Воспитание как создание условий для духовно-нравственного становления человека

Игум. Георгий (Шестун)

Определить педагогический идеал и поставить цель воспитания не представляется возможным путем теоретических рассуждений и мысленных предположений. Эта задача решается как национально-историческая и определяется тем, что русский народ принял православную веру и грамотность, не освоив византийскую систему образования. Формирование педагогического идеала и осознание цели воспитания происходило под влиянием Православной Церкви на историческую судьбу русского народа. Результаты этого влияния не всегда оценивались однозначно.

Мы склонны рассматривать преобладающую роль Церкви как национальную самобытность именно русского народа. И этот подход является наиболее распространенным.

По мнению русских философов И. В. Киреевского, А. С. Хомякова, К. С. Аксакова, Ю. Ф. Самарина, называемых славянофилами, русскому характеру изначально присущи качества истинного христианина. Русскому свойственны в высшей степени преданность воле Божией, любовь и смирение, общительность с ближними и устремление всех помыслов к миру горнему. Такое полное совпадение христианских качеств с народными – залог великого будущего русского народа.

Противоположный взгляд выражал П. Я. Чаадаев. Отсталость России от Европы, по его мнению, есть вина растленной Византии. Оттуда, то есть из отравленного источника, мы взяли великую идею христианства. Жизненная сила этой идеи была в корне подрезана византийским формализмом и казенщиной. Влияние византийской церковности на русскую культуру, как считает Чаадаев, действительно было велико, но это было влияние разрушительное.

Внешне уровень византийской образованности в X-XI веках был достаточно высок и обеспечивался наличием школы высшего разряда для изучения богословия, философии, риторики, правоведения, арифметики и геометрии и школы элементарной, в которой обучались сироты и дети бедных родителей. Однако ни педагогическая мысль, ни система образования Древней Руси не были копией византийской педагогической мысли и структуры учебных заведений. Это подтверждается и отсутствием на Руси с XI века школ высшего разряда по образцу византийских. Если говорить о древней русской литературе, то она своим возникновением, составом, содержанием и формой в значительной мере обязана литературе переводной. Значительная часть книг была привезена в X-XI веках из Болгарии. Болгария совершила усвоение византийской культуры в обстоятельствах, близких к тем, которые создались потом на Руси при усвоении ею византийской и болгарской культуры. Русь получила византийский культурный опыт не только в его непосредственном состоянии, но и в "адаптированном" Болгарией виде. В исторической перспективе важен сам факт появления литературных произведений, который связан с принятием Русью христианства и потребностью в богослужебных книгах. Д. С. Лихачев отмечает, что не все византийские жанры были перенесены и восприняты на Руси. Потребовались только те, которые были непосредственно связаны с церковной жизнью, и общемировоззренческие, отвечающие новому отношению людей к природе.

Одновременно с принятием Русью христианства к нам перешли в староболгарских переводах богослужебные книги и книги Священного Писания. Из литературы, предназначавшейся для чтения, наибольшей распространенностью пользовалась литература житийная, или агиографическая (от греческого agios – святой), посредством которой Церковь стремилась дать своей пастве образцы жизни христианских подвижников. К числу переводных памятников, получивших хождение на Руси, принадлежат памятники апокрифической литературы. Переводная церковно-историческая литература была представлена в Древней Руси византийскими хрониками, начинавшими изложение от сотворения мира и трактовавшими всемирную историю, преимущественно еврейскую и византийскую, с точки зрения церковно-религиозной. Показательно, что ни одно светское историческое произведение, каких в Византии было немало, на Руси не было известно. Широким распространением с самого начала письменности пользовались сочинения отцов Церкви (патристическая литература), преимущественно слова Иоанна Златоустого, Ефрема Сирина, Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Лествичника, Иоанна Дамаскина, Афанасия Александрийского. Перешли к нам из Византии и повести, переведенные в середине XI века в пору Ярослава Мудрого. Н. К. Гудзий отмечает, что общий церковный характер древней русской письменности, с одной стороны, и культурный уровень старинного русского читателя, с другой, отразились в отборе на русской почве повествовательного материала. Это был преимущественно материал нравоучительный, дидактический, в большей или меньшей мере проникнутый религиозной тенденцией даже в тех случаях, когда речь шла о жизни светского героя, об его воинских подвигах и приключениях. Благодаря этому переводная повесть, бытовавшая в древности на Руси, общей своей направленностью не слишком расходилась с христианской поучительной литературой, в частности с литературой житийной. Показательно, что ни один чисто светский, в частности любовный, византийский роман не был известен в старой Руси.

