Русская образованность в X - XVII веках

Кириллин В. М.

Состояние образования на Руси в дошкольный период (XI-XVII вв.)

История русской образованности имеет свои корни в глубокой древности. По здравой логике, ее начало явилось следствием, во-первых, возникновения русской государственности и, во-вторых, распространения на Руси христианства, ибо сама форма государственного обустройства жизни людей, в отличие от предшествующей общинно-родовой, предопределяла более тесные и интенсивные международные контакты в политическом, экономическом, культурном аспектах, а христианизация вместе с усвоением основ веры предполагала, как минимум, поверхностное приобщение к христианской книжной традиции. И то и другое невозможно было без усвоения грамотности — разумеется, очень ограниченной частью общества — хотя бы на уровне чтения, письма и счета.

Какой бы гипотезы или теории относительно происхождения русского государства [1] ни держаться, очевидно, что основы такового довольно отчетливо определились ко второй половине IX в., когда на Руси из ряда древних городов выделились, по крайней мере, два государствообразующих центра — Новгород и Киев. Во всяком случае, так позволяют думать сохранившиеся летописные свидетельства (предания о Кие с братьями, об Аскольде и Дире, о Рюрике [2]). К тому же времени — 60-м годам столетия — относятся известия о крещении по инициативе Константинопольского патриарха Фотия каких-то руссов [3] (впрочем, в науке до сих пор не нашли общепринятого решения вопросы этнического содержания данного термина [4] и точной датировки данного события [5]). С этими, может быть, неоднозначными фактами замечательно согласуется вполне бесспорный факт создания в 863 г. славянской азбуки и последовавшей затем славянизации святыми братьями Кириллом и Мефодием и их учениками христианского богослужения и книжности в соседних с Русью славянских государствах — Великой Моравии, Паннонии и Болгарском царстве [6].

Так что, о большой вероятности появления на Руси в указанное раннее время ростков христианства в процессе формирования государственных форм общественного бытия можно говорить положительно. Очевидно, однако, что христианами при подавляющем автохтонном язычестве были тогда, прежде всего, люди пришлые — греки, загадочные варяги, "немцы" (как прозывали тогда европейцев-неславян), в какой-то мере и уже просвещенные славяне. Все они, конечно же, оседали в городах и занимались торговлей, ремеслами, дипломатией, воинским делом, так или иначе, естественно, влияя на коренное население страны, но не оставив при этом глубокого следа. Кроме того, и собственно русичи, восточные славяне, по разным причинам, побывав в христианских странах, в некотором числе могли приобщиться там к "новой" вере. К сожалению, тема эта, в силу отсутствия надежных сведений, не поддается детальной конкретизации. Одно лишь несомненно, — что означенная стадия существования на Руси христианства отличалась случайно-лоскутным, мерцающим характером.

Фактологически более внятная информация относится к следующему периоду русской истории, — к эпохе Киевского князя Игоря (умер в 945 г.) и затем его вдовы благоверной княгини Ольги († 969 г., память 11 июля). Например, по "Повести временных лет" известен, наряду с другими, мирный договор Игоря 944 г. с византийским императором Романом I Лакапеном о военно-торгово-правовых взаимоотношениях русских и греков, который с русской стороны был заверен как язычниками, так и христианами, причем последние (в тексте договора, правда, уточняется: "варязи") приведены были к "роте", то есть к некому сакральному акту обещания, в Киевской "соборной" церкви пророка Илии [7]. Весьма подробно ПВЛ рассказывает и о воцерковлении в Константинополе княгини Ольги в 955 г. [8], хотя собственно дата этого события, подтверждаемого другими древними источниками, представляет собой серьезнейшую историческую проблему [9].

Таким образом, в Древней Руси еще до официального крещения имелись очаги христианской культуры. При этом естественно полагать, что само наличие христиан сопряжено было с наличием духовенства, по необходимости грамотного и обладающего некоей суммой знаний, а значит и с наличием книг и какого-то процесса обучения. Впрочем, об интенсивности и формах тогдашнего приобщения коренного населения Руси к христианскому образу жизни и, соответственно, к образованию приходится говорить только предположительно. Понятно лишь, что миссионерство могло осуществляться здесь и через посредство греков, и через посредство латинян, и через посредство славянских наследников кирилло-мефодиевского начинания.

