Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6 | Следующая страница реферата

Станислав Лем заметил как-то в своём «Големе XIV» (устами последнего), что эволюция отняла у человека свод правил поведения, зашитый в генетический код и не обсуждаемый, а уж тем более – беспрекословный, вынудив взамен создавать собственные, куда более мягко зашиваемые культуры, причём, едва интуитивное строительство культуры подходит к завершению и, следовательно, к осознанию её живущими в ней людьми, её основы и устои начинают подвергаться сомнению, и – практически неизбежно – культура разрушается, уступая место следующей. И путешествие генетических кодов по человечеству если и находится в контексте эволюции, то очень уж как-то незначительно и опосредованно. Ну можно ли назвать вполне эволюционным выжигание инквизицией самых ярких и свободолюбивых женщин или выбивание
Сталиным наиболее хозяйственных или активных членов соответствующих популяций? А уж зависимость от социальных привычек столь исчезающее мала, а сама смена этих привычек столь стремительна на фоне эволюционных сроков, что, кажется, любая попытка исследовать эти явления, так или иначе, сводится к крылатому латинскому восклицанию «O tempora! O mores! », что один из наших остроумных соотечественников перевёл как «O tempora! – умора!»

Биология открытого брака

Дайсон о секс-партнёрстве:

«Здесь я привожу несколько основных принципов сообществ.

. Каждый участник должен определит для себя, что он дает, и что надеется получить. В конечном счёте, эти желания должны соответствовать друг другу, хотя они могут быть различными для разных людей.

. Члены сообщества должны чувствовать, что они лично заинтересованы в сообществе, и, следовательно, покинуть его будет для них испытанием.

. Правила сообщества должны быть ясными, и, если они нарушаются, должны быть приняты меры.

Когда эти принципы нарушаются, сообщество становится весьма унылым: таков, например, брак, в котором одна сторона любит изменяющего ей партнёра – в отличие от брака, где один партнёр удовлетворяет сексуальные потребности другого в обмен на лёгкую жизнь. Некоторые люди могут рассматривать последний пример как случай морального падения, но это полноценное общество».

Эстер Дайсон, «Жизнь в эпоху Интернета», 1997.

Отчего человеческие существа склонны к изменам, если они так сильно осложняют нашу жизнь? Почему мы клянемся, друг другу в верности, а затем, так часто, практикуем адюльтер? Легкомысленный очевидный ответ: «Слишком приятно, чтобы остановиться», как выясняется, не очень-то хорош.

Эволюционная биология учит нас, что человеческие существа, как и прочие животные, являются адаптивными машинами; «приятно» - это просто способ, которым инстинкт подталкивает нас к поведению, которое – в среднем
– оказывалось успешным для наших предков. Поэтому такой ответ влечёт за собой новый вопрос: почему история нашего вида доказывала успех поведения, которое – как сообщают нам многочисленные объявления о розыске пропавших родных, горькие баллады, трагические пьесы и статистика венерических заболеваний – зачастую деструктивно для всех причастных сторон.

Этот вопрос особенно важен именно для людей, поскольку секс и деторождение для человека, по сравнению большинством наших животных сородичей, - рискованное занятие. У человеческих детёнышей огромная голова, делающая исход родов вероятностным, а – для благополучно родившихся – период, в течение которого они зависят от ухода, поразительно долог и требует массы родительского участия.

Если бы мы переделывали людей в соответствии с такой высокой инвестиционной ёмкостью, очевидным решением было бы «перешить» наши инстинкты так, чтобы мы образовывали устойчивые пары на всю жизнь. Без сомнения, возможно представить себе лучшее человечество, в котором проблема
«неверности» вообще не стоит, поскольку у членов сложившейся пары взаимный импринтинг так силён, что никто другой не оказывается сексуально привлекательным. Так устроены некоторые птицы. А почему мы не такие? Почему успешно прошли отбор промискуитет и адюльтер? Какой такой адаптивной функции они служат, что уравновешивает риски для потомства, проистекающее от нестабильности пар?

Ответ на этот вопрос следует искать, прежде всего, вспомнив, что эволюционный отбор представляет собой не доброжелательное планирование в целях максимализации группового выживания, а слепую конкуренцию различных генетических линий. На конфликтующие стратегии, используемые конкурирующими сторонами в репродуктивной игре, стоит взглянуть повнимательнее.