Полные жизненной силы, наши предки не были предрасположены к отвлеченным умозрениям, утонченная диалектика была недоступна их простому красноречию. Христианские истины на Руси проходили проверку практикой жизни. "Печерский патерик" показывает ту высоту духовного подъема, на который способна была Русь. Новая вера была принята русским народом с чертами аскетизма. Христианский идеал принял иноческий, монашеский вид. Для мира этот идеал был слишком высок, но к нему стремилась крещеная Русь.

Монашеский идеал породил особый вид русского благочестия, придавшего православной вере своеобразие и национальный характер не только и не столько знанием веры, но, прежде всего свидетельством веры своей жизнью. Побывавшие в Москве во времена патриарха Никона антиохийский патриарх Макарий и архидиакон Павел оставили дневник своего путешествия. "Мы совершенно ослабели в течение Великого поста, – писал диакон Павел. –Мы испытали такое мучение, как будто бы нас держали на пытке... Да почиет мир Божий на русском народе, над его мужами, женами и детьми за их терпение и постоянство! Надобно удивляться крепости телесных сил этого народа. Нужны железные ноги, чтобы не чувствовать (от долгих стояний в церкви) ни усталости, ни утомления... Все русские непременно попадут во святые, они превосходят своею набожностью самих пустынножителей".

Мы склонны считать, что монашеский идеал жизни и является основным воспитательным идеалом православной педагогики. Стремление к святости выражалось в стремлении к ангельскому, небесному житию. "Ангела образом, земнаго суща естеством яви тебе всея твари Создатель..." – поется в акафисте святителю Николаю.

Монашеский чин всегда на Руси приравнивался к ангельскому. Стремился русский человек в миру обрести ангельский чин, понимая, что не монашеский постриг рождает монаха, а образ жизни. Постриг – признание ангельского жития, признание свободы от власти мира земного над человеком, но это есть и обретение иной реальности духовного бытия, рождение нового небожителя, жителя мира духовного, для которого невидимая, духовная брань является основным служением.

Монашеский идеал проявляется и в свободе от времени, ибо переход от земного к небесному бытию не определяется моментом умирания плоти, а есть результат совместного Богочеловеческого творения вечной жизни, есть жизнь спасительная.

Монашеский образ жизни можно назвать идеалом практической православной педагогики, при этом теоретически цель воспитания осознавалась в процессе освоения грамотности и знакомства со Священным Писанием и творениями святых отцов.

Анализируя сборники религиозно-нравственного воспитания, распространенные в Древней Руси, автор "Истории русской педагогии" П. Ф. Каптерев приходит к выводу о ветхозаветном идеале русской педагогики. Основанием для такого вывода послужило то, что в этих сборниках практически все мысли в области воспитания взяты из притчей Соломона и Премудрости Иисуса сына Сирахова, а поучения Иоанна Златоуста о воспитании – из Ветхого Завета. Подтверждением этих размышлений служило и то, что любимой, распространенной и наиболее часто читаемой книгой на Руси была Псалтырь.

Приведенные свидетельства говорят лишь о том, что педагогическая мысль на Руси нашла в Ветхом Завете средства для практического удержания человека, особенно ребенка, от зла, которое неизбежно имеется в нас из-за первородного греха. Эти средства, пугающие своей суровостью, ставят остро проблему свободы и воспитания. А чтение Псалтыри, любимой священной книги восточного монашества, подтверждает монашеский идеал как практическую цель.

Нельзя не заметить, что в поучениях святителя Иоанна Златоуста есть указание на цель воспитания: "Хочешь ли, чтобы сын твой был послушен? С детства воспитывай его в наказании и учении Господнем. Не думай, чтобы слушание Божественных писаний было для него делом излишним. Там он услышит прежде всего: чти отца твоего и матерь твою – слова, направленные к твоей пользе. Не говори: "Слушание Писаний – дело монахов; ужели мне его сделать монахом? Нет надобности быть ему монахом". Что это в тебе за страх, боишься того, что преисполнено многих выгод? Сделай его христианином".

