стенаниями провожали его. Тогда воин Христов вышел из дома своего, словно птица, вырвавшаяся из сети или серна из западни, и чуть ли не бегом достиг пещеры.". Впоследствии, затворившись в одной из келий пещеры, преподобный Антоний игуменом Печерского монастыря поставил вместо себя блаженного Варлаама.

Таким образом, осуществление христианского идеала требовало однозначного предпочтения самых близких семейно-родственных отношений служению Богу. Однако это, безусловно, не означает разрушение христианством кровно-родственный отношений. Приведенные выше две истории относятся к области осуществленного христианского идеала. После принятия христианства в обществе и духовной культуре Киевской Руси церковь сыграла важную роль в упорядочивании семейно-брачных родовых отношений с точки зрения высокой морали.

Деэротизация  ментального пространства

Становление христианской субкультуры требовало непременно деэротизации языческого ментального пространства. Эротические вожделения должны были быть жестко подавлены. О трудностях осуществления этой духовной работы в монашеской среде имеются слабые намеки в письменных источниках. Так, в "Житии Авраамия Смоленского" сообщается, что блаженному Авраамию бес являлся "иногда в собственном виде, иногда преображаясь в бесстыдных женщин, как пишется и о Великом Антонии". Вероятно, бес Эроса изматывал в кельях древнерусских монахов, которые волевым усилием (на уровне сознания) добивались устранения эротических желаний. Однако  заблокированные в подсознании, последние проявлялись в бесовских наваждениях. Было бы любопытно проанализировать с точки зрения современного психоанализа сексуальную обусловленность бесовских видений, описанных в древнерусской литературе. 

В языческой культуре натуралистически-эротические отношения между мужчиной и женщиной носили внеморальный характер. Это были естественные, природные отношения, к которым неприложимы понятия добра и зла. В древнерусской культуре только христианство привнесло нравственную оценку, духовное начало в эти отношения, после чего языческая любовь приобрела характер скверны, греха, а словесное выражение этих отношений стало рассматриваться как сквернословие, грех.

Отрицание физической силы

Наибольшее неприятие и протест со стороны христианской субкультуры в тематическом пространстве дохристианской древнерусской культуры (языческой земледельческой и княжеско-дружинной субкультур) вызвала тема "физической силы", её доминирующее положение. Поэтому в древнерусской культуре ХІ – ХІІІ вв.??? борьба за подавление и вытеснение грубой материальной силы как основы общественных отношений и установление нравственного, правового порядка стало одной из главных задач христианской церкви. В рассказе о печерском монахе Лаврентии-затворнике физическая сила приобретает бесовский характер. Когда к нему привели одного бесноватого из Киева, и не мог затворник изгнать из него беса, очень лют был: бревно, которое десять человек снести не могли, он один, подняв, забрасывал. Бесноватый исцелился, как только подошел к Печерскому монастырю. В том же "Киево-Печерском патерике" повествуется о том, как, обуздав свою плоть и достигнув освобождения, черноризец Феодор получил с помощью молитвы власть над бесами и направил их недюжинные силы в сторону созидания (бесы за ночь измолотили пять возов зерна, перенесли большие бревна от Днепра на гору для постройки церкви) Последовательно проводя высокоморальный подход в оценке социальных явлений, христианская церковь Киевской Руси со всей очевидностью показала безнравственность, разрушительный характер языческого "силового" мышления. Столкновение двух "идеологий", языческой и христианской, в яркой форме изображено в "Повести о битве на Липице". Суть противоборства между новгородцами во главе с князем Мстиславом и суздальцами, возглавляемыми князем Ярославом, выражается во фразе: "Ты, Ярослав, с силою, а мы с крестом". Князь Юрий, союзник Ярослава, кратко излагает свою позицию: "...Пересиль нас, тогда вся земля ваша будет". На что Мстислав отвечает: "...Гора нам не поможет, и не гора нас победит. Надеясь на крест и правду, пойдемте на них". И победил Мстислав, устанавливая справедливость.

