Русская самобытность

К вопросу о месте "культуры" в русской душе

Варава В. В.

…боязнь национально-культурной самобытности – верный симптом грядущего неототалитаризма, из какой бы части Европы и мира он ни исходил.

О.Н. Трубачев

…и народ наш – именно "Христоносец", Христофор.

Вячеслав Иванов

Самобытность и мир

Когда человек поглощен созерцанием какого-то предмета или явления (причем не важно – природного или культурного), то он воспринимает созерцаемое целостно, отвлекаясь от деталей и нюансов, то есть от всей механики структурирования предмета, – того, чем занимается наука. Когда же он пытается осмыслить полученное впечатление, то, вспоминая целостный образ увиденного, он все же возрождает в памяти самое главное и существенное, пытаясь вычленить корень и ядро предмета. И если удается схватить этот корень, тогда и целостность восстанавливается. Корень этот есть самобытность предмета, то есть максимально-плотное сгущение его неповторимо-оригинальных свойств в минимальных чертах и характеристиках.

Словарь Владимира Даля дает наиболее концентрированное, не содержащее лишних семантических обертонов понимание слова "самобытный": "сущий сам собою или от себя, своими силами. Говоря строго, один Бог самобытен, но зовут так в человеке самостоятельную личность и свойства его, в противность всему подражательному, особенно же творческие дарования его, гениальность. Самобытствовать, жить самобытно, самосущною жизнию".

Вот это далевское "говоря строго" и есть сущность самобытности, в которой раскрывается абсолютная онтология тварного мира. Поскольку тварное бытие не самостоятельно, но суть заемное бытие, то самобытность тварного, а значит, его самостоятельность и оригинальность раскрывается лишь в подражании Творцу-Богу – истинному корню самобытности. Подражательство в пределах тварного мира – потеря самобытности и самостоятельности, а значит обреченность на вторичное существование.

Отталкиваясь от трактовок Даля, можно сказать, что само-бытен само-сущий мир идей Платона, который есть нетленный образ "скоропреходящего" существования смертного мира. И мир не распадается лишь потому, что в нем есть крупицы самобытности – элементы вечности, скрепляющие хаос не-всеединого бытия. Гармония греческого космоса – это гармония идеальных (то есть самобытных) геометрических величин, образующих эстетическое благолепие мироздания.

Ветхозаветные стенания – это тоска по оставляющему еврейский народ самобытному Яхве. "Для чего, Господи, стоишь вдали, скрываешь Себя во время скорби?" – отчаянные вопрошания псалмопевца, чья душа постоянно охвачена мраком Богооставленности, то есть не-самобытного существования.

В христианстве тварный мир, естественно, не самобытен, но он получает бытийную силу благодаря энергийной причастности к само-бытному Богу. И только лишь за счет проявленной самобытности Бога в мире в образах Божьих тварное существование получает необходимую ему меру, гармонию и порядок. Просто получает возможность быть.

Итак, без самобытности нет никакого существования в мире. Предмет нашего интереса – культурная самобытность народа, русского народа, прежде всего. Как ее постичь, как обнаружить и обналичить, как сделать живительным истоком национального бытия?

Святой православный человек

Умный взор проникает через хаос бесконечных граней предмета к его потаенно-несказанной сути, которая, изъятая из темной глубины предмета, предстает как очевидное, прозрачное и доступное. Когда-то именно таким образом В. Розанов попал в самую сердцевину русской самобытности, сказав в статье "Л.Н. Толстой и Русская Церковь", что "Храм вполне заменяет для нашего народа гимназию, школу, университет, книгу и науку". При всей эпатирующей силе этих слов (эпатирующей, прежде всего светско-либеральное "просвещенное" сознание), Розанов все же разглядел наиболее оригинальную и даже существенную черту русского национального бытия.

Как это храм заменяет университет, заменяет книгу, да и саму науку? Что за абсурд! А не есть ли храм источник книжности, просвещения, культуры? – недоуменно спросят консервативные ревнители благочестия. А антицерковная интеллигенция злорадно воскликнет на эти слова Розанова, что, мол, правильно, церковь всегда была преградой на пути к знаниям, разуму, просвещению, поэтому так темен и необразован русский народ.

Правы, конечно, консерваторы, ибо исторически (и генетически) христианская Церковь является основой книжной культуры, образования и просвещения (на православном Востоке) и также является основой науки как института культуры (на католическом Западе). И не перечесть всех авторитетнейших трудов, показывающих и доказывающих это.

Но ведь прав и Розанов, уловивший корень русского своеобразия, то, что на языке сухого научного знания получило наименование – "дихотомия культуры и веры" с однозначными выводами о цивилизованной отсталости России. Зловещее клеймо "вторичности", "заемности", "несамостоятельности" отечественной культуры, вросшее в плоть и душу русского (прежде всего, конечно, интеллигентского склада ума) человека.

