Московский государственный институт электронники и математики

(технический университет)

Кафедра культурологии

Реферат на тему

Духовная культура первобытного общества

Студент группы СВ-21

Чебураев Илья

Москва 2001

План

1. Анимизм, синтез фетишизма, тотемизма a) Введение. Вопрос всеобщности религии b) Понятие анимизма . Составляющие анимизма c) Типичные примеры верования в душу и духов на ранней стадии развития религиозной культуры d) Первобытная психология сновидений e) Различие человеческой и животной души . Примеры веры в родство и переселение душ людей и животных f) Отождествление растительной и животной духовности g) Состояние фетишизма h) Учение о вторичном воплощении душ. Примеры учений о будущей жизни

2. Фетишизм и тотемизм a) Теория вселения душ - ключ к настоящему фетишизму b) Учение о фетишизме c) Воззрения на различные предметы – фетиши d) Идолопоклонство. Его место в истории религии e) Духовные вещества, почитаемые в политеизме наряду с фетишизмом.

Вымирание духовных влияний

3. Основные догматы тотемизма a) Понятие тотемизма b) Туземная теория тотемизма c) Формы культа животных d) Египет, страна священных животных e) Культ животных. Змеи символ высоких божеств f) Переход от фетишизма к политеизму g) Животные как воплощение известных божеств

4. Выводы

Существуют ли теперь или существовали ли прежде племена людей, столь низкие по своей культуре, что у них не было никаких религиозных понятий?
Практически это является вопросом, о всеобщности религии, на который в течение стольких столетий отвечали то утвердительно, то отрицательно и в обоих случаях с уверенностью, представляющей резкий контраст с бедностью приводимых доказательств.
Некоторые миссионеры, без сомнения, вполне понимают умы дикарей, с которыми им приходится иметь дело, и, в самом деле, от таких людей как
Карнц, Добрицгофер, Шарльвуа, Эллис, Гарди, Коллеуэй, Уильсон и Уильямс, мы получили подробнейшие сведения о низших фазах религиозных верований.
Даже с большой затратой времени и труда и при полном знании языка не всегда легко добится от дикарей подобных сведений относительно их религии.
Они скорее стараются скрыть от жадного и презрительного иностранца свое поклонение богам, тогда как оказалось, что ат все время скрывали целую характерную систему религиозных учений относительно душ и их переселений, относительно духов, делающих людям добро и зло, и великих богов, стоящих свыше этих духов.

Первое, что представляется необходимым при систематическом изучении религии примитивных обществ, - это определение самой религии. Если в этом определении требовать для религии верования в верховное божество или суд после смерти, поклонения идолам, обычаев жертвоприношения или других каких- либо более или менее распространенных учений или обрядов, то, конечно, придется исключить многие племена из категории религиозных. Но столь узкое определение имеет тот недостаток, что оно отождествялет религию скорее с частными проявлениями верований, чем с более глубокою мыслью, которая лежит в основе их. Целесообразнее всего будет просто принять за опредление минимума религии верование в духовных веществ.

