Предыдущая страница реферата | 1  2  3 | Следующая страница реферата



Дваждырожденные вначале резко противостояли четвертой варне, состоявшей из неполноправных неариев и комплектовавшейся прежде всего за счет подчиненных аборигенных племен. Четвертая варна шудр возникала и формировалась позже трех арийских, так что в нее входили все те, кто по рождению не принадлежал к первым трем. Варна шудр была, по меньшей мере вначале, варной неполноправных. Шудра, в частности, не имел права изучать веды и участвовать в обрядах и культовых отправлениях наравне с представителями остальных варн — весьма жестокая форма неравноправия для общества, где ритуально-мифологическая жизнь ценилась столь высоко, как в Индии. Шудра не мог, в силу сказанного, претендовать на высокое социальное положение, порой даже на самостоятельное хозяйство. Удел ремесленника или слуги, занятие тяжелыми и презираемыми видами труда — вот был его жребий.

С течением времени, однако, в положении варн происходили некоторые изменения, суть которых сводилась к снижению статуса третьей и некоторому повышению статуса четвертой из них. Варна вайшьев постепенно теряла свои арийские привилегии, включая обряд второго рождения, и в полном соответствии с привычной нормой социальной структуры общества подобного типа становилась намного ниже первых двух, чьи привилегии сохранялись. Шудры, напротив, со временем приобретали ряд присущих всем остальным варнам прав и тем повышали свой статус. Можно считать, что к середине 1 тысячелетия до н.э. две высшие варны уже достаточно отчетливо противостояли двум низшим, что адекватно отражало реальность жизни: сверху жрецы и воины, администраторы и аристократы, снизу — труженики, производители, слуги.

Сложившаяся таким образом система четырех варн стала весьма устойчивой основой для членения индийского общества на незыблемые категории-сословия, статус и место которых были освящены непререкаемыми религиозными нормами. Религия вед с ее пышными кровавыми жертвоприношениями и огромной ролью жрецов-брахманов, монополизировавших не только культ и священные обряды, но также и практическое право изучать тексты и вообще право на образование, религиозно-философские рассуждения, весьма строго стояла на страже варновых различий. Человек рождается в своей варне и навсегда принадлежит именно ей, остается в ней. В своей варне он берет жену, его потомки тоже навечно остаются в его варне, продолжают его дело. Рождение в той или иной варне — результат поведения человека в его прошлых рождениях. Этот кардинальный постулат ведической религии с ее идеей круговорота непрекращающихся перерождений, облик которых зависит от кармы, т.е. суммы добродетелей и пороков в прошлых существованиях (хорошая карма—возродился брахманом или князем; дурная — шудрой, а то и вообще животным, червем), сыграл огромную роль в истории и культуре Индии. Он диктовал людям смириться с их местом в мире и обществе, не стремиться к улучшениям и изменениям (в текущей жизни это просто невозможно, нелепо даже думать об этом), но зато вести себя добродетельно и тем улучшать свою карму с расчетом на будущее. Практически закон кармы ориентировал людей не на социальную борьбу, которую в сколько-нибудь заметных масштабах Индия — в отличие, скажем, от Китая — практически не знала, а на кармическое мышление и даже на уход от активной социальной жизни в поисках спасения или освобождения от кармы.

Религиозное освящение системы варн оказалось весьма эффективным. Эта система со временем не только не распадалась, но, напротив, становилась все жестче, сильнее, разветвленнее. Укрепляясь, она обрастала новыми разрядами и подразрядами, более дробными подразделениями, т.е. превращалась в ту самую систему каст, которая дожила до наших дней и пока еще отнюдь не отмирает. Однако это был медленный и постепенный процесс, на протяжении которого практически все племена и народы огромного Индостана, все вторгавшиеся в Индию ее завоеватели, все находившиеся на разных уровнях развития группы населения различных родов деятельности и профессий находили свое место в общей для всей Индии системе каст. Или, если не находили, оставались вне этой системы, т.е. ниже ее, в положении своего рода изгоев, неприкасаемых. Важно особенно подчеркнуть, что стремление вписаться в общую систему и оказаться в ряду других пусть даже в самом низу их иерархической лестницы, было жизненно важным для каждой группы, ибо оказаться вне системы по практически быть вне общества, в известном смысле вне закона, т.е. на положении раба.

Северная Индия в середине 1 тысячелетия до н.э.

