«Семидесятники»: Василий Шукшин и его «Калина Красная»

| Категория реферата: Рефераты по культуре и искусству
| Теги реферата: скачать контрольные работы, реферат газ
| Добавил(а) на сайт: Альфред.

Здесь подспудно, в глубине — щемящая ностальгия по покинутому дому родному, по русским полям, по раскаленной каменке, по весеннему разливу вод, здесь мысль об ответственности человека перед землей, которая его взрастила. "И за хорошее, и за плохое. За ложь, за бессовестность, за паразитический образ жизни, за трусость и измену — за все придется платить. Платить сполна. Еще и об этом "Калина красная"" — так говорил Шукшин. И это не только рассказ о другом человеке, но исповедь, которая звучит с экрана.

Критика начинала судить Шукшина по законам прозы, бытописания, достоверности — словом, "куска жизни". Конечно, сам он дал такие законы начиная с первых своих рассказов и фильмов, поразивших прежде всего безупречной правдой и исчерпанностью анализа этого "куска жизни". Но с годами манера Шукшина становилась более резкой, тяготела к обобщенности, и все дальше уходил режиссер от беззаботного, озорного первого фильма "Живет такой парень", от картины "Ваш сын и брат", еще действительно умещавшихся в формулу "куска жизни", к "Печкам-лавочкам" и "Калине красной", которым эта формула решительно узка.

По отдельным элементам мастерства можно проследить такую эволюцию Шукшина — писателя и кинематографиста. Например, в суховатой шукшинской прозе пейзаж поначалу лишь место действия, так сказать, ландшафт. Постепенно пейзажные образы, не теряя своей функции жизненной среды, окружающей героя, обретают самодовлеющее значение, как бы сращиваются с внутренней темой произведе- ния, поэтизируются.

Таков березовый лес — рефрен фильма. Это и привычная реальность северных мест, где развертывается действие, и образ, рожденный этой осознанной, бесконечной, захлестывающей сердце автора любовью. То, что в обращении Егора Прокудина к березкам — "подружкам", "невестам" — иные усмотрели мелодраму, олеографию, девальвацию, штамп, работало переутонченное сознание "экспертов", к автору никакого отношения не имеющее. Для Василия Шукшина — это чистый белый мир, вечное свечение…

Такова и белая церковь, без стекол, без креста, что высится прямо из воды, над весенним разливом, когда мимо нее мчит Егора к воле скоростной "Метеор". Она же — на холме в кульминационной сцене, где Егор, упав на землю, рыдает после встречи со старухой Куделихой, брошенной им родной матерью. И в отдалении, в финальной сцене смерти героя… Здесь метафора читается легко, прямо: душа героя как тот поруганный и разрушенный белый храм. Русский крестьянин Егор — дитя советской черной ночи атеизма. Христианские категории глубинно христианского творения, где речь идет о Боге, не называя Бога.

Порою же метафоричность "Калины красной" выходит на первый план, словно обособляясь, отрываясь от жизненной истории. Таково условное изображение воровской "малины". Это не реалистическое письмо (которое, кстати, сохраняется в киноповести, где блатной мир прописан гораздо подробнее), а беглый знак зла и пошлости жизни Егоровой. И сцена "бардельеро" тоже. Стертые, уродливые, нелепые физиономии нанятых "для разврата", круговая мизансцена "роскошного" пиршественного стола и Егор, появляющийся в распахнутых дверях, в нелепом барском халате, с глазами властными, тоскливыми, затравленными — вот каков, оказывается, "праздник на земле"! И финал, когда новенькая "Волга" Губошлепа появляется прямо в поле, где ведет трактор Егор, справедливо может показаться неправдоподобным, если видеть на экране только жизненную историю. Но это трагедия, где главные категории суть вина и расплата.

Трагедия была бы безнадежной, если бы не существовало в ней катарсиса, просветления. В "Калине красной" это — прозрение героя, глубина осознанной им виновности и раскаяния. Очищение — в Любе Байкаловой, в той вере и любви, которыми полна ее душа.