История европейского рисунка

| Категория реферата: Рефераты по культуре и искусству
| Теги реферата: доклад на тему физика, шпаргалки теория права
| Добавил(а) на сайт: Вацлава.

Мы подходим к очень важному отличию рисунка XVII века от рисунка предыдущей эпохи: когда в рисунках воплощаются столь разнообразные категории — пространство, среда, свет, время, то возможно как бы бесконечное число их проявлении, их комбинаций, их конфликтов. У каждого значительного художника они акцентируются по-своему, в разных соотношениях
— и это дает рисунку этого времени очень личную окраску. Тут следует вспомнить и о появлении в рисунке XVII века различных жанров — интерьера, бытовых сцен, анималистического жанра, натюрморта, жанра исторического, необыкновенно разветвленного пейзажного жанра и т. п.—в каждом из них все обозначенные категории обнаруживают и выявляют себя по-разному. Наконец, подчеркнем еще одно существеннейшее качество рисунка этой эпохи: если рисунок XVI века — это, как правило, зримое воплощение, отражение некой высшей идеи в ее платоновском понимании (почему так идеальны, безупречны, совершенны все эти формы), то рисунок XVII века, словно бы спускаясь с эмпиреев на землю, воплощает не идеальное, но жизненно реальное—даже у таких сознательно идеализирующих мастеров, как Лоррен. И это ослабление надличного начала в рисунке позволяет, скорее даже понуждает резко усилить личностность взгляда на мир. а значит и личностность манеры, почерка. В рисунке XVII века. даже у мастеров, искусство которых не отличается особой духовностью, чистая изобразительность, как правило, обманчива: они словно бы пропускают образы, впечатления, формы действительности через строй своей личности, оказывающей неизменно смещающее воздействие.

Конечно, и этой личностной окраской рисунки Рембрандта превосходят работы всех современников, но и у других рисовальщиков XVII века это качество ощущается отчетливо. Достаточно сравнить кристаллически совершенные и замкнутые в себе штудии с живой натуры у великих мастеров XVI века с душевной взволнованностью, живой пульсацией плоти, которой пронизаны рисунки с мраморов у Рубенса, или увидеть, какой напряженной эмоцией проникнуты рисунки такого строгого классициста, как Пуссен.

Возникает сильное искушение сказать, что в XVII веке рисунок оказывается более личным, более живым видом искусства, чем живопись, но такое утверждение было бы поверхностным. Дело в том, что в это время рисунок и становится новым видом искусства со своими особыми свойствами: в
XVI веке разница между живописью и рисунком в основном определяется техникой и материалом, в XVII веке—это разница самого подхода, понимания, воплощения мира— разница другого вида искусства. И может быть, в неприятии этого нового вида изобразительного искусства и кроется разгадка того удивительного обстоятельства, что ни один из таких великих художников, крупнейших живописцев XVII века. как Караваджо, Веласкес, Латур, братья
Ленен, Хальс, Вермеер, не оставил ни одного рисунка. И одновременно появляются значительные рисовальщики, судя по всему, совсем (или почти совсем) не обращающиеся к живописи,— Калло. Белланж, Лафаж, Нантейль и другие.

В XVII веке рисунок и живопись вполне отдаляются друг от друга, так как только сейчас рисунок, наконец, обретает самостоятельность, отрывается от других видов искусства, ведь до того почти все рисуночные листы — это в каком-то смысле штудии, пусть идеальные, пусть неосуществившиеся, но штудии для живописных работ. И характерно, что даже материалы и инструменты рисования в это время меняются—не мягкие грифели, создающие пластически- живописный эффект, как было раньше, а инструменты, дающие четкую, твердую линию, становятся ведущими: не мягкое тростниковое, а более жесткое гусиное перо. остро заточенный итальянский карандаш, графит — все это создает линеарное начало в рисунке, позволяет улавливать детали, воплощать в рисунке не общее, а частное, конкретное. И одновременно с этими рисующими инструментами и часто на том же самом листе художники работают широкой мягкой кистью — бистром, чернилами, тушью, что вводит в рисунок атмосферу, воздушную перспективу, пространство, среду. В это время впервые начинают последовательно работать акварелью, появляется в полном смысле слова цветной рисунок, чего, по сути дела, не было прежде. И это вполне понятно: ведь для чисто пластического истолкования натуры цвет не только не нужен—он мешает чистоте стиля, тогда как для передачи среды, атмосферы, динамики— для воплощения подвижности самой реальности—важен не только тон, но и цвет.

