Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11 | Следующая страница реферата

Принципы эти суть не что иное, как диалектика самосознания, которая, идя от Сократа к Гегелю, от ироничного предположения реальности всего рационального устремляется к научному суждению, гласящему, что все реальное рационально. Открытие Фрейда показало, однако, что означенный процесс верификации не может подлинно захватить субъекта, не сместив его по отношению к центру самосознания, по оси которого располагала его гегелевская реконструкция феноменологии духа; другими словами, открытие это делает еще более сомнительными всякие поиски "осознания", которое выходило бы за рамки психологического феномена и не вписывалось бы в картину обстоятельств конкретного момента, который, собственно, и является плотью универсального, и без которого это последнее неминуемо растворилось бы во всеобщем.

Эти замечания определяют границы, внутри которых наша техника не может обойтись без признания структурных моментов гегелевской феноменологии: в первую очередь диалектики господина и раба, диалектики "прекрасной души" и "закона сердца", и вообще всего того, что позволяет нам понять, каким образом конституирование объекта подчинено реализации субъекта.

Но если в достойном гения Гегеля требовании глубинной идентичности частного и универсального оставалось нечто пророческое, то психоанализ предоставил ему готовую парадигму, открыв структуру, где идентичность эта реализуется как отъединяющаяся от субъекта, и без всякой аппеляции к завтрашнему дню.

Отметим лишь, что именно это и представляется нам главным возражением против любых ссылок на целостность индивида; ведь субъект вводит разделение как в индивидуум, так и в коллектив, являющийся эквивалентом индивидуума. Психоанализ и есть то, что обнаруживает призрачную природу их обоих.

Казалось бы, забыть об этом уже нельзя, но психоанализ-то как раз и учит нас тому, что это забывается- подтверждение чего, и даже вполне закономерное, дают нам сами психоаналитики, чьими "новыми тенденциями" это забвение и представлено.

И если, со своей стороны, Гегель пришелся весьма кстати, чтобы дать нашей пресловутой нейтральности смысл, который не обличал бы в ней свидетельство умственного паралича, это вовсе не значит, что нам нечего позаимствовать от гибкости сократической майевтики и той виртуозной техники, с которой Платон ее нам преподносит- хотя бы для того, чтобы почувствовать в Сократе и его желании еще нетронутую тайну психоаналитика и сориентировать по отношению к платоновской "скопии" наше собственное отношение к истине, позаботившись при этом сохранить дистанцию между припоминанием, которое Платон принужден был предпослать всякому пришествию идеи, и исчерпанием бытия, доведенном до конца в киркегоровском "повторении" (29).

Но между собеседником Сократа и нашим есть историческое различие, которое не лишним будет уточнить. Опираясь на созидательный разум, столь умело извлекаемый им из дискурса раба, Сократ обращается к подлинным господам, которых и стремится убедить в необходимости порядка, способного обосновать их могущество и истину господствующих в городе-государстве слов. Мы же имеем дело с рабами, которые принимают себя за господ и в универсальном миссионерском языке находят поддержку своему рабскому состоянию, закрепляя его узами присущей этому языку двусмысленности. В порядке юмора можно было бы даже добавить, что цель наша- восстановить в них ту суверенную свободу, которую обнаруживает Шалтай-Болтай, напоминая Алисе, что в конечном счете именно он является господином означающего, хотя на означаемое, в котором получило оформление его бытие, господство это и не распространяется.

Итак, мы все время возвращаемся к нашей двойной ориентации: на речь и язык. Чтобы освободить речь субъекта, мы вводим его в язык его желания, т.е. в первичный язык, на котором, помимо всего того, что он нам о себе рассказывает, он говорит нам что-то уже безотчетно, и говорит, в первую очередь, символами симптома.

Этот обнаруженный анализом символизм представляет собой именно язык. Язык этот, воплощающий игривое пожелание одного из афоризмов Лихтенберга, носит универсальный характер языковой системы, доступной пониманию в любой другой такой же системе. В то же время, будучи языком, запечатляющим желание в момент, когда оно, добиваясь признания, только-только обретает человеческие черты, он является абсолютно частным языком данного субъекта.

Итак, я говорю "первичный язык", вовсе не имея при этом в виду "первобытный язык", поскольку Фрейд, чья заслуга как первооткрывателя в этой области, позволяет сравнить его с Шампольоном, целиком расшифровал этот язык по снам своих современников. Кроме того, поле этого языка авторитетно определено в основных чертах одним из сотрудников Фрейда, с самого начала принимавшим участие в этой работе- одним из немногих, кто внес в нее нечто новое. Я говорю о докторе Эрнсте Джонсе, последнем оставшимся в живых из тех, кто получил семь колец мастера, и чье присутствие на почетных местах в некоей международной ассоциации доказывает, что достались они не простым хранителям реликвий.