Вполне определенное направление это дело получило лишь благодаря великому Киевскому князю Владимиру Святославичу († 1015 г., память 15 июля) после того, как он утвердил на Руси христианство в качестве государственного вероисповедания (988 г.), начав тем самым христианизацию восточных славян. Рождение в ходе данного процесса Русской Церкви как новой митрополии Константинопольского Патриархата [10] не только повлекло за собой постепенное и неуклонное умножение духовных лиц и мест для славословия Божия, но потребовало и просвещения народа. Последняя задача значительно облегчалась благодаря более чем 100-летнему существованию славянской письменности и книжности, кроме того, давним контактам Руси со славянским миром, особенно с балканскими славянами и, наконец, сложившимся к тому времени славянским образовательным традициям.

ПВЛ в статье за 988 г., посвященной истории личного крещения Владимира Святославича в Корсуни и общего крещения подвластного ему народа в Киеве, сообщает о последовавшем затем княжеском распоряжении повсеместно "поимати у нарочитые чади дети" ради "учения книжного" [11]. Это летописное свидетельство породило разные ученые мнения.

Прежде всего, очевидно, что оно могло подразумевать лишь наиболее крупные русские городские поселения, где действительно в эпоху Владимира уже имелись христианские храмы и, соответственно, были люди способные учить "книгам". Летописные указания и археологические материалы применительно к концу X – первой трети XI вв. позволяют говорить в данном отношении лишь о четырех городах — Киеве (три церкви), Новгороде (две), Чернигове и Тмутаракани (по одной) [12]. Однако надо все же понимать, что реально процесс храмоздательства (каменного и деревянного) и вместе с тем увеличения числа духовенства шел на Руси в указанное время совсем не так, как можно его представлять по весьма ограниченному кругу источников. Например, в созданном в XI столетии панегирике Владимиру Святославичу утверждается, будто этот новый Константин "всю землю Русскую и грады вся украси святыми церквами" [13], а согласно еще более раннему свидетельству немецкого хрониста Титмара, епископа Мерзебургского, в 1018 г., во время правления Святополка Ярополчича (Окаянного), в одном только Киеве было 400 церквей [14]. Статистические же подсчеты, основанные на разных фактах, относящихся ко времени до 1240 г., позволяют полагать, что в домонгольской Руси было до 10000 городских и сельских, монастырских и домовых храмов [15] (разумеется, гипотетичность данного допущения открыта для коррекции).

Приведенное выше свидетельство ПВЛ не позволяет также точно судить о деловых целях обучения изъятой из родных пенатов молодежи. Не ясно, кого Киевский князь чаял в результате получить — служителей Церкви или же помощников себе по управлению государством. Неочевидными также представляются порядок и характер обучения: кто учил, в какой форме, по каким методикам и чему именно, в рамках общественной школы или же частно.

В самом деле, митрополит Макарий (Булгаков), например, разделяя мнение ревностных защитников именно школьной основы русской христианской культуры [16], допускал, что "училищ книжных" уже при Владимире было открыто "множество"; но все они являлись "приходскими" и "первоначальными", то есть предназначены были обучать будущих священно- и церковнослужителей — "славянской грамоте" и "церковному пению", а иногда даже и "языку греческому"; при этом в первую очередь образование получали княжеские дети [17]. Напротив, Е. Е. Голубинский сомневался и в масштабности этого процесса и в том, что набранных, согласно воле князя, отпрысков восточнославянских аристократических семей учили именно для практических нужд Русской Церкви. С его точки зрения, "казенные училища" тогда все же не появились. Учили в индивидуальном порядке отдельные просвещенные греки всему тому, "что было в Греции", стремясь дать обучаемым настоящее "научное образование" именно для государственной пользы. Но так продолжалось очень недолго — прежде всего, из-за преимущественного отсутствия в высших слоях русского общества заинтересованного отклика на княжескую инициативу. Кроме того, наряду с учеными мужами, делом образования русичей и с более широким социальным охватом занимались еще — опять-таки приватно — простые "учители грамотности" (по поздним источникам, "мастера"), собственно славянского происхождения или же обрусевшие греки, духовного звания или же миряне, которые при этом ограничивались задачей научить лишь чтению и письму [18].