Надо оговорить, разумеется, что все обозначенные стилистические черты и даже технические моменты рисунка XVII века в наибольшей степени относятся к голландскому рисунку. Но это и определило передовую, во многом революционную роль Голландии в истории рисунка. В других странах весь этот процесс как бы замедлен, хотя общая тенденция ясно прослеживается и в неголландском рисунке. Так, итальянские рисовальщики, казалось бы, в большей мере продолжают развивать черты, свойственные маньеризму, их рисунки остаются высокодекоративными и виртуозными. Но и в Италии рисунок в
XVII веке изменяется. Художников все больше привлекают не отдельные фигуры, а сцены, целые композиции, причем в них, как правило, основную роль играет перо (или тонкий грифель) и особенно кисть, которая бистром, акварелью, размытой сангиной, а часто и жидкой краской в два цвета сообщает рисунку эмоциональный тон, словно передает напряжение чувства, охватывающее не только героев, но и само пространство вокруг них. И если среди французских художников XVII века названные черты заметны далеко не у всех крупных мастеров (особенно из числа академистов), то ведь и не случайно. что у них редко можно встретить рисунок, не связанный с какой-либо живописной композицией. А это значит, что во Франции в XVII веке рисунок, при всех своих высоких художественных качествах, еще не успел полностью отделиться от живописи, стать особым видом искусства. Но, может быть, как раз эта замедленность процесса, постепенность, с какой вызревает во французском рисунке осознание черт рисовального стиля, приводят в конце концов к чрезвычайной концентрации всех специфических свойств рисунка, подготавливают тот триумф особого рисовального мышления, определяющегося самостоятельностью рисунка как вида искусства, который так поражает в следующем веке. Ибо за немногими исключениями все лучшие рисовальщики XVIII века — французы.

Никогда до того художники не предавались рисунку с такой страстью—можно даже утверждать, что в XVIII веке он становится важнейшим видом изобразительного искусства, в нем видят как бы некий первоэлемент творчества.

И характер его, по сравнению с предыдущим веком, снова меняется.
Прежде всего следует заметить, что если раньше можно было говорить о воплощаемом в рисунке мироощущении эпохи, то теперь правильнее было бы назвать это свойство —жизнеощущением: рисунок в целом не несет уже в себе черты осмысления взаимоотношения человека и мира, он как бы довольствуется тем, что показывает, как чувствует себя человек в своем окружении, как он себя ведет, как реагирует, как воспринимает. От этого так ощутим в рисунке момент перехода от одного состояния в другое, точнее даже — из одного в другое; все его жанры, все его категории несут на себе оттенок изменчивости, незаконченности, неустойчивости: пейзаж стремится к пространственной незавершенности, интерьер лишается замкнутости. Персонажи застигнуты как бы в момент переходного движения, в лицах уловлено ускользающее, беглое выражение, внутреннее состояние — не вполне определенное, всего лишь некий оттенок настроения. В фигурах и предметах ощущается рыхлость консистенции—словно бы это полуреальность, полугреза.
Линии рисунка нервозные, изгибающиеся, как бы жестикулирующие. Здесь все — сколько-то мнимо и от этого окрашено слабой, но ощутимой интонацией иронической отчужденности. Все жизненные явления, как кажется, воспринимаются, в первую очередь, не глазом, а непосредственно нервными окончаниями художника. Поэтому-то рисунки пронизаны чувственностью, которая часто оборачивается эротизмом. Но двойственность, мнимость сказывается и тут: чувственность—но чуть меланхолическая, сентиментальность — но чуть ироническая. Этот легкий, но неизменный душевный разлад лишает рисунок
XVIII века эмоционального полногласия — в нем нет нот трагизма, чувства, отношения исполнены прелести, утонченности, но не глубины.
|[pic] | |

Т.Жерико. Испуганный конь.1780. Перо, чернила, сепия

Детройт Художественный институт

Рисунок прежде всего оказывается для автора средством художественного самовыражения, но это самовыражение всегда получает некие принятые, условные формы. В рисунке этого времени непременно чувствуется легкий привкус театральности; его персонажи как бы играют некую роль, группировка— сценически выразительна, пейзаж, даже ведута — скомпонованы по законам декорации. И как следствие этого впервые красота рисунка осознается как его главная цель.

