Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8 | Следующая страница реферата

— Но его любили?

— С ним было очень интересно работать. Он любил людей, которые выделялись голосом, но никогда никого не хвалил. Только раз мне сказал, что ещё никто у него не пел так "Стеньку Разина" как я и что я буду теперь на каждой пластинке. Но на сцене главным всегда должен был оставаться он. Я помню, в Берлине мы пели в спорт-холле, там обычно в своё время выступал Гитлер. Зал вмещает около 12 тысяч слушателей. Здесь мы обыкновенно пели концертов семь подряд. Я пел "Двенадцать разбойников", да и замечательно: молодой ещё тогда был - лет 30. Зал громадный — а мы всегда пели без всяких микрофонов. Я слышу свой голос: он обратно идёт, он всюду, всё заполняет, и после этого — овации, овации. Жаров кланяется (он всегда кланялся один, солист не имел права кланяться). Так вот, в зале — овации, он выходит, кланяется — овации смолкают. Он уходит — овации с новой силой. Тогда он говорит мне: "Я знаю, вы подкупили публику, но этот номер вам больше не пройдёт". И больше я это соло с ним не пел никогда. Но до этого мне всё же удалось напеть "12 разбойников" на пластинку.

Никого не бил, не ругался, но мог так оскорбить, поддеть, что человек себя чувствовал ничтожеством. На одной репетиции в Париже говорит всему хору: "Вы знаете что, вы мне абсолютно не нужны. Вы навоз, на котором я расту. Лучше уходите. Я пойду и под мостами наберу себе из бомжей лучший хор". Но бывало и его ставили на место. Обыкновенно он выстраивал перед концертом весь хор, обходил, чтобы все пуговицы были на месте, сапоги начищены. "А Вы что, — заметил он кому-то, — Вы на кого похожи, как не стыдно — свадьбу новую справляете?" Так вот, это замечание ему даром не прошло: он после этого случая не мог концертов восемь дирижировать, потому что нос у него был опухший, синий. Ему наложили повязку на нос, он смирненький стал, не ругал никого после этого, пока не поправился. Зажил нос — и опять стал свои штучки выделывать.

Жаров любил немножко выпить, ему много и не надо было. А у нас были алкоголики, которые после концерта "давали жизни", а утром синие ходят, шатаются. Был у нас один солист Одесской оперы Леонид Луговской, замечательный бас-баритон, так вот на сцене мы его часто поддерживали, иначе он упал бы прямо тут же. Однажды за кулисы прибежал один доктор и говорит: "Он же больной, что с ним такое? Его сейчас же нужно отправить в больницу". А мы говорим: "Да ничего, это нормальное его состояние". Луговской жил еще очень долго; мог выпить целую бутылку виски, причём, не глотал, а вливал прямо в горло. Доктор тот уже давно умер, а этот живёхонек! Видно, заспиртован.

— А когда Жаров выпивал, что было?

— До концерта он, конечно, не пил, только если после выпьет — и то в меру. А один раз был интересный случай. Мы поём концерт в Германии, в Вюрцбурге. Танцоры за кулисами слушают радио, а там сообщили, что только что убили президента Кеннеди. Мы об этом прямо со сцены объявили публике. Немцы его очень уважали и любили. В публике сначала тишина воцарилась, а потом охи и вздохи. Все встали, минута молчания. После концерта Жаров пошёл домой, в отель, а ночью вдруг - какие-то крики в его комнате, что-то бьётся, и Жаров кричит: "Помогите, помогите!". Конечно, все сбежались, и что же? Жаров лежит на полу, в луже крови, задыхается, хрипит и выдавливает: "Меня хотели убить" (как Кеннеди). Нос разбит, в комнате все разбросано, ноты на полу, кровь всюду — бедлам такой. А это всё на пятом этаже: "Да как же они вошли?!" — "Да в окно, — говорит, — влезли". — "А как же они — ни лестницы, ничего?". Вызвали полицию, стали разбираться что да как. Оказывается, Жаров сидел в комнате один, выпивал, (справлял поминки по Кеннеди), забыл уже, сколько выпил, подошёл к умывальнику, споткнулся и разбил себе нос об умывальник. Но не мог же он сказать правду (какой был бы стыд и позор)! И он решил эту ситуацию разыграть, превратить в трагикомедию, дескать, и на него было покушение, как и на Кеннеди. Но номер этот ему не прошёл, мы же его штучки знаем.

— Он работал на публику?

— На сцене всегда должна была быть подставка, подиум, где стоит дирижёр. В знак особого почёта в Вене ему ставился подиум, на котором дирижировал сам Бетховен. И как-то раз его не поставили. Жаров бегал по сцене как сумасшедший и тыкал всех хористов камертоном. Добегался до того, что упал в оркестр. Вылез оттуда, выкарабкался, встал и улыбается — и публика ему аплодирует. С тех пор он не выходил на сцену, если не было подиума.

