Предыдущая страница реферата | 2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12 | Следующая страница реферата

Слово «совесть» указывает, что имеется в виду особый слу­чай «ведания» или «сознания». Специфика «совести» состоит в том, что это есть знание или весть об эмоциональной ценности представлений, имеющихся у нас по поводу мотивов наших дей­ствий. Уже из этого определения видно, что совесть является сложным феноменом, состоящим частью из элементарного воле­вого акта или сознательно необоснованного стремления к дейст­вию, а частью из разумного чувства. Это ценностное суждение, отличающееся от интеллектуального суждения тем, что наряду с объективным, всеобщим, предметным его характером в нем за­метна и отсылка к субъективному. Ценностное суждение всегда предполагает субъекта, так как оно предполагает, что нечто пре­красно и хорошо «для меня». Если же утверждается, что нечто прекрасно и хорошо для кого-то другого, то мы имеем дело с суждением необязательно ценностным — оно может быть ут­верждением интеллектуального порядака. Сложный феномен со­вести, таким образом, состоит как бы из двух уровней. Один из них, образующий основание, содержит в себе психическое явле­ние, а другой — своего рода надстройка содержит утверждаю­щее или отрицающее суждение субъекта.

Сложности феномена соответствует его пространная эмпири­ческая феноменология. Совесть может предварять, сопутство­вать, дополнять сознательную рефлексию, выступать как просто привходящее аффективное явление при протекании каких-либо психических процессов (причем моральный ее характер тут не сразу различим). Например, при совершении того или иного действия она может заявить о себе по внешней видимости как беспричинное состояние страха. При этом субъект ни в малей­шей мере не осознает связи своего действия с сопутствующим со­стоянием страха. Нередко моральное суждение сдвигается в последующее сновидение, непонятное для субъекта. Например, одному бизнесмену была предложена внешне серьезная и честная сделка, которая, однако, как он осознал это позже, могла во­влечь его в фатальное для него дело о мошенничестве, прими он тогда это предложение. На следующую ночь (а сделка, как уже было сказано, казалась ему вполне приемлемой) ему присни­лось, что руки его по плечи покрылись грязью. Он был не в со­стоянии найти здесь какую бы то ни было связь с событиями предшествующего дня, так как и представить себе не мог, что предложенная сделка ставит его в уязвимое положение, посколь­ку соединялась для него с представлением об удачной деловой операции. Я предупредил его, и он был достаточна предусмотри­тельным, чтобы принять определенные меры предосторожности, каковые и спасли его потом от колоссальных убытков. Будь си­туация изначально обозримой для его сознания, он непременно испытал бы муки совести, поскольку понимал бы, что речь идет о «грязном деле», несовместимом с его моралью. Как говорится, он «покрыл бы руки грязью». Сновидение облекло это изрече­ние в образную форму. В данном случае отсутствует классичес­кая характеристика совести, а именно conscientia peccati, созна­ние греха. Отсутствует и специфическое чувство мук совести. Вместо них во сне возник символический образ покрытых гря­зью рук, обративший внимание на возможную нечистоту дела. Чтобы его моральная реакция, т. е. его совесть, стала осознан­ной, он должен был рассказать мне свое сновидение. Этот рас­сказ был в каком-то смысле актом совести, поскольку в связи со сновидением возникла какая-то неуверенность. Она была ре­зультатом практики анализа, показавшего ему, что сновидения часто приносят нечто значимое для самопознания. Без этого опыта, наверное, он не обратил бы на сновидение внимания.

Поучителен здесь важный факт: моральная оценка действия, находящая свое выражение в специфической тональности чувст­венного представления, не всегда есть дело conscientia peccati, но может функционировать и без его участия. Фрейд выдвинул гипотезу, что в подобных случаях имеет место вытеснение, исхо­дящее из некого психического фактора, так называемого «Сверх-Я». Но для того чтобы сознание осуществило волевой акт вытеснения, требуется предположить, что моральная предо­судительность вытесняемого содержания уже была как-то осоз­нана. Ведь без такой мотивации не был бы задействован соответ­ствующий волевой импульс. Но как раз такое знание настолько отсутствовало у нашего бизнесмена, что он не только не обнару­жил ни малейшей чувствительности, он и мое предупреждение принял с немалыми оговорками. Основанием для этого является тот факт, что двусмысленность сделки он никоим образом не осознавал, а потому был лишен и всяких мотивов для вытесне­ния. Так что гипотеза о сознательном вытеснении в данном слу­чае также неприменима.