Рисунок становится необыкновенно цветным. Не говоря уже о том, что цвет звучит в полную силу в многочисленных акварелях, гуашах, пастелях,—но и из традиционных рисовальных материалов художники извлекают замечательные колористические эффекты. Излюбленная ими техника - это рисунок «в три карандаша»: итальянский карандаш, сангина и мел на желтоватой или голубой бумаге; оставаясь полностью в границах графического стиля, такие рисунки звучат своего рода хроматическим аккордом, утонченным и выразительным. Даже простая сангина таит в себе такой диапазон тональных нюансов, что воспринимается как цветной рисунок.

Никогда до того рисунок не был столь живописен. Но художники всегда помнят о быстроте графического ритма, об интервалах и паузах, о беглости линии, позволяющей им передавать живость своего минутного ощущения.
Ритмическое начало, воплощенное в рисунке,—это вообще отличительная черта
XVIII века: линии изгибаются выразительным арабеском, не утрачивая при этом в своей жизненности, ритмика их движения не только создает и рисунке тональную вибрацию, но и придает целостность всей композиции. Она словно непосредственно рождается у нас на глазах в самопроизвольном, почти орнаментальном беге ритмически безукоризненных линий.

Рисунок как бы строится изнутри внутренней формы к контурам, которые лишь завершают границы форм. Поэтому пластика фигур не замыкается в выразительном силуэте, как было прежде, а открывается всему окружению, сочетаясь с ним. Это ощущение цельности всего листа еще усиливается светом
— боковым, направленным, скользящим, слегка размывающим контуры, неотделимым от тона и от цвета.

Характерно, что XVIII век очень редко пользуется чистым пером: скрупулезность его штриховки или безудержная стремительность его росчерков
— это вульгарные крайности, которые не принимает вкус эпохи. Но соединение нервных и быстрых линий пера с легкими расплывающимися пялами тона — один из излюбленных приемов этого времени. Пятна растворяются в пространстве бумаги, линия торопится, прерывается в своей беглости — рисунок наполняется светом, воздухом, движением. Пятна, положенные легкой кистью, несут в себе чрезвычайное богатство тональных оттенков, которые создаются сероватой сепией, коричневым бистром, прозрачной акварелью. Все это вводит в рисунок пером трепетное воздушное пространство, так же как в листах, исполненных грифелями, растушевка обволакивает формы, словно пространственная или эмоциональная среда.

Именно в XVIII веке рисунок окончательно обретает те высокоперсональные черты, которые выделяют его из всех видов изобразительного искусства. Он становится самим воплощением личности автора, остро выражающим особые качества его характера, психологии, его взгляда на жизнь, его своеобразный почерк. Недаром рисовальщики этого времени так охотно обращаются к материалам и техникам, дающим возможность работать с особенной легкостью, быстротой, сохранять спонтанность, позволяющим руке художника следовать внутреннему ритму его мысли, чувства, ощущения. Многие знаменитые мастера этой эпохи гораздо более живые в своих рисунках, чем в картинах,— Буше, Робер, Грез и т. д. Не случайно так повышается в общей системе рисунка значение наброска — он с особой силой воплощает индивидуальность автора. XVIII век в рисунке часто стремится в том, что изображается на листе, уловить лишь основное, саму суть художественного мотива, дать всего лишь обозначение реальности. Но поэтому же для рисунка этого времени характерна мимолетность, изменчивость: художнику словно бы достаточно только намека на идею явления, лица, ландшафта, и это для него более художественно важно, чем изобразить все это во всех жизненных подробностях. Но это связано с его важнейшим качеством: рисунок XVIII века замечателен своей красотой, подвижностью, легкостью, но, может быть, отличительная его черта—это острое ощущение времени, почти каждый рисунок— это как бы фиксация мгновения, вырванного из временного потока.

Рисунок в XIX веке

Рисунок конца XVIII — начала XIX века называют рисунком классицизма. В это время рисунку придают доминирующее значение, но не в качестве художественной идеи. а как метода наилучшего познания идеально правильной формы. Рисовальное искусство сознательно ориентируется на скульптурную четкость, пластический рельеф становится образцом для рисунка.

Самые распространенные в классицизме инструменты и приемы — это тщательность регулярной штриховки пером или предельная оттушеванность карандаша. Но еще более типична—чистая контурная линия, переводящая форму на уровень самодовлеющей абстракции: в таком очерковом рисунке изображаемое явление превращается в своего рода отвлеченное понятие.

