Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7 | Следующая страница реферата

Но, главное, к задуманному делу просвещения народа не было привлечено общество, но были заинтересованы в нем местные деятели. Обществу предоставлено было воздействовать на школы, но этого было мало. Когда являлись люди широкой просветительной инициативы и развивали разнообразную и кипучую деятельность, вроде Н. И. Новикова, их не только не поощряли, а засаживали в тюрьму как политически неблагонамеренных.

Была без всякой нужды разорвана прежняя связь между школой и духовенством. Худо ли, хорошо ли, но духовенство в течение целых столетий несло на своих плечах народное образование; оно создало и первые, надлежащим образом организованные средние школы: братские, Киево-Могилянскую и Московскую славяно-греко-латинскую академии. Правда, само духовенство было образовано в недостаточной мере: и в допетровское время, и в период государственной педагогии ему часто недоставало элементарного образования, а иногда и просто знания грамоты. Еще в 1786 году в Казанской епархии оказались 381 человек священно- и церковно-служителей "в чтении неисправных, а других и совсем читать по книге, петь и писать неумеющих". В семинариях до высших классов доходила весьма малая часть учеников (едва ли 20-я часть), потому ученые священники были редки даже в Петербурге и Москве, и архиереи затруднялись замещать священниками должности законоучителей в учебных заведениях столиц 3.

Но все же духовенство представляло сравнительно образованный класс, жило с народом вместе и при попечении о его собственном образовании и лучшем материальном положении могло сделаться могучей культурной силой и во всяком случае несравненно большей, чем приказы общественного призрения и губернаторы. Церковно-приходская школа была бы вполне уместна и целесообразна на сто лет раньше своего официального возникновения и утверждения в 1884 году. И были люди, которые отлично понимали зависимость жизненности насаждаемых школ и их процветания от участия духовенства в деле просвещения народа. Таков был академик Эписус. В поданной им записке об устройстве школ в России по австрийской системе он особенно настаивал на привлечении духовенства, он доказывал ту мысль, что просвещение народа и просвещение духовенства должно идти параллельно, чтобы одновременно делались шаги и по народному образованию, и по духовному, что нет ничего опаснее, ничто не сопровождается более ужасными последствиями, как большая неодинаковость (grosse Ungleichheit) в просвещении духовенства и остальной части нации. Об этом Эпинус умолял императрицу, но тщетно. Точно так же Эпинус настаивал на том, чтобы подумали о средствах сообщить заводимым школам прочность, устойчивость, долговечность, чтобы сделать их существование независимым от того, что называется "доброй волей и патриотизмом" 4. Но и опять вторично не вняли Эпинусу и не обеспечили существования школ.

Государство со времени Петра весьма часто обращалось к духовным школам за помощью в своих образовательных нуждах: цифирные школы были наполнены детьми духовенства, и как только этот класс учащихся был изъят и направлен в духовные училища, цифирные школы разом захирели. В академическую гимназию для ее поддержки нередко посылали семинаристов. В академический и Московский университеты много раз набирали студентов из учеников семинарий и Московской славяно-греко-латинской академии. В медицинские школы, для образования лекарей и аптекарей, учащиеся набирались из семинаристов и учеников Славяно-греко-латинской академии. В июле 1721 года по докладу из Московской академии "о защите пребывающих в учении, чтобы никто не имел власти отнимать их, по различным приказам таскать и к иным делам и учениям определять". Св. синод постановил, чтобы без синодального указа учеников никуда не отдавать и ни к каким делам не определять. В следующем году префект московских славяно-латинских школ Гедеон Грембецкий жаловался Синоду на доктора Бидло, что он, Бидло, переманивает к себе духовных воспитанников и "записует в анатомическое учение". По справке Св. синода, оказалось, что с 1719 по 1722 год Бидло успел перетянуть к себе из славяно-латинских школ 108 духовных воспитанников. А Бидло говорил, что без этих воспитанников, знающих латинский язык, он не может укомплектовать хирургические школы, а потому просил уволить его от исполнения запрещения 1721 года 5.

