Предыдущая страница реферата | 1  2  3 | Следующая страница реферата

Cамо понятие «явление» есть технический, специальный термин, а не слово обыденного языка или восприятия. Не все, что приходит к нам извне, испытывается и ощущается, явлено - явлено лишь то, для чего есть модели.

Необходимо признать, что модели «явленности» мира или фактов есть, в свою очередь, его факт. Иными словами, действия мира существуют, существуют как реальность, а не только как наши представления. Более того, само экранирование (а наша психика и есть идеальный экран) – есть реальное действие, рефлексивным познанием не контролируемое и конструктивно им не разворачиваемое.

Именно здесь наша проблема рациональности неминуемо ставит нас перед тем обстоятельством, что само то состояние, в котором мы рассуждаем о явлениях мира, есть не только сложный и целенаправленный продукт нашей жизни и истории, но и часть Вселенной и ее эволюции.

М.К. Мамардашвили ставит перед нами и пытается найти ответ на следующий вопрос: само это состояние, в котором человек видит что-то как явление, оно существует или не существует? Феноменологически его можно переформулировать так: можно ли предположить не знание явления, но явление знания? Уже Кант говорит, что сознание нельзя заранее предполагать, а, следовательно – где явление сознания происходит, выполнение каких условий оно предполагает и в каком пространстве оно реализуется и существует? Это серьезная проблема, так как теперь мы не можем производить преобразования в некоей безразмерной, идеальной точке, неразрывно связанной с классическим идеалом объективного знания. Мы не можем помещать событие мысли в измерение ее собственного предметного содержания, так как два предмета не могут занимать одного и того же места. Не может оно существовать и во внутреннем идеальном плане отражения - оно есть лишь в феноменальном сдвиге между ними. Именно этот сдвиг был зафиксирован Гуссерлем как проблема «феномена», проблема подхода к образованиям сознания как существованиям.

Например, понятно, что у высказывания «F = ma» должна быть, условно говоря, какая-то плотность существования, какое-то «тело», что просто символическое или числовое представление его не имеет смысла. Причем каждое событие происходит «впервые и только однажды», так как каждый другой раз оно будет уже развертываться по другому и иметь другой онтологический статус. Так, например, чтобы вывести понятие «угловой момент скорости», который открыл Ньютон, надо уже знать его механику.

Таким образом мы определили так называемую «феноменологическую редукцию»: о сознательных явлениях мы можем начать судить, лишь совершив предварительно редуктивную операцию по отношению к объективным постулатам знания. И далее стоит задача восстановления по отношению к тому, что редуцировалось включением в цепь нашего знания.

Ведь для чего нужна феноменологическая редукция? Мы все время, говорит Мамардашвили, накладываем самих себя на все, что мы изучаем, начиная от физических явлений до наскальных надписей древних племен, оцениваем и объясняем их «из себя» - а феноменологическая редукция позволяет их всего лишь описывать, зато делать это без наших проекций, независимо от наших состояний. То есть феноменологическая редукция есть расцепление спонтанного и неконтролируемого слияния нашей мысли с ее содержанием.

Таперь ясно, как мы должны определить понятие «феномен». В отличие от классического «явления», «феномен» есть нечто, что само имеет онтологическое существование или значимость, а не только его содержание или характеристики. Ведь проблема классической науки как раз и состоит в том, говорит Мамардашвили, что само явление в определенном смысле не имеет существования.

Рассмотрим в качестве примера движение Солнца. Мы все наблюдаем явление вращения Солнца вокруг Земли, но с точки зрения научного знания этого явления не существует. Однако в нашем сознании оно продолжает вращаться, также как в нем устойчиво производятся бесконечное количество других сцеплений, целостностей, сгущений, не разложимых никаким светом науки и продолжающих во многом определять нашу деятельность и представления. Вот в этой взаимосвязи движение Солнца может называться феноменом. Таким же феноменом является и евклидово твердое тело.

Другой пример - наше знание о нейронах не может стать элементом нашего сознательного опыта, который порождался бы этими нейронами. Мы отгорожены экраном самого сознания от того, что физически обуславливает наше сознание, причем этот экран есть собственная жизнь нашего сознания, образующая горизонт событий внешнего мира.

Итак, «феноменом» мы будем называть то обладающее чувственной тканью образование сознания, которое выступает в расцеплении нашего объективного понимательного сочленения от бытия, в котором мы не можем сместиться к представлению, содержащемуся в этом сращении и соотнесенному с предметными референтами.

В феноменах содержится то, что «произошло в действии», причем проявление целого феноменально – феномен есть, так сказать, его иероглифический знак.

Теперь мы можем определить сознательные объекты. Они отличаются, во-первых, тем, что в объективных их определениях мы не можем вполне однозначно, четко и недвусмысленно отделить их от сознательного измерения. Во-вторых, они экранируют себя и от самого субъекта, их переживающего, и от внешего наблюдателя, не совпадая с тем содержанием, которое они оба могут фиксировать. И, наконец, они уникальны и индивидуализированы в своем протекании, в том смысле, что не могут повториться дважды у одного и того же субъекта. Все это отличает их от физических явлений и действий.