Всегда было сравнительно просто объяснить мужскую склонность к промискуитету. Хотя совокупные затраты родителей на детей достаточно велики, необходимый минимум участия мужчины драматически низок (и с точки зрения затрат, и сточки зрения рисков) по сравнению с участием женщины.
Одним из показателей этого различия являлась высокая родовая смертность женщин плоть до Нового времени. Таким образом, для генетических линий, передаваемых через мужчин оптимальную стратегию, продвигающую их, можно сформулировать так: «порождай массу потомства и принимай в нём минимальное участие», в то время как для женщин это: «минимизируй потомство и максимизируй затраты на обеспечение его выживание».

Это также объясняет, почему культуры, не развившиеся до признания равенства полов, всегда относились к женской измене гораздо более нетерпимо, чем к мужской. Мужчина, отказавшись принять всерьёз «неверность» своей половины, рискует гораздо большей частью своего репродуктивного потенциала, чем женщина, игнорирующая похождения своего мужа.

Из этого, разумеется, следует, что мужчина, «хранящий верность» постоянно, недообслуживает свои гены, и такого рода поведенческая тенденция будет пресечена естественным отбором. Оптимальная стратегия для мужчины – готовность к промискуитету для того, чтобы не упустить возможность частичной оплаты другим мужчиной стоимости своего воспроизводства, но не доходящая до такой «неверности», при которой потенциальная пара будет рассматривать его как слишком рискованный вариант (например, до готовности бежать с другой женщиной, бросив детей).

Для чего до середины 1990-х не существовало хорошей теории, так это для объяснения кооперативности женщин по отношению к такой стратегии.
Ранние социобиологические модели человеческой социальной стратегии предсказывали, что женщины должны хватать лучшего производителя, которого им удастся привлечь, и делать всё возможное и невозможное для сохранения его верности, поскольку если он начнёт гулять, часть его ресурсов может быть направлена не обеспечение детей от других женщин. По этой теории добрачное воздержание и верность в браке для женщины выработались как предмет обмена на мужскую верность – небольшая жертва, поскольку никто не замечал никаких эволюционных стимулов для того, чтобы женщина уклонилась от соблюдения контракта.

Задним числом можно заметить, что подозрения должно было возбудить уже само совпадение предсказаний этой теории с обычным моральным предписанием – подозрение касательно самой модели, поскольку актуальную и бросающуюся в глаза склонность женщин к промискуитету (даже в очевидных формах, не говоря уже о скрытых) модель эта не объясняла и не могла объяснить.

Начнём с того, что, если стратегия «обмена её верности на его» действительно была оптимумом отбора, не было бы баров для одиноких: генотипы, продуцирующие женщин со склонностью торчать в таких барах, были бы исключены давным-давно. Но есть и более серьёзная неувязка.

Исследования материнства/отцовства в современных городских условиях
(выполненные с гарантией того, что супруг или посторонние не узнают их результатов) выявили, что процент плодов адюльтера среди детей, рождённых в браке, поразительно высок (часто он находится между 25 и 45%). В большинстве случаев номинальный отец об этом не знает, а мать – по самой природе вещей – не уверена до получения результатов исследования.

Эта статистика взывает к объяснению – ведь оказывается, что у женщин есть эволюционное побуждение к тому, чтобы гулять. Свет потрясло исследование популяций шимпанзе. Самки, отвергающие холостяков с низким статусом из своей стаи, гораздо охотнее вступают в связь с холостяками с таким же низким статусом из другой стаи.

Могут быть побуждения, которых мы не понимаем, но оказывается, что женщины генетически «хотят» как удержать альфа-самца верным, так и обеспечить максимальное генетическое разнообразие своему потомству.
Максимализация генетического разнообразия увеличивает шансы на то, что часть потомства выживает при всех испытаниях, которое готовит ему меняющаяся среда (из которых наиболее важны сопутствующие паразиты и патогенез).

Допустим, что Джейн может удержать Тарзана и вырастить четырёх детей.
Её оптимальная стратегия – отнюдь не рожать всех четверых от Тарзана, оптимальным окажется прижить с ним трёх, а четвёртого завести от какого- нибудь романтично настроенного чужака – холостяка из другого племени. В таком случае гены, обуславливающие сексуальную стратегию Джейн, получат пятидесятипроцентную вероятность воспроизводства (независимо от того, кто окажется биологическим отцом). И если чужак окажется более приспособленным самцом, чем лучший из самцов, которого она может удержать, её дети от этого лишь выиграют.

Это не только человеческая стратегия. Подобное поведение присуще и другим видам, затрачивающим много времени на воспитание потомства, особенно птицам.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: изложение на тему, скачать контрольные работы, шпаргалки ответы.





Предыдущая страница реферата | 1  2  3  4  5  6 | Следующая страница реферата