Когда при проведении педагогической реформы при Екатерине II нужно было подготовлять учителей для предназначенных к открытию училищ, то кандидатов в педагоги набирали в духовных семинариях и Московской академии и по завершении подготовки их посылали просвещать Россию. Эти наборы производились не один раз. По оценкам комиссии, учительская семинария за все время своего существования подготовила 420 учителей, которые и заняли места не только в народных училищах, но и в других учебных заведениях. Большинство этих учителей были из семинаристов. Семинаристов так много брали в светские школы и даже для изучения различных ремесел (с 1712 по 1720 год взято в адмиралтейство для обучения разным мастерствам 836 духовных воспитанников), что Синод не один раз протестовал против этого, указывая, что ученики духовных школ нужны самому Синоду для духовных дел. Правда, семинаристы оказывались нередко плохо подготовленными, особенно по математике; но лучше подготовленных не было, и взять их было не откуда.

Выше было указано, насколько успешно и толково учились кадеты в шляхетном корпусе. При этом не нужно забывать, что в допетровских школах арифметика почти не преподавалась, да и в петровские времена найти русского преподавателя математики, да и вообще хорошего преподавателя, было нелегко. В морской академии математические науки преподавал англичанин, а в академической гимназии геометрию одно время преподавал танцмейстер. В 1737 году в московской инженерной школе учителем был Прохор Алабушев, человек пьяный и вздорный, "по третьему смертоубийству сидел под арестом и взят обучать школу". Известен рассказ Державина о том, как в Оренбурге он учился в школе, которую держал ссыльно-каторжный немец Розе, человек развратный, жестокий и невежественный.

Весьма широко пользуясь учениками духовных школ для своих училищ, государственная власть со времени Петра и не думала давать духовенству сколько-нибудь значительной роли в народном просвещении. Она все хотела сделать сама при помощи своих губернаторов и других органов, несмотря на то, что не могла не знать об их полной неподготовленности и некомпетентности в подобных делах. Это были собственные ставленники, беспрекословно, насколько понимали и умели, исполнявшие ее волю. Государственная педагогика в том и состоит, что она к подножию государства подвергает все, церковь и духовенство суть для нее лишь служебные орудия, подчиненные государству учреждения, не направляющие силы. Когда они служат государственным целям, они могут быть поддерживаемы и поощряемы государством, а когда они стремятся проводить другие свои задачи и цели, не государственные, они должны быть обуздываемы и покоряемы государству. Вспомним, что Петр I потребовал от духовенства по духовному регламенту (прибавление к регламенту о правилах причта), чтобы священники доносили начальству о политических преступлениях, открытых им на исповеди, т. е. потребовал превращения таинства, духовного единения пастыря и пасомого, в орудие государственного сыска. И духовенство должно было подчиниться... А замена патриаршества Синодом в духовном регламенте откровенно мотивировалась тем, что народ плохо отличает самодержавную власть от духовной и, видя почести, воздаваемые духовному правителю, проникается убеждением, что "есть то второй государь, самодержцу равносильный, или больше его, и что духовный чин есть другое и лучшее государство"; в случае же распри между духовною и светскою властью становится в сторону первой, не стесняясь и бунтом 6. В екатерининских школах даже закон Божий преподавался не священниками, а светскими учителями, и учебники по Божию закону были написаны не духовными лицами, а Янковичем, и только просмотрены и одобрены митрополитом Новгородским; устав народных училищ 1786 года совершенно умалчивает об участии духовенства в преподавании и управлении школьным делом.

