Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6 | Следующая страница реферата

16

После не то чтобы спокойных, но все-таки мирных, как бы домашних дней нагрянула на уборку орда из города, человек в тридцать, — все, за исключением трех молодых, но уже подержанных бабешек, мужики — тоже молодые, разудалые. В первый день они так перепились, что назавтра двоих пришлось отправлять к врачу. Матёре хватило одного дня, чтобы перепугаться до смерти. Все сидели по домам. Худо ли, бедно ли, но приезжие все-таки что-то начали делать, хлеб потихоньку убирался.

А время шло. Утренники стояли холодные и ленивые, подсыхало от росы и туманов поздно, солнце всходило высоко. Днями припекало, с полей доносился приятный стрекот комбайнов, на одном работал свой, материнский., на другом — кто-то из приезжих. Бабы начали потихоньку эвакуировать из деревни мелкую живность — куриц, поросят, овец. Для коров и для сена рубилась мужиками и на плаву стягивалась в одно высокая, в два наката со стояками большегрузная платформа. Подожгли мельницу. Вечером Дарья вышла на улицу и ахнула, увидев высокое зарево слева от деревни. И, воротясь торопливо в избу, растормошила Екатерину:

— Пойдем простимся с ей. Там, поди-ка, все чужие. Каково ей середь их — никто добрым словом не помянет... Помешала она им. Сколь она, христовенькая, хлебушка нам перемолола! Собирайся, хошь мы ей покажемся. Пускай хошь нас под послед увидит.

Стоявший рядом мужик спросил — в голосе его прозвучало участие:

— Хорошая была мельница?

— Хорошая, — без испуга ответила Дарья.

— Понимаю, — кивнул он. — Послужила, выходит, службу. — И протянул: — Пое-ехала!

Возвращаясь от мельницы, Дарья с Катериной натолкнулись на крыльце на Симу с мальчишкой. Их уклали на кровать, и кровать эта больше не пустовала. Симу трясло от страха. Но страшно было не только ей одной. Даже Богодул разглядел как-то висящую у Дарьи в сенях под шубой берданку и унес ее. Так, с поночевщиками, с Симой и мальчишкой, стали держаться вместе уже и не вдвоем, а вчетвером, как в том тереме... После отъезда Андрея чаще наведывался Богодул — этот, наоборот, мало выводился днем, а ночевать уходил к себе, боялся, не подожгли бы барак.

У Дарьи ложились в сумерках, после раздольного чаевничанья и неспешных последних хлопот. И начинался разговор. Говорили о разном, но от Матёры да от самих себя отворачивали редко, так одно по одному на разные лады и толкли. На сей раз предметом разговоров стал Петруха, который, как стало известно, взялся за знакомое дело, занимается поджогом оставленных домов. Ему за это платят. Мать Петрухи Катерина, примирившаяся с потерей своей избы, не могла простить ему того, что он жжет чужие. Целый день она охала и стонала. Дарья на ее причитанья сказала:

— Че ты расстоналась? Не знала ты, че ли, какой он есть, твой Петруха? Али только один он у тебя такой? Мы с тобой на мельницу ходили, ты рази не видела, сколь их там было?

— Пущай другой... Он-то пошто? Он на себя до смерти славушку надел, ему не отмыть ее будет.

— А на што ему отмывать? Он и с ей проживет не хужей других. Ишо и

хвалиться будет.

— Дак я мать ему или не мать? Ить он и на меня позор кладет. И в меня

будут пальцем тыкать.

Катерина задумалась. Следует ли ей стыдиться перед людьми за себя и за Петруху, если он сам не ведает стыда? Дарья вот все понимает и ее не осудит. А Дарья думала о том, что она чувствовала бы на месте Катерины, какими защищалась бы словами. То же самое, наверное, и чувствовала, то же и говорила. Они еще какое-то время обсуждали Петруху, способного пожалеть приблудного щенка, но бросившего мать на произвол судьбы. Сима жалуется на свою судьбу, ее полуненормальная дочь сгинула неизвестно куда, бросив ей внука, а у нее ни кола ни двора. Она мечтает найти какого ни на есть старичка, с которым жила бы и растила Кольку. Засыпая, Дарья размышляет: “Не об чем, люди говорят, твоему сердцу болеть. Только по-што оно так болит? Хорошо, ежли б о чем одном болит — поправить можно, а ежли не о чем, обо всем вместе? Как на огне оно, христовенькое, горит и горит, ноет и ноет. Что виноватая, я знаю, а сказал бы кто, в чем виноватая, в чем каяться мне?.. Рази можно без покаяния?”