Под именем анимизма здесь прослеживается присущее человеку учение о духовных существах, которое служит воплощением сущности спиритуалистической философии в противоположность материалистической.
Анимизм характеризует племена, стоящие на весьма низких ступенях развития человечества и состовляет, в самом деле, основу философии как у дикорей, так и у цивилизованных народов.
Обыкновенно находят, что теория анимизма распадается на два главных догмата, состовляющих части одного цельного учения. Первый из них касается души отдельных существ, способной продолжать существование после смерти или уничтожения тела. Другой – остальных духов, поднимаясь до высоты могущественных богов. Анимист признает, что духовные существа управляют явлениями материального мира и жизнью человека или влияют на них здесь и за гробом. Таким образом, анимист в его полном развитии включает верования, которые переходят на практике в действительное поклонение.
Из огромной массы факторов, собранных из наблюдения за жизнью самых разнообразных и наиболее отдаленных друг от друга человеческих обществ, можно выбрать типические подробности, позволяющие проследить древнейшее учение о душе, отношения отдельных частей этого учения к целому и процессы отбрасывания, видоизменения или сохранения этих частей при дальнейшем развитии культуры. Для понимания различных представлений о человеческой душе, или духе, полезно обратить внимание на их выражение: Дух, или призрак, являющийся спящему или духовидцу, имеет вид тени, и, таким образом, последнее слово вошло в употребление для выражения души. Понятие о душе, как о дыхании может быть прослежено в семитической и арийской этимологии и доведено до главных источников мировой философии. Так у евреев «нефеш», дыхание, для обозначения «жизни, души, ума животного» и в латинских «анимус», «анима», «спиритус». Равным образом славянское «дух» перевело понятие «дыхание» в понятие о «душе или духе».
Туранские или татарские народы Северной Азии строго придерживаются теории отлетания души при болезни, и у буддийских племен ламы совершают обряд возвращения души с большой торжественностью. Когда у человека его разумная душа похищена каким-нибудь демоном, у него остается только животная душа, его органы чувств и памяти слабеют, и он начинает хиреть. Тогда-то лама берется вылечить его и со специальными обрядами заклинает злого демона.
Если заклинание не привело к цели, это значит, что душа больного не может или не хочет вернуться обратно. Тогда больного человека выставляют в лучшем наряде, укращенного всеми его драгоценностями. Друзья и родственники обходят трижды его дом, ласково призывая душу по имени, между тем, как лама читает в своей книге описания адских мук и опасностей, грозящих душе, которая добровольно покидает тело. Под конец все собрание обьявлет в один голос, что отлетевшая душа вернулась и больной выздоровеет.
На низшей ступени культуры очень часто думают, что душа, покинувшая тело, является во сне другому человеку, который, по выражению оджибве, «видит ее во время сна». Эта же мысль явно высказывается в веровании у фиджийцев в то, что дух живого человека может покинуть тело, чтобы мучить во сне других. Воображение у них так рызыгрывается, что они едва могут отлчить сон от действительности, мысли во сне – от мыслей на яву, и потому они так часто лгут - разумеется, бессознательно, - уверяя, что видели вещи, которые никогда не существовали.
Отношение к видениям соотвествует отношению к снам, поскольку с ними связаны первобытные теории о душе, и эти два разряда явлений дополняют и подкрепляют друг друга.
Таким образом, на низкой ступени цивилизации люди всегда верят чрезвычайно живо и твердо в объективность призрачных человеческих образов, являющихся им в болезни или при утомлении, под влиянием образов, под влиянием умственного возбуждения и при употреблении наркотических средств.
Переходя теперь от рассмотрения души человека к душам животных, мы должны, прежде, ознакомится с представлением дикаря о природе этих душ - представлением, которое весьма отличается от воззрений цивилизованного человека. Это различие выясняется резче всего из ряда воззрений, свойственным диким племенам. Дикарь совершенно серьезно говорит о мертвых и живых животных как о мертвых и живых людях, приносит им дары и просит у них прощения, когда должен убивать их или охотится на них.
Понятие о принципиальном различии между человеком и животным, столь распространенное в цивилизованном мире, едва ли может сложиться у примитивных обществ.
Люди, которым крики зверей и птиц кажутся похожими на человеческую речь, а их поступки так же руководимыми мыслями, как и у человека, совершенно логично допускают существование души у зверей, птиц и пресмыкающихся наравне с людьми.
Что касается людей, дикарей и цивилизованных, которые верят не только в существование души у животных и людей, но также в их переселении. Так, например они думают, что душа могла жить прежде в человеческом существе, так что животное может в действительности оказаться их предком или некогда любимым другом.
Североамериканские индейцы верили, что каждое животное имеет свою душу и каждая душа – будущую жизнь. Душа канадской собаки отправлялась, по убеждению туземцев, служить своему хозяину в другой мир. У племени сиу привилегия иметь четыре души не ограничивалась лишь человеком, но распространялась и на медведя, наиболее человечного из животных.
В связи с учением о переселении душ философия Пифагора и Платона приписывает низшим животным бессмертые души, тогда как другие античные воззрения признают в животных только низший разряд души - «анима», а не человеческой – «анимус». Так, Ювенал говорит: «При происхождении таковых общий творец дал им только души, а нам также и дух».

