Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4 | Следующая страница реферата

Как представляется несмотря на внешнюю парадоксальность этого утверждения роль подобного идеологического стабилизатора российской политии вполне может сыграть либерально-демократический, или, точнее, либерально-консервативный (аналогичный англоамериканскому правому консерватизму, но никак не левому либерализму) идейный комплекс. Более того, именно отсутствие продуктивного взаимодействия с имперской традицией и являлось до сих пор основным препятствием к реализации в России либерально-консервативного проекта, а представление о невозможности такого взаимодействия есть третий подлежащий преодолению ложный стереотип.

Мировой опыт явственно демонстрирует обоюдную совместимость империи и либеральной демократии. G одной стороны, отказ от одномерного восприятия имперского опыта (вызванный очевидным несовершенством национально-государственной модели, особенно ярко высвеченным как раз событиями 1980-90-х гг. в Восточной Европе и на постсоветском пространстве, а также процессом европейской интеграции) привел к заметной реабилитации исторических империй. В основе новой тематизации империи в западной социальной науке лежит осознание того, что воспринимаемый как архетип империи «Рим дал современным демократическим обществам то, что позволяет им быть «гармоническими» сообществами»35. Более того, «культурная задача, ожидающая сегодня Европу, заключается в том, чтобы вновь стать римской»36, в чем и видится залог сохранения европейской идентичности и всех тех ценностей свободы и достоинства, за которыми закрепилось наименование европейских. Уместно вспомнить, что, например, римское право как общепризнанный эталон «систем, строящихся на всем понятных и потому универсальных принципах справедливости»37, возникло в империи в очевидной связи с ее вселенской природой. Именно поэтому римское право в дальнейшем получило санкцию Церкви («вполне отражая в правовой сфере столь важные для христианства идеи всеобщей справедливости и универсализма»38) и было воспринято европейской цивилизацией, войдя в состав фундамента либерально-демократической традиции. Логические основания для априорного отвержения имперской традиции in toto, таким образом, отсутствуют.

С другой стороны, и либерально-демократическая идея особенно сильна тогда, когда перестает маскировать поверхностным рационализмом свои истинные корни, являющиеся, конечно, объектом веры, а не продуктом рационального выбора. Только абсолютное, а не релятивистское восприятие ценностей свободы сообщает построенной на них цивилизации готовность их отстаивать; так, нет оснований сомневаться, что конечная победа Запада в холодной войне была обеспечена прежде всего преодолением ценностной дезориентации 1970-х гг. Призывая к «крестовому походу» против «империи зла», Р.Рейган имел в виду именно зло и буквально крестовый поход во всей первозданной беспощадности этих слов, закрепляя тем самым за Америкой роль «империи добра». Указание на предельный характер защищаемых ценностей содержится и в знаменитой его фразе: «Есть вещи поважнее, чем мир», которую советская пропаганда воспроизводила, исправно обрывая на полуслове; между тем далее следует: «Есть вещи, за которые каждый американец должен хотеть сражаться». И нет никакого резона полагать верность заявленному в этих словах принципу исключительно американской прерогативой.

Представляя российский либеральный проект как вовсе лишенный ценностного измерения, как несущий гражданам исключительно шкурную выгоду (причем ложность этого обещания выявилась мгновенно), как рвущий с опостылевшей традицией, а не придающий ей новый импульс, его архитекторы загнали сами себя в ловушку — проекты такого приземленноциничного свойства не реализуются не только в России, но и вообще нигде. Только в самое последнее время выход из этой ловушки начал нащупываться. Признание того факта, что в составе имперской традиции наличествуют и компоненты, вполне согласующиеся с либеральной системой ценностей, обнаруживается, например, в программной статье одного из виднейших либералов А.Н.Улюкаева «Правый поворот»39: «Империя тем и отличается от колониальных держав или деспотий, что она дает представителям всех народов одинаковые возможности для участия в общественной и политической жизни страны» в той мере, добавим, в какой эти народы включены в общую систему ценностей (например, либеральную), иерархически высшую по отношению к любым локальным традициям.