Этот спор [19], судя по историко-педагогической научной и публицистической литературе, породил в последующем разнополярные мнения. Большинство составляют защитники существования в Киевской Руси организованной системы школьного образования [20], вплоть даже до высшего, классического [21], ориентированного на последовательное освоение грамматики, риторики, диалектики, арифметики, геометрии, музыки, астрономии [22]. Меньшинство — сторонники более осторожного и сдержанного мнения о ходе просветительной работы и характере ее образовательной составляющей в древнерусском обществе; согласно этому мнению, основу всего обучения, независимо от его конкретных целей, составляли церковно-богослужебное знания, в редких случаях дополняемые знакомством с иностранными языками [23]. Имеется и примирительная точка зрения. Замысел Владимира Святославича дать аристократической молодежи "полный цикл наук" не удался. Причин тому несколько: Византия не могла явить России пример настоящей систематически организованной государственной школы [24], греки-наставники имели опыт лишь приватного и свободного учительства, к тому же не обрели в России достаточное материальное и нравственное "поощрение", столкнувшись с известным сопротивлением со стороны народа, поэтому смогли дать "надлежащее образование лишь немногим единичным талантливым лицам" и в дальнейшем "низошли в своей деятельности до обучения простой грамотности" [25].

Как бы то ни было, но начатый Владимиром Святославичем процесс имел свои плоды. Доказательства тому — ряд косвенных и прямых данных. Например, летописи свидетельствуют об усилиях Ярослава Мудрого распространить просвещение: в 1030 г. он собрал в Новгороде "детей 300 учити книгам" [26], а затем уже в Киеве при Софийском соборе организовал дружину грамотников и знатоков греческого языка, которые перевели и скопировали "книгы многы, ими же поучащеся верни людье наслажаются ученья божественаго" [27]. Надписи на разных обиходных предметах (посуда, придорожные кресты, пряслицы) [28], записи, нацарапанные на стенах храмов (граффити) [29], и особенно берестяные грамоты, найденные в Новгороде, Смоленске, Пскове, Витебске, Твери, Москве и других городах [30], недавно обнаруженная в новгородской земле цера начала XI в. [31], — все эти источники указывают не только на географическую, но и на социальную, гендерную [32], возрастную широту распространения, по крайней мере, тривиальной грамотности в древнерусском обществе конца X-XIII вв., разумеется, прежде всего, городском (которое, по гипотетическим подсчетам, к началу XIII столетия составляло порядка 400000 человек при общем примерном населении Киевской Руси в 7 миллионов [33]). Однако некоторые желающие, несомненно, имели возможность получить и более глубокое образование. "Послание" митрополита Киевского Климента Смолятича (1147-1155) Фоме "прозвитеру Смоленскому" позволяет предполагать, что на Руси в XII в. применялись византийские школьные методы углубленного изучения конкретно греческой грамматики: "Григорей знал алфу, яко же и ты [Фома. — В. К.], и виту подобно, и всю 20 и 4 словес грамоту. А слышишь ты, ю [есть. — В. К.] у мене [Климента. — В. К.] мужи, им же есмь самовидец, иже может един рещи алфу, не реку на сто или двесте, или триста, или 4-ста, а виту — тако же" [34]. Здесь, вероятно, речь идет о так называемой схедографии (от греч. σχίζω разделяю), то есть об обучении посредством заучивания выписанных в алфавитном порядке отдельных слов (до четырехсот и, может быть, более на каждую букву) с парадигмами склонения и спряжения и с лексикологическими, орфоэпическими и орфографическими пояснениями [35]. Трактат Кирика Новгородца "Учение, им же ведати человеку числа всех лет" (1136 г.) [36] указывает на основательную осведомленность автора относительно сложных, основанных на математических знаниях, хронологических и пасхальных расчетов [37]. Корпус известной в Киевской Руси переводной книжности являет удивительно многообразие русских читательских интересов [38]. Здесь достаточно упомянуть знаменитый "Изборник", переписанный с болгарского оригинала в 1073 г. по заказу великого Киевского князя Святослава Ярославича [39], — несомненно, красноречивейшее отражение этого многообразия. Более 380 статей книги были созданы 25 христианскими писателями II-IX вв. (свв. Дионисием Ареопагитом, Василием Великим, Августином Блаженным, Иоанном Дамаскиным и др.) и касались самых разных областей знания: библейской экзегетики, богословия, философии, истории, зоологии и ботаники, медицины и антропологии, астрономии и астрологии, календаря, литературных приемов художественной выразительности, грамматики. Но особенно показательно то, что означенный энциклопедический сборник был весьма популярен в мире Slavia Ortodoxa: его переписывали вплоть до XVIII в. В частности, в России копии сборника имелись, например, в библиотеках Новгородского Софийского собора, Кирилло-Белозерского и Волоколамского монастырей [40]. Иными словами, среди русских читателей были ценители, образованность которых позволяла им понимать весьма сложное содержание книги. К числу подобных ученых мужей, несомненно, принадлежали уже первые собственно русские писатели, — митрополит Илларион ("Слово о Законе и Благодати"), насельник Киево-Печерского монастыря Иаков ("Память и похвала русскому князю Владимиру"), преподобный Нестор Летописец (ПВЛ, жизнеописания благоверных князей Бориса и Глеба и преподобного Феодосия Печерского), великий Киевский князь Владимир Мономах ("Поучение к детям"), святитель Кирилл Туровский (гимнографические, экзегетические и гомилетические сочинения), упомянутый уже Климент Смолятич ("Послание к Фоме Смоленскому"), игумен Выдубицкого Михайловского монастыря Моисей ("Киевская летопись"), неизвестный составитель Галицко-Волынской летописи. Их литературная работа есть, бесспорно, результат по-настоящему просвещенного интеллекта и отточенного образованием мастерства. Надо полагать, среди русичей находились и светски образованные люди. Это, во всяком случае, подтверждается блистательными литературными памятниками — "Словом о полку Игореве" и "Молением Даниила Заточника", а также несколькими древнейшими законодательными актами — "Русской правдой", княжескими "Уставами" и "Уставными грамотами", новгородской и псковской "Судными грамотами" [41]. Да и по здравому смыслу понятно, что успешное развитие какого бы то ни было государства (а Киевская Русь среди современных ей европейских государств была далеко не последней) вряд ли возможно без разного рода мужей совета и дела.