Так как растения разделяют с животными явления жизни и смерти, здоровья и болезни, то довольно естественно было бы приписать им также некоторый род души. На низших ступенях культуры - по крайней мере, в обширной области земного шара,- душа растений отождествлялась в более сильной степени с душой животных. Даяки на острове Борнеоне только полагают, что люди и животные обладают жизненным началом, удаление которого от тела причиняет болезнь, а иногда и смерть, но они приписывают душу даже рису «душу риса» и совершают особые топржества для удержания этой души у себя, чтобы жатва была удачна.
У людей повсеместно существует склонность считать все мущества подобными им самим и переносить на каждый предмет те качества, с которыми они близко знакомы и которые они вполне осознают. Огюст Конт пытался даже подвести подобное состояние ума под строгое определение. Он назвал его состоянием
«чистого фетишизма», характеризующегося свободным и непосредственным приминением нашей врожденной склонности видеть во всехвнешних предметах, естественных и искусственных, существа, одушевленные жизнью, аналогичной нашей по своему существу, но изменяющейся по силе.

Рассмотрев понятия о духах, душах или призраках людей, мы можем приступить к исследованию следующих учений религии - верования в продолжение существования души за гробом. Здесь следует отметить, что учение о будущей жизни в том виде, в каком оно существует у примитивных обществ, есть нечто иное, как вывод из анимизма дикарей.
Верование в будущую жизнь распадается на два главных отдела.
Одно из них есть учение о переселении душ. Совершенно иной является история другого учения - о самостоятельном существовании личной души после смерти тела.
Вера во временное переселение душ в материальные предметы, начиная с человеческого тела и до кусков дерева или камня, состовляет существенную часть примитивной философии. Но оно имеет отношение к понятию о продолжении существования души после смерти, и его удобно будет рассматривать с такими темами как бесноватость и фетишизм.
На более высоких ступенях культуры учение о вторичном воплощении душ выступает в полном и многостороннем развитии. Учение о переселении душ, по- видимому, не было принято древними арийцами, но оно нашло место в философии индусов и состовляет существенную часть этой системы, общей брахманизму и буддизму.
Буддистская теория «действий (карма)», по которой участь всех чувствующих существ определяется не присуждаемым ей наказанием или наградой, но роковой связью причины с последствием, причем настоящее всегда является результатом прошедешего через посредство непрерывного ряда причин и действий, представляет собой одну из самых замечательных форм развития нравственной философии.
В древнем египетском учении о будущей жизни, сложившимся по типу солнечного мифа, Аменти, царство мертвых, есть сочетание подземной области и запада. Мертвые проходят через врата заходящего солнца, идут по дорогам тьмы и, наконец, оказываются перед лицом своего отца Осириса. По другому представлению, будущая жизнь есть вознаграждение за настоящую, и удел человека там является следствием его земной жизни, наградой или наказанием за нее.
По Босмэну, души гвинейских негров, придя к реке смерти, должны были дать божественному судье отчет о своей жизни. Если они свято чтили праздники, посвященные их богу, воздерживались от запрещенных явств и исполняли свои обеты, они перенаправлялись прямо в рай. Представление о том, что доступ в области блаженства зависит от исполнения религиозных обрядов и жертвоприношения даров, почти неизвестно низшим дикарям.
Приближась к уровню высокой цивилизации, мы замечаем, что мысль о будущей жизни занимает все более и более обширное место в религиозных воззрениях.
Ожидания суда после смерти становится все живее и чего не встречается у дикарей, - делается реальным жизненным мотивом.
Анимизм, часть которого оставляет рассмотренное учение о душах, развиваясь далее, становится общей философией естественной религии.
Учения примитивных обществ дают нам полное право признать их духовные существа сходными по своей природе с человеческими душами. Одинаковость природы души и других духов составляет одно из общих свойств анимизма от его первобытного состояния до высших ступеней развития.