Прежде всего отметим небывалую до того роль повествовательности, сюжета в рисунке, чрезвычайное усиление в нем идеологического, социального, литературного начала. Это почти всегда приводит к тому, что рисунок представляет из себя как бы вполне завершенную сцену—жанровую, историческую, религиозную, фантастическую,— то есть рисунок по своей композиции приближается к картине. Сюжетный рисунок, как правило, имеет отчетливо выраженную окраску, которую за неимением другого термина назовем модальностью: художник словно бы заранее определяет интонационную тенденцию каждого рисунка—лиричность, пиэтизм, юмор, философичность, поэтичность, героизм, сатиричность и т. п. Но это приводит к тому, что всякая композиция начинает восприниматься как своего рода иллюстрация, более того—анекдотичность становится .характерной чертой сюжетного рисунка. Это захватывает даже пейзаж: в пейзажном рисунке важнее всего оказываются или изображение такой-то знаменитой церкви, известного здания, или же идея уютности той или иной местности, то есть он становится также как бы разновидностью сюжетной композиции. Художественно-стилистические свойства такого рисунка имеют определенные и устойчивые черты.
[pic]

Э. Мане. Моющаяся. Около 1880. Кисть, размытая сангина. Роттердам,

Музей Бойманс

Начнем с того, что он характерен равномерной проработанностью изобразительной поверхности. сетью недлинных штрихов, отмечающих все мелочи реальности и одновременно воспроизводящих иллюзорную, дагерротипную светотень. Штрих, в силу этого. лишается выразительности, динамики, он перестает быть определяющим элементом рисунка, он становится как бы безликим. нейтральным,— всего лишь средством изобразительного рассказа. Это определяет и технику такого рисунка. Он делается главным образом или тонко заточенным графитным карандашом («карандаш Конте»), кропотливо обрисовывающим все детали, или анилиновыми чернилами и стальным пером, жестким и непластичным (в отличие от прежнего — гусиного или тростникового), требующим подробной моделирующей штриховки, очень популярной становится новая техника — соус, мягкая или жидкая графитная краска на водяной основе. дающая, на первый взгляд, живописный эффект, но в действительности — в большой мере позволяющая имитировать светотень, свойственную фотографии.

|[pic] |А.Тулуз-Лотрек |
| |Туалет. 1896 |
| |Сангина |
| |Париж |
| |Частное собрание |

Все эти материалы характерны пониженными колористическими свойствами — рисунки такого типа как бы бесцветны. От этого-то такое широкое распространение получает в это время акварелирование рисунков,—при этом собственно рисунок и цвет в известном роде нарочито соединяются на одном листе: он выглядит именно как «натурально» раскрашенный рисунок—в отличие от рисунка предыдущих эпох, где линия и цвет интегрально объединяются в композиции. Пространство рисунка — глубокое, подражающее живописной картине: пейзаж, уходя, как правило, к горизонту, с разбеленными далями в акварели, расчислен по перспективе; фигуры в интерьере располагаются на среднем плане. Но при всем чисто картинном построении авторы все же помнят, что это рисунок, разновидность графики. Поэтому края самого изображение часто как бы оформляются в виде петель и росчерков—в стремлении свести глубину изображения с плоскостью бумажного листа. В композициях нет ритмического выделения главного, это заменяется центричностью пейзажа. симметричностью сцены. В сюжетных рисунках отчетливая литературность еще усиливается мизансценностью композиции. театральностью жеста. Наконец, сама образная система такого рисунка стремится к общедоступности, даже банальности. Но при этом чрезвычайно высоко ценится «художественность» рисунка. которая, в первую очередь, понимается как идеализация форм — при полном соблюдении скрупулезности описательной манеры.

И эта идеальная холодность четкого контура, так же как равномерная проработанность барельефной формы, сообщают рисунку классицизма те черты застылости, неподвижности, выключенности из временной динамики, с которыми не уставало бороться передовое искусство всего XIX века. О рисунке собственно XIX века говорить очень трудно. Появление многих национальных школ, широкая экспансия рисунка в книжную иллюстрацию, на страницы журналов и газет, в прикладную графику, в карикатуру, в афишу и т. п., а отсюда— распадение некогда единого искусства рисунка на отдельные как бы подвиды, каждый со своими задачами, принципами, приемами,— все это с трудом складывается в общую картину. Но, может быть, главная трудность в том, что в XIX веке цельность рисунка как бы расслаивается: даже его многонациональ- ность и многожанровость менее важны, чем сосуществование различных направлений, школ, течений, их быстрая смена,—причем все эти новаторские школы рождаются и развиваются на фоне традиционного для XIX века рисунка, который с незначительными изменениями просуществовал до начала текущего столетия и, отталкиваясь от которого, борясь с которым, утверждают себя эти новаторские течения. Впервые в истории образуются как бы два стиля в общем потоке рисунка.