Проекция борьбы христианства с языческим культом силы на индивида, отдельного человека носила двоякий характер. С одной стороны, выдвигалось требование подчинения физических сил организма, что для физически крепких славян представляло значительную трудность, подавления чувственных желаний как непременного условия очищения души, духовного освобождения. Основными средствами на этом тернистом пути для достижения цели являлись пост, бдение, физический труд. "Много размышлял я, – говорит благоверный князь Святоша, в иночестве Николай, – и решил не щадить плоти своей, чтобы снова не поднялась во мне борьба: пусть под гнетом многого труда смирится она. Ведь сказано…, что силе совершаться подобает в немощи". С другой – обуздание гордыни. Нравственными императивами здесь выступали смирение, послушание, милосердие, любовь. Блаженный Авраамий Смоленский как один из образцов древнерусского христианского духа "во всем повиновался игумену, и слушался всех братьев, и был полон любви и смирения, и покорялся всем бога ради ". "Как в огне очищается золото, так люди в горниле смирения, – замечает автор в "Киево-Печерском патерике" .

Трансформация темы "вольницы"

Существенную трансформацию в христианском мыслительном пространстве   претерпела тема "вольницы". В древнерусской языческой культуре ощущение вольницы возникало как душевное выражение отсутствия развитой системы социальной регуляции, когда частная жизнь и отношения с природой в значительной степени не охватывалось государством. Этот языческий "стихийный анархизм" славян Киевской Руси носил чисто натуралистический характер, как и все тематическое пространство языческой древнерусской культуры, не выходил за горизонт чувственно-материального (природного и социального) мира.

Светила древнерусского духа, монахи, все усилия направляли к преодолению "земного притяжения", оков этого мира, к духовному освобождению. С понятием "языческой вольницы"  как одной из ментальных форм варварского внеморального существования  не сопоставимо понятие "свободы", являющееся одной из главных ценностных опор цивилизованного общества. Применительно к христианской ментальности более уместно употребление понятие "свободы". Христианское понимание свободы мыслилось как результат, вознаграждение за праведную, высоконравственную, строго аскетическую жизнь в тленном мире. Более "приземленное" понимание свободы в христианской субкультуре сводится к достижению независимости от окружающего мира, равнодушия к нему. Действительная же свобода как самоцель возможна только в жизни вечной, в Царстве Небесном. Не языческая свобода чувственного произвола, а предощущение действительной свободы в запредельном мире было одним из главных императивов поведения древнерусских рыцарей духа. Примечательно, что почти в диаметрально противоположных понятиях "языческой вольницы" и "христианской свободы" есть одна точка соприкосновения – "анархизм" как бегство от государства, от зверств социальной жизни.

Отрицание духа наживы

Безусловному отрицанию также подверглась доминирующая тема княжеско-дружинной субкультуры – тема "добычи". Ориентируясь на жизнь вечную в Царстве Небесном и презирая жизнь тленную, христианская проповедь в ХІ - ХІІ вв. не принимала не только дух наживы, но и наличие богатства, вообще собственности, которую праведникам рекомендовала раздать в качестве милостыни нищим.

Таким образом, введение и распространение христианства на Руси знаменовало собой существенную перестройку ментального пространства древнерусской культуры. Языческая ценностно-тематическая структура мировосприятия подверглась разрушению и всяческому вытеснению. По мере становления и расширения христианского ментального субпространства формировалась ФТС  православного христианства. Основные ценностно-тематические сдвиги выразились преимущественно, с одной стороны, в денатурализации (в отрицании и разложении натуралистического, дионисийского образа жизни), а с другой – в христианской сакрализации, морализации ментального пространства культуры Киевской Руси в ХІ в. Древнерусский славянин открыл для себя восхитивший его трансцендентный божественный мир, загробное бытие Царства Небесного, которые стали главными опорами его в жизни, и нравственного человека как основу повседневного существования. При этом осознания специфики субъективной реальности, оценки личностного бытия как абсолютной ценности не произошло. Поэтому слабое выражение индивидуального начала, объективизация внутренней жизни в древнерусском православии XI в. заложили традицию развития на последующие столетия, предопределили ее своеобразие в православном и в целом  в христианском мире.