Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6 | Следующая страница реферата

Национальный суверенитет и государство

Как уже отмечалось, после распада СССР одним из объектов международно-политологических дискуссий в России была проблема национальных интересов, трактовка которых касалась главным образом внутренних аспектов, прежде всего соотношения элементов государственности и гражданственности. Объект современных дебатов намного шире. Во-первых, национальные интересы анализируются преимущественно во внешнеполитическом аспекте. Во-вторых, в контексте и наряду с национальными интересами все большее внимание привлекают вопросы, связанные с историческими судьбами государства и его основных атрибутов.

Либералы первыми заявили о новом отношении к проблемам национального суверенитета и целостности государства. Так, « универсалисты » говорят о размывании содержания национальных интересов, поскольку новые субъекты мировой политики уже идут на смену государствам-нациям. По их мнению, глобализация не оставляет места для национальных интересов, заменяя их интересами мирового гражданского общества. Главным же элементом последних становится обеспечение прав и свобод личности, все еще подавляемых государством, особенно в странах с авторитарными политическими режимами. При этом некоторые из представителей данной точки зрения настолько «разводят» национальные и государственные интересы, что предлагают отказаться от части вторых в пользу достижения первых. К примеру, они утверждают, что «политика удержания суверенитета и территориальной целостности в долгосрочной перспективе никаких шансов не оставляет» [Пастухов 2000: 95–96].

О «растворении» нации-государства говорят и теоретики «альтернативной многополярности». По их мнению, тенденция к ограничению суверенитета нации-государства обусловлена развитием международных институтов, гарантирующих гражданские права, экспансией транснациональных корпораций, интеграционными тенденциями в отдельных регионах мира. Как пишет В. Сергеев, внутри «ядра» альтернативных центров влияния, которыми становятся «ворота в глобальный мир», процесс «десуверенизации» носит самоподдерживающийся характер [Сергеев 2001: 229].

« Глобалисты » придерживаются более осторожной позиции. Они утверждают, что глобализация расшатывает основы национального государства. Его различные ипостаси — институты, общество, нация, гражданство — начинают жить своей жизнью, освобождаясь от жесткой привязки друг к другу [см.: Кувалдин 2003: 83].

В свою очередь « интернационалисты » считают, что суть обсуждаемой проблемы в другом: «противоречивость процесса глобализации состоит в том, что по самой своей сути он требует наднационального управления глобальными процессами, но мир еще не готов к этому и пытается втиснуть эти процессы в традиционные национально-государственные рамки» [Давыдов 2002б: 28]. Как подчеркивает Ю. Давыдов, все решения, затрагивающие характер взаимодействия на международной арене, продолжают приниматься национальными государствами, даже если это происходит в рамках международных институтов, и даже ЕС на нынешнем этапе пытается создать федерацию государств, а не сверхгосударство [Давыдов 2002б: 10–11, 35].

В качестве доказательства «отмирания суверенитета» многие ссылаются на опыт европейской интеграции, на расширение функций и увеличение полномочий органов ЕС. Признанный специалист в этой области Ю. Борко пишет в этой связи: «Обычно подобные факты квалифицируются экспертами как свидетельство выхолащивания или даже отмирания национального суверенитета. В какой-то степени так оно и есть. Но это лишь одна сторона наблюдаемого процесса. А другая — в том, что государство передает на наднациональный уровень лишь те функции и полномочия, которые оно не в состоянии эффективно реализовать. Нация-государство не отказывается от своих суверенных прав — оно лишь изменило подход к их осуществлению… Столкнувшись с дилеммой — охранять свои суверенные права, не имея возможности их реализовать, или передать на уровень регионального союза, который сможет распорядиться ими более эффективно, — западноевропейские страны, вставшие на путь интеграции, выбрали второе. С формальной точки зрения государство как таковое утратило часть суверенитета, а фактически — выиграло функционально» [Борко 1999: 70] . Возражая против тезиса об «отмирании государства», Борко указывает на постоянный рост их количества и существенное расширение функций. По его мнению, данный тезис — не более чем миф, реальная же проблема заключается в адаптации государства к изменившимся условиям существования. Одним из важных условий такой адаптации он считает постоянное и широкое межгосударственное сотрудничество [Борко 1999: 67–68]. Подобная позиция высказывалась также О. Вьюгиным, И. Клямкиным и А. Салминым [см.: Фонд «Либеральная миссия» 2002] .