Об историческом процессе в древней Индии, как упоминалось, мало что известно. Отрывки из различных религиозных текстов и полулегендарных преданий позволяют считать, что в общем и целом он протекал примерно так же, как и повсюду, хотя и с несколько меньшей эффективностью. На протяжении первой половины 1 тысячелетия до н.э. в Северной Индии шел тот же процесс политической интеграции, что и в остальном древневосточном мире: мелкие протогосударства постепенно становились более крупными и трансформировались в ранние государства, соперничество между которыми со временем становилось все более ожесточенным. Сильные поглощали слабых и расширялись за их счет. В результате к середине 1 тысячелетия до н.э. в долине Ганга и поблизости от нее существовало примерно 16 сравнительно крупных государств, в большинстве которых уже установилась наследственная монархия и лишь в некоторых практиковались различные формы олигархического либо аристократического правления с выборными политическими лидерами.
Дальнейший процесс политической консолидации был, по-видимому ускорен внешними факторами, в частности столкновениями с державой Ахеменидов. В V в. до н.э. в долине Ганга существовали два а сильных государства, Кошала и Магадха, соперничество между ими привело к победе Магадхи. В IV в. до н.э. ей на смену пришла держава Нандов, основанная, по преданию, выходцем из варны шудр, свергнувшим с престола правителя Магадхи и распространившим свои владения на большую часть бассейна Ганга и к югу от него. Однако она просуществовала всего несколько десятилетий, после некий Чандрагупта, тоже из шудр, использовав в своих интересах связанные с походом Александра события, в свою очередь сверг династию Нандов и основал империю Маурьев, просуществовавшую по индийским масштабам довольно долго—около полутора веков. Именно Чандрагупта установил связи с Селевком, женился на его дочери и гостеприимно принял посла Селевка Мегасфена. Сообщения Мегасфена об Индии, сохранившиеся в отрывках в разных древних сочинениях,— важный источник наших знаний о ранней истории империи Маурьев, да и вообще о древнеиндийском обществе.

Итак, середина 1 тысячелетия до н.э. была отмечена заметной тенденцией к политической консолидации в Северной Индии. И эту тенденцию никак нельзя считать случайной. Напротив, она вполне соответствовала тем серьезным внутренним экономическим и социально-религиозным процессам, которые активно протекали в это время. Прежде всего это была тенденция к экономической интеграции. Хотя долина Ганга не была в той же степени, что и долина Нила, определяющей доминантой всего складывавшегося на ее территории очага развитой цивилизации, она тем не менее способствовала как экономической интеграции, так и некоторому развитию централизованной администрации. Возвышение политических центров в долине вело к росту и укреплению городов, к развитию ремесла и торгового обмена.

Города, бывшие прежде всего укрепленными крепостями, начинали играть заметную роль в экономике. Немалое число ремесленников работало, по-видимому, в системе государственного хозяйства, что было характерным для всех древневосточных обществ на ранних этапах их развития. Существовали специализированные мастерские, где выполнялись заказы правящих верхов и администрации. Но постепенно часть времени ремесленники начинали уделять и выполнению приватных заказов. Городские мастера образовывали корпорации-шрени, основывали собственные мастерские. Правда, вся частнопредпринимательская деятельность ремесленников и торговавших изделиями ремесла и сельского хозяйства торговцев находилась под строгим контролем государства. По сведениям Артхашастры ("Наука о политике" — сочинение, написанное, по преданию, советником Чандрагупты брахманом Каутильей и являющееся более теоретическим трактатом, нежели источником, повествующим о реальной жизни), были определены размеры налогов, а также количество дней, которое ремесленник должен отработать в государственной мастерской; был строго регламентирован также порядок регистрации местожительства, получения разрешения на отъезд и т.п. Под централизованным руководством находились и дорожное строительство, судоходство, морская торговля.

В сфере аграрных отношений тоже очень большую роль играло государство, которое выступало как верховный распорядитель земельного фонда. Государство регулировало подати и повинности населения. Есть основания считать, что наряду с общинными землями существовали обширные царские хозяйства типа царско-храмовых земель, характерных для ближневосточной древности. Земли в этих хозяйствах обрабатывались либо рабами и наемниками-кармакарами, статус которых был достаточно близок к рабскому, либо арендаторами из числа неимущих и преимущественно выходцев из низших слоев общества. Существовало и должностное землевладение; земли здесь тоже обрабатывались зависимыми или арендаторами. Но основной формой землевладения была все-таки община.

Экономическая интеграция, способствовавшая политической консолидации индийцев в середине 1 тысячелетия до н.э., была важным фактором, но не единственным и даже не самым главным. Много о роль в консолидации индийцев как этноса и тем более индийской цивилизации как великой социокультурной цельности сыграли процессы, протекавшие в это время в духовно-религиозной сфере и на тысячелетия определившие облик всей культуры Индии, духовные ценности ее цивилизации. Эти процессы начались с того, что древние веды стали обрастать уже упоминавшимися толкованиями и комментариями, которые энергично разрабатывались усилиями жрецов различных брахманских каст. На базе активных религиозных поисков возникали сложные философские построения — прежде всего упанишады, в которых дебатировались проблемы бытия и небытия, жизни и смерти, первопричины сущего, верховного Абсолюта и т.п. Следует особо подчеркнуть, что все эти отвлеченные рассуждения были практически исключительным достоянием брахманов, которые ревниво оберегали свою монополию на образование, изучение и комментирование священных текстов. Монополия брахманов на знание со временем вызывала все большее недовольство со стороны соперничавших с ними кшатриев, чей высокий политический статус и чья реальная и возраставшая власть питали это недовольство. Оно было тем более основательным, что формально кшатрии как дваждырожденные имели право проникать в глубинные тайны религиозно-философской мудрости.