Теория вселения служит многим важным целям в философии дикарей и варваров.
С одной стороны, она истолковывает явления болезненных расстройств и экзальтации, преимущественно связанных со странными припадками, и это воззрение до такой степени распространено, что из него вытекает почти повсеместное учение о болезненном состоянии. С другой стороны, эта теория дает возможность дикарю «вогнать» злой дух в какое-нибудь постороннее тело и, таким образом, избавиться от него или, наоборот, поместить для своей надобности какого-нибудь благодетельного духа в неодушевленный предмет, вселить его как божество ради поклонения в тело животного, в скалу, камень, идол или другой предмет, в котором дух должен содержаться совершенно так же, как жидкость в сосуде. В этом ключ к настоящему фетишизму и до известной степени к идолопоклонству. При беглом обзоре различных отделов теории вселения небесполезно будет включить сюда некоторые группы случаев, которые трудно распознаются в отдельности. Теоретически они относятся скорее к категории одержимости духами, чем к категории вселения их, так как духи не живут внутри тела, а лишь держатся вблизи его и действуют на тело извне.
Теперь мы переходим к рассмотрению другой отрасли низших религиозных верований человечества — отрасли, представляющей развитие того же самого принципа спиритуалистических влияний, с которым мы познакомились при изучении теории одержимости. Я имею в виду учение о фетишизме. Когда несколько столетий тому назад португальцы заметили в Западной Африке то уважение, с каким негры относились к некоторым предметам, например деревьям, рыбам, растениям, плодам, камням, звериным когтям, палкам и пр., они очень удачно сравнили эти предметы с хорошо известными им самим амулетами, или талисманами. и назвали их «fitico», или «чарами», словом, происходящим от латинского «factitius», в смысле «магически искусный».
Современные французы и англичане, заимствовав это слово от португальцев, переделали его в слово «фетиш»
Президент де Бросс, один из самых оригинальных мыслителей прошлого столетия, будучи поражен описанием поклонения африканцев различным обыденным предметам, ввел в употребление слово «фетишизм» в виде общего описательного термина. С того времени оно получило обширное распространение благодаря тому, что Конт воспользовался им для обозначения общей теории первобытной религии, в которой неодушевленные предметы рассматриваются как одушевленные жизнью, подобной человеческой Мне кажется, однако, более уместным употреблять для обозначения учения о духах понятие «анимизм», оставляя за словом «фетишизм» более узкий, второстепенный смысл, а именно учение о духах, воплощенных в тех или иных предметах, или связанных с ними, или, наконец, действующих через их посредство. Мы будем рассматривать фетишизм как поклонение предметам вплоть до «куска дерева или камня». Отсюда он незаметно переходит в идолопоклонство.
Фетишем может быть любой предмет. Впрочем, из бесконечного множества предметов не ко всем может быть приложена идея сосуда, вместилища или орудия духовных существ. Предметы могут быть лишь простыми знаками, внешним выражением идеальных представлений или идеальных существ, так же как пальцы или палки могут служить для выражения чисел. Далее, они могут быть символическими волшебными вещами, действующими через воображаемое посредство специальных свойств, присущих предмету, подобно тому, как железное кольцо сообщает крепость или ястребиная нога быстроту бега.
Наконец, некоторые предметы могут рассматриваться без всякой определенной мысли, просто так странные украшения или диковины. Человеческой природе вообще свойственно стремление собирать и восхищаться предметами, замечательными, но красоте, форме, достоинствам или редкости. Полки этнографических музеев заполнены массой предметов, которые примитивный человек считает сокровищами, увешивая себя ими: зубов, когтей, корней, ягод, раковин, камней и пр.
Фетиши избираются преимущественно из подобных предметов, и, очевидно, их привлекательность для дикаря совершенно однородна с теми мотивами, которые до сих пор заставляют суеверного крестьянина сберегать различные курьезные безделки «на счастье». Впрочем, это владение дает себя знать и на гораздо более высоких ступенях цивилизации. В самом деле, между чувством благоговения остяка перед камешком, который он поднимает с земли, страстью китайца к собиранию любопытных разновидностей черепашьих панцирей и восторгом английского коллекционера старой закалки при виде раковины, завитой в обратную ворону, есть много общего. Направление ума, которое заставило бы негра Золотого Верега завести себе целый музей чудовищных и всесильных фетишей, могло бы побудить англичанина составить коллекцию редких почтовых марок или курьезных тростей. В страсти человека к ненормальностям и курьезам выражается его стремление к чудесному, старание освободиться от скучного чувства регулярности и однообразия в природе
