Предыдущая страница реферата | 1  2  3

Эти владения Швеции вместе с Речью Посполитой и причерноморскими владениями Османской империи образовали "восточный барьер", разделявший Центральную и Восточную Европу. Восточно-европейский регион в основном совпадал с пределами Русского государства, а крестьянско-казацкая колонизация постепенно передвигала его границы на север - до Белого и Баренцева морей, на юг - до Кавказа и на восток - сначала до Урала, а затем - в Сибирь и на Дальний Восток, который превращался тем самым в евроазиатский. Все это огромное пространство было отгорожено от "западной цивилизации" гораздо основательнее, чем Центральная Европа от Западной, и отнюдь не варварством московитов, а сознательными усилиями цивилизованных европейцев. Это отгораживание началось еще в XIII в., когда владения духовно-рыцарских орденов в Прибалтике почти отрезали русские княжества от моря. С тех пор Русь стала заслоном, прикрывавшим не столько Запад от варварского Востока, сколько Восток от европейского, особенно итальянского и ганзейского торгового капитала, превратившего Золотую Орду и Ливонский орден в свои орудия. Как показывают Г.В.Форстен и Б.Ф.Поршнев, государства Северной и Центральной Европы крепко держались за доходы от восточной торговли.[36] [36] Именно эти интересы стояли за пропагандистской демагогией относительно "русской угрозы" и "восточного варварства", которая начинается именно в XVI в. и сразу же берет на вооружение только что изобретенное средство массовой информации - книгопечатание.

Основу экспорта России составляли в то время лес, смола, конопля, лен, поташ, меха и т.п. Все эти товары производились главным образом на Севере, который один имел выход к морским торговым путям, и производились преимущественно не крепостным, а свободным трудом. У дворян не было такого стимула к закрепощению и сверхэксплуатации крестьян, как в Центральной Европе. До середины XVIII в. продукты крепостного труда, производившаяся в дворянских имениях, почти не вовлекались в северу товарно-денежных отношений, а служили в своем натуральном виде средствами существования дворянина и его семьи. В таком виде крепостное право не требовало ни экспроприации общины, ни особо жестоких форм "внеэкономического принуждения". Последнее должно было только ограничивать уход крестьян в сектор относительно свободного труда, а также на незанятые земли.

Однако "восточный барьер" отвечал интересам балтийских посредников, но не потребностям развивающихся центров капиталистического производства, в первую очередь Англии, н уж никак не интересам господствующего класса России. Поэтому основной задачей внешней политики страны с середины XVI до конца XVIII в. был прорыв, а потом и ликвидация "восточного барьера". Это было нелегко, потому что его основу составляло, конечно, не печатная пропаганда, а экономическая блокада[37] [37] и войны. Они шли почти непрерывно с 1558 до 1721 г., когда с окончанием Северной войны "восточный барьер" был, наконец, прорван. Окончательно же он был ликвидирован только с уничтожением Речи Посполитой в самом конце XVIII в.

В этой ситуации российское абсолютистское государство концентрировало в себе не индивидуально-буржуазные интересы, а совокупные потребности капиталистического развития, и не только России. Русская внешняя торговля имела не только экономическое, но и военно-политическое значение. Из русских материалов был построен английский флот, разбивший в 1588 г, "Непобедимую армаду" Филиппа II - союзника австрийских Габсбургов и Речи Посполитой. А начало экспорту зерна положили военные субсидии, предоставленные Дании и особенно Швеции в годы Тридцатилетней войны. Зерно поставлялось по себестоимости, официально для потребностей армии, а затем перепродавалось на Западе по ценам амстердамской хлебной биржи.[38] [38]

Борьба за прорыв "восточного барьера" обеспечивала государству полную поддержку дворянства и давала ему большую свободу во внутренних делах. Долгое время ему удавалось держать дворян на обязательной государственной службе, а с другой стороны, не выдавать им головой крестьянскую общину. Так продолжалось да второй половины XVIII в., когда Россия достигла выхода к Черному морю и свободы прохождения средиземноморских проливов, а также присоединила плодородные земли Причерноморья. В период от прорыва "восточного барьера севере до его прорыва на юге издается Указ о дворянской вольности (1762 г.), а крестьянам под страхом кнута и каторги запрещается подавать жалобы на своих господ (Указ 1769 г.). В 1785 г. Жалованная грамота позволяет дворянству заниматься предпринимательством, то есть организовывать в своих имениях и в городах мастерские, мануфактуры, ярмарки, "оптом продавать, что у них в деревнях. родится или рукоделием производится". В 1783 году крепостное право распространяется на Украину. Так русское крепостничество сближается с центральноевропейским и территориально, и по характеру.