Филоософские поиски авторов упанишад, к которым постепенно приобщались помимо брахманов и некоторые кшатрии, приобретавшие большую значимость в ходе усиления политической власти и централизованной администрации, оказывали определенное воздействие на всю атмосферу духовной жизни древней Индии. Безусловный авторитет и монопольные позиции брахманов ослабевали. Естественным следствием этого было появление новых религиозно-философских течений и направлений, у истоков которых стояли проповедники-шраманы, имевшие сравнительную независимость мысли и порой даже отрицавшие святость вед или стремившиеся поколебать систему варн. Всех этих шраманов объединяла оппозиционность традиционному брахманизму, но между собой они расходились весьма значительно: одни из них видели свой идеал в аскезе, другие — в фатализме, третьи — в настойчивых поисках спасения. К числу сторонников последнего из этих направлений нужно отнести буддистов
Как и другие философско-религиозные учения той поры, буддизм объективно разрушал варновые основы социальной структуры, уравнивая всех своих последователей перед высшей вечностью великой нирваны. И поскольку именно это учение наиболее быстро и очевидно завоевывало популярность в народе в начале второй половины 1 тысячелетия до н.э., его сочли за благо поддержать правители впервые созданной на территории Индии империи Маурьев. Именно в буддизме они видели идеологию, которая могла бы способствовать интеграции социально-политической структуры страны. Забегая вперед, можно сказать, что буддизм как религиозно-философская доктрина не стал такой идеологией. Не исключено, что это обстоятельство, наряду с другими, сыграло свою роль в слабости и недолговечности империи Маурьев. Впрочем, справедливости ради стоит заметить, что и альтернативные буддизму доктрины, число которых в древней Индии было не малым, не обладали желанными для правителей потенциями. И это, как упоминалось, сыграло свою роль в формировании специфики политической системы и как бы противостоявшей ей социальной структуры Индии, как древней, так и средневековой.

Древняя Индия: политическая система и социальная структура
Захватив в 317 г. до н.э. власть в Пенджабе и решительно очистив эту часть Индии от остатков греко-македонских гарнизонов, Чандрагупта, на развалинах державы Нандов создал новое государство Маурьев, которое стало быстро расширять свои пределы. Особых успехов в этом добился преемник Чандрагупты Биндусара, который простер пределы государства, превратившегося в одну из крупнейших империй мира, почти на всю территорию Индостана и на часть земель Афганистана. Его сын и внук Чандрагупты Ашока (268 —231 гг. до н.э.) продолжил эти успешные завоевания, сокрушив сопротивление государства Калинги на востоке Индии.

Империя Маурьев, охватив в результате этих завоеваний почти весь Индостан, за исключением крайнего юга, подчинила себе наряду с высокоразвитыми территориями долины Ганга или Пенджаба множество населенных отсталыми племенами периферийных районов, которые именно благодаря включению их в единую политическую систему получили мощный толчок для своего развития в рамках сложившейся древнеиндийской культуры и социальной структуры. Ашока, выступивший в качестве великого правителя и реформатора поставил своей задачей создать государство, основанное на принципах древнеиндийских религиозно-этических норм — дхармы.

Организация империи Маурьев (317 — 180 гг. до н.э.)
Государственная администрация была строго организована. Император и окружавший его совет сановников — паришад — выступали в функции центрального исполнительного органа, ответственного за принятие важных решений и проведение их в жизнь. Кроме паришада при императоре был также тайный совет из узкого круга доверенных лиц, а в необходимых случаях собирался и совещательный предста-вительный орган раджасабха, в который входили, видимо, как сановники, так и аристократы из числа прежде независимых правителей, но, возможно, также и выборные от горожан и общин, хотя бы некоторых. Судя по организации отдельных ведомств, в частности военного, для управления ими существовал специализированный штат чиновников, группы которых отвечали за свою сферу деятельности: одни ведали пехотой, другие — боевыми колесницами, третьи — боевыми слонами, четвертые — снабжением и снаряжением войска, пятые — флотом и т.д. Можно предполагать, что аналогичным образом выглядел бюрократический аппарат и в других ведомствах, сведений которых нет. Косвенно об этом свидетельствуют, в частности, данные об административном управлении городами. Часть городов управлялась чиновниками центра, другие — провинциальными администраторами. Принцип управления был тем же: ведомство делось на группы специализированных чиновников, каждая из которых отвечала за свой участок работы — будь то контроль за ремесленниками, взимание налогов и пошлин, надзор за ценами и ценами, сохранностью общественных зданий, регистрацией населения и т.п.