К сказанному нужно прибавить, что образовательная система, относясь отрицательно к старой, часто вообще пренебрегала религиозным обучением, что выражалось в плохом знакомстве школьников с законом Божиим. Около 1743 года Синод заметил, что "дворяне и прочие люди детей своих обучают из российских книг только читать часовника и псалтири, а потом употребляют в разные светские науки каждой по своему намерению; а чтобы прямо знать преблагаго Бога и нашу к нему должность и догматы православной христианской веры, в чем истинный дух спасения нашего состоит, того едва ли кто обучать тщится". Это заставило Синод обращаться к Сенату с требованием публикования печатными указами во всероссийское государство об исполнении этой должности дворянами и людьми прочих чинов. Синод предложил начать обучение закону Божию с элементов, причем определял объем требуемых знаний букварем и катехизисом (Феофана Прокоповича). Впрочем, Синод выразил желание, чтобы "и другия книги церковныя читать тщились". Для выполнения этой обязанности Синод проектировал следующие меры: а) наблюдение и понуждение со стороны светского начальства всякого в своей команде и со стороны священников каждого в своем приходе; б) публикацию испрашиваемого указа каждый год или, по крайней мере, в два года раз; в) при определении на службу (или специальную школу) экзамен прежде из букваря и катехизиса. Сенат, соглашаясь с рассуждениями синода, со своей стороны предложил штрафовать родителей "или кои в их должности", которые не будут исполнять определение Синода по небрежности и нерачительности, деньгами: шляхтичей по 10 р., прочих по 2 р. каждый раз. Наблюдение и наложение шрафа предоставлено было губернаторам и воеводам.

Наконец, не следует забывать общую коренную причину трудности проведения всякого просветительного предприятия в то время — отсутствие в обществе сознания в необходимости образования и школ. Еще слишком много было таких лиц, которые непоколебимо были убеждены, что очень легко и удобно можно прожить без образования, что школа только отвлекает мальчиков от прямого практического дела — от прилавка, от завода, от сохи, от ремесла. Но только дело дошло до изыскания учеников на покрытие расходов по содержанию училищ, так из разных углов и — из Лебедяни, Шацка, Спасска, Темникова — направились в губернию жалобы от мещан и купцов, что они детей своих в училища не отдают и отдавать не будут, а потому и расходоваться на содержание их желания не имеют. Козловский купец, смотритель местного училища, находит, что вообще все училища вредны и "оныя полезно повсеместно закрыть". Многие позакрывались, а державшиеся — держались насилием. Державин в Тамбове забирал детей в школу насильно, через полицию. Вятский наместник тоже записывал учеников в народное училище "силою своей власти".

В 1788 году было поручено Козодавлеву произвести ревизию народных училищ в 10 наместничествах. Козодавлев отметил малое число учащихся в старших классах училищ. Родители считали, что их детям нужны только предметы двух низших классов, "да и то по причине чтения и чистописания", а прочие науки бесполезны. "Всякий знает, что для снискания места в гражданской службе нужно одно токмо чистописание, почему и невозможно ожидать, чтобы многие детей своих посылали в высшие классы; следовательно, главныя народные училища и не могут приносить государству ожидаемыя пользы". По мнению Козодавлева, следовало сблизить каждого с наукой "корыстью", а для этого не принимать на государственную службу, не прошедших университетских наук, а для поступления в университет необходимо пройти главное училище. Нужно заметить, что вообще отношение главных училищ к университету осталось невыясненным — можно было из них прямо поступать в университет или нельзя. Нерасположение к государственным школам различных слоев общества длилось продолжительное время. В двадцатых годах XIX века мы встречаем жалобы на то, что старшие классы училищ, т. е. гимназии, при переполненности низших пустуют. Дворянство предпочитало гимназиям свои дворянские заведения и домашнее образование, а дети других сословий не доходили до гимназических классов, начиная по требованиям отцов изучение жизненной науки. Для поддержки вновь заводимых школ был употреблен весьма любопытный прием — закрытие старых училищ и перевод их учеников в новые. В Петербурге с этой целью были закрыты все частные русские пансионы. Учеников приобрели таким путем не особенно много — набранные насильно, по обычаю, разбегались, но зато был утвержден оригинальный политико-педагогический принцип: для насаждения новых школ нужно не преобразование, а разрушение старых.