Если бы по отношению к примитивным обществам мы имели больше примеров, вполне разъясняющих их воззрения на предметы, к которым они относятся с мистическим уважением, то нам в большем числе случаев и с большей несомненностью, нежели теперь, стало бы ясно, что в их умах эти предметы должны быть связаны с влиянием духов, т. е. что они ,B строгом значении слова должны быть фетишами. Но и этого еще недостаточно. Чтобы установить за предметом значение фетиша, нужны ясные указания на то, что, по мнению данного народа, дух поглощен в нем или действует через него, или сообщается с людьми через его посредство.
Таким образом, на низшей ступени цивилизации сфера распространения фетишизма никак не ограничивается одними западно-африканскими неграми, с которыми его привыкли связывать. Потому ли, что это учение здесь особенно распространено, или оттого, что на него много обращали внимания иностранные наблюдатели, но только сведения о фетишизме, относящиеся к Западной
Африке, отличаются действительно набольшей полнотой. Попытка профессора
Вайца выяснить общий принцип, лежащий в основе относящихся к нему рассказов, имеет для нас большое значение. Он так описывает представление негра о фетише: «По его понятиям, дух обитает или может обитать в каждом видимом предмете и часто большой и мощный дух живет в очень ничтожной вещи.
Негр не представляет себе духа крепко и постоянно связанным с телесным предметом, в котором он обитает, он думает, что последний есть лишь обычное или главное местопребывание духа. Мысленно он иногда не только отделяет духа от видимого предмета, но даже противопоставляет один другому.
Обыкновенно же он сливает их в одно целое, и это целое, как называют его европейцы, есть «фетиш» - предмет его религиозного поклонения». Дальнейшие подробности покажут, каким образом развилось такое общее воззрение.
Фетишами (туземные названия их суть «григри», «джуджу» и пр.) могут быть или просто таинственные курьезные предметы, действующие на воображение негра, или предметы, освященные жрецом и получившие через это таинственную силу. Влияние фетиша связано с представлением, что он принадлежит духу или демону, или что последние действуют через него? Впрочем, фетиши должны всегда выдержать проверку, и если они не приносят обладателю ни счастья, ни безопасности, последний меняет их на более могущественное орудие. Фетиш видит, слышит, понимает и действует. Обладатель поклоняется ему, говорит с ним, как с добрым верным другом, делает перед ним возлияния ромом и в минуты опасности громко и торжественно взывает к нему, как бы желая пробудить в нем дух и энергию.
В Европе можно также найти явные следы древнего учения о духах или таинственных силах, присущих предметам. Так, средневековый демон мог вселяться в старую свинью, соломинку, ячменное зерно или в ивовое дерево.
Дух может быть заключен также в каком-нибудь прочном сосуде, употребляемом в быту. Современный простолюдин знает, что дух должен помещаться в теле какого-нибудь животного или в неодушевленном предмете, например в пере, метке, кусте и т. д. Тирольцы не употребляют траву в качестве зубочистки, потому что в стеблях может находиться демон. Болгары считают грехом забыть окурить муку, привезенную с мельницы (особенно если мельник турок), чтобы в нее не мог вселиться бес. Амулеты до сих пор еще в ходу в наиболее цивилизованных странах. Необразованные и суеверные люди носят их с подлинно дикарской верой в их таинственную силу, а более образованные - как оригинальные пережитки прошлого. Духовные и физические явления так называемого столоверчения весьма распространены, как мы видели, у примитивных обществ. Последние объясняют их теорией сверхъестественных влияний, в полном смысле спиритуалистической.