Центральному аппарату подчинялись провинциальные, причем характер их варьировал в зависимости от степени важности, уровня развития либо отдаленности того или иного района. В империи было четыре-пять главных наместничеств, управление которыми осуществлялось как наместниками из центра (ими бывали преимущественно царевичи), так и прежде существовавшей там местной администрацией, иногда во главе с местными правителями-раджами. Аналогичным образом, т.е. в форме сочетания централизованной системы администрации с местной, вплоть до общинных органов самоуправления, обстояло дело в провинциях и областях, в том числе в тех районах, где сохранялась местная автономия, как, например, в ганах и сангхах с ненаследственной выборной властью правителей.

Содержание громоздкого и разветвленного аппарата администрации, равно как и всех аристократов, воинов и вообще всей сложной государственной структуры, падало на плечи трудящихся, прежде всего крестьян-общинников, выплачивавших в казну шестую долю урожая в качестве ренты-налога и выполнявших различные повинности. Кроме общинного землевладения существовало, должностное, включая храмово-жреческое (земли брахманов и буддийских храмов, а также иных религиозных организаций и сект) царское и воинское. Все эти формы землевладения были чаще всего условными, а соответствующие земли обрабатывались преимущественно зависимыми арендаторами, а также рабами или кармакарами.

Ашока уделял большое внимание организации судопроизводства, включая кодификацию норм права. Он также строго следил за эффективностью администрации, для чего регулярно раз в три — пять лет устраивал инспекционные ревизии в провинциях, в ходе которых инспекторам вменялось в обязанность строго контролировать действия местных властей и следить за соблюдением норм дхармы. В понятие дхармы Ашока включал и религиозную терпимость, хотя некоторые данные позволяют предполагать, что к концу жизни он становился все более ревностным буддистом, так что именно этот явственный акцент в его деятельности (щедрые дары и пожертвования буддийским храмам, поддержка деятельности буддистов и ограничения по отношению к представителям иных религий, включая и брахманизм) вызывал недовольство в стране, большая часть населения которой продолжала по традиции почитать именно брахманов и брахманизм.

Дело в том, что, несмотря на упадок брахманизма, влияние его и сформированных им еще в глубокой древности институтов, включая систему варн, было во всей Индии очень большим, а распространение этих институтов на всю территорию гигантской империи Маурьев еще более усилило их значение. Здесь стоит заметить, что ориентировавший своих сторонников на монашескую жизнь и поиски нирваны ортодоксальный ранний буддизм Хинаяны, в частности в его наиболее распространенной форме Тхеравады, не соответствовал издревле устоявшейся организации общества с его традиционной системой варн, которая уже самим фактом своего существования как бы реабилитировала древний брахманизм, постепенно трансформировавшийся в более развитую религиозную форму индуизма. Поэтому неудивительно, что демонстративный акцент Ашоки в сторону буддизма вызывал недовольство влиятельных слоев древнеиндийского общества, прежде всего жрецов-брахманов, и что именно это недовольство могло иметь следствием ослабление власти императора, может быть, даже и крушение всей с таким трудом создававшейся системы достаточно явной централизованной администрации.

Источники смутно и противоречиво говорят о конце жизни Ашоки, но все сходятся в одном: конец его царствования был отмечен серьёзнымими внутренними неурядицами, распрями на верхах, включая дом самого царя, а также усилением дезинтеграционных тенденций в масштабах империи в целом. Есть даже указания на раздел империи преемниками Ашоки. Все это привело в скором времени к окончательному крушению династии и развалу империи. Попытавшийся, было восстановить величие Маурьев под эгидой основанной им династии Шунгов Пушьямитра, один из военачальников последнего императора Маурьев Брихадратхи, которого он убил на военном параде сумел на некоторое время вернуть под свой контроль отдельные части распавшейся империи. Но далеко не все и, главное, ненадолго: при преемниках Пушьямитры династия Шунгов быстро деградировала, чему способствовали, в частности, затяжные войны с укрепившимся на севере Индии Греко-бактрийским царством.

Индия после Маурьев. Кушаны. Гупты
Противниками греко-бактрийцев, оттеснившими их в середине II н.э. и занявшими их место, были среднеазиатские племена юэчжей. Мигрировавшие под давлением северокитайского племени гуннов (сюнну), господствовавшего на территории монгольских степей юэчжи в ходе продвижения на запад через территорию современного Синьцзяна (Восточного Туркестана) заняли бактрийские земли и, осев на них, вскоре стали известны соседям под наименованием кушанов. Немало усвоив из эллинистического наследия бактрийцев, кушаны на рубеже нашей эры объединились в достаточно крупное государство, которое за счет удачных войн с Парфией заметно расширило свою территорию и приблизилось на юге к границам Индии. При Кадфизе II кушаны предприняли ряд экспедиций в Индию (хронология кушан вызывает ожесточенные споры, но ориентировочно это было в середине 1 в. н.э.), а при его преемнике, знаменитом Канишке, они овладели значительной частью Индии, включая бассейн Инда и часть бассейна Ганга.