Произошедшее представляет собой бессознательный акт, протекавший так, словно он является сознательным и намерен­ным действием, а именно актом совести. Будто субъект осозна­вал аморальность сделки и ответил на это соответствующей эмо­циональной реакцией. Но весь процесс протекал за порогом со­знания, сублиминально, и единственным оставленным им следом является сновидение, но и в нем моральная реакция является бессознательной. «Совести» как ведания нашего «Я», как соп-scientia, в данном случае нет. Если совесть является веданием, то ведающий не эмпирический субъект, но бессознательная лич­ность, которая, по всей видимости, поступает как сознательный субъект. Эта личность знает о двусмысленности сделки, она осознает также характер своего Я, не боящегося преступления закона ради прибыли. Поэтому она побуждает соответствующий приговор совести. Иначе говоря, Я замещается здесь бессозна­тельной личностью, которая и совершает искомый акт совести. Подобные или сходные наблюдения побудили Фрейда придать особую значимость «Сверх-Я». Фрейдовское «Сверх-Я» высту­пает теперь уже не как природная и наследуемая психическая структура, но скорее как приобретенное сознанием достояние — через традиционные обычаи, через так называемый моральный кодекс, воплощенный, например, в Десятословии. «Сверх-Я» оказывается патриархальным наследством, и как таковое оно является сознательным приобретением, собственностью созна­ния. Когда у Фрейда «Сверх-Я» выступает как почти бессозна­тельный фактор, то при этом он опирается на практический опыт работы с индивидуальными случаями, с которыми он считался как с фактами, а именно что акт совести, как и в нашем

примере, удивительно часто протекает бессознательно. Как известно, Фрейд и его школа отвергают гипотезу об унаследованных инстинктивных способах поведения, обозначаемых нами как  архетипы. Они считают их мистическими и ненаучными, поэтому бессознательные акты совести объясняют вытеснением «Сверх-Я».

В понятии «Сверх-Я» нет ничего выходящего за границы об­щеизвестного. Оно тождественно в данном отношении тому, что называется «моральным кодексом». Особенностью является лишь тот факт, что в индивидуальном случае тот или иной ас­пект моральной традиции выступает как бессознательный. Сле­дует упомянуть, что Фрейд отдавал себе отчет о наличии неких «архаических остатков» в «Сверх-Я», признавал, что акты со­вести находятся под влиянием архаических мотиваций. Посколь­ку наличие архетипов, т. е. подлинно архаических способов по­ведения, Фрейд оспаривал, то остается предполагать, что под «архаическими остатками» он подразумевал наши сознательные традиции, которые в индивидуальном случае могут выступать как бессознательные. О врожденных типах у него и речи быть не может, ведь они для него должны были бы быть «унаследо­ванными представлениями». Насколько мне известно, примеров тому он не приводит. Поскольку свидетельств в пользу гипотезы об унаследованных инстинктивных способах поведения, а имен­но архетипов, имеется вдоволь, то «архаические остатки» в «Сверх-Я» являются, вероятно, какой-то невольной уступкой учению об архетипах. Это означает тем самым и принципиаль­ное сомнение в абсолютной зависимости бессознательного содер­жания от сознания.

Для такого сомнения есть все основания: во-первых, бессоз­нательное и онтогенетически и филогенетически старше созна­ния, а во-вторых, слишком уж хорошо известен тот факт, что бессознательное не поддается никакому (или почти никакому) воздействию сознательных волевых актов. Или оно может лишь вытесняться или подавляться, да и то по большей части только на время. Как правило, оно сразу же выставляет за это свой счет. Не будь это так, психотерапия была бы беспроблемным де­лом. Путем разумения и воли тогда можно было бы получить окончательный доступ к бессознательному, психика без остатка трансформировалась бы в сознательные намерения, если бы бес­сознательное целиком зависело от сознания. Лишь далекие от мира идеалисты, рационалисты и прочие фанатики способны предаваться таким мечтам. Психика — это не волевое явление, но природа, которая хотя и модифицируется в иных моментах искусством, наукой и терпением, но без глубочайшего поврежде­ния человеческое существо не поддается превращению в artifi-cium. Конечно, можно сделать человека больным животным, но уж никак не вымышленным идеальным существом.