При рассмотрении места, которое занимает в истории развития сознания учение примитивных обществ о вселении духов в предметы или одушевлении предметов каким-нибудь духом или силой, небезынтересно сравнить это учение с философскими теориями цивилизованных народов. Так, епископ Беркли обращает вниманию на неясность выражений при описании отношения сил к предметам, обнаруживающим их. Он указывает, что Торричелли уподобляет материю заколдованному сосуду Цирцеи, служащему вместилищем силы, и утверждает, что сила и причина движения суть столь тонкие отвлеченности и утонченные сущности, что они не могут быть заключены ни в каком другом сосуде, кроме самой внутренней материальности тел природы. Лейбниц также сравнивал активную первичную силу с душой или субстанциальной формой.
Идолопоклонству принадлежит замечательное место в истории религии. Оно почти не относится к наиболее низко стоящим дикарям, которые не могли еще подняться до его уровня, но оно едва ли может бить отнесено и к высокой цивилизации, которая уже отвергла его. Итак, идолопоклонство занимает промежуток между высшей стадией дикости, где оно впервые ясно проявляется, и средней цивилизацией, где оно достигает своего наибольшего развития, выступая затем лишь в форме пережитка и иногда вновь распространяющегося рецидива. Но положение его, изображенное здесь в общих чертах, крайне трудно охарактеризовать с полной отчетливостью.
В обоих случаях идолопоклонство связано с верой в духовное существо и представляет, следовательно, ветвь анимизма. Но оно приближается к фетишизму, собственно, лишь настолько, насколько кумир по своему характеру приближается к вещественному предмету, пригодному для духа. С этой точки зрения я и намерен проследить здесь значение идолопоклонства и его место в истории. Идол с точки зрения теории вселения духов должен соединять в себе характер изображения и фетиш. Имея это в виду и сохраняя в памяти, что на идола большей частью смотрели как на предмет, деятельный сам по себе, или как на вместилище духовного божества, посмотрим, в какой мере на протяжении развития цивилизации в умах идолопоклонников господствовало понятие, что само изображение заключает в себе известную силу или одушевлено личным присутствием высшего существа.
Что касается начала идолопоклонства, то нет причины предполагать, что первые идолы, сделанные человеком, казались своему творцу живыми и даже деятельными предметами. Весьма вероятно, что первоначально идолы имели своим назначением служить изображением какого-нибудь духовного существа, делались для напоминания о нем, и этот первоначальный характер идола в большей или меньшей степени сохраняется всюду и проходит через всю историю поклонения кумирам. Можно предположить, что в период, последовавший за этим первобытным состоянием, стремление отождествлять символ с представляемым им существом, стремление столь сильное в детях и необразованных людях вообще, побудило людей смотреть на идола как па живое, могущественное существо и затем привело даже к появлению учения о способе проявления его силы, или одушевлении. Здесь, в этой второй стадии, где первоначальное, чисто символическое, изображение принимает мало-помалу свойства деятельного олицетворения фетиша, ясное понимание предмета для нас особенно важно.
Здесь об идолопоклоннике следует судить по его действиям и верованиям.
Множество духовных существ, почитаемых в политеизме и низведенных древними христианами в степень настоящих, но, безусловно, злых духов, перешли с тех пор от объективного существования к субъективному, от духовного значения к идеальному. Путем подобных же изменений и общая теория вселения духов, окончив великую роль, которую она играла долгие века в религии и философии дошла мало-помалу в пределах образованного мира до полного уничтожения.
Учения о проявлении власти богов в болезнях и прорицаниях бывшие некогда существенной частью высшей философии и до сих пор играющие еще важную роль в низшей культуре, по-видимому, вымирают под влиянием высшей и обращаются лишь в догматические пережитки, сознательные метафоры или народные суеверия. Учение о вселении духов в неодушевленные предметы, или фетишизм, едва ли переступает теперь за пределы варварских стран, если не принимать во внимание поверий сельского населения, которое сохраняет еще следы его в нашей среде вместе со столь многими другими остатками варварской мысли.
Родственная теория духовных влияний, перенесенная в сферу идолопоклонства, хотя все еще продолжает сохранять свою силу у дикарей и варваров, и даже оставила много памятников в древних веках цивилизованного мира, исчезла у нас до такой степени, что, кроме ученых, лишь немногие знают о ее существовании в прошлом.