Таким образом, что бы ни думать о деталях, бесспорным оказывается сам вывод, что важнейшим следствием христианизации восточного славянства стала возможность учиться, открывшаяся для желающих. При этом люди либо удовлетворяли свою потребность малым, либо — в исключительных случаях — стремились умножить свои знания, стать "преизлиха насытившимися сладости книжныя" (именно к таковым во второй четверти XI в. обращал свою блистательную речь знаменитый Иларион). Об очевидной успешности этого процесса самообразования можно положительно судить по многочисленным сохранившимся рефлексам, — причем являемым не только литературой, но и другими сферами древнерусской культурной деятельности (градостроительной, храмоздательской, иконописной) [42]. Весьма красноречив также факт наличия древнерусских книголюбов (новгородский посадник Остромир [43], ростовский князь Константин Всеволодович [44] и др.) и, соответственно, библиотек (монастырских, приходских, владычных, княжеских, боярских, купеческих и т. д.) [45]. Между прочим, предпринятые подсчеты относительно вероятного общего числа книг, имевшихся в домонгольской Руси — как церковного обихода (богослужебных и четьих), так и внелитургической предназначенности (религиозных и светских), — привели к примерному итогу в 140000 томов [46]. Правда, в данном случае учитывались только церковнославянские тексты и совсем без внимания остались, несомненно, востребованные какой-то частью древнерусского общества произведения на греческом и даже на латинском языках. Да и вообще означенная цифра весьма условна. Ибо — при лучшей сохранности собственно церковной литературы и при понятной логике выведения ее возможного объема (по предполагаемому числу храмов) — книг, появление и распространение которых не было предопределено Уставом Церкви, осталось (особенно от киевского периода древнерусской письменности) ничтожно мало [47] и их былое количество даже гипотетически нельзя представить.

Зато, к счастью, имеются данные (хоть и поздние) о ходе самообразования. В частности, согласно свидетельству Епифания Премудрого (конец XIV в.), святитель Стефан, епископ Пермский, еще будучи простым иноком Ростовского Григорьевско-Богословского монастыря [48], "прилежно же имяше обычай почитати почитание книжное и не бедно учениа ради умедливая во ученьи, но дондеже до конца поистине уразумеет о коемждо стисе словеса: о чем глаголет, ти тако протолковаше… И аще видяше мужа мудра и книжна и старца разумична и духовна, то ему совопросник и сбеседник беаше. И с ним соводворяшеся и обнощеваше, и утреневаше, распытая ищемых скоропытне… Желая же большаго разума, яко образом любомудрия изучеся и греческой грамоте, и книги греческия извыче, и добре почиташе я, и присно имеаше я у себе…" [49]. Этот рассказ побуждает, по крайней мере, к двум выводам: лучшим местом на Руси для обретения книжной мудрости был, несомненно, монастырь и в подобных университетах, таким именно способом — через чтение и собеседничество — свое высшее образование получали преимущественно все те, кто склонен был к умственному труду.