Речь, разумеется, идет не о создании полноценной империи, в котоь рой «православие» было бы замещено либерализмом, «самодержавие», видимо, какой-то из форм «делегативной демократии»40, а «народность» гражданским, конституционным патриотизмом со стертым собственно этническим содержанием (а 1а Ю.Хабермас41). Такая утопия была бы не только нелепой, но и попросту вредной поскольку именно ее абсолютная нелепость препятствовала бы обсуждению реальных проблем. Реанимация или, точнее, эвокация империи как таковой в современном мире невозможна в силу несовместимости империи с целым рядом фундаментальных особенностей посттрадиционного общества социальных, политических, экономических, ментальных, наконец42. Речь идет исключительно о том, что российская либеральная демократия может быть успешной только в том случае, если она будет подкреплена этнополитичеекими технологиями, соприродными ее культурному субстрату следовательно, имперскими. И никакого сущностного противоречия между либеральной идеей и имперскими технологиями нет так как эти технологии на деле носят «кроссплатформенный» характер, так как они вполне могут служить любой достаточно абсолютной для такого служения идее.

Конечный результат подобного либерально-имперского синтеза может быть во многих отношениях весьма близок к описанной А.Дейпхартом модели «сообщественной демократии», важнейшей характеристикой которой является солидарность включенных в политический процесс дифференцированных элит и, соответственно, ограничение прямого политического участия масс, когда возглавляемый элитной группой «сегмент играет роль посредующей структуры между индивидом и обществом»43. Очевидны параллели со структурой имперских межэлитных отношений: империи преобразуют «различающиеся общества с их автономными институтами и региональными элитами в политически соподчиненные гражданские единицы»44, сохраняя при этом за локальными элитами роль посредников в трансляции воли центральной элиты, обеспечении функционирования каналов обратной связи и перераспределении имперских ресурсов. «Империя оказывается вновь и вновь воспроизводимой, гибкой формой политической организации большого пространства по двум тесно связанным причинам: она удерживает вместе разнородные элементы, обходясь без их инспирируемой центром глубокой внутренней трансформации, и она обеспечивает центральной элите необходимые ей ресурсы, обходясь без дорогостоящих механизмов контроля и репрессии»45, поскольку «региональные правители используют существующие практики, соглашения и связи»46. Сложно отрицать, что приблизительно так и выглядит сегодня российский политический процесс, состоящий почти исключительно из внутриэлитных взаимодействий при отчужденности от политики масс, за одним только исключением, за отсутствием солидарности элит. Но почему солидарность элит не простирается далее минимального согласования действий и мобилизации известных ресурсов в ситуации очевидной и всеобщей угрозы (как это было перед президентскими выборами 1996 г.)? Почему она не распространяется на более долгосрочную перспективу? В первую очередь за неимением такой системы ценностей, которая отвечала бы нескольким минимальным условиям:

не была бы a priori монополизирована ни какой-либо из локальных элит, ни элитой центральной;

не несла бы ни одной элитной группировке прямой и объективной (а не мнимой!) угрозы;

— и при этом обеспечивала бы очевидные выгоды (например, в виде включения на приемлемых условиях в глобальное экономическое пространство),

Либеральный идейный комплекс отвечает всем этим условиям вопрос в соединении его с тривиальной эффективностью государственных институтов, а также в достаточной последовательности проведения создающей базовый консенсус элит соответствующей политики. И то, и другое в постсоветской России по хорошо известным причинам отсутствовало; но это не означает принципиальной невозможности обеспечить эту эффективность и последовательность и дать тем самым локальным элитам основания полагать, что кооперация или даже конкуренция в заданных центром рамках более перспективна, чем ведущаяся на грани пропасти война на уничтожение. (Следует, впрочем, оговориться, что некоторые аспекты модели «сообщественной демократии» право взаимного вето сегментов, исключительно пропорциональный избирательный порядок именно применительно к России вызывают серьезные сомнения47, и здесь подразумевается лишь частичная, но ни в коем случае не полная приложимость ее к отечественным реалиям.)

Но принятие такой надлокальной системы ценностей необходимо должно быть дополнено, как уже подчеркивалось, инвентаризацией и реформой того арсенала этнополитических технологий — ни с какой идеологией не ассоциированных! которым сегодня располагает Россия. Уже простое осознание реальной степени разнообразия, соединенное с намерением его учесть (а не ликвидировать как патологию), дополненное пристальным изучением нашего имперского прошлого, могло бы принести немало пользы.

