Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8 | Следующая страница реферата

После сказанного понятно, чем именно вредна вера в выводимость целого из части и каким образом извращает она метод анализа. Она, пользуясь выражением Бердяева, формирует свирепую "волю к бездарности", — бич последних времен истории. Истинное понимание рождается жаждой смысла ("блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся" — Мф. 5:6). Лживый же миф, научая застревать вниманием на частях и мнимой производности от них целого, формирует мертвое, серое самонадеянное сознание, цепляющееся за свою серость под лицемерным прикрытием знамен науки. Тогда и системное знание, обеспечивающее возможность анализа, начинает строиться в ложном направлении: в сторону дробления — к частям и сторонам. Должно же оно строиться в той направленности, которая сродна самому слуху и познавательно-аналитической деятельности: от средств — к идее целого. Почему трудно, если не невозможно в практике анализа исходить из фундаментальнейшего разбора выразительных средств, осуществленного в первом объемистом томе Анализа музыкальный произведений Л.А. Мазеля и В.А. Цуккермана? Именно из-за непроработанности этих сущностных путей от частей к целому и невыявленности духовной природы этой целостности, музыкальной красоты .

Посмотрим, какие именно пробелы в нашем предварительном знании о музыке мешают анализу, разрывая герменевтический круг.

"Пробелы" — мягко сказано!!! Честнее говорить о "коренном неведении" (св. Василий Великий), не исчезающем даже и при бесконечности частностей.

Вот начало коренного неведения, сводящего на нет всю мощь аналитической методологии. Чего мы ищем в анализе? Разумный ответ был бы таким: ищем того, чего ищет сама высокая музыка. А чего ищет она, какова ее генеральная цель, ее сверхтема?

Взглянем же на музыковедение как условие предпонимания музыки и основание музыкальной культуры. Вот так диспропорция: мириады теорий несущественного, а о главном — молчок! В чем суть серьезного, высокого искусства, ради которого существуют училища, консерватории, система массового музыкального воспитания? Почему оно серьезное, в чем его серьезность и высота? При тысячах работ по музыкальной форме — ни одного по теории высокого искусства. Пробиваемся кантовской верой в бесцельную целесообразность искусства. Но тогда правы циники: к чему носиться с бесцельными играми и игрушками — не перевести ли серьезную музыку на самоокупаемость? Вы ищете эстетических наслаждений? И мы тоже. Поконкурируйте с нашей попсой! И в плане познания: как найти то, не зная что? Как и стремиться к тому, о чем нет предпонимания? Размер герменевтического круга — вблизи нуля! Удивляться ли растущей мерзости режиссерских и исполнительских интерпретаций, все более поддающихся давлению поп-культуры?

Традиция (=Священное Предание), прилепленностью к которой питались когда-то взгляды на музыку, и саму ее возведшие из ничтожества к величию, есть передача боговдохновенной преизбыточествующей жизни. Она держится благодатью Божией при подвиге любви к Богу, а без подвига меркнет. Память слабеет, высота забывается, общество глупеет.

Что главное забылось в искусстве?

Забылась, как всегда, суть. Бах или Гендель не приняли бы кантовскую идею о незаинтересованности искусства! Но классическая философия несправедлива и к музыке классической и последующих веков, и служит неуклонной деградации художественных языков культуры.

Нет ничего великого без великой цели. Великое искусство не могло не воздвигнуться великой целью, оставшейся в его глубине, подобно силе натянутой тетивы, остающейся в летящей стреле. Последняя цель высокого искусства — самый скрытый и важный слой его содержания. "Во всем, что встретится тебе в Писаниях, доискивайся цели слова, чтобы проникнуть тебе в глубину мысли святых".22 Но и в высоком искусство спрятана великая цель. Какова она?

Ее легко назвать. Желание близости к Богу, Его истине, благу, красоте, совершенству, любви — высшая творческая сила, дарованная человеку и возведшая культуру. Легко назвать, — да только ведь это далеко не то, чтобы научиться видению победного ее действия во всем богатстве ее многовидных интонационных воплощений.

Эвристики анализа

Если нет прямого пути от выразительных средств к смыслу целого, если метод в высоком смысле состоит в духовном возвышении себя к слышанию музыки, — то что делать на "операциональном" уровне деятельности, в самом ходе анализа? И каким словом назвать живую совокупность конкретных действий, помогающих сосредоточиться на истине произведения?

"Методика", потеряв связь с методом, как движением вослед истины, напитавшись духом лживой идеологии, превратила себя в сгусток "воли к бездарности". Своей неправдой (спесивой верой во всесилие части) оно напрягает совсем не те силы души, которые требуются для адекватного постижения серьезной музыки. Чванливо выступающее вперед умение читать по слогам заслоняет главное. Но ведь мы не Петруши из Гоголевского "Ревизора", чтобы находить в нем последний смысл чтения! Скрытый в "методике" смертный грех мировоззренческого уныния и отчаяния (отказа от великого чаяния, великой надежды) убивает дух, отсекает крылья души. А мертвость никак не может быть мерилом живого и матерью вдохновения. Состояние анализирующего не должно быть принципиально иным, нежели у композитора или у исполнителя. Огненная мысль воспламеняется от огня. Истина красоты способна исцелить нас от расстройства высших желаний, но нужно сделать первый шаг к ней, а не в противоположном направлении. Как вновь соединить методику с методом — стороной истины?