Что же касается начального уровня образования, то на эту тему вполне можно говорить более основательно. Как уже отмечалось, учили и учились на Руси частным образом. Государственных школ не было. Были грамотники из духовных (священнослужители, дьячки, монахи) и из мирян (вольные мастера или служилые — княжеские, владычные — люди), бравшиеся учить по договору за определенное вознаграждение. Обучение — групповое или индивидуальное — осуществлялось либо при дворе князя, архиерея, боярина, купца, либо непосредственно в доме учителя, но преобладающую образовательную роль играли, бесспорно, монастыри и приходские церкви. И в любом случае характер обучения был церковно-религиозным, направленным на укрепление христианской веры и воспитание нравственности [50]. Об этом красноречиво свидетельствует созданная еще в кирилло-мефодиевскую эпоху толковая азбука, или "Азбучная молитва" (Аз словом сим молю ся Богу. / Боже всеa твари и зиждителю / видимыим и невидимыим! / Господа Духа посли живущааго, / да вдъхнет в срьдце ми слово, / еже будет на успех всем, / живущиим в заповедьх ти… [51]). Учиться начинали с детства, по достижении "возраста смысла", согласно, например, "Житиям" преподобных Феодосия Печерского и Авраамия Смоленского [52], и учеба, в зависимости от конкретных задач, складывалась поэтапно. На порядок освоения букв, чтения, письма и счета указывают, в частности, берестяные грамоты второй четверти XIII и XIV в. (№№ 46, 199-208, 287, 342) и цера XIV в. [53]. А вот тайну того, чем овладевали дальше, раскрывают только поздние известия. В самом конце XV столетия, например, святитель Геннадий, архиепископ Новгородский, в "Послании" к митрополиту Московскому и всея Руси Симону, ходатайствуя об учреждении школ для духовенства, так отзывался об известном ему обычае. Многих претендентов, приходивших к нему рукополагаться в священники или дьяконы, оказывается, учили "мужики невежи" — сначала "вечерне", затем "завтрене" и отдельно "часам", но при этом лишь портили "робят", ибо ученик "от мастера отъидет" и "толко-то бредет по книге, а церковного постатия ничего не знает". По убеждению заботящегося о распространении настоящей грамотности владыки, этот порядок должен быть изменен: "А мой совет о том, что учити во училище первое азбука граница, истолкована совсем (алфавит с иллюстрирующими примерами — причем на самые разные темы — для запоминания [54]), да и подтительные слова (то есть такие, которые традиционно употреблялись под титлами), да псалтыря с следованием накрепко. И коли то изучат, может после этого проучивая и конархати и чести всякыя книги". Вместе с тем архиепископ Геннадий признает, что среди ставленников попадались ему и достаточно образованные ("грамоте горазды"), которых перед рукоположением оставалось только научить ектеньям и уставу богослужения [55]. Но, как верно замечено, таковые среди желающих священнодействовать встречались крайне редко [56], то есть в большинстве претенденты были все-таки чрезвычайно малограмотны. Главное, однако, в данном свидетельстве, что оно ясно раскрывает основу, характер, цели и уровень практиковавшегося на Руси обучения: вслед за азбукой усваивали богослужебные тексты, последования и правила, причем, видимо, вовсе не обязательно вместе с навыками письма. И несомненно, такое направление, будучи установлено при самом начале русской образованности сохранялось веками. В широкой народной среде даже в новое время так — по Букварю, Часослову и Псалтири — учили и учились вплоть до XIX столетия, а в древности, еще в XVII в., этот курс (разве что с разным тщанием и полнотой) проходили и крестьянские, и купеческие, и поповские, и боярские, и княжеские, и царские дети [57]. Важно также отметить, что святитель Геннадий, явно неудовлетворенный плачевным состоянием школьного дела в его время, ратует за создание и более организованной и более эффективной школы, рассчитывая при этом не на частную инициативу, а на волю и попечение со стороны либо государственной, либо церковной власти, и заботясь все-таки не вообще о школе, а конкретно о школе на потребу Церкви.