Внешнеполитический выбор России

Позиции представителей различных либеральных течений сказываются и на их взглядах относительно внешнеполитического выбора России. Общее мнение отечественных либералов по этому поводу выразил И. Потоцкий: Россия должна смириться со своим нынешним статусом, оставить великодержавные иллюзии и принять некоторые ограничения, связанные с несамостоятельностью ее позиционирования. Если же Россия не будет проводить политику стратегического сближения с НАТО, ЕС и Западом в целом, ориентироваться на западные и евро-атлантические ценности, ей грозит неизбежная маргинализация [см.: Фонд «Либеральная миссия» 2002]. При этом, если на первом этапе либералы видели в качестве российского партнера в первую очередь США, то теперь большинство выступает за сотрудничество прежде всего с Западной Европой. Некоторые, однако, считают, что выбора между Европой и Америкой попросту не существует, а «существует лишь выбор между ориентацией на Запад в целом и тупиковым “прагматизмом” той политики, которая проводилась до 11 сентября» [см. выступление И. Клямкина: Фонд «Либеральная миссия» 2002]. Подобный выбор облегчается тем, что «Россия — страна иудео-христианской, европейской цивилизации, хотя и особого, в силу исторических обстоятельств, ее ответвления» [Шейнис 2003: 34]. Правда, здесь уже есть некоторые разногласия: часть либеральных исследователей предпочитает говорить только о христианстве, а многие из них ограничиваются указанием на географическую, историческую и культурно-цивилизационную принадлежность России к Европе. В ответ некоторые « интернационалисты » указывают, что большая часть российской территории находится все-таки за Уралом, где проживает значительное количество населения. Поэтому, если « универсалисты », провозглашая проевропейский выбор России, настаивают на отказе от ее самопредставления как Евразии и предлагают дистанцироваться во внешней политике от азиатских государств, то « интернационалисты », напротив, выступают за многовекторную политику.

Фактически представители всех внутрилиберальных течений, кроме « интернационалистов » и « утопистов », полагают, что сближение с КНР невыгодно и даже опасно для России. Свою позицию они мотивируют следующим образом. Во-первых, учитывая многократно превосходящий экономический и демографический потенциал Китая, Россия способна выступать в отношениях с ним лишь в роли младшего партнера. Во-вторых, подобное сотрудничество, которое к тому же сопровождается сотрудничеством со «странами-изгоями», может быть расценено Соединенными Штатами как направленное на противостояние с Америкой и Западом в целом. Самостоятельную же внешнюю политику на мировой арене Россия не в состоянии проводить, поскольку для этого у нее нет ресурсов.

Поэтому главной стратегией России должны стать дистанцирование от стран Азии и скорейшая интеграция во все западные политические структуры. Кроме того, она должна предлагать Западу сотрудничество в военной области и в области совместной безопасности (например, совместная ПРО). Иначе говоря, если уж выступать в роли младшего партнера, то роль «старшего» следует отдать наиболее развитым странам Запада, точнее, Евро-Атлантического сообщества.

Проблема, однако, заключается в том, что Запад неохотно идет на сотрудничество с Россией. В этой связи встает вопрос, на какой основе наша страна должна строить свое стратегическое партнерство с Западом? Поскольку для многих либералов — « универсалистов », теоретиков « альтернативной многополярности » и части « глобалистов » суверенитет и территориальность — не более чем «священные коровы» [Шейнис 2003: 40], постольку ответ прост: для вхождения в западную систему координат Россия должна поступиться суверенитетом. Так, например, Е. Ясин полагает, что нам следует постепенно уступать свой суверенитет транснациональным корпорациям и международным организациям [см.: Фонд «Либеральная миссия» 2002]. Л. Шевцова предлагает подумать над тем, чтобы отдать Курилы Японии, получив взамен кредиты для освоения Сибири, а на территории Калининграда создать свободную зону с особым правовым климатом и предложить ее в качестве зоны сотрудничества России, Германии и Скандинавии [см. выступление Шевцовой: Россия и Запад 2001]. По существу ту же мысль проводит и В. Сергеев, утверждающий, что в некоторых случаях у регионов, являющихся «воротами в глобальный мир», может появиться желание приобрести атрибуты государственности [Сергеев 2001: 230].