— Люди часто от него уходили?

— Многие уходили, не выдерживали унижений со стороны Жарова, когда их честолюбие было задето (а ведь были у нас и известные в своё время певцы, которые пели раньше в Парижской опере, вместе с Шаляпиным выступали). Дубровский, Юренев ушли в Платовский хор, где над ними не издевались, а ценили. Потом Жаров звал их обратно. С очень теплым чувством я вспоминаю Андрея Григорьева, протодьякона еще с царского времени. Он был с квартетом на гастролях в Америке, как раз грянула революция, и он остался. У него был удивительный голос. Я такого голоса в жизни ещё не встречал. Замечательной души был человек. Меня он очень любил. Как Жаров ни старался, но переманить его к себе не смог. Так до конца он был верен Николаю Фёдоровичу и Платовскому хору.

— Платовский хор был в то время конкурентом?

—Я бы так не сказал, потому что Николай Фёдорович Кострюков о Жарове очень высокого мнения был. А Жаров к Кострюкову всё ревновал: "Вот, — говорит, — он всё крадет у меня". Когда я после Платовского хора опять поступил к Жарову: "Это что, — говорит, — Кострюков подослал вас шпионить за мной? Шпионить хотите, — этот номер, — говорит, — вам не пройдёт, ещё не такие пробовали".

— Они управляли двумя ведущими эмигрантскими хорами?

— Платовский хор был в Китае, в Индии, Японии, Египте, в Северной и Южной Америке. Очень много до войны выступал в Европе. У Кострюкова не было музыкального образования (самоучка), всегда хор ему подготавливал кто-нибудь из нашего хора.7 Но на концертах дирижировал он сам, размахивая руками и кулаками. Во время концерта он любил употреблять "мат". Но когда он таким образом нас "ласкал", то мы радовались и говорили: "Так легко становится сразу на душе". А Жаров мог и без всякого мата обойтись, но так оскорбить, что мало не покажется.

— А вот экономически на чём эти хоры держались? Кто их финансировал?

— Во-первых, у обоих хоров были лучшие импресарио. Но в последнее время Кострюков обходился без его помощи: сам организовывал все концерты, писал письма, был человек очень умный, можно сказать, бизнесмен. Он вёл всю стратегию, знал всё: где мы будем петь, где будем ночевать, сколько ехать, по какой дороге, и т.д. Его мы звали "Владыко". А Жаров в этом отношении ничего не знал, ну простофиля был полный! Подписывал контракты, на которых импресарио и менеджеры зарабатывали колоссальные деньги. Залы всегда были полны, все билеты были распроданы далеко вперёд — не достать. Но я лично считаю, что Жарову — только лишь бы выступить на сцене, а деньги для него не главное, потому что получали мы как обыкновенные американские рабочие, а могли бы во много раз больше. Деловой недальновидностью Жарова пользовались наши импресарио. Наш последний менеджер ездил на шикарном лимузине "Мерседес" и приобрёл бывший католический монастырь, где и расположил свою контору. Для последних наших концертов, посвящённых памяти Сергея Алексеевича (Жарова уже не было), контракт подписывал Николай Гедда; тогда нам платили как следует, и мы жили в самых лучших отелях. А при Жарове отели были такие, что мы часто уходили на частные, чтобы немножечко сэкономить. Это называлось "уйти на зажим". Кстати, приводить поклонниц в отель, где стоял хор, строго воспрещалось. В таких случаях нужно было также "уходить на зажим".

— Как вам платили?

— Раз в неделю, независимо от того, сколько концертов было.

— И у вас была ставка?

— Да, была ставка. Но мне было ужасно обидно, что у Жарова была ставка для всех абсолютно одинаковая — и для хористов, и для солистов. А в Платовском хоре я получал больше, там платили по ценности певца.

— А сколько, примерно, была ставка в хоре Жарова?

— Смотря какой год, учитывая инфляцию. Вот вначале, когда я поступил (1956 г.), Платов платил мне 80 — 100 $ в неделю плюс отель. А у Жарова — я уже не помню сколько. А при Николае Гедде получали больше, (это было уже в 1986 г., платили 840 $ в неделю с оплаченным отелем).

— Вы жили только на эти деньги, или у вас была ещё какая-нибудь работа?

— Я был певец-профессионал, но кроме того, особенно летом, когда мы обыкновенно не поём, я работал на строительстве — строил дома. У меня есть даже диплом строителя. Впоследствии я построил в память моего отца, замученного большевиками, первый храм в память Новомучеников и Исповедников Российских8.

— То есть целое лето вы в отпуске?

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: доклад по биологии, дороги реферат.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8 | Следующая страница реферата