Предыдущая страница реферата | 1  2  3 | Следующая страница реферата

Вообще на Руси довольно прочно укоренилось представление о Гомере как о великом мудреце и философе. Правда, в отдельные периоды оценка Гомера, как и других "еллинских (т. е. языческих) мудрецов", колебалась, однако положительное отношение преобладало. Дело дошло до того, что русские церкви, по примеру византийских и болгарских, стали украшаться изображениями не только христианских святых, но и "еллинских мудрецов" - Гомера, Эврипида, Платона, Диогена, Плутарха (примером могут служить росписи Благовещенского и Успенского соборов в московском Кремле).19

Впрочем, в житийной и патристической литературе византийского происхождения, где ощущалась живая преемственность античной и византийской культур и где сама обстановка была насыщена еще духом античности, русский читатель мог почерпнуть и более конкретные представления о древних писателях, в частности и о Гомере. В замечательной книге А. Н. Егунова, из которой мы только что привели ряд интересных подробностей о восприятии "Омира" на Руси, дается не менее любопытная подборка того, чтоv именно мог узнать средний читатель о Гомере как писателе из житийной и патристической литературы.20 В жизнеописании Екатерины упоминалось, что святая "извыкла вся книгы виргилиискы и ветиискы (т. е. риторические): бе бо ведущи вся книгы Асклипиовы и Галиновы, Аристотелевы и Омировы и Платоновы". Из жития Василия Великого можно было узнать, что эти "Омировы книги" были в стихах, а еще в двух произведениях - в славянском переложении сочинения Мефодия, епископа Олимпа в Ликии, "О свободе воли" и в житии св. Патрикия, епископа Прусийского - содержатся даже небольшие цитаты из "Илиады".

Конечно, значение этих первых "переводов" Гомера не следует [22] преувеличивать: вкрапленные в назидательный текст христианских сочинений "гомеровские строки оставались незначительной и случайной деталью повествования".21 Оба отрывка не превышали вместе 8 строк гомеровского текста и не раскрывали ни сюжета, ни содержания поэмы (в житии Патрикия Гомер даже не назван по имени, а просто упомянут как "некто" из языческих стихотворцев). Все же не приходится отрицать, что упоминания о Гомере в житийной литературе, при всем их случайном характере, могли позволить русскому читателю составить о нем некоторое представление как о великом поэте древности. Что же касается самих поэм, то с их содержанием на Руси могли ознакомиться и окольным путем, через посредство переводных хроник или исторических повестей. Так, в "Повести временных лет" мы уже встречаемся с именами некоторых персонажей, связанных с гомеровским циклом (Орест и Агамемнон).22 К ХVI же веку основные сюжетные линии гомеровских поэм, равно как имена и характеры главных героев должны были стать хорошо известными русскому читателю, главным образом благодаря сказаниям о Трое.

Немаловажным источником знаний об античном мире служили в допетровскую эпоху различные переводные сборники изречений, среди которых особой известностью пользовалась "Пчела".23 Это замечательное произведение было, по словам В. Н. Перетца, "самым значительным проводником идей античных авторов в древнерусскую среду", поскольку оно давало "не только имена их, но и то, что им принадлежало".24 Это большое собрание назидательных сентенций, восходящее к греческим, византийским оригиналам, в частности к одноименному собранию монаха Антония (XI в.),25 довольно рано появилось на Руси (очевидно, на рубеже XII - XIII вв.). Сборник содержал множество житейских советов, преподанных в виде коротких и хорошо запоминаемых изречений или пословиц. Источниками для этого послужили главным образом библейские [23] книги и сочинения отцов церкви, а также античные авторы, в той степени, конечно, в какой их высказывания можно было согласовать с требованиями христианской морали. При этом особенно много высказываний было извлечено из сочинений поздних авторов, таких, например, как Плутарх, однако встречаются изречения и более ранних писателей и мудрецов: философов - Гераклита, Пифагора, Демокрита, Сократа, Платона, Аристотеля, Диогена, Эпикура, Зенона; поэтов - Солона, Эсхила, Софокла, Эврипида, Менандра; ораторов - Исократа, Демосфена, Эсхина; историков - Геродота, Фукидида, Ксенофонта и др.