На низших ступенях культуры часто встречается социальный институт, известный под именем тотемизма. Его значение для истории человечества выявил Мак-Ленпап, взгляды которого на ранний тотемистический период в истории общества с того времени значительно влияли на умы. Тотемистическое племя делится на кланы. Члены каждого клана ввязаны между собой именем какого-нибудь животного, растения или предмета, но большей частью животного. Этим именем они называют себя и даже ведут свою мистическую родословную от этого животного, растения или предмета. Эти тотемные кланы являются экзогамными, внутри клана браки запрещены, вступающие в брак должны обязательно принадлежать к разным кланам.
У алгонкинов Северной Америки название таких животных, как медведь, волк, черепаха, олень, кролик и т. д., служат для обозначения кланов, на которые разделено племя. Кроме того, и каждого отдельного человека, принадлежащего к клану, называют медведем, волком и т. д. изображения этих существ обозначают клан в местном образном письме. Животное - покровитель целого клана у оджибве называется ототем, и это слово, измененное в «тотем», сделалось у этнологов термином для обозначения подобных представлений во всем мире, а сама система та кого разделения племен получила название тотемизма.
Джон Лонг, купец и переводчик, который привез в 1791 г. слово «тотем» в
Европу, вероятно, не понял его значения в туземных обычаях, касающихся брака и клановых отношений. Он, очевидно, спутал тотемическое животное клана с животным-покровителем или защитником отдельного охотника, представлявшим его «маниту», или «лекарство». Даже когда североамериканские тотемические кланы стали более понятными как социальные учреждения, регулирующие брак, все же понятие духа-покровителя оставалось связанным с понятием «тотем». Сэр Джон. Грей, знавший американские тотемические кланы по «Американской археологии», составил в 1841 г. список экзогамных кланов
Западной Австралии и привел мнение, часто высказываемое туземцами о происхождении названий этих кланов. Они якобы происходят от какого-нибудь животного или растения, весьма распространенного в районе, где обитает род.
Таким образом, имя этого животного или растения прилагается и к роду.
Это, по всей видимости, ценное свидетельство. Однако Грей был, очевидно, введен в заблуждение утверждением Джона Лонга, которое он цитирует, и сам впал в ту же ошибку, смешав племенное имя и покровителя в виде животного или растения, которого он считал племенным тотемом. Австралийцы называли его «кобонг»[i]. Употребление в ценном собрании сведений о тотемизме, а именно в труде Фрейзера «Тотемизм», внутренне противоречивого термина
«индивидуальный тотем», к сожалению, способствовало закреплению этой путаницы[ii]. При теперешнем состоянии проблемы тотемизма было бы преждевременно подробно обсуждать ее развитие и значение. Можно, однако, упомянуть о наблюдениях, которые, пожалуй, открывают в этой проблеме новую грань, а именно о прямой связи тотемизма с перевоплощением душ.
В Меланезии люди уверены, что после смерти они появятся, например, в виде акул или бананов. Здесь род выражает сознание своего родства с животными и растениями в совершенно реальных действиях, например, прикармливая акул или воздерживаясь от употребления в пищу бананов. Не лишено основания указание
Кодрингтона, что эти случаи бросают свет на происхождение тотемизма.
Исследования Спенсера и Гиллена, проведенные с педантичной тщательностью в почти нетронутом уголке Центральной Австралии, показали, что тотемизм у племени арунта является не только средством урегулирования межклановых браков, но и институтом, основанным на туземной теории, согласно которой родоначальники племени произошли от предков, бывших полулюдьми- полуживотными или полурастениями. Эти предки жили во времена алчера, и души их еще возрождаются во всяком новом поколении людей. Это тщательное и точное исследование может явиться исходной точкой для дальнейшего изучения.
В настоящее время главнейшим фактом, касающимся тотемизма, является установление его исторического значения, выразившегося в широчайшем географическом распространении. Уже отмечено наличие его в Северной Америке и Австралии. Он существует по всей лесной области в Южной Америке — от
Гвианы до Патагонии. К северу от Австралии тотемистические представлении можно обнаружить у наименее развитых малайских племен, которые, несмотря на иностранное влияние, до сих пор сохраняют остатки тотемистической системы, похожей на систему американских племен. Далее мы попадаем к горным племенам
Индии, как, например, ораон и мунда, у которых кланы именуются угрем, ястребом, соколом, цаплей и т. д., причем запрещено убивать или есть этих животных и птиц. К северу от Гималаев тотемизм обнаружен у монголоидных племен, например у якутов, с их брачными тотемными кланами лебедя, ворона и т. д. В Африке тотемизм наблюдается от района проживания банту до западного побережья. Например, бечуаны делятся на кланы: бакуена крокодила, батлапи