Еще один регион - Юго-Восточная Европа - начал формироваться в ходе османских завоеваний в XIV - XV вв., ярчайшего проявления "ничто" раннего капитализма. Для народов Малой Азии в Балкан господство военно-феодальной империи Османов оказалось меньшим злом по сравнению с первыми попытками "первоначального накопления" со стороны североитальянских патрициев и их местных контрагентов. До конца XVI в. в европейской части империи почти не было восстаний. Казна получала большие доходы, взимая пошлины на путях доставки шелка и пряностей с Востока в Средиземноморье. Поэтому сравнительно умеренными были налоги на крестьян - мусульман и даже на неполноправных христиан - и их повинности в пользу военных феодалов-тимарио-тов. Крестьянские наделы были наследственными. Успешно развивалось ремесло.

Но со второй половины XVI в. империя стала втягиваться в становление капитализма. Торговлю с Востоком у нее стали перехватывать голландские, английские и французские купцы. Они добились от султанов "капитуляций" - права почти беспошлинной торговли. Когда "революция цен" достигла османских владений и фиксированные ренты обесценились, на смену военно-ленным держаниям стали приходить частные поместья чифтлики, производившие шелк-сырец, хлопок, шерсть, зерно для европейских рынков. "Непременным условием создания чифтликов было лишение крестьянства его наследственных прав на землю..."[39] [39] Из феодальных держателей крестьяне превращались в арендаторов-издольщиков или батраков-поденщиков, а в главных зерновых районах - Молдавии и Валахии - утвердилось крепостническое хозяйство бояр. Экспорт сырья и импорт готовых изделий привели к упадку ремесла. Разорение крестьян и ремесленников ускорялось тем, что налоги становились все тяжелее с уменьшением доходов от внешней торговли. Империя вступила в затяжной кризис. В конце XVI начале XVII в. народные восстания поставили ее на грань гибели. Но у огромного государства нашлись внутренние и внешние резервы. В XVII в. проводятся реформы, укрепляющие систему военно-ленных держаний, ограничивается экспорт сырья и продовольствия, облегчается положение крестьян и ремесленников-мусульман. С другой стороны, купцы и ростовщики (мусульманские и греческие) получили возможность откупа налогов н приобретения земли; в XVIII в. они становятся полными хозяевами целых провинций. Процветает работорговля. Основное бремя гнета легло теперь на народы Балкан, тем более что Западная Европа вовсе не была заинтересована в их освобождении, а, наоборот, оказывала военно-политическую поддержку слабеющей империи. Для западноевропейских держав османские владения были обширным рынком и источником сырья, звеном "восточного барьера" против России. Так потребности капиталистического развития затянули на 200-300 лет освобождение Балкан от "феодального" ига, сделали его действительно тяжелейшим и тем окончательно выделили Юго-Восточную Европу в особый регион.

У нас нет возможности так же подробно рассмотреть внеевропейские регионы. Скажем только, что они в основном сложились к тому же времени, что и европейские, и при их складывании действовали те же закономерности - с той разницей, что эти регионы образуют не ближнюю, а дальнюю, колониальную и полуколониальную, периферию капиталистических центров Европы.