Размышляя о состоянии русской образованности и школьного дела в средние века, многие исследователи отмечают их сравнительно высокий уровень в эпоху Киевской Руси и последующую постепенную деградацию. Однако такой вывод явным образом противоречит бесспорному факту поступательного развития в течение XIV-XVI вв. государственности (в частности, системы городов и структуры власти), Церкви (в частности, ее статусного положения, епархиальной и монастырской системы), всего общества (в частности, его социальной дифференциации, идейных умонастроений и культурных потребностей). Действительно, после монголо-татарской порухи образованность уже в пределах Северо-Восточной Руси, включая и Новгородские земли, становится достоинством и привилегией все более узкой части общества, даже в церковной среде; вместе с тем и процесс начального обучения неумолимо теряет свое качество и масштабность охвата. Но — странная вещь: при общем снижении образовательного уровня тем сильнее и ярче проявляли себя в области творческой и интеллектуальной отдельные русские люди (оставаясь, правда, в рамках христианского знания и православной мысли). Указанное время — это период напряженнейшей и плодотворнейшей работы зодчих, иконописцев, историографов, писателей. В частности, к нему вопреки низкому общему состоянию русской образованности, относится целый ряд не привнесенных извне посредством заимствования и не связанных с деятельностью иммигрантов, а созданных самостоятельно своими — русскими — грамотниками книжно-литературных явлений по-настоящему концептуального свойства и сравнительно вершинного достоинства. Речь идет о фактах, очевидно мотивированных определенными идейными посылками и четко нацеленных на решение тех или иных больших задач филологического, богословского, историософского, политического, социологического свойства.