Подавляющее большинство изречений было почерпнуто составителем из греческой литературы; высказываний римских авторов почти не встречается. Из философов боvльшим уважением и популярностью пользуются те, чье учение можно было без особого труда согласовать с христианским, в особенности те, кого можно было рассматривать как своего рода предшественников христианства, как например Платон. Последний, "хотя и язычник, рисовался византийцам и старинным русским читателям как мудрейший из эллинов, разумно мысливший о божестве, о человеке и его душе и о всем мире".26 Наоборот, философам, чье учение было проникнуто материалистическими идеями и рационализмом, повезло значительно меньше. Невыразительно, по сравнению с Платоном, представлен в "Пчеле" Аристотель. "Составитель "Пчелы" ограничился выборкою таких изречений, которые более или менее гармонировали с общею дидактическою тенденцией его сборника. Отсюда преобладание чисто практических советов, более доступных широкой публике, рядовым читателям, чем философские, литературные и естественно-исторические мнения этого универсального философа древности".27

Вообще отношение к Аристотелю в византийской, а отсюда и в русской литературе было достаточно противоречивым. С одной стороны, наследие Аристотеля прилежно изучалось и комментировалось византийскими богословами; они использовали логические и метафизические понятия аристотелевской философии, приспособив их к нуждам христианской схоластики; они не гнушались также делать отдельные заимствования из его естественно-научных сочинений. [24] С другой, - они чувствовали невозможность согласовать аристотелевское учение о природной целесообразности с библейскими представлениями о боге как творце мира. Отсюда - критика аристотелевского рационализма и противопоставление ему Платона, идеалистическое учение которого о божественной душе мира было несравненно ближе христианским ученым, нежели абстрактное представление Аристотеля о "первом двигателе", допускавшее различные истолкования. В хрониках Малалы и Амартола Аристотель хотя и величается при случае "премудрым", все же рассматривается как антипод своему несравненно более достойному учителю. Особенно сурово относится к Аристотелю Амартол, которому претил рационализм древнего философа. Подобное же противопоставление Аристотеля и Платона можно найти в "Шестодневе" Иоанна, экзарха болгарского (X в.) - популярном сочинении о "шести днях творения", рано ставшем известным и на Руси.28

Возвращаясь к "Пчеле", отметим, таким образом, что подбор материала в этом сборнике был осуществлен весьма односторонне и тенденциозно: преобладали моральные сентенции греческих писателей и мудрецов, близкие по духу к учению христианской церкви. Тем не менее сборники такого типа сыграли определенную роль в истории русского просвещения. В частности, хорошо ли, плохо ли, но они знакомили русского читателя с некоторыми образцами древней литературы, а этого нельзя было найти ни в хрониках, ни в исторических повестях: первые лишь упоминали об античных писателях, вторые же, за исключением "Истории Иудейской войны", были весьма свободными переложениями далеких античных оригиналов.29

[25] Итак, мы видим, что русская литература древнейшего периода (XI - XV вв.) располагала целым рядом переводных сочинений, дававших в совокупности известные сведения об истории и литературе античного мира. Сколь ни скупы были эти сведения, они рано стали использоваться при составлении так называемых хронографов - первых отечественных обзоров всеобщей истории, где античности всегда отводилось определенное место. Вообще слово "хронограф" использовалось в древнерусской литературе в двух смыслах: во-первых, для обозначения переводных византийских хроник, обычным названием которых на языке подлинника было cronografiva, а затем для обозначения всякого рода исторических компиляций, составленнных из нескольких переводных хроник, соответствующим образом сокращенных и дополненных какими-либо другими материалами. Эти сложные хронографы, какой бы примитивной компиляцией они ни были сначала, являются уже достоянием той страны, где они были составлены, и относятся к истории ее науки.