Что делать анализирующему пред лицом произведения, дабы не стоять оцепенело, не зная, с чего начать?

"Эврика!" ("нашел"!) — вскричал некогда Архимед. Находят, когда ищут. "Ищите, и обрящете", — ободряет Господь (Мф. 7:7, Лк. 11:9). Находят, обретают, если правильно ищут. Возвышенный славянский синоним обретения и изобретения — сретение. Сретенье истины произведения, которая всегда в лучшем и в высшем, а не в гадком и худшем, возможно лишь тогда, когда мы идем ей навстречу, а не удаляемся от нее неправдой.

Эвристики — стратегии поиска. Нужно правильно восчувствовать цель и смысл поисков и сориентироваться в путях. Направление поисков задается вопросами.

Вся соль в том: какими!

Вот обычный круг вялых вопросов содержательного анализа музыки: что выражает эта музыка? Как ее содержание детерминировано исторически? Какова была обстановка общественной жизни? Кто из современников и предшественников повлиял на нашего композитора? Какие биографические происшествия могли отложить отпечаток на это сочинение? Каков внутренний мир этой музыки, что из всего сказанного можно увидеть в ее устроении?

Духовно-нравственный анализ не чуждается ни исторической, ни биографической, ни генетической, ни собственно аналитической тропинок к смыслу. Но он меняет характер вопросов: бескрылым мертвым вопросам дает огненный, совестливый, духовно-нравственный поворот, способный пробудить высшие стороны души анализирующего.

Не "что выражает музыка", а — "что в выражаемом окрыляет душу, что способно восторгнуть ее к неумирающей радости"? Что делать исполнителю? Как мне интонировать ее в себе? Не содержание музыки, но ее духовный смысл — озарение души.

Не "как содержание детерминировано исторически", а: "каким особым образом эта возвышенная музыка встроена в великую Традицию (=Предание) — передачу боговдохновенной жизни?" Каким новым способом открывает вечно-прекрасное?

Не "каковы проявления стиля классицизма в музыке Моцарта?" А — "как восторг окрыленной светлой ясности нового стиля эпохи сказался в новой интонационности моцартовской музыки?" Не "какие черты жанра концерта (поэмы, вальса...) проявились в этом сочинении?" А — "как высота и красота жанра концерта передала огонь вдохновения этому произведению?"

В привычных вопросах: "какие обстоятельства жизни повлияли на композитора и что он хотел выразить?" — нужно отстраниться от скрытой в них лживой презумпции: приравнивания безграничности души к намерениям. Святым, напротив, открывается глубина человека, спрятанный в ней образ Божий; обращаясь к нему, они совершали осветляющий переворот в душах. — "Ибо слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов, и судит помышления и намерения сердечные" (Евр. 4:12). И в музыке слово Божие может отделить живой и трепетный образ Божий от наслоений исторических грехов и обстояний жизни. И более того, это трезвенное видение и дает правильную ориентацию слуху, ибо говорили святые отцы: грех ненавидь, а человека люби.

Так — духовно-заинтересованно — поставленные вопросы побуждают искать недоведомо-прекрасное уже не мертвым невидящим взглядом, что логически и невозможно из-за нарушения главного требования познания: соответствии метода предмету, но адекватно — пламенеющим сердцем.

По-новому выстраивают они и теорию (а также историю) музыки как условие ее предпонимания. Все общие понятия и категории раскрываются действием этих вопросов в ином виде, врастая в великую традицию человечества. Правильно же видя суть традиции, мы уже не станем глупо противопоставлять традицию и новаторство, ибо традиция — передача преизбыточествующей жизни — содержит в себе вечную новизну. Традиции логично противопоставить не новаторство, а антитрадицию смерти.

Переводя музыковедение во всех его теоретических и исторических разделах на истинный язык верующего сердца, мы ни на гран не отступаем от критериев научности. Напротив! Субъективизм, которым пугает истинную науку серая полунаука, свойствен именно ее мнимому объективизму. Ибо факты, из которых слагается жизнь и музыка, — не мертвые факты, а живые, так или иначе определяющие себя по отношению к смыслу жизни. Гуманистическая философия отлучила истину от силы, силу от красоты, красоту от любви, любовь от жизни, жизнь от сущего, сущее от Сущего, от Бога. Как это может быть? Если истина, говоря философским языком, — сущее всеединое (определение В.Соловьева), то всякое выкидывание из мироздания существенных его сторон превращает истину в ложь. Отвлеченное мышление — отвлеченное от совести, от духовно-нравственной сути и смысла! — формирует картину мира, свойственную плотскому человеку, и тем самым направляет людей, культуру и историю к смерти. Впрочем, ошибочны здесь и сами эти оценки парадигм науки в фальшивых, как это открылось Жуковскому, западных категориях объективного и субъективного. Они рождены ложью картезианского сознания, герметично закупорившего себя в дуализме мира вещного и мира наших идей, чувств, переживаний, — при потере чувства онтологизма, при полном неведении мира истинного, духовного. (А ведь сказано: Царствие Божие внутрь вас есть" — Лк. 17:21. "Потщись войти во внутреннюю свою клеть, и узришь там клеть небесную; потому что та и другая — одно и то же, и входя в одну, видишь обе"23)

Духовно-нравственно поставленные вопросы, как мы видим, раздвигают герменевтический круг сразу в двух направлениях — созерцательно-теоретическом и деятельно-практическом.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: контрольная на тему, реферат слово.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8 | Следующая страница реферата