Боязнь старой свободной системы образования, как бы недостаточна она ни была, и щепетильная заботливость о внедрении новой, хотя бы путем насилия, были присущи даже лучшим умам того времени. Так, Эпинус в своей записке постоянно твердил, чтобы брали австрийскую систему народного образования всю целиком, без всяких изменений, за исключением тех, которые вызываются местными условиями; чтобы не терпели в школах никаких иных учителей, кроме подготовленных в правительственных семинариях; чтобы учителям не дозволяли никаких отступлений от методов и учебников, им указанных, не позволяли пользоваться никакими другими пособиями, кроме рекомендованных. Каждое отклонение от установленного плана нужно считать его ухудшением. Особенно нужно охранять, по его мнению, учительские семинарии: они в педагогическом деле то же, что образцы веса и меры в торговле, — ими проверяется правильность всех школ. Так еще рассуждали о лучшем устройстве школ.

По указанным причинам применение педагогической реформы Екатерины II было весьма ограниченным. Внутренние ее достоинства и сила также скоро пошли на убыль: учителя собственно были не из добровольцев, не из лиц, по внутреннему призванию шедших на это дело, а преимущественно из духовных семинаристов, присланных епархиальным начальством. О призвании здесь не было и речи. Да едва ли можно предполагать, что епархиальные начальства отправляли в светские школы лучших воспитанников, а себе оставляли худших. Учитель закрепощался в своей должности. Сделавшийся однажды учителем должен был прослужить в этой должности, если он преподавал в низших классах, не менее 36 лет, а в высших — не менее 23 лет, т. е. пока он не получал чина коллежского ассесора, открывавшего доступ в потомственное дворянство. Переходить на другую службу учителям, получившим образование на казенный счет, воспрещалось. А учителя уходили на другую службу, так как для образованного человека всякая другая служба была выгоднее. На педагогическом поприще образованные люди "меньше всего видов к возвышению своему иметь могли" 7.

Материальное положение учителя было далеко не обеспеченное, а общественное — неважное: учительское звание не пользовалось уважением в обществе, оно считалось принадлежностью людей низших классов. Дворянство признавало педагогическую профессию несовместимой с дворянским достоинством. У Соловьева в его "Истории России" (т. XXVI) между другими приведена такая публикация морского корпуса от 1763 года: "Желающим определиться в морской шляхетный кадетский корпус в учители для преподавания в оном географии, генеалогии, французского языка и других наук; также поставить на шитье гардемаринам епанбучь синего сукна, каразеи, подкладочного холста и синих гарусных пуговиц, явиться немедленно в канцелярию означенного корпуса". Таким образом, ретивый, преданный своему делу учитель охлаждался и впадал в рутину. Метода Янковича не исполнялась, ей и ее руководству перестали следовать, стараясь всеми способами уменьшить учительский труд. Началось задавание уроков и безучастное их выспрашивание без объяснений, обучение превратилось в механическое выучивание наизусть учебника. В училищах утверждался даже особенный тон ответов на распеве, доказывающий в отвечающем непонимание того, о чем он говорит. Учителя и ученики так привыкли к этому распеву, что те и другие мешались, как только тон вопроса или ответа переменялся. На вопрос о том, что ученик разумеет под словом "церковь", и о деревянной ли говорится церкви, или о каменной, получает ответ, что здесь разумеется каменная церковь. Или когда отвечали, что рай был в Азии, на вопрос: "Что есть Азия?" — в одних местах отвечали, что Азия есть растение, а в других, что Азия есть страна. На вопрос же: какая страна — правая или левая? — отвечали: левая.

Но как бы то ни было, а после Екатерины II распространить образование в России по определенной системе заслуживает серьезного внимания. Возникает теперь вопрос: что представляли собою главные училища? Были ли это средние гимназии или элементарные школы? Учебный курс главных училищ характерен тем, что в нем не было никаких сословных или профессиональных наук, что это курс — хорош он или худ — это другое дело — общеобразовательный, что главные училища не имели в виду подготовлять военного, чиновника, священника, а давали образование, которое составляло необходимые сведения для всех отраслей деятельности, образовывало человека и гражданина. Создание школ с таким курсом — большой шаг вперед в школьно-образовательном деле, это есть создание общеобразовательной школы; а так как тогда хотели воспитывать без битья, без насилия, поддерживая постоянно ровное и веселое настроение в учащихся, то и в воспитательном отношении екатерининские школы делали большой шаг вперед. Это движение вперед представится особенно значительным, если екатерининское главное училище следует признавать средней школьной гимназией. Но мы полагаем, что оно было не средней, а элементарной школой с широким, по обычаю того времени, разнообразным курсом.