Так, в конце XIII или в XIV в. на Руси составляют "Толковую Палею" — энциклопедический сборник ветхозаветных и апокрифических сведений об устройстве и истории мира, снабженных полемико-богословскими размышлениями [58] (в наиболее целостном виде книга сохранена рукописью начала XV в. [59]). Тогда же появляется новый — собственно древнерусский — перевод с греческого языка всего новозаветного текста Священного Писания, основанный на осознанном и четком представлении о лексической, грамматической, синтаксической, орфографической, графической норме [60] (этот перевод, в частности, представлен знаменитой рукописью "Чудовского Нового Завета" середины XIV в., возможно, принадлежавшей некогда святителю Алексию, митрополиту Московскому [61]). На рубеже XIV-XV вв. творит беспримерный доселе мастер слова Епифаний Премудрый, сумевший в блистательных жизнеописаниях святителя Стефана Пермского [62], преподобного Сергия Радонежского [63], благоверного московского князя Димитрия Ивановича [64] явить себя не только искусным рассказчиком, стилистом, ритором, владеющим разными литературными формами и приемами, но и глубоким мыслителем, проницательнейшим знатоком христианского духовного опыта, христианского знания о Боге, человеке, истории [65]. В XV столетии библиотеку русского чтения пополняет трактат "О небеси", уникальный по своей полноте памятник отечественного естествознания, свод космологических, астрономических и метеорологических сведений, отражающий удивительные кругозор и культуру составителя [66]. Одновременно появляются руководства — "Письмовники", в которых был зафиксирован накопленный русской культурой литературно-повествовательный опыт взаимообщения, содержались в виде рекомендательных моделей образцы разных эпистолографических текстов и стилей [67]. О поразительной энциклопедической широте читательских интересов свидетельствуют книги, переписанные или заказанные во второй половине XV в. иеромонахом Кирилло-Белозерского монастыря Евфросином [68], сумевшим весьма последовательно реализовать свои библиофильские запросы по предметам богословия, церковного права, музыки, истории, беллетристики, зоологии, медицины и т. д. Созвучно деятельности этого грамотника в 1499 г. в Новгороде Великом посредством организованной собирательской, переводческой и редакторской работы был составлен первый во всем мире Slavia Ortodoxa исчерпывающий свод книг Священного Писания — "Геннадиевская Библия". Эта работа имела своей целью не только ревизию и восполнение всего известного на Руси предания Ветхого и Нового Заветов, но еще и решение поставленных жизнью богословских задач [69]. В конце XV — начале XVI в. святитель Вассиан, архиепископ Ростовский, и затем старец псковского Елеазарова монастыря Филофей вырабатывают в своей публицистике [70] теоретические основы нового на Руси учения об особой — предопределенной Богом — исторической роли Московского государства и Русской Церкви во всем христианском мире. Это учение, отразившись в ряде литературных сочинений XVI в., но особенно в замечательных по замыслу и исполнению историографических компиляциях — "Русском хронографе" (1512 г.) [71], "Никоновской летописи" (20 — 50-е гг. XVI в.) [72], "Степенной книге" (1563 г.) [73], "Лицевом литописном своде" (1568-1576 гг.) [74] будет вплоть до эпохи Петра Великого питать национальное самосознание русского общества и, соответственно, государственную и церковную политику и дипломатию. Согласно с наметившейся в русской книжности тенденцией к обобщению, в XVI в. осуществляется фундаментальнейшая коллективная работа по составлению Великих Миней Четий. Более 20 лет руководил ею как организатор архиепископ Новгородский, а затем Предстоятель Русской Церкви Макарий, создав три редакции этого 12-томного сборника и стремясь совокупить в нем исчерпывающий корпус текстов о христианской вере, благочестии, богомудрии, святости, подвижничестве, духовном опыте Церкви [75]. Весьма любопытны также теоретические размышления о происхождении славянской письменности и о славянском языке, предпринятые в середине XVI в. иноком Герасимо-Болдинского Троицкого монастыря Иосифом в трех, содержащихся в одной рукописи, сочинениях (Послание митрополиту Макарию о составлении алфавитов [76], "Летописец и сказание ко учению и рассуждение о фониаде вкратце" [77], "Сказание о сложении азбук и о составлении грамот…" [78]). Этот опыт фиксирует пробудившийся на Руси — видимо, не без влияния со стороны преподобного Максима Грека — просвещенный интерес к истории языка, к его фонетическому строю, к педагогической методике освоения грамоты. Наконец, на исходе XV и затем в XVI столетии библиотека русского чтения пополняется собственными богословскими сочинениями, всесторонне и подробно излагающими христианское вероучение, традиции и правила христианской жизни — "Книгой на новгородские еретики, или Просветителем" преподобного Иосифа Волоцкого [79], "Книгой о Святой Троице" иеромонаха Ермолая-Еразма [80] и трактатом "Истины показание к вопросившим о новом учении" иеромонаха Зиновия Отенского [81]. В силу того, что все три сочинения были вызваны к жизни реальной ситуацией "брожения умов" в обществе, богословский дискурс сопрягался в них с полемической задачей преодоления религиозных умствований и прегрешений против православного вероучения, миропонимания, поведенческих норм. Именно поэтому означенные книги были очень высоко оценены русскими читателями и впоследствии не раз привлекались в качестве авторитетных источников к спорам о вере.

Здесь не место для подробной характеристики интеллектуальной жизни русского общества XIV-XVI вв. Показательных фактов вкупе с приведенными (и наряду с содержательными особенностями востребованной на Руси литературы иноязычного происхождения — богословской, философской, исторической, естественнонаучной [82]) немало, как бы разнообразны и иной раз полярны по своей содержательной сути они ни были. Значительно можно было бы пополнить также ряд ярких в плане образованности и творческой плодотворности авторов: это, например, еще преподобный Евфросин Псковский, преподобный Нил Сорский, Ф. И. Карпов, протопоп Сильвестр, В. М. Тучков-Морозов, А. М. Курбский [83]. Все указанные факты и имена, несомненно, весьма красноречиво доказывают высокий уровень просвещения отдельных личностей — тех, кто созидал, кто умел точно воспроизводить полученные знания, был способен самостоятельно и, главное, концептуально, прагматично, ради тех или иных целей выстраивать свои знания в систему, и тех, кто умел понять созданное, сохранить его, применить, обогатить и, следовательно, воздать ему должное. Правда, имеющаяся информация позволяет думать в данном отношении лишь о церковно-религиозной образованности и лишь очень узкой социальной среды — духовенства, да и то далеко не всего. К этой церковной интеллектуальной элите примыкала так же некоторая часть боярства и дворянства, государевых служилых людей — дьяков и подьячих, например, Посольского, Поместного, Разрядного, Разбойного приказов, а также боярских и владычных слуг, которым по их профессиональным обязанностям сверх навыков в чтении, письме, счете, надлежало знать также иностранные языки, историю, географию, землемерие, право и т. д. Иными словами, указанная социальная группа общества обладала необходимой специальной подготовкой, — скорее всего, обретаемой постепенно по ходу дела и возрастания в чинах. Во всяком случае, применительно к XVII столетию известно, что в некоторых Приказах целенаправленно осуществлялось профессиональное обучение подьячих и молодых дьяков [84]. Надо думать, подобная практика имела место и в более ранние времена.