18

Убрали хлеб, и покрапал редкий, мягкий дождь. Приезжие перед отъездом устроили дикую драку и гонялись друг за другом с криком по деревне. На совхозную картошку стали привозить школьников, им в помощь снимали с разных служб в поселке женщин — из конторы, больницы, детсада... Материнские бабы копали свою картошку и не знали, что с ней делать, как переправить в поселок, тем более что ссыпать там ее было некуда. Павел повез пятнадцать мешков, а на огороде куча как будто и не убавилась. Многих выручила нежданно подчалившая к берегу самоходная баржа, с которой закупали картошку, — по четыре рубля за мешок. Продал последние двадцать кулей и Павел. И без того сделал три ездки, каждый раз по пятнадцать мешков. Разбогатела на двадцать рублей и Сима. Настасья все не ехала из города, и бабы не знали, что делать. Они выкопали ее картошку и ссыпали в избе на пол неизвестно зачем — чтоб сгореть ей, наверное, вместе с избой. С трудом свели на паром корову. Павел предложил Дарье ехать и ей, но она твердо отказалась. У нее еще есть дела. “И не сдержалась, с упреком и обидой спросила, зная, что поздно и ни к чему спрашивать: “Могилки, значитца, так и оставим? Могилки наши, изродные. Под воду?” На Павла жалко было смотреть. “Если мы кинули, нас с тобой не задумаются кинут, — предрекла она. — 0-ох, нелюди мы, боле никто...”

Она идет на разоренное кладбище, находит в глубине леска холмик, под которым лежали отец и мать. Она поклонилась ему и опустилась рядом на землю. Дарья рассказывает родителям, что помирать ей придется в чужих местах, но она не виновата. Виновата в том, что все это на нее пало. Надо было умереть раньше, тогда были бы вместе. И вдруг ей пришло на ум, что она не прибрала к смерти избу. Приберет. А пока совсем другие думы: “Зачем она живет? Ради жизни самой, ради детей, чтобы и дети оставили детей, или ради чего-то еще? И если ради детей, ради движения, ради этого беспрерывного продергивания — зачем тогда приходить на эти могилы? Что это было — то, что зовут жизнью, кому это надо? И наши дети, родившись от нас, устав потом и задумавшись, станут спрашивать, для чего их рожали. Правда в памяти. У кого нет памяти, у того нет жизни”.

19

“Матёру, и остров и деревню, нельзя было представить без этой лиственницы на поскотине. Она возвышалась и возглавлялась среди всего остального, как пастух возглавляется среди овечьего стада, которое разбрелось по пастбищу. Она и напоминала пастуха, несущего древнюю сторожевую службу. Но говорить “она” об этом дереве никто, пускай пять раз грамотный, не решался; нет, это был он, “царский листвень” — так вечно, могуче и властно стоял он на бугре в полверсте от деревни, заметный почти отовсюду и знае-мый всеми... Неизвестно, с каких пор жило поверье, что как раз им, “царским лиственем”, и крепится остров к речному дну, к одной общей земле, и покуда стоять будет он, будет стоять и Матёра... И вот настал день, когда к . нему, к “царскому лиственю”, подступили чужие люди”. Только он им не поддался. Но вокруг него теперь было пусто.

20

Известки не было, а потому Дарье пришлось самой идти на косу близ верхнего мыса, подбирать белый камень, через силу таскать его, а потом через не могу зажигать его, как в старину. Когда начинала, сама не верила, что хватит сил, но известку добыла. Ей предстояло обрядить избу, да только не ко празднику. Появились пожогщики, стали торопить. И Дарья заторопилась. Борясь с головокружением, она белила потолок. От помощи Симы отказалась. Дух из нее вон, а сама, эту работу перепоручать никому нельзя... тут нужны собственные руки, как при похоронах матери облегчение дают собственные, а не заемные слезы. Снова появился поджигатель и разинул рот от удивления. Дарья сказала ему приходить завтра, но ни в коем случае внутрь не входить, не поганить избу. В тот же день Дарья выбелила и стены, подмазала русскую печку. Занавески у нее были выстираны раньше. Ноги совсем не ходили, руки не шевелились, в голове глухими волнами плескалась боль, но до поздней ночи Дарья не позволяла себе остановиться, зная, что остановится, присядет — и не встанет.

Утром чуть свет она была на ногах. Протопила русскую печь и согрела воды для пола и окон. Дарья вдруг спохватилась, что остались небелены ставни. Хорошо, что осталась известка. От помощи отказывалась. Она добеливала ставни у второго уличного окна, когда снова проистановились, проходя мимо, пожогщики. И один сказал ей: “Слышь, бабка, сегодня еще ночуйте. На сегодня у нас есть чем заняться. А завтра все... переезжайте. Ты меня слышишь?” — “Слышу”, — не оборачиваясь, ответила Дарья. Она села на теплую завалинку, вволю, во всю свою беду и обиду заплакала — сухими, мучительными слезами, настолько горек и настолько радостен был этот последний, поданный из милости день. Э-эх, до чего же мы все добрые по отдельности люди и до чего же безрассудно и много, как нарочно, все вместе  творим зла!

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: скачать сочинение, банк бесплатных рефератов.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6 | Следующая страница реферата