В Азии европейцы встретили позднефеодальное общество с торговым капиталом, не уступавшим их собственному. XVI в. был временем равновесия сил между азиатскими странами и европейским колониализмом. Португальцам в кратчайший срок (с 1500 по 1511 гг.) удалось захватить все ключевые пункты морской евроазиатской торговли от Адена до Малакки, но они так и не смогли подавить морскую торговлю стран Юго-Восточной Азии. Были освоены новые морские пути в обход португальских крепостей.[40] [40] Сильно выросла сухопутная торговля, ставшая базой складывания крупнейших государств Востока. В первой половине XVI в. почти весь Ближний Восток практически без сопротивления признал сюзеренитет Османской империи, видя в ней спасение от португальской угрозы. Тогда же сложились иранское государе ню Сефевидов и империя Великих Моголов в Индии. Сильные государства возникли в Японии, Бирме, на Яве и Суматре. В конце XVI и в XVII в. одна страна за другой стали изгонять Португальских колонизаторов. И только во второй половине XVII в. уже не Португалии, а Голландии, за которой стояли финансовые и военные результаты полуторавскового формирования капитализма, удалось закрепиться в Индонезии и монополизировать морскую торговлю между странами Азии. В ответ большинство этих стран закрыли свои границы для европейской торговли или взяли ее под строжайший государственный контроль. Но успешно защитить свою экономику, в том числе торгово-мануфактурный капитал, удалось только Японии, что и выделило ее с XVII в. в особый регион, потенциально способный выдвинуться в число центров капиталистической системы. Крупным континентальным державам - Османской, Персидской, Цинской - ценой угнетения многих народов удалось только отсрочить лет на 200 свое превращение в полуколонии. Их границы или сферы влияния к середине XVIII в. очертили границы трех регионов: Ближнего, Среднего и Дальнего Востока. Кроме того, окончательно оформились еще два региона - Юго-Восточная и Южная Азия, ставшие к середине XVIII в. сферами влияния Голландии и Англии. Здесь уже в XVIII в. начались широкие колониальные захваты, ставшие завершающей главой "первоначального накопления", прологом и условием промышленного переворота в Англии. И те, и другие колонизаторы использовали в Индонезии и Индии формы эксплуатации, уже знакомые доколониальному обществу (трудовая повинность, налоги и их откуп), но использовали их с небывалым ранее размахом и жестокостью, приводившей к настоящему геноциду.

Впервые открытые для европейцев земли в Америке и Африке были самим уровнем их развития обречены на роль колоний. Но и здесь характер эксплуатации колоний зависел не столько от того, принадлежали ли они "передовым" Голландии и Англии, "более отсталой" Франции или "совсем отсталым" Испании и Португалии, сколько от того, с каким именно обществом столкнулись колонизаторы. В Америке было первобытно-общинное или в лучшем случае раннеклассовое общество на стадии неолита. Ни в том, ни в другом случае колонизаторам не удалось превратить местное население в своих рабов, потому что такой характер отношений был ему неизвестен. Попытки конкистадоров обращать индейцев в рабов вели либо к массовым восстаниям, либо к массовому вымиранию. Колонизаторы могли либо оттеснять и истреблять местные племена, занимая их земли, либо использовать уже известные здесь формы эксплуатации - трудовую и налоговую повинности общинников. Именно на основе трудовой повинности "миты" испанцы организовали добычу драгоценных металлов в Перу и другие нужные им работы. В сельском хозяйстве применялась "энкомьенда", что значит "поручение". Этот термин существовал еще со времен Реконкисты, когда король "поручал" феодалу - "энкомендеро" - эксплуатировать подданных на завоеванных землях, взимая с них налоги в форме продукта или опять-таки принудительного труда, причем известная часть того и другого шла в пользу энкомендеро. Обе эти формы эксплуатации предполагали сохранение индейской общины. Поэтому испанской короне пришлось ограничивать экспроприаторские аппетиты конкистадоров, которые стремились все-таки обратить индейцев в рабов и отнять у них общинные земли. Впрочем, наиболее дальновидные из конкистадоров успешно сочетали энкомьенду с типично раннекапиталистическим предпринимательством. Так, "Эрнан Кортес, став крупнейшим в Новой Испании энкомендеро (ему было энкомендировано 115 тыс. индейцев), наладил, сверх того, лов жемчуга в Калифорнийском заливе, эксплуатацию золотых россыпей на юге Мексики, открыл первые серебряные рудники, в своих обширных земельных владениях организовал разведение крупного рогатого скота, овец и свиней, начал торговлю с вице-Королевством Перу".[41] [41] Еще более масштабным было предпринимательство такого оплота "феодальной реакции", как орден иезуитов.