Однако хорошо образованных людей в Московской Руси все же было крайне мало. Совсем недостаточно было и школ: о них как явлении почти изжитом говорили в 1551 г. участники знаменитого Стоглавого собора ("А преже всего в росийском царствии на Москве и в великом Новегороде и по иным городом многия училища бывали, грамоте и писати и пети и чести учили"). Вместе с тем соборяне, констатировав очень низкий уровень обученности желающих служить Церкви ("А отцы их и мастеры их и сами потому ж мало умеют и силы в божественном писании не знают, а учитися им негде"), обязали духовенство впредь обучать детей грамоте ("И мы о том по царскому совету соборне уложили, в царствующем граде Москве и по всем градом тем же протопопом и старейшим священником и со всеми священники и дьяконы, кийждо во своем граде, по благословению своего святителя, избрати добрых духовных священников и дьяконов и дьяков женатых и благочестивых, имущих в сердцы страх божий, могущих и иных пользовати, и грамоте бы и чести и писати горазди. И у тех священников и у дьяконов и у дьяков учинити в домех училища, чтобы священницы и дьяконы и все православные хрестьяне в коемждо граде предавали им своих детей на учение грамоте и на учение книжнаго писма и церковнаго петия псалтырнаго и чтения налойнаго") [85]. При этом, хотя и подразумевался социально никак не ограниченный круг учащихся, всем им одинаково надлежало получать именно церковное образование, то есть, помимо грамоты, научаться особому чтению и пению "божественных" текстов. Иными словами, в определениях "Стоглава", подобно прежним планам святителя Геннадия Новгородского, опять-таки речи нет о каком-то ином — не специально церковном — характере обучения. Решения Собора, таким образом, отражали не вообще потребность русского общества в образованных людях, а лишь нужду сугубо Церкви в грамотном духовенстве. Как бы то ни было, но дефицит просвещения еще очень долго оставался не только неразрешимой проблемой жизни Московского государства, но и слабо осознаваемой проблемой.

Список литературы

1. Мавродин В. В. Происхождение русского народа. Л.,1978; Пьянков A. П. Происхождение общественного и государственного строя Древней Руси. Минск,1980; Фроянов И. Я. Киевская Русь: очерки социально-политической истории. Л.,1980; Седов В. B. Восточные славяне в 6-13 вв. M.,1982; Ловмяньский Х. Русь и норманны. М.,1985; Рыбаков Б. A. Мир истории: начальные века русской истории. M.,1987; Оргиш В. П. Древняя Русь: образование Киевского государства и введение христианства. Минск,1988; Котляр H. Ф. Древнерусская государственность / Научно-популярное изд. СПб.: "Алетейя", 1998.

2. ПСРЛ. Т. 1: Лаврентьевская летопись. Вып. 1: Повесть временных лет. Изд. второе. Л., 1926. Стб. 20-22.

3. Святитель Фотий, патриарх Константинопольский. Окружное послание к Восточным Архиерейским Престолам, а именно — к Александрийскому и прочая… // Альфа и Омега. М., 1999. № 3 (21). С. 85-102 (перевод П. Кузенкова).

4. Назаренко А. В. Древняя Русь на международных путях: Междисциплинарные очерки культурных, торговых, политических связей IX–XII вв. М.: Языки русской культуры, 2001. С. 11-14.

5. Цукерман К. "Два этапа формирования древнерусского государства" / Славяноведение. 2001. № 4. С. 62-63; Бибиков М. В. Когда была крещена Русь // Ученые записки. Российский православный университет ап. Иоанна Богослова. Вып. 5. М., 2000. С. 24-29; Назаренко А. В. Русская Церковь в X – 1-й трети XV в. // Православная энциклопедия. Русская Православная Церковь / Под общей ред. Патриарха Московского и всея Руси Алексия II. М.: Православно-науч. Центр "Православная энциклопедия", 2000. С. 38.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: документ реферат, реферат эпоха.





1  2  3  4  5 | Следующая страница реферата