В России к составлению таких первых обзоров всемирной истории приступили довольно рано, в сущности почти в одно время с созданием первых летописных сводов. Так, в "Повести временных лет", под 1114 г., мы уже встречаем ссылку на какой-то русский хронограф, составленный, очевидно, незадолго до этого и бывший, по-видимому, одним из первых опытов такого рода. Это чувствуется по той лаконичной манере, с какой летописец ссылается на него: "Аще ли кто сему (до этого шел рассказ о разных чудесах) веры не иметь, да почтеть фронографа". Далее следует ряд выписок из славянского перевода хроники Иоанна Малалы (о чудесах в древнем Египте), причем видно, что этот перевод был переработан русским составителем хронографа. Предполагают, что в основу этого хронографа были положены хроники Малалы и Амартола с привлечением некоторых других материалов.30

Первым дошедшим до нас русским хронографом является "Еллинский и Римский летописец", известный в двух редакциях: возникновение первой современные исследователи относят еще к XIII в., создание второй - к XV.31 Составитель сам указывает в заглавии [26] на сложный характер своего труда: "Летописец Еллинский и Римскы. Сия книгы списаны не из единех книг, но от различен" и т. д. (полное заглавие занимает около 10 строк). В основу этого хронографа легла прежде всего хроника Иоанна Малалы, с дополнениями из других, отчасти славянских, источников; между прочим, в текст Малалы включены отрывки из библейских книг и "Александрия" в их древнем славянском переводе; продолжением Малалы служит хроника Георгия Амартола.

Изложение ведется от "сотворения мира", причем в начале много места отводится библейским сказаниям, куда однако вклиниваются и греческие мифы: "О Кроне", " О Пике дыи (т. е. Зевсе), како отца своего Крона в тимении утопив, сам црствова", "О Пресе и о главе Горгоне", - все, заимствованные из Малалы. Из последующего изложения выделяется рассказ о начале Рима: "Потом же црствоваста брата два, Ром ти Рим. Ром же стареи брат Римов, град сътвори и нарече имя ему Рим. Того ради прозвани быша Роми" и т. д. Далее рассказывается "о Тракунии цр`и", после чего следует "Александрия", статьи (из Малалы и Амартола) об эллинистических царях - преемниках Александра и римских императорах, начиная с Августа. Обзор римской истории доводится таким образом до нашествия варваров на Рим, после чего в центре внимания составителя становится Византия. Заключительная часть хронографа целиком занята выписками из Георгия Амартола и его неизвестного продолжателя. В первой редакции рассказ заканчивается на смерти императора Романа (988 г.), а во второй продолжается до Мануила Палеолога (годы правления: 1391 - 1425).

Из этого краткого обзора содержания видно, что античная история изложена в "Еллинском и Римском летописце" крайне неполно и сумбурно: начисто выпали из изложения классическая Греция и весь период римской Республики, прочие отделы древней истории сведены к обзорам царей и императоров, все время перемежающимся с подробностями из библейской или христианской истории, античные названия и имена, как правило, искажены, иногда до неузнаваемости. В общем, это было весьма схематичное и очень еще несовершенное изображение всемирной истории. Однако, каковы бы ни были его недостатки, для своего времени это был [27] небесполезный труд; во всяком случае, аналогичные компендиумы, составлявшиеся на Западе, были ничуть не лучше нашего "Летописца".

Значительно более сложным по составу и несомненно более широким по охвату событий было другое произведение такого типа - произведение, за которым по-преимуществу и закрепилось название "Хронограф". В допетровской России это был самый крупный и вместе с тем самый популярный обзор всемирной истории: он известен сейчас во множестве списков XVI - XVIII вв. Первый исследователь "Хронографа" А. Н. Попов считал его памятником "юго-славянского извода", составленным в XV в. и затем перенесенным в Россию, где он пополнился русскими летописными статьями и подвергся литературной обработке "под пером русского книжника".32 Эта точка зрения о юго-славянском происхождении "Хронографа" отвергнута новейшими исследователями, которые считают, что это произведение было составлено непосредственно в России, по всей видимости в 1-й половине XV в., выходцем из Сербии, афонским, а затем троице-сергиевским иеромонахом Пахомием Логофетом, нашедшим для себя в России вторую родину.33 Во всяком случае "Хронограф" известен лишь в русских списках и нет особых оснований отрицать его русское происхождение.