Другие представители «универсализма» не разделяют эту точку зрения. И. Клямкин отмечает, что передача части суверенитета международным организациям сегодня имеет место только в Европе, подключение же к этому процессу России невозможно в силу отсутствия у нее современного типа государственности, что является серьезным препятствием на пути интеграции страны в западные институты. В свою очередь О. Вьюгин считает, что подобный путь никак не противоречит логике укрепления государства [см. выступления Клямкина и Вьюгина: Фонд «Либеральная миссия» 2002].

Внешнюю политику современной России, особенно с учетом шагов, предпринятых В. Путиным после 11 сентября 2001 г . , отечественные либералы в целом одобряют. Вместе с тем они считают ее недостаточно последовательной, критикуя за сотрудничество со «странами-изгоями», за сохраняемую в ее лексиконе терминологию великодержавности и многополюсности, за стремление вести самостоятельную игру в АТР и попытки играть на противоречиях между США и ЕС. Однако главный предмет либеральной критики — это разрыв между внутренней и внешней политикой нынешнего российского руководства. По всей вероятности, общее мнение отечественных либералов по этому поводу выразил В. Шейнис: «Разрыв между внешнеполитическим курсом на интеграцию страны в сообщество демократических государств и внутриполитическими процессами налицо. Развернувшееся строительство “управляемой демократии”… ставит под удар и главные национальные интересы и место нашей страны в мире» [Шейнис 2003: 46].

* * *

Анализ либерального направления в российских исследованиях МО убеждает в том, что оно занимает в них достаточно весомое место. Публикации либералов весьма заметны в общем комплексе отечественной научной литературы по международно-политической проблематике. Либеральную направленность имеют некоторые из лучших журналов общенационального значения («Pro et Contra», «Полис», «Мировая экономика и международные отношения», «Полития» и др.), а также престижных академических и образовательных институтов (Институт Европы, МГИМО). Зачастую либеральные авторы довольно метко указывают на недостатки, присущие отдельным реалистским стратегиям. К числу таковых, как правило, относят чрезмерное внимание к силовым факторам внешней политики, к традиционной геополитике, конфликту государственных интересов на международной арене; недооценку новых феноменов мировой политики — роста числа, многообразия и роли негосударственных, надгосударственных и субгосударственных акторов, изменения структуры, функций и роли национального государства и таких его атрибутов, как суверенитет и территориальность; недоучет взаимосвязи внутренней и внешней политики. Либералы аргументировано критикуют «евразийцев» за идеологизацию внешнеполитических представлений и склонность к изоляционизму. Наконец, они справедливо подчеркивают возросшую необходимость управления мировыми процессами в эпоху глобализации, налаживания эффективного международного сотрудничества и борьбы с общими угрозами, наращивания усилий нашей страны по интеграции в мировые процессы.

Вместе с тем авторитет либерального направления в российском академическом сообществе не столь высок, как можно было бы ожидать. Отчасти в этом повинны уже отмеченные факторы, связанные с ошибками и злоупотреблениями либерально-демократических политиков «первой волны». Причины такого положения можно усмотреть и в непоследовательности, а иногда и недружественности западной политики в отношении России. Но есть также объяснения «внутреннего порядка», обусловленные противоречиями, присущими самому либеральному направлению в российских исследованиях МО. Либерализм не является набором абсолютно неизменных ценностей, который везде один и тот же. На него, так же как на любое другое политическое или теоретическое течение, накладывают отпечаток условия, социальные реалии, в рамках которых оно формируется и развивается, так называемые национальные традиции, поиски или особенности существующей идентичности. «Базовый набор» постулатов либеральной теории весьма подвижен. Европейским либералам, например, свойственен иной, по сравнению с доминирующим в США, взгляд на национальные интересы и будущее международных отношений. В рамках самого европейского видения имеются различия, касающиеся, к примеру, трактовки вопросов о соотношении государства и общества в условиях глобализации или же роли международных институтов в регулировании мировых процессов. Еще больше несовпадений между западными и незападными либералами, и их вряд ли можно объяснить «незрелостью» какой-либо одной из версий либерализма. Поэтому трудно согласиться с тезисом представителей наиболее радикального направления российского либерализма — « универсалистов-западников » — о «чистоте» либеральных принципов, их независимости от места и времени, от национального контекста.