Курс главных училищ был пятилетний и начинался буквально с азов, т. е. с обучения чтению и письму. В пять лет, начиная с азов, много ли можно сделать? Дать более или менее хорошее и законченное элементарное образование можно, но дать что-либо большее в такой период времени решительно невозможно. Правда, учебный курс был широк и разнообразен, но таков он был лишь на бумаге... Многое в программах красовалось для блеска, привлекательности и как выражение добрых намерений. В главном училище преподавалось до двадцати предметов, считая науки и искусства; на весь этот курс полагалось шесть учителей, на каждого учителя приходилось по три-четыре предмета (были и в курсе предметы дополнительные). Поэтому встречались такие сочетания: один и тот же преподаватель обучал арифметике, пространному катехизису, должностям человека и гражданина, священной истории, правописанию и рисованию; другой — артиллерии, французскому и немецкому языкам; третий — танцам, музыке, вежливому обращению и фехтованию. А учителя, как известно, педагогической подготовки не имели, да и общее их образование было не из важных, получалось в том же главном училище; общественное их положение было более чем незавидно, а сами учителя были бедны, плохо обставлены. Директор училищ Марков, ревизовавший черниговские училища в конце XVIII века, писал, что главная черниговская школа не имеет библиотеки, если не считать десяти книг. Класс математический не имеет барометра и годного к употреблению термометра, а класс естественной истории — ни одной из натуральных вещей. Пособия, предназначавшиеся для классов рисовального и географического, пришли в совершенную ветхость и негодны к употреблению. Учебные книги хранятся и продаются в алтаре зимней церкви, при школе находящейся; другие в чуланчике при летней церкви сложены в кучу. Понятно, как могло идти преподавание при указанных условиях, какое общее образование давали главные училища своим питомцам.

Конечно, в главных училищах преподавались иностранные языки; но в то время где они не преподавались? Если в настоящее время присутствие иностранных языков в курсе учебного заведения свидетельствует о его более чем элементарном характере, то в то время этот признак не указывал безошибочно, какое это заведение — низшее или среднее. П. В. Завадовский в 1795 году писал князю Репнину: "народныя училища, по самому своему названию, суть такия места, которыя назначены для образования юношества всякаго состояния и заключают, следовательно, токмо нужнейшее для будущаго гражданина, так что и самыя науки, по главным народным училищам положенныя, состоя большею частью из одних первоначальных понятий, служить собственно должны предварением для желающих или нужду имеющих обучаться оным в вышних училищах, каковы суть гимназии, академии или университеты" 8.

Если же признать главные училища элементарными школами, то их общеобразовательный курс будет понятен: все элементарные школы суть общеобразовательные заведения, потому что их задача — сообщать элементы наук, языков и искусств, иными они и быть не могут, согласно своей природе.

До общеобразовательной средней школы в екатерининское время не дошли даже и в конце ее царствования, когда распространялись малые и главные училища. Последние два десятилетия XVIII века суть время размножения сословных дворянских пансионов. В 1779 году при Московском университете открылся благородный пансион, образовавший школу, параллельную с гимназией, но с необъятным курсом: за законом Божиим следовали "самонужнейшия светския науки" — арифметика, геометрия, тригонометрия, алгебра, некоторые части смешанной математики, и в особенности артиллерия и фортификация, философия, особливо нравственная, история и география, российский стиль, искусства рисования карандашом, тушью и сухими красками, танцы, фехтование, английский, итальянский, а для желающих — латинский и греческий языки. Впоследствии благородный пансион обогатился новыми науками: физикой и естествознанием, юридическими и камеральными науками (право естественное, римское, гражданское, уголовное, государственное хозяйство, практическое российское законоведение), военными движениями и действиями ружьем. Вот каков был энциклопедизм благородного пансиона! Было намерение устроить при университете же купеческий пансион для детей, посвящающих себя коммерции, "с самонужнейшими для купеческаго состояния науками". Но это последнее предположение не осуществилось, а благородных пансионов по образцу московского возникло много: в Твери, Нижнем Новгороде, Казани, Воронеже, Курске и в других городах.