При Канишке Кушанское царство было на вершине своего могущества, а синтез сложившейся на греко-бактрийской основе кушанской культуры с североиндийской в процессе индианизации кушанов сыграл важную роль в развитии как культуры этого региона, так и ее наиболее знаменитой части — гандхарского искусства, сыгравшего существенную роль в формировании основ иконографии буддизма Махаяны. Что касается этого направления буддизма, то следует сказать, что Канишка, вслед за Ашокой, известен как второй великий индийский император, покровительствовавший буддизму. Именно при нем был проведен знаменитый 4-й собор буддистов, на котором и были очерчены основы буддизма Махаяны ("Широкая колесница" "Широкий путь к спасению"). Смысл этого направления буддизма и его отличие от первоначального буддизма Хинаяны в том, что махаянистское направление оказывало несравненно большее внимание буддистам-мирянам — им за поддержку монахов и храмов, за верность буддизму были обещаны если и не нирвана (ее по-прежнему могли достичь лишь ушедшие от мира монахи), то во всяком случае улучшение кармы и даже буддийский рай, по пути к которому их вели святые подвижники-бодисатвы.

Реформа буддизма, связанная с именем знаменитого буддийского монаха Нагарджуны и осуществленная при покровительстве Канишки, была призвана укрепить позиции весьма далекой от мирских интересов религии. В известной мере это удалось: буддизм стал ближе и понятнее людям. Но оттеснить на задний план в самой Индии древний брахманизм, уже успешно трансформировавшийся в индуизм, буддизм так и не сумел, хотя в североиндийских и особенно пригималайских районах (знаменитый монастырь Наланда) он успешно существовал и даже развивался еще на протяжении примерно тысячелетия. Зато через восточные районы Кушанского царства буддизм Махаяны как раз со времен Канишки начал свое победоносное продвижение на восток, прежде всего в Китай.

Распространение буддизма за пределами Индии столкнуло его с местными религиями ряда новых стран и народов, далекими от абстрактно-схоластического мудрствования. Буддизм должен был приспосабливаться к их бытовым и религиозно-идеологическим традициям и соответственно претерпевать серьезные изменения.

Известную роль играл и процесс материального обрастания сангхи и монастырей. Обязанность подаяния, лежавшая на мирянах с возникновением буддизма, вначале выражалась в скромных формах: надо было класть в чашу странствующего бхикшу, в молчании опускавшего глаза долу, горстку риса или немного какой-либо другой еды. Но постепенно изменились не только масштабы, но и характер благочестивой милостыни. Пожертвования в пользу монастырей приняли огромные размеры, а сами монастыри со временем превратились из аскетически-скромных убежищ для нищих монахов в великолепные общежития для важных деятелей буддийской церкви, за которыми наименование бхикшу (нищие) сохранилось лишь по традиции. Изучение буддийских писаний, которых с течением времени становилось все больше, не могло полностью исчерпывать всю жизненную активность этих многочисленных кадров. Она находила применение в усиленном мифотворчестве и в выдумывании новых обрядов, для объяснения смысла которых опять-таки приходилось сочинять новые и все более затейливые мифы. Так эволюционировала хинаяна.

Формирование хозяйственной культуры Южной и Юго-Восточной Азии во многом определялось теми высшими духовными и мировоззренческими ценностями, которые формировались в контексте распространенных здесь религиозных и религиозно-философских систем - индуизма и буддизма.

Богатство - знак, свидетельствующий о доблести, щедрости, широте натуры феодала. Этот знак может быть реализован лишь при демонстрации им указанных качеств. Таким образом, высший момент наслаждения богатством — его расточение в присутствии максимального числа людей, участвующих в его поглощении, получающих долю от щедрот феодала.
Такие явления наблюдаются в традиционных обществах, относящихся к различным духовным, религиозно-культурным системам. В индийской "Жизни Викрамы" говорится: "Если есть деньги, дари их или трать на наслаждения, но не нужно их копить".
Таким образом, богатство, собственность - это своего рода овеществленные отношения. Богатство воплощает знатность, могущество, мудрость, доблесть и удачу своего владельца и поэтому неотделимо от него, оно всегда "имеет имя".

Поскольку успех профессиональной деятельности в рамках традиционалистского сознания индуиста определяется его конкретно-вещным выражением, то богатство здесь существует не в форме капитала, а скорее - в традиционной форме сокровища. Его использование не выходит за пределы практической рациональности, присущей мирской активности, основанной на чисто практических интересах и лишенной ориентации на какое-либо внешнее по отношению к ней, духовное, нравственное или формальное, начало. Поэтому, в отличие от протестантизма, в Индии стремление к богатству и роскоши, если они дозволяются кастовой дхармой, не ограничиваются необходимостью инвестиций, для которых, в свою очередь, здесь нет религиозно-этических импульсов.