Вообще имперский характер подлежащей преобразованию системы, как представляется, во многом предрешает выбор именно федеративного устройства. В самом деле, нетрудно заметить известную близость определений империи («крупная внутренне неоднородная полития, элементы которой связаны с центральной властью системой опосредованного правления» ) и федерации («федеральная структура покоится на многоуровневом сцеплении более или менее гетерогенных единиц второго порядка, что влечет за собой анизотропию государственного пространства и множественность центров, образующих иерархию, но в конечном счете подчиненных общему центру»49). В обоих случаях санкционируется и приобретает нормативный характер внутренняя неоднородность политического сообщества — и очевидно, что как раз необходимость сохранения и нормативизации внутренней, прежде всего этнополитической, неоднородности и задает коридор возможных решений в российском случае, поскольку любая попытка ее последовательной элиминации приведет к поистине катастрофическим последствиям (здесь используется тот же объективный критерий «цены вопроса»). И федерация, и унитаризм неорганичны России, поскольку вплоть до сегодняшнего дня ее государственность принципиально не поддается описанию в этих терминах; но имперская специфика претерпевающей парадигматическое преобразование позволяет предположить, что ее дизайн должен конструироваться скорее в федеративном духе. Перефразируя известные слова Р.П.Уоррена, можно сказать: «Мы должны сделать федерацию из империи, потому что ее больше не из чего делать»; более того, если уж мы должны превратить империю во что-то иное, то лучше и безопаснее превращать ее в федерацию.

Параллели между империей и федерацией уже проводились, и именно применительно к России50. Действительно, с академической точки зрения «такая перспектива обладает богатым потенциалом для пересмотра имперского (и советского) прошлого с постсоветских точек зрения»51 и вполне продуктивна; но с точки зрения практической, быть может, гораздо важнее обратный ход мысли: следует не только проецировать федерацию на империю (что, в конце концов, остается лишь спекулятивным действием), но и федерацию как империю проектировать.

Такая оптимизация федеративного институционального дизайна, может быть, и позволит (если это будет сочтено действительно необходимым и в достаточно отдаленном будущем) перейти к унитарной форме государственного строения тем более, что модернизационные процессы в любом случае будут способствовать дальнейшему выравниванию центра и периферии, преодолению этнокультурных разломов (cleavages), развитию кросс-культурных контактов и мобильности и т.д. Но такая оптимизация не просто желательна; она является предварительным условием sine qua non любой «гомогенизирующей» политики, более того, успешной модернизации России как таковой. Еще точнее, императивные требования модернизации будут выполнены в любом случае и помимо чьего-либо желания, так что ее успех гарантирован зато не гарантировано, что арена этого успеха будет по-прежнему называться Россией, Актуальная ущербность этнополитической организаций может не позволить России пройти полный модернизации онный цикл с сохранением собственной идентичности или даже целостности. Между тем набор достаточно тривиальных действий, преимущественно чисто технологических и не требующих привлечения никаких специальных ресурсов, кроме воли и интеллекта, позволяет блокировать эту угрозу. Если же такая возможность Существует она должна быть использована.

Список литературы

1 Полития. 1998. № 1. С.59-115; Полития. 1999. №3. С.41-87.

2 Пивоваров Ю.С., Фурсов А.И. Русская власть: история и современность // Полития. 1998. № 1.С.71.

3 Временное правительство и Учредительное Собрание // Политическая наука. 1999. № 4. Конституция и власть: сравнительно-исторические исследования. М., 1999 С. 184.

4 Митрохин С. Дефективный федерализм. Симптомы, диагноз, рецепты // Российский бюллетень по правам человека. 1999. Вып. 12. С. 18.

5 Ленин В.И. ПСС. Т.26. С. 108-109.

6 Ленин В.И. ПСС. Т.24. С.143.

7 Сталин И.В. Соч. Т.З. С.27.

8 Цит. по: Гурвич Г.С. История Советской Конституции. М., 1923. С.142.

9 Карр Э. История Советской России. Кн. 1. Большевистская революция. М., 1990. С.125.

10 Сталин И.В. Соч. Т.4. С.66-73.

11Карр Э. История Советской России. Кн. 1. Большевистская революция. М., 1990. С.323.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: инновационная деятельность, конспект по изо.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4 | Следующая страница реферата