За время своего более чем двухвекового существования текст "Хронографа" подвергся целому ряду изменений. Различают три редакции "Хронографа": первую - 1512 г., вторую - 1617 г. и третью, составленную между 1620 и 1646 гг.34 Заглавие "Хронографа" первой редакции - "Пролог сиречь собрание от многих летописец ... " И действительно, "Хронограф" составлен из самых различных источников, "по своему происхождению принадлежащих литературам: византийской, болгарской, сербской и русской".35 Изложение охватывает события от "сотворения мира" до взятия Константинополя турками в 1453 г. (во 2-й и в 3-й редакциях изложение доводится до воцарения Михаила Федоровича). При этом до 1081 г. идет переложение византийских хроник - Константина Манассии, [28] Георгия Амартола, Зонары, Иоанна Малалы и патриарха Никифора. Особенно много позаимствовал составитель у Манассии: "Хроника Манассии внесена в наш "Хронограф" почти целиком, из нее одной сделано более выписок, чем из остальных греческих источников вместе взятых".36 Однако, с 1081 г. начинают преобладать славянские источники; это объясняется тем, что внимание составителя все более обращается к славянской и русской истории.

"Хронограф" первой редакции делится на 208 глав. В начале, как и в "Еллинском и Римском летописце", много места отводится библейским сказаниям, затем следует перечень персидских царей, после чего составитель прямо переходит к Александру: в главах 96 - 102 он помещает "Избрание от хожениа царя Александра Макидонскаго" - сокращенный вариант "Александрии", дополненный, однако, некоторыми эпизодами из сербской версии этого романа. В главах 102 - 105 рассказывается о преемниках Александра, подчас с весьма интересными подробностями. Например, статья о Птолемее II (из Зонары) начинается рассказом об основании знаменитой Александрийской библиотеки: "Потом царствова сын его (т. е. Птолемея I) в Египте и в Александрии Птоломей братолюбивый. Сей собра книг двесте тысящ и множае и постави им хранителя Димитриа Фаллериа". За рассказом об эллинистических монархах следует "Повесть о создании и попленении Тройском и о конечном разорении, еже бысть при Давиде, цари Июдейском" (гл. 106) - юго-славянская версия "Троянской истории", очевидно завезенная в Россию вместе с хроникой Манассии Пахомием Логофетом. Следующая глава озаглавлена: "Царство вечерних еллин, иже в Риме, и чесо ради Италиа нарицашеся Римская страна и живущии в ней латыни наречени". С этого момента в центре внимания составителя оказывается исключительно римская история: от главы 108-й, повествующей "о рождении Рома и Ромила" и до главы 130-й, где рассказывается "о Уалентиниане цари и о взятии Рима Изгирихом". Материал здесь заимствуется в основном из хроники Манассии, но в ряде случаев привлекаются и другие источники. Например, в рассказе о новозаветных событиях (Иоанн Предтеча, Иисус Христос и пр.) используется старинный перевод "Истории Иудейской войны" Флавия.

Как видим, истории античных государств отводится в "Хронографе" довольно много места (с 96 по 130 гл.), однако, как и в [29] "Еллинском летописце", изложение еще очень несовершенно: целые периоды древней истории (например, классическая Греция) отпущены, история государств и народов по-прежнему сводится к истории их правителей, последовательность событий не всегда принимается во внимание. Мы не говорим уже о продолжающемся искажении античных имен и массе иных погрешностей. В последующих редакциях разделы, посвященные античной истории, оставаясь в основе своей теми же, подверглись некоторым изменениям.37 Наиболее существенным было то, что "Хронограф" пополнился новыми материалами, отчасти взятыми из памятников древнего периода ("Еллинский и Римский летописец"), отчасти же позаимствованными из новых, переведенных к тому времени, произведений западного происхождения (хроники писателей XVI в. Мартина Бельского и Конрада Ликостена).