С другой стороны, еще отсутствовала педагогическая оценка предметов учебного курса, еще безраздельно господствовали сословно-профессиональные и грубо-утилитарные взгляды на образование, свидетельствовавшие о полном непонимании существа общеобразовательной школы. Сохранилась черновая записка императрицы Екатерины II о средних школах. В ней высказана точка зрения грубо-наивного утилитаризма при организации курса средней школы: "Средния школы устанавливаются для наставленья юношества в науках тех, чрез которыя юношество готовится быть в свое время полезно своему отечеству, следственно, и все науки к пользе и сходственно пользе Империи выбраны и определены быть долженствуют по положению естественному каждой губернии". Вот основа средней школы. Какое же тут общее образование, где гуманизм? Зачем нужно изучать в средней школе русский язык? Затем, что "он во всей Империи в употреблении". Зачем нужен немецкий язык? Затем, что "Российская империя имеет три провинции, кои правятся немецким языком". Татарский язык нужен, потому что "три царства Российской империи обитаемы татарскими народами и границы ея от Киева до Китая сими народами обитаемы"; латинский — потому что многия губернии граничат с землями, в которых этот язык употребляется наравне с природным: греческий — язык греко-российской церкви и науки. Остальным европейским языкам, в том числе и французскому, нет места в средней школе, они служат для чтения книг и "обращению в жизни", им каждый, если пожелает, может выучиться дома. Кроме языков в средней школе преподаются: история, география, математика, мораль, закон.

От таких взглядов до общеобразовательной школы далеко.

Что же сталось с прежними школами дьячков и мастеров грамоты? Старинная свободная дьячковская школа постепенно умирала; ее теснили, стараясь заменить новой государственной, насильственной, она должна была прятаться. Но сначала старая школа боролась с новой, добровольно не уступала ей своего места. Когда стали вводить новое государственно-насильственное школьное учение, деятели старой школы продолжали свою работу. Смотритель нежинской городской (новой) школы доносил в 1789 году своему начальнику: "дьячковския школы я все осмотрел; в оных обучают по старинному методу, славенскому букварю, часослову, псалтиру и писать. У соборного дьячка 30 учеников, у пономоря сей же церкви 7, учениц — 5; у преображенскаго дьячка — 8, у мещанина — 16; у дьячихи 5, учениц — 6; у богоявленскаго дьячка — 22, у воздвиженскаго дьячка — 11; у роверскаго майстера — 6, учениц — 5". Всего 121, вдвое больше, чем было учащихся в государственном казенном училище. В Ромне в официальной школе, оставалось 72 учащихся, а у частных наставников — 80 из всех сословий: дворян, купцов, казаков и т. п. Сверх того, школы при церквах. Обучением занимались два дьякона, один корнет, один казак в звании подъячего, одна вдова казачка и другие лица. "Все оные содержатели учат старинным, несходным с нашим, методом, по книгам, назывались граматки (букварь церковной печати с частью сокращеннаго катехизиса), часословы, псалтири и писать, без всякаго порядка в учении, разделения учеников на сорты по знаниям, и без малейшего изъяснения уроков, от чего некоторых из учеников их, оканчивая псалтирь и продолжая писать, не разумеют даже и трецных складов, да и самые их учители также искусны в складах" 9.

