Предыдущая страница реферата | 1  2  3 | Следующая страница реферата

В связи с усложняющимся музыкальным языком, о котором речь впереди, костылей требовалось все больше, и это не могло продолжаться бесконечно. В сравнительно разбогатевшем обществе потенциальным заказчиком становится толпа. Обоюдоострый клинок языка, которого пока ещё хватало для обслуживания как бытовой, так и элитарной музыки, раздваивается, превращается, если хотите, в змеиное жало (для ядовитости метафоры) или в ножницы, которые начинают неудержимо разъезжаться. Катастрофа разражается уже в наше время, когда коллективным заказчиком становятся миллионы подростков. Социальная роль вальсов Штрауса и сегодняшней попсы — одна и та же, но между ними духовная пропасть.

Я не верю в так называемую демократическую культуру. У музыки толпы могут быть свои талантливые представители, поскольку любое дело, независимо от его духовной или этической оценки, можно делать талантливо. Можно вывести новый сорт яблок, а можно создать жевательную резинку. То и другое жуётся. Однако культура в латинском языке означала нечто возделанное, а возделанное невозможно в массовых масштабах. Массово производят, а не возделывают. Культура была и останется элитарной, нравится это кому-то или нет. И дело тут не в абсолютном количестве ее потребителей, а в возможности облагораживающего влияния на общество в целом.

Вернёмся теперь к вопросу о музыкальном языке и к тому, что, собственно, произошло в процессе его развития именно в XVIII веке.

Беседуя с человеком, который заикается, мы испытываем настоятельное желание договаривать за него окончания слов. В дискуссии, выслушивая очевидные аргументы, мы поторапливаем партнера, кивая и поддакивая. То, что мы при этом делаем, называется прогнозированием текста. Установка на прогнозирование — необходимое условие понимания текста. При восприятии незнакомого текста может случиться, что вы ошибётесь во всех своих прогнозах, но без потребности предугадать, что там, за поворотом — понимание целого не состоится.

Понятно также, что понимание текста невозможно без знания языка Здесь, во избежание занудства, я хотел бы предложить следующий образ. Текст — это спектакль. Языковые знаки — актёры. За каждым актером закреплено определенное амплуа, и это амплуа сохраняется за тем же актером и в других спектаклях. Амплуа — это ещё не роль. Амплуа определяет роль, но не жёстко, а с известной степенью свободы. Интуитивное знание этих амплуа — и есть знание языка. Воспринимая незнакомый текст, мы одновременно извлекаем из подсознания все знакомые нам тексты, в которых те же языковые знаки выступали в тех же амплуа.

Как только вероятность поведения того или иного знака становится слишком высокой и восприятие автоматизируется (то есть как только мы уже знаем, в какой связи с другими знаками выступит тот или иной знак), появляется общественная потребность в снижении этой вероятности. Затем наступает период освоения нового состояния языка, после чего все повторяется. При этом имеют место две кривые. Одна символизирует потребности аудитории, другая — композиторов. Может показаться, что композиторы всегда более радикальны в своем стремлении обновить язык, чем внимающая им аудитория. Однако это представления уже нового времени. Бах, например, не был признан при жизни не из-за своего новаторства, но из-за того, что с точки зрения аудитории он был слишком старомоден. Итак, именно во второй половине XVIII века эти две кривые пересеклись, образовав недолгую зону неустойчивого равновесия, после чего слушательская кривая осталась внизу, а композиторская продолжала ползти вверх.

Отставанию слушательской кривой способствовала как социальная ситуация, частично описанная выше (смена заказчика), так и следующее:

- наступившее в конце XVIII века разочарование в идеалах Просвещения с его приматом разумного;

- приход Романтизма с его выпячиванием индивидуального;

- культурное пробуждение новых регионов, их включение в общеевропейский процесс, а следовательно, революционное изменение “словарного запаса” европейской культуры;

- всё возрастающее отчуждение, уменьшение потребности в социальных контактах (в том числе из-за постоянно растущего общего благосостояния, а отсюда и личной материальной независимости), одиночество.

В связи с этим можно предложить и такую грубую периодизацию того, что происходило с музыкальным языком:

1. До XIX века — общеевропейский музыкальный язык и его национальные диалекты.