Из "Еллинского и Римского летописца" было взято несколько новых статей для освещения мифического периода древней греческой истории: "О Кроне", "О Зеусе еже есть Дий", "О Персие сыне Зевесове", "О Горгоне" - все, заимствованные у Малалы. Из того же источника (и опять-таки за счет хроники Малалы) были сделаны обширные заимствования для раздела "о римском зачатии и о царех римских, откуда и в кое время быша". Наконец, краткое "Избрание от хожениа царя Александра Макидонскаго" было пополнено отдельными статьями из более пространной "Александрии" "Летописца".

Заимствования западного происхождения представлены выписками из польской хроники Мартина Бельского и "Хроники чудес" Конрада Ликостена. Из первой книги взяты заметки о языческих, греческих и римских, богах, сокращение "Троянской истории" Гвидо де Колумна, которое теперь заменило в "Хронографе" "Повесть о создании Тройском", а также ряд сведений о ранних римских царях, об императорах и папах античного периода. Из второй были заимствованы рассказы о чудесах, случавшихся в древности. О характере этих рассказов можно судить по такому, например, отрывку: "О разорении римском и о знамении небесном. В лето от Адама 5360 Митридат Понтский король Рим пленил, тогда же из земли кровь ручьями шла; а в Амитерне граде родился младенец о трех ногах, а потом на другое лето в граде Цефалене прапоры ратныя и знамена с небеси падали" и т. д. Надо, однако, заметить, что при [30] всей фантастичности некоторых "сведений", почерпнутых из компиляций Мартина Бельского и Конрада Ликостена, сам факт использования этих произведений редакторами "Хронографа" весьма примечателен: он свидетельствует о расширении кругозора у русских писателей, о нарождении новых связей между русской литературой и литературой западных стран.

"Хронограф" был самым крупным компендиумом по всеобщей истории, созданным в России в допетровскую эпоху. Ему были присущи все недостатки, свойственные компиляциям такого рода, однако он обладал и некоторыми достоинствами, а главное - это было связное историческое повествование, откуда поколения русских читателей черпали сведения о фактах мировой истории и, в частности, о судьбах великих государств древности. Это произведение - одно из последних, созданных на Руси в средневековый период, и вместе с тем в нем уже чувствуются новые веяния, связанные с иным, московским периодом русской письменности.

3. Рост знаний об античном мире в Московском государстве XVI - XVII вв.

Литература Московского государства в части, интересующей нас, унаследовала от предшествующего периода целый ряд переводных и оригинальных сочинений: переводы византийских хроник, исторические повести, воспринятые на Руси, многочисленные памятники житийной и патристической литературы, сборники изречений, также усвоенные нашей письменностью, наконец, всевозможные "Хронографы" и "Летописцы" - все это были различные источники знаний об античном мире, и все они стали теперь восприниматься под несколько иным углом зрения, обусловленным иной эпохой и иными общественными устремлениями. Русская историческая литература XVI - XVII вв. была прежде всего литературой Московского государства. Факты всеобщей истории подверглись в ней новому переосмыслению, и прежде всего с той точки зрения, насколько наследие прошлого может быть использовано для идеологического обоснования централизации и самодержавия, для искоренения остатков феодальной раздробленности. Одной христианской концепции было уже недостаточно: ощущалась потребность в гражданской теории, в ясно выраженной политической идее. Взоры общества обратились от кумира прошлого - Византии к новым [31] сильным монархиям, складывавшимся на Западе, и это вызвало приток новой литературы, появление новых переводных и оригинальных сочинений. Требования, которые теперь предъявлялись к историческим сочинениям, резко возросли, и это должно было повлечь за собой решительные изменения в самом историописании. Одной сводки материалов было уже недостаточно, и на повестке дня встал вопрос о замене прежних компиляций оригинальными творениями, где сведения, собранные из разных источников, были бы подвергнуты надлежащей обработке, а их изложение подчинено определенной идее. В то же время впервые появилась потребность в широкой публикации новых идей, и это должно было привести к вытеснению рукописей печатною книгою. Эта революция свершилась в полном объеме на рубеже XVII - XVIII вв., однако первые признаки ее стали заметны значительно раньше.