Дьячковская школа была, конечно, не высокого разбора, но она была люба, что была свободна, в нее никто насильно не гнал и не тащил, воинские команды не ловили для нее учеников. Да и учила она дорогому, душеспасительному предмету — божественному писанию. Вследствие этого, "хотя взяты были дети от дьячков и приведены в училище (в казенное, в Нежин), но пробыли там один день, потом более месяца никто не являлся, причиною тому дьячки, кои обучают детей по старому методу; родители же почитают в том только науку, что дети их в церквах будут читать псалтирь". Однако, как ни как, а пришлось идти на компромисс. Приказано было смотрителю, собрав 45 детей, "сочинить им при себе именной список и прибить его в классе на стене, чтобы учитель мог знать, кого нет, и настаивать на посещении школы учащимися пред родителями и опекунами при содействии полиции". Кроме того, приказывалось учить детей в училище в понедельник, вторник, среду до обеда, в четверг, пятницу и субботу учиться у дьячков по церковным книгам и пению по ирмологию.

Но так дело не могло идти, правительство не хотело частных дьячковских школ и решило их совсем уничтожить, учредив исключительно государственные школы. При Екатерине II после введения "саганской" системы народного образования частным лицам было воспрещено производить обучение, если они наперед не изучили нового метода в главном народном училище и не получили установленного свидетельства о дозволении открыть школу из приказа общественного призрения, которому были подчинены все народные школы губернии. Конечно, ни мастера грамоты, ни дьячки не могли удовлетворить этому требованию, не могли достать себе нужного свидетельства — и старые свободные дьячковские школы должны были прятаться, если не желали перейти от бытия к небытию.

В 1784 году учитель малого народного училища в Шлиссельбурге донес училищной комиссии, что с некоторого времени к нему детей своих никто не приводит, так как некий сержант Гордеев завел в городе недавно свою школу, где учит по старым книгам, и детей у него собралось не менее 20 человек. Комиссия определила: "как таковыя вольныя школы вовсе не нужны там, где есть училища народныя, в коих юношество, как это опытом уже доказано, обучаться может с гораздо лучшим успехом", то школу сержанта Гордеева закрыть, "дабы дети у него напрасно времени не тратили".

В 1790 году 4 июня тульский губернатор Лопухин писал в своем отношении к епискому коломенскому Афанасию, что "из жительствующих в г. Туле священно-церковно-служителей, имеющих домашния училища, оказалось, по достоверной выправке, 19, коим со внушением Высочайшаго об училищах устава и объявлено было через управу благочиния, дабы они согласились в домашних своих училищах обучать питомцев согласно с Высочайшим постановлением"; но из всех сему установлению последовали только двое, а прочие, как видно, "следуя закоренелому у них упрямству", отказались, "коим, равно и числу обучающихся в них детей, прилагая при сем реестр, покорно прошу ваше преосвященство к таковому высокомонаршему устроению приложить и со стороны вашей воспособление". Речь шла о том, чтобы частные учителя выдержали экзамен в главном народном училище и получили свидетельство от приказа общественного призрения на преподавание. Из представленного списка видно, что в 17 школах (две подчинились распоряжению и не вошли в реестр) было 186 учащихся, которые по школам распределялись так: по 2 учащихся было в двух школах, 4 — в одной, по 5 — в двух, 7 — в одной, 8 — в одной, по 11 — в четырех, по 13 — в двух, 15 — в одной, 20 — в одной, 21 — в одной и 27 — в одной 10. Следствием изложенного ходатайства была посылка коломенской консисторией в тульское духовное правление указа о неимении духовным лицам отныне в домах своих школ и под неопустительным в противном случае штрафом обязательстве их к тому "наикрепчайшими подписками" 11. По тем же причинам пятью годами ранее (в 1785 г.) в Петербурге были закрыты все частные русские школы и один иностранный пансион, а 30 иностранных пансионов и школ оставлены при условии введения в них новых методов учения. Всем этим частным школам и пансионам правительство указывало к исполнению необходимое требование: "единообразие в книгах и учебном способе, чтобы не последовало ни в учителях, ни в книгах какого разврата". О. П. Козодавлев, ревизовавший в 1788 году народные училища в 10 губерниях, объяснял, между прочим, недостаточность училищ в ярославском наместничестве тем, что "в Ярославле многим дьячкам учение до сего времени не было запрещено".

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: контрольная работа 7, женщины реферат.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7 | Следующая страница реферата