В буддистской хозяйственной культуре также первостепенное значение имеет отношение к проявлениям экономической жизни, а не собственность, богатство, труд сами по себе. Но в контексте массового, народного буддизма собственность, благополучие, богатство не отрицаются, если нет внутренней привязанности к ним, нет страстного желания разбогатеть. Более того, материальное благополучие уважается и считается оправданным как свидетельство хорошей каммы, как воздаяние за заслуги в прошедших рождениях. Однако чтобы не испортить камматический баланс и не лишиться благополучия в будущем, следует избегать алчности, скупости, страстной погони за наживой.

В буддистском менталитете представление о праведном богатстве основывается на отсутствии привязанности к нему. Безразличие к материальному благосостоянию необходимо подтверждать, легко расставаясь с собственностью: раздавая щедрую милостыню монахам, жертвуя на культовые нужды, строительство пагод, на церемонии, паломничество. Существуют и не связанные непосредственно с религией, но порождаемые буддистским мировоззрением формы благотворительности - материальная поддержка более бедных родственников и соседей, угощение и общие празднества и т.п. Материальные блага как бы обмениваются на духовные, камматические заслуги.

Богатство оказывается включенным в широкую сеть социальных отношений типа патрон-клиент, являющихся основой социокультурной организации буддийских стран Самые богатые семьи оказываются также и самыми многочисленными, так как поддерживают обширную клиентелу, и самыми влиятельными. Материальное богатство "перетекает" в накопление социальных связей и в конечном итоге - во власть.

Буддистский практицизм основывается на идеале срединности - избегании крайностей и чрезмерности. Умеренное благосостояние, отсутствие привязанности к собственности, страстной жажды богатства и азарта конкурентной борьбы, а также и избегание нищеты, заставляющей сосредоточивать все силы и помыслы на пропитании, - все это входит в буддийское понятие "срединного пути".

Материальное благосостояние служило подтверждению социального статуса и реализации сопутствующих ему обязанностей.

Вопрос 3. Познание "тайны труда" как смысл хозяйствования.

Я бы хотел отразить этот вопрос на примере сельской общины в древней Индии.

Слабость и неэффективность централизованной администрации на протяжении большей части истории Индии всегда компенсировались, исключительной внутренней прочностью основной ячейки индийского общества — сельской общины. Здесь долго сохранялось коллективное землепользование. Хотя пахотная земля делилась на наследственные участки индивидуального семейного владения, все остальные угодья продолжали считаться коллективным общинным достоянием. Многие важные и нужные для общины работы - очистка новых территорий от джунглей, ирригационные сооружения местного масштаба, строительство дорог или храмов, защита и охрана деревни и ее имущества и т.п.— выполнялись совместно, считались делом коллектива в целом. В общине традиционно практиковались щедрые реципрокные раздачи и угощения, особенно в дни семейных праздников (свадьба и т.п.), когда семья подчас была готова залезть в неоплатные долги, но поддержать свой престиж, выставив всем односельчанам обильное приличествующее случаю угощение. Видимо, те же традиционные реципрокные принципы раздач использовались и при выборах общинного совета — панчаята и, возможно, старейшины, руководителя общины.

Как правило, голос при решении общинных дел имели лишь полноправные общинники-домохозяева, т.е. те же главы семейных групп, что исстари было характерным для всех земледельческих общин. В которых общинах на смену выборной системе приходила наследственная, когда из поколения в поколение руководящие должности занимали представители одних и тех же семейно-клановых групп господствующей касты. Неизвестно, однако, сколь долго продолжалась подобного рода практика наследственной передачи власти в общине; похоже на то, что исторически это было все же преходящим явлением
и со временем восстанавливался обычай выбирать руководство общины из числа соперничавших друг с другом кандидатов.
Община, как правило, вела натуральное хозяйство. Выделяяя шестую долю урожая и исполняя необходимые требовавшиеся от ей членов повинности, во всем остальном она обычно обходилась своими силами. Сведений о внутренней структуре древней общины мало, но из более поздних источников известно, что на свои средства коллектив обычно содержал нужных ему мастеров-ремесленников — горшечника, кузнеца, плотника, цирюльника, ювелира, жреца-астролога, мусорщика и т.д. (иногда некоторые из них, например мусорщики, принадлежали общине в целом, т.е. были приобретены коллективом в качестве рабов). Все работники получали за свой труд строго определенную плату, в основном натурой и необходимыми услугами. Восходивший к реципрокному взаимообмену древности кругооборот такого рода услуг (для индийской общины более позднего времени, основательно изученной специалистами, он известен под наименованием системы джаджмани) был жесткой нормой, скреплявшей независимость, автономность общины и обеспечивавшей ее жизнеспособность, гарантировавшей ее регенерацию в случае катаклизмов. Система внутренних услуг дополнялась принципом административного самоуправления: община своими силами разрешала внутренние споры и имела в своем распоряжении немалое количество чувствительных санкций — от штрафов до изгнания из коллектива. Общинники обычно были сплочены между собой и в религиозно-культовом плане, чему никак не мешала их кастовая неравноправность. В ходе общинных праздников, например, каждый знал свои место и роль, причем все были удовлетворены этим, ибо место в жизни и обществе определялось кастой, а принадлежность к данной касте (рождение именно в ней) — кармой. Другими словами, все определялось высшим законом этической справедливости: каждый должен нести свой крест.