Хотя люди доныне предаются самообману, будто сознание представляет целостность человеческой психики, оно является лишь ее частью, о связи которой со всей целостностью, впрочем, мы мало что знаем. Так как бессознательная часть на деле не осознается, то границы ее колышками не обставишь. Иначе гово­ря, мы не можем указать, где начинается и где заканчивается психика. Хотя нам известно, что сознание и его содержания представляют собой изменяемую часть психики, но чем глубже мы пытаемся проникнуть, хотя бы косвенно, в область бессозна­тельной души, тем чаще возникает у нас ощущение, что тут мы имеем дело с автономной сущностью. Следует даже добавить, что наилучших успехов в лечении и воспитании мы достигаем как раз там, где соучаствует бессознательное. Т.е. там, где цель нашего воздействия совпадает с бессознательной тенденцией раз­вития. И наоборот, наши наилучшие методы и намерения отка­зывают там, где природа не приходит на помощь. Без хотя бы относительной автономии был бы невозможен и универсальный опыт дополняющей, т. е. компенсаторной, функции бессозна­тельного. Будь бессознательное в самом деле зависимым от соз­нания, в нем ничего, кроме сознания, и не содержалось бы.

Наш пример сновидения и множество других сходных случа­ев приближают к мысли, что сублиминальная моральная оценка и нравственный кодекс сновидения действуют так, словно осново­полагающими законами бессознательного являются сознание, опирающееся на традиционные моральные законы, или всеобщая моральность. Либо они по меньшей мере оказывают воздействие на бессознательное. Такой вывод находится в очевидном противо­речии с универсальным опытом автономии бессознательного. Хо­тя моральность является всеобщим свойством человеческой психики, но не тот или иной моральный кодекс. Последний никак не может быть природной психической структурой. Тем не менее, как то показывает наш пример, имеются обстоятельства, когда акт совести протекает в бессознательном точно так же, как в соз­нании. Он следует тем же моральным предписаниям, а потому возникает видимость, будто моральный кодекс управляет и бес­сознательными процессами.

Эта видимость все же обманчива — есть столько же, если не больше, примеров, когда сублиминальная реакция вовсе не совпадает с моральным кодексом. Однажды я консультировал весь­ма знатную даму, отличавшуюся не только благородством манер, но и высокой «духовностью». Она желала избавиться от своих «гадких» сновидений. Целыми сериями шли постыдные сновиде­ния, наполненные пьяными проститутками, венерическими забо­леваниями и тому подобным. Дама была в ужасе от таких не­пристойностей и никак не могла объяснить, почему именно ее, всегда стремившуюся к высокому, преследуют подобные образы дна. Точно так же она могла бы спросить, почему именно святые подвергались наисквернейшим искушениям. Если моральный ко­декс играет здесь вообще какую-то роль, то как раз обратную. Вместо того чтобы производить нравственные увещевания, бес­сознательное удовлетворяется изготовлением всяческой амморальности, словно оно имеет в виду лишь нравственно предосу­дительное. Такого рода опыт встречается настолько часто и ре­гулярно, что еще ап. Павел должен был признать, что доброго, которого он хочет, не делает, а злое, которого не хочет, делает.

Сновидение и предостерегает и искушает, а потому возника­ет сомнение в том, что можно расценить как моральное сужде­ние, в нем совершающееся, иными словами, приписать бессозна­тельному моральную функцию. Разумеется, мы вольны пони­мать сновидение моральным образом, не предполагая при этом, что с бессознательным связана какая-то моральная тенденция. Скорее может показаться, что с равной объективностью оно про­изводит и аморальные фантазии и моральные суждения. Пара­доксальность, внутренняя противоречивость совести издавна хо­рошо знакомы исследователям этого вопроса: помимо «правиль­ной» есть и «ложная» совесть, которая искажает, утрирует, превращает зло в добро и наоборот. Это, например, совершают иные угрызения совести, причем с такой же принудительностью, Настоящее и будущее

5. УГРОЗА ИНДИВИДУУМУ В СОВРЕМЕННОМ ОБЩЕСТВЕ

Людей всегда занимал вопрос: «Что принесет будущее?», — но занимал не всегда в равной степени. В исторической перспек­тиве чаще во времена физических, политических, экономических и духовных бедствий они в тревожной надежде направляли свой взгляд в будущее и создавали предчувствия, утопии и апокалип­тические видения. Вспомним о веке Августа — начале христи­анского Эона с его хилиастическими ожиданиями либо о мета­морфозах западного духа, сопровождавших конец первого хрис­тианского тысячелетия. Сегодня мы живем накануне завершения второго тысячелетия, во времена апокалиптических предчув­ствий всемирного разрушения. Каков смысл той трещины, кото­рая отчетливо предстает в виде железного занавеса, разделивше­го человечество на две половины? Что произойдет с нашей куль­турой, с нашим человеческим существованием вообще, если нач­нут рваться водородные бомбы? Либо если духовный и мораль­ный мрак государственного абсолютизма распространится по всей Европе?