В своей фундаментальной статье о символизме (30) доктор Джонс на стр. 15 замечает, что несмотря на то, что символов- в том смысле, который термину этому придает анализ, - существует тысячи, все они относятся непосредственно к собственному телу, к отношениям родства, к рождению, к жизни, и к смерти.

Истина эта, признаваемая автором статьи безоговорочно, позволяет понять, что хотя символ, говоря психоаналитическим языком, и вытеснен в бессознательное, он не несет в себе ни малейших признаков регрессии или незрелости. Поэтому чтобы стать в субъекте действенным, ему достаточно быть услышанным, ибо действие его протекает в субъекте безотчетно, что мы и признаем в повседневной практике, объясняя многие реакции субъектов, - как нормальных, так и невротиков- их откликом на символический смысл действия, отношения, или объекта.

Следовательно, нет никакого сомнения,что аналитик может пользоваться властью символа, точно рассчитанным образом вводя его в семантические резонансы своих замечаний.

Это ознаменовало бы возврат к использованию символических эффектов в обновленной технике интерпретации.

В подтверждение мы хотели бы сослаться на традиционное индийское учение о "дхвани" (31), которое обращает внимание на свойство речи сообщать то, что в ней не высказано. Свойство это иллюстрируется следующей басенкой, наивность которой, для таких историй-примеров вполне обычная, не лишена юмора, привлеченные которым, мы находим и скрытую в ней истину.

Некая юная девица- гласит эта история- сидит на берегу реки, поджидая своего возлюбленного, и вдруг видит, что в ее сторону направляется брахман. Она тут же встает, идет ему навстречу и самым радушным тоном говорит: "Как вам сегодня повезло! Собаки, чей лай в этом месте вам раньше так досаждал, здесь больше нет: ее только что сожрал рыскающий в округе лев".

Отсутствие льва может, таким образом, иметь те же точно последствия, что и его прыжок, который, согласно весьма ценимой Фрейдом пословице, он дважды не делает.

-Первичный" характер символов сближает их на самом деле с теми простыми числами, из которых составлены все остальные; и если символы эти действительно лежат в основе всех семантем языка, то осторожно исследовав их взаимоналожения и воспользовавшись путеводной нитью метафоры, символическое смещение которой нейтрализует вторичный смысл сопряженных ею терминов, мы сможем полностью восстановить в речи ее способность вызывать представления.

Для своего преподавания и изучения эта техника требует глубокого усвоения ресурсов языка, в особенности тех, которые получили конкретную реализацию в поэтических текстах. Хорошо известно, что Фрейд вполне отвечал этому требованию в отношении немецкой словесности, к которой, ввиду несравненного качества перевода, следует добавить и драматургию Шекспира. Все наследие Фрейда свидетельствует об обширных познаниях его в этой области, к которой он постоянно обращался, как в технике анализа, так и в работе над своими открытиями. Сюда надо добавить основательное знание классических авторов, знакомство с современными исследованиями в области фольклора и заинтересованное участие в завоеваниях гуманитарных наук в области этнографии.

Каждому из практикующих аналитиков не худо было бы по мере сил ему в этом следовать.

Но мы идем против течения. Сопротивление его дает себя знать по тому снисходительному вниманию, с которым, как некое новшество, встречают ныне wording; английская морфология придает этому понятию, пока нелегко поддающемуся определению, выражение достаточно тонкое, чтобы им не пренебречь.

Однако то, что скрывается за этим понятием, не слишком вдохновляет, когда некий автор (32) радостно удивляется, что получил совершенно иной результат при интерпретации одного и того же сопротивления, употребив "без сознательного умысла", как он подчеркивает, выражение need for love вместо выражения demand for love, которым он, по его собственным словам, "не задумываясь", пользовался до этого. Если случай этот призван подтвердить отсылку интерпретации к ego psychology, заявленную в заголовке статьи, то речь, видимо, идет об ego psychology самого аналитика, которая обходится в данном случае языковыми средствами столь скромными, что позволяет ему довести свою практику едва ли не до косноязычия (33).

Ибо слова need и demand имеют для субъекта смысл диаметрально противоположный, и полагать, будто их можно где-то употреблять неразборчиво, значит решительно игнорировать intimation, в речи содержащийся.

Ведь то, к чему стремится речь в своей символизирующей функции- это трансформировать субъект, которому она адресуется, установив его связь с субъектом, от которого она исходит, т.е. создав эффект означающего.

Вот почему мы хотим еще раз вернуться к структуре языкового общения и навсегда покончить с понятием языка-знака, этим недоразумением, которое в данной области стало источником как взаимонепониманий в беседе, так и речевых изъянов.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: история возникновения реферат, контрольные 5 класс, загадки с ответами.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11 | Следующая страница реферата