Труд всегда конкретен направлен на создание продукта потребления и на сомершенствование искусства ремесленника, а не на производство абстрактных стоимостей. М Вебер писал о профессиональной этике индийских каст, которую он считал "самой традиционалистской, какую только можно представить":
"Кастовая этика прославляет "дух" ремесла, предметом гордости служит не выраженный в деньгах хозяйственный доход, не чудодейственная рациональная техника, усовершенствовавшая использование рабочей силы, а красота и добротность продукта, свидетельствующие о личном виртуозном умении его создателя, связанном с принадлежностью к данной касте"
Традиционное хозяйствование, проникнутое эмоциональной привязанностью к земле, осознанием своей сопричастности космическому порядку, с одной стороны, и социальной общности - с другой, отличается постоянством, стагнирующим, рутинным характером. Традиционный индивид перенимает от старших в процессе социализации профессиональное мастерство, навыки ведения хозяйства вместе с орудиями труда и недвижимым имуществом, сохраняет их и передает своим детям в неизмененном виде.

В основе индуистского сознания лежит принципиально иное, чем в христианстве, понимание Бога. Индуизм не знает персонифицированного Бога-Творца. Источником всего сущего является вечная абсолютная реальность — Абсолют, Брахман, а вся эмпирическая, феноменальная действительность представляет собой его эманацию. Из этого следует, что, во-первых, действительность иллюзорна, неподлинна, так как подлинным бытием считается только Брахман, а во-вторых, что мир подчинен имманентным законам, обусловленным его причастностью к Брахману. Законы, по которым существует мир, неизменны и вечны, индийской культуре чужда идея о произвольном нарушении мировой гармонии. Даже многочисленные индийские боги, как и весь материальный мир, подчиняются этим законам и не противостоят миру людей и природы, а являются лишь его вершиной.

Жизнь индуиста, в отличие от христианина, не является уникальной. В соответствии с законом кармы происходит цепь рождений, смертей и возрождений в новом облике, соответствующем сумме накопленных заслуг.

Индуистская методика спасения, подобно христианской, основывается на неприятии мира. Однако причины неприятия здесь принципиально иные, чем в христианстве: индуисты отвергают мир повседневности не за его несовершенство и греховность, не по этическим причинам (что предполагает, как мы видели, возможность деятельности по исправлению мира), а за то, что этот мир является иллюзорным, то есть это неприятие носит онтологический характер. Соответственно, поскольку иллюзорный мир исправлять бессмысленно и действовать в нем - тоже, то индуистская методика спасения, названная М.Вебером потусторонним мистицизмом, состоит в отказе от мира и любой практической деятельности в нем. Конечная цель спасающегося состоит в том, чтобы путем мистического озарения постичь Абсолют и слиться с ним, прервав тем самым колесо рождений - сансару - и иллюзорное существование. В отличие от аскетизма, сущность мистического спасения составляет не рациональная деятельность, а рациональное знание.

Средством достижения мистического знания является созерцание, непременное условие которого - устранение всех препятствий, создаваемых природой и социальной средой. Ищущий спасения верующий стремится свести к минимуму свое участие в мирской деятельности, сосредоточившись на специальных методиках созерцания (медитации) и на постижении религиозной философии. Это способствует развитию последовательной и глубокой рационализации в рамках индуизма, однако она охватывает лишь ментальные процессы и сферы высокой духовности и философии, в отличие от рационализации протестантизмом всего образа жизни в целом, включая хозяйственную жизнь.
М.Вебер указывает на неизбежный "сотериологический аристократизм" мистицизма, т.е. на неравенство шансов на обретение спасения у представителей разных социальных и имущественных групп. Это объясняется тем, что, во-первых, для того чтобы быть сосудом Бога и обладать абсолютным знанием, необходимо иметь определенные прирожденные харизматические свойства (такое обладание в индуизме закреплено социально и приписано варне брахманов), а во-вторых, последовательное стремление избежать любых мирских дел и страстей ведет к резкому противопоставлению религиозных виртуозов массам людей, вынужденных вопреки высшей ценности мистического спасения заниматься необходимой для выживания общества хозяйственной деятельностью.

Индуистская кастовая система сакрализует и закрепляет разделение труда в обществе. Там, где люди неравны перед высшим началом, неравны перед ним и их профессии. Помимо свойственного любому, в том числе и западному, обществу неравного расположения профессий на шкале социального престижа, которая определяется совокупностью их экономических преимуществ, идеологических установок, социально-психологических и эстетических характеристик, традиций и тд., в кастовом обществе каждая профессия, являющаяся одной из главных характеристик касты, наделяется сакральным смыслом и определяет уровень религиозных ожиданий индивида. Профессии, связанные с предпринимательской деятельностью (торговля) и производительным трудом (ремесло, земледелие) занимают в этой иерархии невысокие позиции. Такое положение дел вполне соответствует общей концепции мистического спасения, согласно которой любое проявление мирской активности препятствует осуществлению сотериологических целей.

