Шекспир и шекспиризмы: к вопросу о взаимоотношении логоса и мифа

Е.Ю. Куницына

Взаимоотношение логоса и мифа - один из наиболее интересных и важных аспектов исследования творчества Уильяма Шекспира. Тесная связь логоса и мифа обнаруживается, в частности, в дихотомии шекспиризмы / псевдошекспиризмы. Под шекспиризмами обычно понимают созданные поэтом фразеологические единицы (ФЕ), например: be all eyes, cakes and ale, triton of the minnows и многие другие, а под псевдошекспиризмами - выражения, им популяризованные (см.: Свиридова Л.Ф. Обогащение английской фразеологии шекспиризмами: Дисс. канд. филол. наук. М., 1968). Проведенное нами исследование выявило весьма любопытные факты.

Языковая личность Шекспира оказывает значительное влияние на наблюдателя, а именно на составителей фразеологических словарей, и результаты наблюдения (контекстная атрибуция ФЕ). Тот факт, что состави-тели словарей также представляют собой языковые личности, проясняет до некоторой степени, почему разные лексикографы по-разному оценивают лингвистический статус ФЕ. При составлении словарей их авторы выступают в роли наблюдателей, которые, ориентируясь в значительной степени на иллокуцию, считают, в одних случаях, что эти ФЕ создал сам Шекспир, а в других - что он их только популяризовал. Примечательно, что авторы словаря английских идиом Кенкуша (v.: Ichikawa S., Mine T., Inui R., Kihara К., Takaha S. The Kenkyusha Dictionary of Current English Idioms. Tokyo, 1969) приоритет отдают «истинному популяризатору», а не предполагаемому автору. Здесь следует подчеркнуть, что своеобразие Шекспира как языковой личности позволяет приписывать ему не только популяризацию, но и создание отдельных потенциальных ФЕ. В качестве примера приведем ФЕ give the devil his due, которую А.В. Кунин помечает как шекспировское выражение (см.: Кунин А.В. Англо-русский фразеологический словарь. М., 1984). В американском культурологическом словаре (v.: Hirsh E.D.Jr., Kett J.F., Trefil J. The Dictionary of Cultural Literacy: What Every American Needs to Know. Boston, 1988) это выражение помечено как восходящее к роману «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский» М. де Сервантеса. Этот факт тем более интересен, что оба автора жили и творили практически в одно и то же время. Следовательно, установить, кому принадлежит пальма первенства, вряд ли возможно. Значит, то, что «создали» два мастера, существовало ранее. Получается, что Шекспир и Сервантес создали уже созданное. В этом, заметим, усматривается серьезный аргумент против положения, выдвинутого Н.Хомским, относительно бесконечной способности человека порождать предложения (см.: Хомский Н. Аспекты теории синтаксиса. М., 1972). И тем не менее нельзя отрицать роли языковой личности в создании или воссоздании того или иного слова, выражения.

Языковая личность Шекспира оказывается сродни архетипу великого прачеловека К. Юнга. Поэтому даже у специалистов возникает желание приписать великой языковой личности заслуги, которых у нее, возможно, и вовсе не было. Такое приписывание характерно для мифологического мышления, что в значительной мере объясняется мифологичностью самого объекта исследования (на мифологичность объекта исследования и связанные с этим особенности его изучения указывали многие ученые. Приведем имена лишь некоторых из них: Аникст А.А. Шекспир и художественные направления его времени // Шекспировские чтения - 1984. М., 1986. С. 37-66; Успенский Б.А. Избранные труды. М., 1994. Том II. С. 246-272; Harbage A. Conceptions of Shakespeare. Cambridge-Mass., 1966). Наблюдения показывают, что использование определенных языковых средств в речестратегических целях всегда более эффективно, если прототипическое значение таких единиц связывается с мощной языковой личностью (в данном случае, с Шекспиром). Логос, таким образом, уступает место мифу, рациональное - иррациональному.

Взаимоотношение логоса и мифа находит свое яркое воплощение в жанровой (в традиционном понимании) принадлежности шекспиризмов - носителей иррационального. Иррациональное пронизывает все творчество Шекспира (v.: Frye N. A Natural Perspective: The Development of Shakespearean Comedy and Romance. New-York-London, 1965), но с осо-бой силой оно проявляется в трагедиях, к которым восходит около 60 процентов всех ФЕ, созданных поэтом. Выдающейся в этом отношении представляется трагедия «Гамлет». К этому произведению восходит более 40 процентов от числа ФЕ, порожденных в трагедиях, и примерно 25 процентов от общего количества шекспиризмов. Доминанта иррационального в трагедиях обусловливает неоднозначность их толкований.