Для дальнейшего накопления сведений об античном мире большое значение имели те усилия, которые московское правительство в XVI и XVII вв. прилагало к организации книжного дела, к составлению новых летописных сводов и приобретению исторических и иных книг, выходивших за границей. В XVI в. библиотека московских государей стала одним из крупнейших книжных собраний в мире.38 Между прочим, помимо рукописей и печатных книг русского, польского и западно-европейского происхождения, в ней имелись списки со старинных греческих оригиналов, которыми живо интересовались гуманисты Польши и Германии.39

Особое внимание уделял книжному делу Иван Грозный (годы царствования: 1538 - 1584), сам крупный писатель, прекрасно понимавший значение книг в политической и идеологической борьбе. При нем окончательно оформилась наметившаяся еще раньше тенденция придать московским летописям вполне официальный характер, поставить летописание на службу идеям политической централизации и единодержавия. Эти идеи пронизывают появившиеся в царствование Ивана Грозного исторические произведения - знаменитый "Никоновский свод", "Степенную книгу", "Историю о Казанском царстве".40 Этим же идеям должно было служить начавшееся [32] на Руси, также, по-видимому, по инициативе Ивана Грозного, книгопечатание. Сам Иван Грозный "был одним из образованнейших людей своего времени".41 Начитанность его была поистине поразительной. В его сочинениях мы находим ссылки на самые разнообразные памятники русской и мировой литературы. Он хорошо знал русские летописи и хронографы, читал всемирную хронику Мартина Бельского и несомненно был знаком с древней историей. Есть сведения, что он заказывал перевести "Историю" Тита Ливия, биографии цезарей Светония и кодекс Юстиниана.42 В полемике с Курбским он ссылается на самые различные исторические примеры, в том числе и из античной истории. "Ты, - пишет он своему оппоненту, - подобно Антеру и Енеи, предателем Троянским, много соткав, лжеши".43 Впрочем, это сравнение Курбского с "троянскими предателями" было навеяно не столько знакомством с Гомером, сколько реминисценциями "Троянской истории" Диктиса, которая могла быть известна царю в переложении Гвидо де Колумна: именно у Диктиса, а не у Гомера Антенор и Эней изображены предателями.44

Интерес к политической практике других государств вызвал появление в XVI и XVII вв. новых переводов исторических книг, которые сильно расширили кругозор и знания русских людей в области всеобщей истории. Среди этих книг некоторые были переведены с греческого, но большая часть - с латинского, польского и немецкого языков. Преобладание среди переводных книг произведений западного происхождения обуславливалось, с одной стороны, растущими культурными связями России с Западной Европой, а с другой - упадком греческой литературы, особенно заметным после падения Византии (1453 г.).

Впрочем, ослабление греко-византийского влияния сказалось не сразу и не везде одинаковым образом. Прочность давно установившихся культурных традиций, а кроме того, сознательное противодействие русской церкви любым западным, "неправославным" влияниям, содействовали тому, что и после падения Византии греки и их литература еще долго сохраняли свое значение важнейшего авторитета [33] и источника учености. В 1518 г. по вызову великого князя Василия Ивановича в Москву прибыл для толкования и перевода богослужебных книг ученый афонский монах Максим Грек (1480 - 1556 гг.), которому суждено было сыграть заметную роль в истории русской церкви и просвещения.45 Позднее, во 2-й половине XVI в., московское правительство неоднократно отправляло к константинопольскому патриарху молодых людей для обучения греческому языку, видимо, в целях подготовки из них квалифицированных переводчиков.46 Наконец, в следующем столетии (в 1653 - 1655 гг.) монах Арсений Суханов по поручению московского патриарха побывал на Афоне и вывез оттуда до 500 греческих рукописей, среди которых были также и рукописи античных авторов: Гомера, Гесиода, Эсхила, Софокла, Фукидида и др.47 Эти факты достаточно ярко показывают то культурное значение, которое еще и в Московский период продолжала сохранять греческо-византийская образованность.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: кредит реферат, сочинение тарас бульбо.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3 | Следующая страница реферата