Представления о профессиональном долге. Важнейшим элементом индуистского сознания является выполнение каждым своей дхармы, кастового долга, соответствующих норм поведения и профессиональной деятельности, которые приобретают, как и в протестантизме, сакральный характер. Однако за этим внешним сходством основ религиозного сознания стоит глубочайшее сущностное различие. В отличие от долга протестанта, который состоит в обязанности служить Богу в миру любым способом, долг индуиста всегда конкретен и состоит для каждого индивида в своде подробно описанных в дхармашастрах обязанностей и правил поведения. Профессиональная деятельность индуиста составляет его священное жизненное предназначение, но при этом ценность имеют не усердие и успехи сами по себе, выраженные в абстрактной величине - в денежном богатстве, а качественное совершенствование мастерства и продукта труда.
На этом основании М.Вебер делает выводы, что "Индуистская профессиональная добродетель была самой традиционалистской концепцией профессионального долга, какую только можно представить","...специфическое воздействие религиозного освещения касты на "дух" ведения хозяйства прямо противоположно рационализму". Выполнение кастовой дхармы является необходимым условием обретения спасения, поэтому индивид в индуизме оказывается неразрывно связанным со своей профессией, которая приобретает значение его определяющей характеристики.

Вопрос 4. Изменения в хозяйственной культуре в процессе хозяйствования.

Принадлежность индивида к касте строго определяется его кармой. В отличие от протестантизма, в индуизме отсутствует произвол Бога, случайность, каждый человек занимает свое место в кастовой системе в точности в соответствии с совокупностью заслуг и антизаслуг в прошедших рождениях. Он может, прервав сансару, полностью выйти из земного бытия, или в течение жизни улучшить свою карму и таким образом обрести спасение в каком-либо из будущих рождений. Кастовая структура индийского общества, сакрализованная с помощью учения о карме, становится вечной, как различия между человеком и животными или между человеческими расами.

Главный тормоз развития духовных предпосылок современного капиталистического общества, основное противоречие с западной культурой М.Вебер видел не в каких-либо частных положениях религиозно-ритуального комплекса, а в "духе индуизма" в целом. Немецкий социолог считал, что "Стремление к прогрессу было немыслимо, пока учение о карме оставалось непоколебимым" При этом развитию эндогенного капитализма в Индии препятствовали не конкретные ритуальные запреты, а целостная система ценностных ориентации и поведенческих стереотипов, заложенных в индуистском религиозном сознании, квинтэссенцией которого является учение о карме, получившее реальное воплощение в кастовой системе.

Такие, на первый взгляд, значимые препятствия для развития капиталистического предпринимательства, как многочисленные ограничения на общение для членов разных каст, обусловленные требованиями ритуальной чистоты, низкий статус, а в некоторых случаях и недопустимость физического труда по найму, не являются непреодолимыми и в конечном счете не останавливают создание современных предприятий буржуазного типа. Совместный труд представителей различных каст возможен как благодаря представлениям о "чистоте рук ремесленника в его профессии", так и соблюдению не слишком сложных ритуальных ограничений.

Однако устойчивость кастовой структуры и соответствующих ей мировоззренческих принципов "перекрывает" развитие капиталистического предпринимательства на более высоких уровнях духовной регуляции. Определяемая индуистскими религиозными ценностями хозяйственная этика не создает установок на бесконечное, имеющее цель лишь в себе самом наращивание капитала и развитие производства.

Общий вывод относительно хозяйственной культуры. индуизма состоит в том, что этический релятивизм и отсутствие в индуистском религиозном сознании абстрактных и универсальных нормативных положений, соединение индивида с конкретными обстоятельствами его бытия и невыделенность личности из первичной базовой ячейки создают социально-психологические и идеологические препятствия на пути возникновения в традиционной Индии экономических и социальных отношений современного буржуазного общества. По характеру системы ценностных ориентации и поведенческих стереотипов индуистское религиозное сознание соответствует традиционной экономике искусных ремесел, не выходящих за пределы инструментального производства, направленного на непосредственное удовлетворение потребностей и имеющего естественный предел в своем развитии.

Поскольку индивид остается невычлененным из системы межличностных связей, которые через касту и большую семью определяют его участие в хозяйственной жизни, система религиозного сознания оказывается в отношении острого антагонизма с императивами безличного буржуазного общественного производства. Индуизм закрепляет господство традиционных экономических социальных отношений и создает значительные препятствия на пути выработки буржуазного общественного сознания.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: доклад по обж, контрольная 6 класс, сообщение об открытии счета.

Предыдущая страница реферата | 1  2  3 | Следующая страница реферата