До середины XVIII в. различие между колониями Южной, Центральной и Северной Америки было чисто количественным: на севере не было ни драгоценных металлов, ни многочисленных индейцев, привыкших к отношениям раннеклассового общества, поэтому североамериканские колонии были сравнительно бедны. Но в XVIII в. сюда устремился огромный поток переселенцев, выталкиваемых из Великобритании и Ирландии завершением огораживании. Попытки английской короны ограничить уход колонистов на индейские земли привели к войне за независимость. Победа колонистов и образование США обрекли на гибель североамериканских индейцев и окончательно обособили североамериканский регион, начавший вырастать в новый метропольный центр капиталистической системы. Колонии же Испании и Португалии уже в начале XVIII в., после Войны за испанское. наследство, попали в орбиту английского капитала; здесь складывается латиноамериканский регион с сугубо зависимым типом развития.

Но и в Северной, и в Южной Америке - повсюду, где индейские племена не годились для систематической эксплуатации, - требовались дешевые рабочие руки. Сначала из Англии и Ирландии во множестве ввозили белых "кабальных" слуг, законтрактованных или просто похищенных на родине; они на несколько лет превращались в таких же невольников, как и бродяги, "нанятые" по нормам "кровавого законодательства".[42] [42] Но главным источником рабов стала, как известно, Африка. Это случилось отнюдь не потому, что негры "по природе" лучше приспособлены к труду под палящим солнцем, чем индейцы или белые. Просто народы Африки уже хорошо знали рабство и работорговлю, так как раннеклассовые общества там были более развитыми, чем в Америке. Такое общество - куда более надежный источник невольников, чем общество, давно изжившее рабовладельческий строй (Европа, Азия) или не знавшее его (Америка). Этим и воспользовались цивилизованные европейцы. Черных невольников сначала стали вывозить в Португалию; без этого проявления "разности потенциалов" Европы и Черной Африки маленькая Португалия не смогла бы снаряжать экспедицию за экспедицией, пока Васко да Гама не достиг Индии. Потом несравненно больше рабов потребовалось в Америке, где они стали основной рабочей силой на плантациях тропических культур. Это производство было создано мировым капиталистическим рынком и целиком ориентировано на него, а работорговля послужила одним из основных рычагов "первоначального накопления" и, в том числе, перекачки испанского и португальского золота в Англию (в Войне за испанское наследство Англия отняла у Франции право ввоза невольников в испанские колонии, а за время оккупации Кубы в Семилетнюю войну англичане успели ввезти туда огромное количество черных рабов).

Работорговля совершенно изменила весь ход развития Африки. Местная знать и даже целые государства стали специализироваться на продаже невольников в обмен на продукцию европейских мануфактур. Вывоз миллионов рабов и войны за их захват совершенно обескровили континент.[43] [43] Так становление капитализма сделало Черную Африку самым бедным и отсталым регионом мира, каким она остается и поныне.

Только Австралия и Океания оставались особой эйкуменой до конца XVIII в., когда в Австралию было вынесено "внеэкономическое принуждение" английского капитализма - каторга и ссылка. Везде, где "варварские" племена упорно сопротивлялись колонизаторам, само это сопротивление совершенно изменило ход их развития, как некогда сопротивление Риму изменило ход развития европейских варваров. Индейцы Северной Америки, арауканы и пата-гонцы в Южной Америке, готтентоты и. банту в Южной Африке переживали в XVI - XIX вв. "второе издание военной демократии", но оно могло лишь отсрочить геноцид. Лишь в глухих углах Америки и Африки сохранились первобытные общины, которые в отличие от классовых обществ способны существовать почти в полной изоляции. Но исключения только подтверждают правила: ко второй половине XVIII в. во всем мире сложилась качественно новая система регионов, связанных новым международным разделением труда - капиталистическим.