С различием логоса и мифа связан еще один важный момент в исследовании шекспиризмов. Разворачиваемый персонажем дискурс - это способ манифестации его языковой личности. Языковая личность автора «мультиплицирована» (Ю.Н. Караулов) в языковых личностях его героев.

Героями, в уста которых Шекспир вкладывает потенциальные ФЕ, являются не только мужчины: to gild refined gold, to paint the lily (Salisbury - King John), flesh is heir to (Hamlet), hit the mark (Mercutio - Romeo and Juliet), a Daniel come to judgment (Shylock - The Merchant of Venice), fetch and carry (Launce - Two Gentlemen of Verona), carry authority (Henry VIII), breathe one's last (Somerset - King Henry VI), thrust smth. down smb's throat (Demetrius - Titus Andronicus), the world's mine oyster (Pistol - Merry Wives of Windsor), the wheel is come full circle (Edmund - King Lear), a foregone conclusion (Othello), но и женщины: the seamy side (Emily - Othello), the primrose path of dalliance (Ophelia - Hamlet), (not) to have a word to throw at a dog (Rosalind - As You Like It), like patience on a monument (Viola - The Twelfth Night), enough to make the angels weep (Isabella - Measure for Measure).

Примечательна точка зрения Л. Бэмбер, которая подходит к исследованию творчества Шекспира с позиций половых и жанровых различий (v.: Bamber L. Comic Women, Tragic Men: A Study of Gender and Genre in Shakespeare. Stanford, 1982). Исследовательница полагает, что наибольшего контраста достигают различия между комедией и трагедией. По нашим наблюдениям, к героиням комедий восходит больше ФЕ, чем к героиням трагедий. В комедиях женщины более остроумны, чем мужчины, лучше осознают себя и окружающий их мир; они более здравомыслящи, жизнерадостны, веселы. Круг интерпретации позволяет определить интенциональный горизонт героя-мужчины как горизонт поиска (справедливости, возмездия), раздумий о себе, своем месте в мире, как горизонт борьбы с миром, с самим собой. Такими предстают возможные миры Лира (more sinned against than sinning; (ay), every inch a king), Отелло (pride, pomp and circumstance; Othello's occupation gone), Макбета (golden opinions, sound and fury, signifying nothing), Гамлета (look before and after; the country from whose bourn no traveller returns; (not) to set one's life at a pin's fee).

Проблема «себя» для трагического героя существует в той же мере, в какой она не существует для женских персонажей трагедий. Разумеется, героини трагедий также задумываются об окружающем их мире, людях, но они не могут распознать в этом самих себя. Их горизонт слишком узок. Любопытно, что компоненты потенциальных ФЕ, вложенных в уста героинь трагедий, «очерчивают» границы их мира: sweets to the sweet, protest too much (Gertrude), a glass of fashion, the primrose path of dalliance (Ophelia). Интерес вызывают леди Макбет, ведущей интенцией которой является жестокая воля, зло (too full о' the milk of human kindness; screw  one's courage to the sticking place), и Клеопатра (salad days), способная анализировать прошлое и делать выводы.

Герменевтическое прочтение шекспиризмов обнаруживает созданную Шекспиром в трагедиях асимметрию между мифом и логосом, иррациональным и рациональным, женским и мужским началами. В шекспировских трагедиях женщина - воплощение греха и зла; она неспособна глубоко и тонко чувствовать, а потому неспособна выразить это в языке. Мужчина (как правило, протагонист), напротив, - существо поистине трагическое, способное переживать, осознавать действительность не только разумом, но и сердцем (см.: Аникст А.А. Шекспир: Ремесло драматурга. М., 1974). Способность «мыслить сердцем» и есть то иррациональное, что в конечном итоге находит свое яркое отражение в потенциальных ФЕ, произносимых героями. Такое иррациональное, поэтическое, мифологичное осмысление героями действительности позволяет заключить, что дискурс шекспировского героя преимущественно «женский» однако, это отнюдь не умаляет и не принижает его мужественности. Наоборот, «женское», то есть иррациональное, в дискурсе мужчины делает его, при всей противоречивости, гармоничной и целостной натурой.

В заключение следует подчеркнуть, что миф задает весьма жесткий круг интерпретации. Интерпретатору целесообразнее ввести в данный круг новые предметы (ввести в шекспировский миф новые единицы идентификации), нежели заниматься поисками независимого объяснения.