2. XIX век — национальные музыкальные языки и их диалекты в виде языков отдельных композиторов.

3. XX век — индивидуальные музыкальные языки и их диалекты в виде языков конкретных сочинений.

Пока речь шла о едином музыкальном языке, можно было надеяться на его постижение через знакомство пусть и с достаточно большим, но всё же обозримым массивом текстов. Уже для XIX века это становится проблематичным, а для XX — просто нереальным. Если в ближайшем поколении не появится принципиально новая генерация слушателей музыки, западной музыкальной культуре придет конец. И не надо обольщаться тиражами дисков, заполненностью концертных залов, изобилием конкурсов и фестивалей. Это пышные похороны. Часть слушателей скрывает своё непонимание музыки от самих себя, часть — от окружающих. Возвращение рая, утраченного к началу XIX столетия, невозможно — никогда уже не повторится то стечение обстоятельств. Возможно другое: внедрение в систему образования специального предмета, цель которого — искусственное возвращение той слушательской культуры, которая естественным путём вернуться уже не сможет. Я не исключаю, что видимая оболочка этой культуры может ещё сохраняться относительно долго, но ей неизбежно грозит вакуум.

Как выглядит сегодня музыкальное образование? В Западной Европе не существует системы детского профессионального образования, а общее музыкальное образование выглядит так же, как и в бывших соцстранах — то есть в обычных школах имеет место не сам предмет, но некие сведения о предмете, а в музыкальных школах — музицирование. Когда ребёнок учится играть на инструменте, почему-то предполагается, что таким способом он научится понимать музыку. Когда бы так. Те, кому довелось в детстве побренчать “на роялях”, что называется, для общего развития помнят, что год-два, от силы три музицирование ещё доставляет удовольствие. Затем на смену ему приходит отвращение. Дело тут как раз в том, что владение языком отстает от исполняемого репертуара, а чисто двигательная деятельность чересчур сложна и немотивированна, чтобы доставлять подлинную радость — уж лучше поиграть в футбол. Без понимания того, что такое музыкальный язык, без принципиально нового подхода к освоению языковых знаков можно будет сколь угодно долго пытаться пробить образовавшуюся железобетонную стену.

Если на вершине пирамиды под названием “Технология” находится High-Tech, то вершину культурной пирамиды можно было бы условно назвать Classica Nova. Это сложное понятие включает в себя не только представление об обновлении традиции, что легко прочитывается при поверхностном восприятии. Classica Nova — это культурные явления, родившиеся сегодня, но имеющие в себе все необходимые предпосылки для того, чтобы занять достойное место в ряду непреходящих общечеловеческих ценностей. Classica Nova — это в том числе и системы обучения, опирающиеся на всё лучшее, что накоплено мировой педагогической мыслью, и в то же время приспособленные к быстро сменяющим друг друга новейшим открытиям в смежных (и в несмежных!) с педагогикой науками. Нарушение инерции, приводящее к восстановлению инерции на новом, более высоком уровне — основной закон как художественного творчества, так и жизнеспособности организмов. В широком философском смысле Classica Nova — это бесконечный процесс рождения без умирания. Classica Nova — это культурный феномен, напоминающий ярко одарённую, постоянно развивающуюся личность, в которой сосуществуют одновременно и гениальный ребёнок, и пытливый подросток, и авантюрный юноша, и зрелый муж.

Когда мы говорим о необходимости связи между высокими технологиями и культурой, речь должна идти прежде всего о связи между High-Tech и Classica Nova. Эта связь не может быть односторонней. Из того факта, что High-Tech нуждается в Classica Nova, не следует, что на культуре можно безвозмездно паразитировать. High-Tech финансово не зависит от основания своей пирамиды, так как является наиболее рентабельной частью производства. Classica Nova, напротив, наименее рентабельная часть культуры. В культуре если что и продаётся, так это “низ”, а не “верх”. “Верх” же нуждается в спонсорах. Другая особенность культурной пирамиды заключается в том, что “низ” в ней принципиально враждебен “верху”. Производство внеидейно, взаимоотношения между массовой и высокой технологией эмоционально нейтральны. Раздражение, которое “низ” технологической пирамиды испытывает к “верху”, может быть вызвано необходимостью переучиваться, приспосабливаться к меняющимся условиям рынка. Массовая и высокая культура презирают друг друга. Они отвечают настолько различным культурным потребностям населения, что о пирамиде можно было бы говорить лишь условно, если бы не следующее обстоятельство.