Розанов писал против Толстого, упрекая его великий, но все же личный гений в малости, однобокости, а главное – в непонимании феномена "святого человека", который концентрирует в себе самые фундаментальные характеристики русской души (на языке культурной теории – менталитета). Святой человек как незримое присутствие Духа бесконечно разлит и растворен во всех порах души русской; он и есть ее "архетип" и "символ" и живое творческое начало, побуждающее человека к благобытию и благотворению. Святой человек взывает к Жертве, Подвигу, Самоотречению – всему тому, что и составляет "странность" и нелогичность русской души. Святой человек в этом смысле антитеза "культурному человеку", которому не свойственно "святое безумие" самоотречения, но который кропотливо, шаг за шагом, мерной католико-протестантской поступью строит себе уютный и комфортный мир цивилизации, про который псалмопевец пафосно воскликнул: "Делающие беззаконие цветут, чтобы исчезнуть на веки".

Важно то, что этот "святой православный человек" выработан исключительно Церковью, ее духом и историей. И поэтому "святой человек", как полагает Розанов, "…совершенно неизвестный Западной Европе и не выработанный ни одною Церковью – ни католицизмом, ни протестантизмом", то можно полагать, что он и является подлинным ликом русской культуры, ее стержнем, корнем, ее духоносным семенем. Именно здесь – водораздел, разделяющий культурный тип русского от западного европейца. И отличающий его на бесконечно несоизмеримую величину.

Что есть "святой человек" в понимании Розанова, конечно, важно и существенно. Но, все же не это главное. Главное то, что, во-первых, философ видел этот тип как подлинно национальный; во-вторых, раскрыл его глубинную связь с Церковью ("Не зная церковной службы, совершенно нельзя понять, что такое русский народ и как он произошел"), и, в-третьих, показал, что Толстой не уловил этого свойства русской натуры. А значит, в лице Толстого не понимает его весь лагерь рационалистов: от анти-самодержавных социалистов – до анти-социалистических либералов вплоть до анти-имперских постмодернистов.

Русский "святой человек" и есть невозможность и безумие, ибо в нем произошло таинство претворения культуры в веру, в котором секулярные претензии-утопии на счастливую и разумную жизнь в смертном грешно-непреображенном мире потерпели благочестивый крах, став добродетелью смирения и надежды. И поэтому жив русский человек исключительно одной только верою и эта абсолютная вера и есть его собственная "культура". Поэтому не бес-культурен русский человек, но сверх-культурен, так как подвигом святости преодолел смертную рутину посюстороннего существования, разрушив навсегда иллюзии высокомерного разума цивилизованно устроиться в мире зла и порока. Это и есть русская самобытность – отрываться от культурного мрака, узаконивающего зло и смерть и стремиться к подлинному и вечному.

И печалится о том, что русская душа не приняла культуру, посеянную в живительных недрах антично-христианского мира, но затем угасшую в схоластической пустыне западной цивилизации, не стоит. Вяч. Иванов еще в 1907 г. так определил современную культуру: "…уже и самое имя "культура" – достаточно сухо и школьно и по-немецки практично и безвкусно, потому что отрицает все самопроизвольное и богоданное и утверждает лишь саженое, посеянное, холеное, подстриженное, выращенное и привитое, – потому что не включает в себя понятие творчества". Но отсутствие именно такой, отрицающей творчество и богоданность, культуры и вменяется России как ее извечный порок.

В чем бы не видеть содержание самобытности, отрицать ее не представляется возможным, если не пойти против исторической правды. И никто из серьезных мыслителей никогда ее не отрицал. Но сегодня она отрицается, отрицается на самом высоком уровне, в самых высоких инстанциях, ибо именно самобытность является серьезным препятствием на пути "интегративных проектов" по созданию глобальной культуры.

Затмение самобытности

Начало прошлого века в России во многом было сходно с нынешней ситуацией. Культурная перезрелость страны, проявившаяся в невообразимой плюральности "творческих" процессов, породила удивительно унылую и однообразную культуру. Апокалиптика Серебряного века, бурлившая эсхатологическими всплесками невиданной мощи, обернулась построением культуры, лишенной какой бы то ни было метафизической перспективы. Слишком разнообразная и разноликая культура – верный путь к угасанию истинного культурного творчества, путь к исчезновению живой души из культуры и превращение ее в бесконечную игру духовно неприкаянных и болезненных форм.

Многие чувствовали неладное в жизни России. В частности А. Белый писал в статье "Штемпелеванная культура": "Интерес "ко всему культурному" порождает эклектизм; вместо глубокого проникновения в одну нацию (нация эта не родная) рождается поверхностный интерес ко всем нациям; так возникает международный базар искусства (нечто среднее из искусств всех наций), а отсюда, само собою, привносятся уже совершенно коммерческие интересы".

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: скачать доклад на тему, отчет по практике.





1  2  3 | Следующая страница реферата