Как ни парадоксально, наиболее радикальной версии российского либерализма иногда присущи конфронтационность, высокомерие, претензии на окончательную и единственную истину, нетерпимость к иному мнению, элементы манихейского видения и догматизма в объяснении международных реалий. Это можно объяснить условиями его возникновения и реально стоявшей перед теорией международных отношений задачей преодоления стереотипов прошлого. Однако трудно понять, почему и сегодня российские либералы иногда позволяют себе вести дискуссии с представителями других направлений в духе и даже в терминах, унаследованных от эпохи противоборства «демократов» и «консерваторов».

« Универсалисты » не совсем последовательны, когда говорят о необходимости избежать роли младшего партнера Китая и призывают смириться с подобной же ролью по отношению к Европе или Западу в целом. Они не учитывают, что время постоянных и длительных союзов с одними и теми же партнерами на мировой арене уходит в прошлое. Как утверждает А. Кокошин, для России союзнические отношения с сильными государствами — это неизбежное подчинение им, а со слабыми — их субсидирование при дефиците располагаемых ею ресурсов. Но при этом, подчеркивает он, мы должны уметь быстро формировать коалиции, квазиальянсы с различными партнерами под конкретные задачи, прежде всего экономические. И сегодня борьба на мировых рынках за «место под солнцем» — это борьба через стратегическое партнерство и различные альянсы — как государственные и негосударственные, так и смешанные [Кокошин 2001: 28]. На это же обращает внимание и А. Салмин: взаимодействуя, например, с США, ЕС, Китаем и другими «акторами» в разных измерениях, Россия может попытаться выстроить систему своего рода «уравновешивающих» коалиций [Салмин 2001: 67].

Вообще, тезис « универсалистов » о безальтернативности российской внешней политики выглядит не слишком убедительно. Вопреки популярному в либеральных кругах рефрену «третьего не дано», специалисты в вопросах региональной политики указывают на возможность для России именно «третьего пути», который предусматривал бы движение на Восток, в АТР, в Тихоокеанское сообщество без противопоставления себя евро-атлантическому сообществу [см., напр.: Воскресенский 1999: 40–55; Печатнов 2001: 457–468].

Недостаточно аргументированным представляется и утверждение об отсутствии у России ресурсов для проведения самостоятельной внешней политики. Наша страна остается мировой ядерной и космической державой, имеет статус одной из великих держав, постоянного члена Совета безопасности ООН с правом вето. Медленнее, чем хотелось бы, но все же у нас улучшается экономическая ситуация. Занимая восьмую часть мирового сухопутного пространства, Россия обладает богатейшими запасами минеральных ресурсов и является крупнейшим игроком на мировом энергетическом рынке. Наконец, от нее, с учетом геополитического положения и влияния в ряде соседних стран и на Ближнем Востоке, зависит решение соответствующих региональных проблем. Именно поэтому, считает В. Никонов, «Россия, которую многие списывают со счетов, остается серьезным фактором в мировой системе, а потому может и будет играть в ней достойную и самостоятельную роль» [Никонов 2002]. Косвенно это признают и те, кто заявляет об отсутствии у страны внешнеполитических ресурсов.

По меньшей мере спорен тезис « универсалистов » и « альтернативных многополярников » о необходимости (даже о возможности) отказа России от части своего суверенитета и территориальности. Как справедливо подчеркивал Салмин, «то, что может не казаться принципиально значимым в рамках чисто экономической логики, профессионально близкой части отечественного истеблишмента, жизненно важно с точки зрения судьбы российской государственности и России как страны и как исторически сложившегося культурного синтеза». В конечном итоге это вело бы не к какой-то интегрированности в глобализацию, сколько стало бы для России «испытанием на разрыв», по крайней мере в экономическом отношении [Салмин 2001: 59]. Концепции типа «ворот в глобальный мир» или же логика «взаимодействующих единых пространств» не учитывают того, что это путь к реальному распаду российской государственности, который вряд ли может обойтись без кровопролитных конфликтов.