Мы видим, что внешние формы развития всех регионов, кроме Западной Европы (да и то не всей), весьма отличны от "чистых форм", на которые ориентируется целый ряд теоретиков. Формы эти напоминают то феодальную раздробленность (Германия), то развитый феодализм (Латинская Америка), то феодальную реакцию (Центральная и Юго-Восточная Европа), то античное рабство (Северная Америка, Карибский бассейн, Бразилия), а иногда для них приходится придумывать специальные названия вроде "азиатского способа производства" и "восточного деспотизма". Несходство этих форм с "классическим" капитализмом помешало многим теоретикам заметить их капиталистическое содержание и привело к выводу о господстве или пережитках: докапиталистических отношений повсюду, кроме Западной Европы, до XIX - XX вв. При таком подходе капитализм фактически отождествляется с капиталом. Однако капитал есть лишь одно общественное отношение, а не система общественных отношений определенной эпохи. Безусловно, капитал есть сущностное отношение капитализма, его основа. Но этой основой он становится только в рамках определенной глобальной взаимосвязи мира, никак не сводимой к количественному расширению "рынка". И даже в период, когда капитализм развивается на собственной основе, он к ней все же не сводится. В процессе становления своей сущности капитализм превращает свои предпосылки в свои следствия,[44] [44] то есть превращает докапиталистические методы эксплуатации в капиталистические. Кроме того, порождаемые им самим формы проявления - не всегда кристально-прозрачное явление, но нередко - отклоняющаяся от сущности объективная видимость. Носителями капиталистических отношений вполне могут быть не только буржуа-предприниматели, но и идальгос-конкистадоры, помещики-крепостники, плантаторы-рабовладельцы, работорговцы и их поставщики из африканских вождей. Это же относится к разнообразным формам "внеэкономического принуждения", которые обычно списывают на докапиталистические пережитки. На деле они вполне органичны капитализму (именно капитализму, а не капиталу "в чистом виде"), а некоторые из этих форм принуждения, например, зависимость крестьян от землевладельцев, стали "внеэкономическими" именно при капитализме.

Учитывая это, необходимо сделать вывод, что отличие форм развития капитализма на периферии глобальной системы от форм этого же развития в центрах объясняется не "отсталостью" периферии и не "деформирующим" влиянием центров на докапиталистические отношения, а различием мест этих регионов в глобальной системе. Поэтому нельзя измерять уровень капиталистического развития мерой сходства с "классическим" образцом. Степень приближенности к формам метрополии - это показатель близости к положению метрополии, а вовсе не уровня развития капитализма. Можно сказать, что экономика метрополии более развита, чем экономика колонии, с точки зрения производительных сил, но нельзя сказать, что в метрополии выше уровень развития капитализма с точки зрения производственных отношений. Производственные отношения развиваются в масштабах системы, в масштабах эйкумены; поэтому уровень развития капитализма тоже можно измерять только в масштабах системы.

Таким образом, единство формации обусловливается не сходством форм и процессов в различных регионах, а их единством, основанном на разнообразии. Единство капиталистической формации возникало еще на стадии ее бытия, как было показано. Поэтому представление об индивидуальных капиталах можно в какой-то мере принять только применительно к Средневековью, когда каждый купец более или менее индивидуально капитализировал феодальную ренту. Но в системе капитализма индивидуальный капитал с самого начала является только моментом капитала как всемирного общественного отношения, и чем полнее капитал переходит с феодальной основы на собственную основу, тем меньше индивидуального остается в "индивидуальном капитале". Современная "коллективизация" индивидуальных капиталов только приводит явление и действительность в согласие с сущностью. Термин "западнизм" не только уродлив, но и дважды неверен. Во-первых, капитал никогда не был индивидуальным по своей сущности, а был им только по видимости; во-вторых, отнесенность нынешнего корпоративного капитала к "Западу" - такая же объективная видимость, как и индивидуальный капитал.

Когда Ф.Фукуяма предлагает всему миру ориентироваться на западный уровень потребления и западные "ценности", то он сам должен понимать, что зовет к принципиально недостижимой цели. Западный уровень потребления никогда не был возможен без совершенно иного уровня на Востоке и Юге, а западные "ценности" всегда отражали и отражают это положение вещей. Примером этого отражения могут служить и представления С.Хатингтона о "столкновении цивилизаций". На самом деле сталкиваются не Цивилизации, а различные регионы глобальной системы капитализма. Частичное совпадение их границ с границами регионов "феодального синтеза" доказывает только то, что капитализм вырастает не из капитала, а из мировой истории. Поэтому у него есть Шанс погибнуть вместе с мировой историей. Чтобы этого избежать, нужно как следует понять, законы его генезиса, развития и отрицания.

Скачали данный реферат: Зверев, Яблочкин, Икашев, Галдин, Мануил, Ambrazhevich.
Последние просмотренные рефераты на тему: диплом, реферат экономическое развитие, бесплатные рефераты скачать, банковские рефераты.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3