Серебряный век занимает совершенно особое место в российской культуре. Это противоречивое время духовных поисков и блужданий, породило целую плеяду выдающихся творческих личностей. Оно значительно обогатило все виды искусств и философию. На пороге нового века начали меняться глубинные основы жизни. Представления о любви и смерти, о реальности и душе, незыблемые на протяжении столетий, перестали действовать автоматически.
Традиционные регуляторы существования - религия, мораль, право - не справлялись со своими функциями. Начинался век модерна.

В начале ХХ века происходит разложение гуманистической культуры XVII -
XIX веков, отрицание ее ценностей, получившее название декаданса.
Особенную популярность приобретает учение Ницше. «Именно Ницше раньше и острее других сформулировал новую для человечества и отныне главную для него проблему - проблему обоснования обыденной жизни. Ницше же наметил и главное направление в поисках ответа: человеком движет то в нем, чего он не может осознать, и это больше и сильнее его. Индивидуальное и коллективное бессознательное занимает в новом мире место старого Бога.»[1] Крушение старой картины мира происходило одновременно во всех областях: модерн в искусстве, нигилизм ницшианской философии, теория относительности
Эйнштейна.

В этот период люди ищут новые основания для своей духовной и религиозной жизни. Очень распространенными оказываются всевозможные мистические учения. А если предыдущие десятилетия российской истории не вызывали сочувствия у людей Серебряного века, то события столетней давности, напротив были предметом моды. Новый мистицизм охотно искал свои корни в старом, в мистицизме александровской эпохи. Возникла своеобразная мифология, в которой люди начала ХХ века продолжали дело, которое не удалось закончить столетие назад. Как и на сто лет раньше стали популярны учения масонства, скопчества, русского раскола, западных гернгутеров, квакеров и иных мистиков. В своих мемуарах Максимилиан Волошин описывает свои «этапы блуждания духа: буддизм, католичество, магия, масонство, оккультизм, теософия, Р. Штейнер. Период больших личных переживаний романтического и мистического характера»[2]. Среди русских литераторов
Серебряного века особенно тяготели ко всему потустороннему символисты. В статье «Наследие символизма и акмеизм» Николай Гумилев пишет, что «русский символизм направил свои главные силы в область неведомого. Попеременно он братался то с мистикой, то с мистикой, то с теософией, то с оккультизмом.
Некоторые его искания в этом направлении почти приближались к созданию мифа.»[3]

Многие творческие люди того времени принимали участие в мистических обрядах, хотя и не все они до конца верили в их содержание. Магическими экспериментами увлекались Брюсов, Андрей Белый, Мережковский, Гипиус,
Вячеслав Иванов, Михаил Кузьмин, Бердяев и многие другие. В 1908 году Блок и Ремизов ездили на «заседание» хлыстов, после чего Блок в письме матери сообщал: «пошли к сектантам, где провели несколько хороших часов. Это - не в последний раз. Писать об этом - как-то не напишешь».[4]

Особое место среди распространившихся в начале ХХ века мистических обрядов занимала теургия. Теургия мыслилась «как единомоментный мистический акт, который должен быть подготовлен духовными усилиями одиночек , но, свершившись, необратимо меняет человеческую природу как таковую».[5] Предметом мечты было реальное преображение каждого человека и всего общества в целом. Символисты мало задумывались механизмах и массовых последствиях такого массового преображения. Однако в узком смысле задачи теургии понимали почти так же как и задачи терапии. Идея преображения человека, присутствовавшая и в работах Ницше, оказала значительное влияние не только на символистов. Идею о необходимости создания «нового человека» мы на находим и таких революционных деятелей как Луначарский и Бухарин.
Пародия на теургию представлена в произведениях Булгакова: «преображение»
Ивана Бездомного в «Мастере и Маргарите», «Собачье сердце».

Серебряный век - время противопоставлений. Основное противопоставление этого периода - оппозиция природы и культуры. Эта идея постоянно повторялась, хотя и под разными названиями, как плоть и дух, Дионис и
Аполлон, хаос и космос, бессознательное и сознание, наследственность и среда. «Выстроив оппозицию природы и культуры мысль пыталась преодолеть ее множеством способов».[6] Модерн сдвигает границу между природой и культурой. Естественные проявления человека кажутся мнимыми и вторичными.
Они скрывают за собой более глубокую реальность, которая и имеет подлинное значение. Главной задачей представляется постижение этой реальности, которая скрывается за пределами обыденной жизни и неведома обычному человеку. Эта реальность - феномен культуры, а не природы.

Владимир Соловьев, философ, оказавший огромное влияние на формирование идей Серебряного века, считал, что победа культуры на природой приведет к бессмертию, так как «смерть есть явная победа бессмыслия на смыслом, хаоса над космосом». Мысль о победе над смертью занимала многих в начале столетия. К победе над смертью должна была в конце концов привести и теургия. По мнению Розанова смерть побеждается деторождением. А Федоров призывал ко всеобщей борьбе со смертью и единому акту оживления всех умерших с помощью новейшей науки, которая должная была «превратить энергия эротическую в энергию воскрешающую».

Таким образом, тесно связывались проблемы смерти и любви. «Любовь и смерть становятся основными и едва ли не единственными формами существования человека, главными средствами его понимания; а став таковыми, они сливаются между собой в некоем сверхприродном единстве».[7] Такое понимание любви и смерти сближают культуру русскую Серебряного века и психоанализ. Фрейд также признает основными внутренними силами воздействующими на человека либидо (сексуальность) и танатос (стремление к смерти).