В свою очередь « утописты » явно переоценивают регулирующую роль G7–G8 в мировых процессах. Как считает российский дипломат В. Луков, стремление членов данного клуба к совместному регулированию ключевых вопросов международной жизни не может интерпретироваться как претензии на роль «мирового правительства»: для этой роли они не обладают необходимыми единством позиций, внутригрупповой дисциплиной, а также материальными ресурсами. Кроме того, нельзя сбрасывать со счетов усиливающуюся критику этой группы — как с точки зрения недостаточной, по мнению многих, эффективности, так и с точки зрения легитимности ее существования [Луков 2002: 49, 56]. На это обращают внимание и независимые эксперты из стран «Большой восьмерки». Они приходят к выводу, что с момента создания клуба его эффективность в целом резко снизилась. Это происходит из-за очевидного нежелания «Большой восьмерки» заниматься самокритикой при явной склонности критиковать других, что и повлекло за собой кризис легитимности этой организации [см.: «Большая восьмерка» 2003: 165–193].

Российские « универсалисты » допускают определенные просчеты и тогда, когда некритически воспроизводят идеи западного неолиберализма о первостепенной роли в создании справедливого миропорядка гуманитарного права и необходимости закрепить прецедентное право гуманитарной интервенции. Подобная позиция способствует разрушению действующего международного права в условиях отсутствия ему разумной замены (кроме права сильного действовать по своему усмотрению, исходя из собственных ценностей и интересов). Более того, как показывают примеры Косова, отчасти Чечни, эти идеи могут быть использованы в своих интересах радикальными националистическими группировками, ведущими дело к обострению религиозных и/или этнических конфликтов.

Несколько односторонне выглядит и представление о том, что внешняя политика того или иного государства детерминирована исключительно и безусловно его внутриполитическим устройством и идейными предпочтениями. При всех тех явно недемократических тенденциях, которые присутствуют во внутренней политике США, в целом вряд ли можно сомневаться в том, что они остаются демократической страной по основным показателям, содержащимся в определении Дж. Ли Рея и часто цитируемым российскими либералами. Но в то же время не менее трудно квалифицировать их действия на международной арене как воплощение демократических идеалов. Как пишет В. Кременюк, США относятся к остальному миру так же, как метрополии — к своим колониям [Кременюк 2002: 484–486].

Наконец, спорным представляется и положение о фатальной непримиримости парадигм, в частности либерализма и реализма, которое проскальзывает в рассуждениях « универсалистов » и с позиций которого подвергаются критике примеры соединения двух подходов [см., напр., критику В. Мартынова, А. Арбатова и А. Пикаева в статье В. Кулагина: Кулагин 2000]. Между тем в мировой ТМО имеет место тенденция к размыванию плотин между конкурирующими подходами. Нельзя сказать, что российская ТМО сознательно встраивается в нее, потому что при всех имеющихся расхождениях во взглядах между приверженцами разных подходов, столь же четкого размежевания как на Западе (прежде всего, в США) у нас в целом не произошло. Но именно здесь и открывается путь для вхождения в упомянутую тенденцию, минуя этап изнурительной «войны парадигм». Своеобразием отечественной ТМО может стать в этом случае содержательная составляющая международно-политологических исследований, их тематика и анализ, диктуемые не столько идейными предпочтениями, сколько характером проблем, которые перед нами стоят (не «отмирание государства», а его укрепление в свете новых вызовов; не отрицание геополитики и не ее абсолютизация, а включение ее в анализ; не противопоставление национальных интересов общественным, а их примирение, и т.п.). Возможно, при этом в отечественных исследованиях будет некоторое время наблюдаться более высокая доля «мягкого реализма» (в духе Б. Бузана), чем, например, во Франции. Не случайно умеренные либералы-«интернационалисты» в отдельных положениях смыкаются с умеренными реалистами. А. Салмин, например, не без оснований утверждает: «Сегодня, во всяком случае, тенденция такова, что сквозь то, что осталось от либерально-институциональной модели, все определеннее просматриваются элементы той конструкции, которая (правда, с другими идеологическими составляющими) многие десятилетия считалась, собственно, ее противоположностью, — иерархической модели мирового порядка, предполагающей в принципе “реалистический” подход к окружающему миру» [Салмин 2001: 63].

* Это проявилось, в частности, в широком использовании таких понятий, как «общечеловеческие ценности», «единый взаимозависимый мир», «сообщество демократических государств», «перестройка международных отношений», с одной стороны, а с другой — в отсутствии собственного языка, который начал вырабатываться позднее. — Прим. авт.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: реферат підприємство, реферат деятельность.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6 | Следующая страница реферата