Однако Мамардашвили ставит перед нами следующую проблему. Ведь физические вещи, говори он, мы можем понимать лишь в той мере, в которой они не имеют внутреннего. И в той мере, в какой мы можем их так представить (это и есть мера «рацио»), мы можем определить их проявления в терминах законов, то есть понимать их как закономерно и объективно, независимо от нашего или любого произвола, случающимися. Эти допущения проявлялись в науке такими физически невозможными понятиями, как абсолютное пространство и время, мгновенность передачи взаимодействия, бесконечная скорость и так далее. Однако эти понятия есть лишь квазифизические выражения скрытых допущений нашей системы мышления. То есть мы оказываемся перед парадоксом: именно в той мере, в какой вещи лишены «души», условия понимания этих вещей максимально идеализированы. То есть построение системы классической физической науки невозможно без допущения интеллекта бесконечной силы и мощности, не ограниченным пространством и временем в совершении своих операций (то есть Абсолютным или Божественным Разумом).

Итак, даже физические понятия мы понимали на пределе своих возможностей, вводя как необходимость понятия бесконечости, абсолюта и так далее, допуская при этом приобщение нашего сознания к абсолютной информации, когда же мы имеем дело с сознательными явлениями, с феноменальным измерением, выстраивающимся в свои замкнутые от нас миры, - то здесь, чтобы нам вообще хоть что-то понимать, необходимо распроститься с ментализмом, то есть с предметным фетишизмом идеальных содержаний.

И прежде всего мы должны разорвать ментально-понимающие содержательные связи в цепи сообщения (тот самый называемый герменевтический круг). То есть, как очень точно говорит Мамардашвили, мы должны «соскаблить человеческий образ с бесконечности».

Мамардашвили предлагает называть пространство и время преобразований, пространство и время живых состояний феноменальным пространством и временем (последние близки к понятию хронотопа). Это нужно для того, чтобы поместить туда наши «реальные», «предметные» действия сознания, его собственную опытную реальность, для которой можно было бы строить соответствующие теоретические объекты. Туда мы поместим наш базовый слой смысловых и символических образований, их предметно-временные характеристики, не доступные ни внешнему наблюдателю, ни интроспекции, и теоретические изображения которых мы не можем поместить ни там (в физике), ни здесь (в психике).

Однако, говорит Мамардашвили, необходимо еще сформулировать и принцип неотделимости наших сознательных явлений (так называемых объектов-кентавров) от пространства их наблюдения. Они «возмущают» наблюдение: то, что до экрана, связано с тем, что после экрана, и феномены сознания - знаки такой неделимости.

3. Многомерность феномена сознания.

Итак, мы выяснили, что процессы наблюдения и знания обладают необратимостью. Мы не можем знать о том, каким был мир до того, как он уже наблюдался и измерялся. И в самой этой необратимости уже содержится некий пробел, разрыв, который мы не можем пройти. Именно необходимость мыслить в терминах завершенных и законченных явлений налагает ограничения причинного описания этой области. Именно с этим связана потеря предметами естественности при нашем феноменальном их изучении, так как в классической рациональнсти «естественными» называются такие объекты, в полном описание которого мы не можем допустить никаких инородных сил или субстанций.

В качестве примера можно привести понятие «свободы воли» электрона, когда складывается впечатление, будто он прикидывает, в какую дырку из двух решеток пройти, зная, какая из них закрыта, а какая – открыта.

В качестве другого примера можно привести высказывание Эйнштейна «Бог не играет в кости», то есть предмет не может содержать по дороге к результату пустоты, - там должна быть непрерывность.

Мы должны быть уверенны, что если мы будем произодить дробление, детализацию нашего объекта, то мы должны, как говорит Нильс Бор, в каждой точке любой детали обнаруживать тот же самый предмет, с тем же самым способом действия. И вот это произвольно детальное подразделение, запрещающее нашему объекту иметь пустоту, и есть основное, фундаментальное допущение классического идеала рациональности.

Но ведь сознательные, культурные явления являются для нас как раз «неестественными», «мистическими», «иррациональными», «трансцендентальными», они обладают пустотами и инородными силами внутри себя, скрытыми от нашего понимания. Более того, эти явления живут своей особой жизнью и могут проявляться в представлении человечества в виде мифов, тотемов, галлюцинаций , фобий и так далее, они оказываются моделью проекции на мир возможностей человеческого сознания, обобщенной реакцией общего сотояния человеческой психики, его мотивов и так далее.

Феноменологический слой сознания (а это предметно-действенный слой сознания) содержит в себе интенции, а не рефлексии, то есть не «еще» объект, а «уже» объект. В рефлексивном сознании мы, дублируя сознание, знаем состояние ума, в котором мы познаем мир, а интенция – это как раз то, что само о себе вовсе не знает. Интенции феноменов обладают свойством сразу же существовать, интерпретируясь и реализуясь в других слоях. То есть феноменальная данность – это то, что в качестве таковой только еще должно быть открыто, а непосредственно нам дан как раз наросший, предметно выраженный слой, - чаще всего, культуры. Так, например, восстанавливая пережитый нами сон, мы никогда не сможем восстановить его до конца, - он будет дан нам уже в терминах других образований или слоев сознания, например, в понятиях культурно-знаковой системы.

Отсюда можно вывести более строгий, узкий смысл редукции: она есть поиск непосредственного путем срезания связей с более высокими слоями сознания. Лишь уловив таким срезанием существование (в онтологическом смысле) феномена, мы можем различить реальное действие от артефактов. Ведь только феномен, очищенный от артефактов (таких как абстрактное знаково-предметное знание и логика) отражает бытие реального мира и ведет нас к изучению его базового слоя. Сама свершенность события , феноменально воспринимаемого, несет с собой физическую реализованность условий понимания. Более того, в этой попытке понимания объект как бы «бежит вперед», и одновременно начинает надстраиваться на другие объекты, оставшиеся позади (в снах, в детстве, в забытом и т.д.).

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: бесплатные доклады, банк бесплатных рефератов, реферат на тему менеджмент.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3 | Следующая страница реферата