У нас нет ни малейшего повода недооценивать эту угрозу. По всему западному миру уже имеются подрывные меньшинства с заготовленными для поджога факелами. Они даже пользуются защитой нашего права и нашего гуманизма, а потому на пути у этих идей стоит лишь критический разум благоразумного и духовно стабильного слоя населения. Не стоит переоценивать его мощь. Она изменчива, находится в зависимости от национально­го темперамента, страны, даже региона с его системой обществен­ного воспитания и образования и прежде всего от воздействия се­рьезных факторов политической и экономической природы. Верхняя граница этого слоя по самым оптимистичным оценкам и на основе опыта голосования лежит где-то возле 60% от числа избирателей. Тем самым не опровергается несколько более пес­симистичный взгляд, поскольку дар разума и критического раз­мышления вовсе не является непременным свойством человека, и даже там, где они имеются в наличии, у них нет твердости и ус­тойчивости - как правило, тем более, чем обширнее рассматри­ваемая политическая группа. Масса подавляет еще возможную у каждого по отдельности способность трезво видеть и размыш­лять, она принудительно влечет к доктринерской и авторитар­ной тирании, стоит хоть чуть ослабнуть правовому государству.

Разумная аргументация возможна и перспективна лишь до тех пор, пока эмоции не превысили некоторой критической для данной ситуации точки. Стоит температуре аффектов превзойти этот градус, и действенность разума отказывает, на его место приходят лозунги и химерические желания, иными словами, род химерической одержимости, которая, разрастаясь, производит психическую эпидемию. В этом состоянии приобретают значи­мость те элементы населения, которые раньше, под властью разума, влекли асоциальное и едва терпимое существование. Подобные индивиды вовсе не представляют собой редкого курье­за, обнаруживаемого разве что в тюрьмах и сумасшедших до­мах. На всякого явно душевнобольного, по моей оценке, прихо­дится как минимум с десяток латентных случаев. При видимой нормальности их воззрения и поведение находятся под влиянием бессознательных болезнетворных и извращенных сил, хотя до прорыва последних дело чаще всего не доходит. Никакая меди­цинская статистика по понятным причинам не даст нам справки относительно частоты латентных психозов. Но даже если их чис­ло меньше десяти на каждое явное душевное заболевание и пре­ступление, то сравнительная незначительность в процентном отношении к числу всего населения перевешивается особой опас­ностью подобных индивидов. Их душевное состояние соответст­вует как раз коллективному возбуждению группы, которой вла­деют аффективные предрассудки и фантастические желания. В такой среде они оказываются самыми приспособленными, тут они чувствуют себя как дома. Ведь им по собственному опыту знаком язык подобных состояний, они умеют с ними обходиться. Взывающие к коллективному неразумию, исполненные фанатич­ной злобы, химерические идеи падают на плодородную почву:

здесь говорят те мотивы, поднимается та злоба, которые дрем­лют у нормального человека под покровом разума и благомыслия. Хотя число таких индивидов ничтожно в сравнении со всем населением, они опасны как источник заразы, а именно по той причине, что так называемый нормальный человек располагает лишь весьма ограниченным самопознанием.

«Самопознание» обычно путают со знанием собственной соз­нательной личности, своего «Я». Всякий, у кого есть сознание «Я», полагает само собой разумеющимся, будто он себя знает. Однако сознанию «Я» ведомы только его же содержания, но ни­как не бессознательное. Человек путает познание самого себя с тем, что в среднем известно о нем в его социальном окружении. Действительное его психическое состояние остается по большей части сокрытым. В этом отношении душа подобна телу: неспециа­листу тоже очень мало известно о физиологических и анатоми­ческих структурах, хотя ими и в них он живет. Требуются спе­циальные познания, чтобы довести до «Я» хотя бы уже извест­ное, не говоря уж о неведомом.