Цель, поставленная святителем Иоанном Златоустом как воспитательная, повторяется и в творениях русских святых. Святитель Феофан Затворник пишет: "Главная цель христианского воспитания, чтобы человек вследствие этого сказал в себе, что он христианин... возникши к самостоятельности, или к своеличному разумному учреждению жизни, он поставит для себя первым существенным делом – самостоятельно хранить и возгревать дух благочестия, в котором ходил прежде, по чужому руководству".

Достижение поставленной цели – воспитание христианина – не является чисто педагогической задачей и есть "частное раскрытие (в отношении детей и подростков) дела Церкви на земле".

Мы видим полноту соединения идеала и цели как устремленности внешней жизни к монашеству и раскрытия внутренней жизни как жизни духовной, способной к изменению через благодатное осенение. Благодатное осенение человеческой души есть момент таинственного перехода от теоретического христианства к воцерковленной, одухотворенной православной жизни, переход от воспитания к душепопечению. Момент вдохновения не подвластен одной только воле человека, а находится в ведении Божием. Это не означает, что педагогические усилия излишни, но прогнозирование результатов воспитания, использование педагогических методов к духовной жизни как таковой не представляются возможными, так как духовная жизнь не всецело зависит от нас. Отсутствие прямой причинной связи между педагогическими воздействиями и результатом воспитательной деятельности возвышает православную педагогику до уровня бескорыстного, жертвенного служения.

Пробуждение духовной жизни, одухотворение души благодатию происходит в определенных условиях. Создание этих условий, а не поиск причин пробуждения и составляет содержание педагогической деятельности.

Упрощенный взгляд на Православие как на церковную, а не воцерковленную жизнь распространяется и в педагогике. При этом православная педагогика сводится лишь к религиозному воспитанию и обучению, а влияние Православия обнаруживается прежде всего в образе жизни и проявлениях мысли. Нужно понять, что выход на этот уровень осознания педагогики связан с необходимостью постановки педагогических проблем с православной точки зрения. Это особенно важно, потому что до сих пор мы пытаемся в педагогике отвечать на вопросы, не замечая их западной, протестантской, а чаще материалистической основы. Богословие в свое время переболело этой болезнью. Г. Флоровский писал, что "всего важнее и опаснее было то, что русские писатели привыкли обсуждать богословские и религиозные вопросы в их западной постановке. Опровергать латинизм ведь совсем еще не значит укреплять Православие".

Особенностью неправославного мышления является стремление расчленить мир и человека и рассматривать такую ненормальность как реальность, которой присущи борьба и противоречия. Поиск противоречий и путей их разрешения и есть западная постановка вопроса. Идеализация противоречий довела неправославное мышление до безумия, признав противоречия "движущей силой" развития.

Противоречия находят везде: между религией и наукой, плотью и душою, верой и знанием, мыслью и духом и так далее и тому подобное. Мышление, основанное на поиске противоречий, чаще всего выдуманных и реально не существующих, ужасает нецерковного человека масштабами "борьбы в мире" и расколотостью бытия. Эта "болезнь" поразила и педагогику. Рассматривая практику православного воспитания, нецерковные педагоги видят в ней только анахронизм, авторитаризм, подавление личности и лишение ребенка свободы. Со всей остротой ими ставится вопрос о невозможности в рамках православной педагогики разрешить противоречие между воспитанием и свободой.

С православной точки зрения, данного противоречия вообще не существует, как не существует абстрактной, врожденной свободы. Нельзя мыслить воспитание вне свободы, но она, по словам В.В. Зеньковского, светит человеческой душе не как реальность, не как данная ей сила, но как возможность, как задание. Свобода не дана, а задана. В воспитании ставится вопрос об освобождении, то есть о восхождении к свободе. При таком подходе задача воспитателя – помочь ребенку стать свободным.

Православная постановка проблемы свободы и воспитания выводит ее из области теоретических рассуждений в область человеческого бытия, где мы встречаемся не с теоретическими противоречиями, а с реальными проблемами.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: реферат беларусь, варианты ответов.





1  2 | Следующая страница реферата