“Старая классика” парадоксальным образом принадлежит обеим культурам — как массовой, так и высокой. Номинально это часть высокой культуры, но “Eine kleine Nachtmusik”, звучащая в гостиничном туалете и выполняющая ту же роль, что и запах фальшивых фиалок, “Le quattro stagioni” Вивальди в супермаркетах, “тема судьбы” из пятой симфонии Бетховена в рекламе таблеток от запора, “Болеро” Равеля в порнографическом фильме, подмигивающие “Mona Lisa” и боттичеллиева “Венера” в телерекламе телефонного секса, “облегчённые” экранизации литературных памятников и т.п. сделали своё дело, включив это искусство в низкий ассоциативный ряд. Массовая культура жадно тащит к себе всё, что плохо лежит, что ненадёжно защищено, что лишено возможности среагировать, оторваться, уйти в недостижимые эмпиреи.

Classica Nova как альтернатива культурной мертвечине и как аналог High-Tech нуждается в мощной, стабильной, организованной финансовой поддержке. Эту поддержку должны давать не министерства культуры, у которых денег нет (а те, что есть, идут на поддержку так называемой “демократической культуры”, по сути антинародной), не банки, многие из которых списывают деньги с налога, не имея представления о том, кого или что они поддерживают, не богатые любители искусства, поступающие так зачастую по сиюминутному капризу. Все эти источники только случайно могут попасть в нужное русло, но даже в последнем случае это русло быстро пересыхает. Поддержку должен оказывать тот, кто в ней кровно заинтересован, — сами высокие технологии. Мало того, развитие и укрепление Classica Nova должно стать приоритетным направлением финансовой деятельности высоких технологий наряду с развитием и укреплением самих высоких технологий. Вспомним, что само слово “технология” произошло от греческого слова texnh (“techne” — искусство). Именно высокие технологии должны заняться разработкой проектов в области культуры и образования, вернув к жизни когда-то полную сил, а ныне умирающую Classica Nova. Друг без друга им не выжить.

Эти проекты должны разрабатываться не в узко национальных масштабах, но с ясным пониманием того, что мы все плывём на одном корабле. Объединение Западной Европы, падение коммунистических режимов в Восточной Европе, бурно растущий интерес американцев к своим культурным европейским истокам, культурный и промышленный бум в странах Юго-Восточной Азии, “литературное чудо” Латинской Америки и надежды на её “экономическое чудо” — всё это даёт нам уникальный шанс. Перед высокими технологиями стоит величайшая историческая задача, которую кроме них на сегодняшний день решать некому. Техническая аристократия XXI столетия должна принять культурную эстафету, выпавшую 200 лет назад из рук родовой аристократии и сыграть ту роль, которую провалили прочие наследники. Приближающаяся смена тысячелетий даёт всем нам также и психологическую подоплёку: “Завтра проснуться и начать новую жизнь”.

Hannover, 1991-1997

* Эта статья адресована немецкому читателю (хотя и опубликована с небольшими изменениями, в том числе без эпиграфа и сносок, впервые по-русски в “Независимой газете” 15.07.97). Тенденции в развитии культуры, интересующие автора, рассматриваются здесь, в основном, на примере музыки. Если говорят, что евреи “Народ Книги”, то можно сказать, что русские “Народ Рифмы”, а немцы “Народ Нот”. Однако примеры из истории музыки взяты не только поэтому, также как и не только по причине профессиональных занятий автора (преподавание теории музыки и композиции). Изо всех языков исскуства музыкальный язык в наибольшей степени структурирован, поэтому границы между переходами от одной стадии языка к другой в наименьшей степени размыты, что, конечно, даёт определённые удобства при анализе. В то же время эти примеры легко экстраполируются на другие области культуры. (Вернуться)

* При Муссолини 1250 итальянских учёных получили предложение подписать присягу на верность фашистскому режиму. Лишь 12, то есть менее 1%, отказались это сделать. Из этих двенадцати только трое оказались естественниками (двое химиков и один медик), остальные были гуманитариями. Таким образом не нашлось ни одного представителя тогдашней “высокой технологии” — физики, кто бы отказался от сделки с совестью (справедливости ради надо заметить, что Понтекорво бежал в СССР до описываемых событий). А гуманитарное образование оказалось более действенной вакциной, чем техническое. (Вернуться)

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: новшество, реферат на тему вода.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3 | Следующая страница реферата