То, что обычно называется «познанием себя», есть по боль­шей части ограниченное и зависимое от социальных факторов знание о происходящем в человеческой душе. Здесь мы вновь и вновь сталкиваемся с предрассудками (мол, такого «у нас», «в нашей семье», в ближайшем либо далеком окружении не быва­ет); нередки также иллюзорные предположения по поводу яко­бы имеющихся свойств, которые, однако, служат лишь сокры­тию действительного положения вещей.

Именно эта широко простирающаяся область бессознатель­ного недостижима для критики и контроля сознания; здесь мы явно беззащитны перед лицом возможного влияния и психичес­кого заражения. Против психической заразы, как и против лю­бых других опасностей, мы можем защищаться лишь в том слу­чае, если осознаем, где, когда и как на нас нападают. В случае самопознания речь идет о постижении индивидуального состоя­ния, поэтому теория дает здесь очень мало. Чем выше воздвига­ется притязание на всеобщую значимость, тем меньше теория отдает должное индивидуальному положению дел…

Об этом следует помнить, когда речь заходит о теории, ко­торая должна служить руководством для самопознания. Само­познание просто невозможно в соответствии с подобными пред­посылками, поскольку предметом познания тут выступает инди­вид — относительное исключение из правил, иррегулярность. Не всеобщее и повторяющееся, а уникальное — вот что отличает индивидуума. Его следует понимать не как повторяющуюся еди­ницу, но как неповторимую единственность, которая в конечном счете не доступна ни для сравнения, ни для познания. Человека можно и должно описывать и статистически, иначе о нем вообще не высказать ничего всеобщего. В этих целях его можно тракто­вать и как сопоставимую единицу. Так появляются общезначи­мые антропология и психология с абстрактно-усредненным обра­зом человека. Только из этого образа выпали все индивидуаль­ные черты, которые важнее всего для понимания. Когда я хочу понять отдельного человека, то я должен отложить в сторону все научные познания о среднем человеке, отказаться от всякой тео­рии, чтобы смотреть всякий раз по-новому и без предубеждений.

Идет ли речь о понимании стоящего передо мной индивиду­ума или о самопознании, в обоих случаях я должен повернуться спиной к теоретическим предпосылкам, ясно отдавая себе отчет в том, что научное познание тут умолкает. Однако последнее не только пользуется всеобщим почитанием, оно вообще служит современному человеку в качестве единственного духовного ав­торитета. Понимание другого индивида требует, так сказать, cri-men laese maiestatis, а именно игнорирования научного позна­ния. Такой отказ означает нелегкую жертву: можем ли мы изба­виться от научного подхода, не утратив при этом чувства ответ­ственности? Если психолог одновременно является еще и вра­чом, стремящимся не только к научному упорядочению феноме­нов, но и к человеческому пониманию своего пациента, ему пря­мо угрожает коллизия долга: он оказывается между двух проти­востоящих друг другу установок, между познанием и понимани­ем. В терминах «или-или» этот конфликт не решается, тут тре­буется «двухколейное» мышление: мыслить одно, не забывая при этом и другого.

В силу того что очевидное достоинство познания выступает в то же самое время как специфический недостаток понимания, возникает риск парадокса. С одной стороны, для науки индиви­дуум — это лишь абстрактная, бесконечно повторимая единица, обозначаемая любой буквой; с другой — для понимания уни­кальный индивид является как раз благороднейшим и единствен­но реальным предметом, отодвигающим на второй план все эти милые научному сердцу закономерности и регулярности. Данное противоречие становится проблемой прежде всего для врача. По­лученное им естественнонаучное образование оснащает его ста­тистическими истинами, но перед ним стоит задача излечения больного, который требует индивидуального понимания, особен­но в случае психических страданий. Чем схематичнее избранное им лечение, тем сильнее будет оправданное сопротивление …

6. Интервью на берлинском радио 26 июня1993

….

Вайцзеккер: Благодарю вас, доктор Юнг. Мы услышали о вашей позиции по наиболее общим проблемам ситуации в целом. Теперь я хотел бы задать несколько более конкретных вопросов относительно вашей психологии. Какова, на ваш взгляд, пози­ция психолога в целом на сегодня? Что является ее задачей в такое время — время активности?

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: отчет о прохождении практики, скачать доклад на тему, реферат витамины.





Предыдущая страница реферата | 2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12 | Следующая страница реферата