По мнению Вл. Соловьева человек смертен из-за разделения полов. Таким образом задачей любви становится единство мужского и женского, которое в реальности не достижимо, а половой акт является лишь суррогатом любви, так как не позволяет достичь человеку своей высшей сущности, андрогинной целостности. Любовь рассматривается не как средство для продолжения рода, а как цель сама по себе. «Дионис и Гадес одно и то же». «Дионис, молодой и цветущий бог материальной жизни в полном напряжении ее кипящих сил, бог возбужденной и плодотворной природы, - то же самое, что Гадес, бледный владыка сумрачного и безмолвного царства отшедших теней. Бог жизни и бог смерти - один и тот же бог».[8]

В статье «Смысл творчества» Бердяев рассматривает проблему пола и творчества. По его мнению, половой акт - поиск утраченного андрогинизма, лишь призрачное соединение. Он пишет, что «половое влечение есть творческая энергия в человеке... Существует глубокий антагонизм между творчеством вечного и рождением временного».[9] Бердяев считает, что должен наступить новый природный порядок. В котором творчество победит. «пол рождающий преобразится в пол творящий.»[10]

* * *

Как же воплощались идеи Серебряного века в жизни людей творческих?
Судьбы многих из них так же причудливы и необычны как и само это время. Им свойственно стремление вырваться за пределы обыденной жизни, поиск иной реальности. Их жизнь насыщена и переполнена переживаниями. Личность часто не отделяется от творчества. Жизнь претворяется в искусство, а искусство в жизнь. Ярким пример этому может служить судьба Николая Гумилева. Он не просто мечтал о далеких странах, но и объездил многие трудно доступные уголки Африки и Азии, не только прославлял в своих стихах подвиги, но и стал героем Первой мировой воины.

Об образе жизни литературной среды начала века рассказывает Андрей
Белый, описывая «башню» - дом Вячеслава Иванова: «И так день за днем; попадая на «башню» - дня на три, живал до пяти недель; яркая, но сумасшедшая жизнь колебала устои времен; а хозяин, придравшись к любому предлогу, вколачивал принцип Эйнштейна: ни утра, ни ночи, ни дня; день - единый; глядишь, - прошел месяц уже.»[11]

В своих воспоминаниях Владислав Ходасевич рассказывает о писательнице
Нине Петровской. Как писатель она не создала ничего выдающегося, но ее личность повлияла на многие обстоятельства и события. Она прекрасно соответствовала «духу времени». «Из жизни своей она воистину сделала бесконечный трепет, из творчества - ничего. Искуснее и решительнее других создала она «поэму из своей жизни».[12] Она стала героиней романа Брюсова
«Огненный ангел». Ее жизнь, как и жизнь многих людей ее круга протекала в неистовом напряжении, постоянной лихорадке. «Все пути были открыты с одной лишь обязанностью - идти как можно быстрее и как можно дальше. Это был единственный, основной догмат... Разрешалось быть одержимым чем угодно: требовалась лишь полнота одержимости».[13] Кратчайший доступ к кладезю эмоцию открывала любовь, «все и всегда были влюблены: если не на самом деле, то хоть уверяли себя, что влюблены; малейшую искорку чего-то похожего на любовь раздували изо всех сил.»[14] Люди гнались за эмоциями, все переживания считались благом, независимо от их последовательности и целесообразности. Однако следствием такого накопления переживаний часто оказывалась глубочайшая опустошенность. Поэтому судьбы многих людей
Серебряного века трагичны. И все же это непростое время духовных блужданий породило прекрасную и самобытную культуру.
БИБЛИОГРАФИЯ
А. Эткинд «Эрос невозможного. История психоанализа в России.», С-Пб.,
Медуза, 1993
А. Эткинд «Содом и Психея. Очерки интеллектуальной истории Серебряного века», М., ИЦ-Гарант, 1996
М. Волошин «Путник по вселенным», М., Советская Россия, 1990
Н. Гумилев, «Сочинения в трех томах», т.3, М., Художественная литература,
1991
А. Блок, «Новые материалы и исследования», Литературное наследство, М.,
Наука, 1982, кн.3
Вл. Соловьев, «Сочинения в 2 т.», т. 2, Философское наследие, М., Мысль,
1988
Н. Бердяев «Философия свободы. Смысл творчества», Из отечественной философской мысли, М., Правда, 1989
А. Белый «Начало века», М., Союзтеатр, 1990
В. Ходасевич «Некрополь» и другие воспоминания», М., Мир искусства, 1992
--------------------
[1] А. Эткинд «Эрос невозможного. История психоанализа в России.», С-Пб.,
Медуза, 1993, с. 48.
[2] М. Волошин «Путник по вселенным», М., Советская Россия, 1990, с. 160.
[3] Н. Гумилев, «Сочинения в трех томах», т.3, М., Художественная литература, 1991, с. 18.
[4] А. Блок, «Новые материалы и исследования», Литературное наследство, М.,
Наука, 1982, кн.3, с. 340.
[5] А. Эткинд «Эрос невозможного. История психоанализа в России.», с. 56.
[6] А. Эткинд «Содом и Психея. Очерки интеллектуальной истории Серебряного века», М., ИЦ-Гарант, 1996, с. 214.
[7] Там же, с. 228.
[8] Вл. Соловьев, «Сочинения в 2 т.», т. 2, Философское наследие, М.,
Мысль, 1988, с. 521.
[9] Н. Бердяев «Философия свободы. Смысл творчества», Из отечественной философской мысли, М., Правда, 1989, с. 416.
[10] Там же, с. 417.
[11] А. Белый «Начало века», М., Союзтеатр, 1990, с. 345
[12] В. Ходасевич «Некрополь» и другие воспоминания», М., Мир искусства,
1992, с. 23.
[13] Там же, с. 26.
[14] Там же, с. 27.