— рыбы, балаунга - льва, баморара дикого винограда. Человек не ест мяса своего тотемного животного и не носит его шкуры, а если он принужден убить, например, льва при самозащите, то всегда просит прошения у убитого и совершает обряд очищения после такого святотатства.
Эти несколько примеров иллюстрируют общее положение, согласно которому тотемизм в его развернутой форме относится к дикарскому и ранневарварскому этапам культуры. В цивилизованном же обществе сохранились лишь остатки, или пережитки, его. Любопытно, что в Европе не было найдено или отмечено ни одного достоверного случая тотемизма, хотя последний встречается во всех других частях света.
Три формы культа животных, описанные нами, а именно непосредственное поклонение животным, косвенное поклонение им как фетишам, в которых проявляется божество, и, наконец, поклонение тотему, или воплощению предков данного племени, без сомнения, объясняют в значительной степени явления зоолатрии у примитивных обществ, в особенности, если оценивать должным образом влияние мифа и символа. Несмотря на недостаточную изученность и сложность предмета, обзор культа животных в целом подтверждает мнение этнографа о его месте в истории цивилизации. Если мы от проявлений этого культа у менее образованных народов перейдем к формам, в которых он существовал у народов, развившихся до степени национальной организации с утвердившейся религией, то мы найдем удовлетворительное объяснение этих новых его форм в теории развития и пережитков. Идеи, получившие первоначальное развитие в религии дикарей, частью распространились и укрепились в своей первобытной форме, частью же видоизменились, приспособляясь к более развитым представлениям, или, наконец, приняли характер священных таинств, чтобы найти убежище против нападков разума.
Древний Египет был страной священных кошек, шакалов и ястребов — мумии этих животных хранятся у нас и до сих пор, - но мотивы их обоготворения были предметом слишком священным, чтобы отец истории решился коснуться их.
Египетский культ животных, по-видимому, двояко обнаруживает следы своего дикого происхождения, лежащего за пределами отдаленной древности пирамид.
Трудно найти лучшие примеры божеств, покровительствующих особым священным животным, воплощенных в тела животных или изображаемых под видом животных, чем в Египте. Здесь перед нами бычья династия Аниса, священные ястребы, содержавшиеся в клетках в храме Гора, Тот с его собакоголовым спутником и ибисом, Хатор с наружностью коровы, Себек[iii] в облике крокодила. Далее, местный характер многих священных животных, которые были предметами культа в известных номах, тогда как в других их могли безнаказанно убивать и есть, как нельзя лучше подходит к типу фетишей отдельных племен и обоготворяемых тотемов, о которых говорит Мак-Лен-нан. Укажем для примера на население
Оксиринха, обожествлявшее и щадившее рыбу оксиринх, или на население
Латополиса, обожествлявшее рыбулатос. В Аполчинонолисе население ненавидело крокодилов и пользовалось всяким случаем, чтобы убивать их, а жители
Арсиноита откармливали гусей и рыб для этих священных пресмыкающихся, украшали их ожерельями и браслетами, а после смерти превращали в мумии.
В наше время наиболее цивилизованные люди, которые почитают животных, - брахманисты. У них до сих пор еще можно найти совершенно ясные приметы культа, как священных животных, так и божеств, воплощенных в животных, носящих их образ или избравших их своим символом. Священную корову не только щадят, но и пилят в ней божество, в честь которого ежегодно совершается, особые празднества и которому благочестивый индус ежедневно кланяется и молится, принося, свежую траву и цветы. Хануман, бог-обезьяна, имеет свои храмы и своих идолов; в нем воплощен Шива, подобно тому, как воплощением Дурги считается шакал. У мудрого Ганеши слоновья голова, божественный царь птиц Гаруда служит вместилищем Вишну[iv] Винту, кроме того, в некоторых легендах о его воплощениях (аватарах), которые стоят на одном уровне с мифами индейцев и имеют столь странное сходство с ними, выступает в образе рыбы, кабана и черепах. Представления, лежащие в основе индуистского культа священных животных, довольно наглядно выражены в рассказе об индусе, который при виде изображения святых евангелистов
Матфея, Марка, Луки и Иоанна вместе с их ангелом, львом, тельном и орлом признал последних «аватарами» четырех евангелистов.
Некоторые из самых интересных случаев пережитков культа животных принадлежат к той категории, из которой мы уже заимствовали наиболее поразительные примеры. На обожествление змей, к несчастью, уже много лет тому назад обратили внимание писатели, которые связали его с темными философскими учениями, таинствами друидов[v] и всевозможной бессмыслицей, вследствие чего теперь здравомыслящие ученые не могут без ужаса слышать офиолатрии[vi]. Между тем этот культ сам по себе представляет достойный внимания и поучительный предмет исследования, в особенности из-за своего широкого распространения в мифологии и религии. У малокультурных племен, например у индейцев, мы встречаем почитание гремучей змеи, прадеда и царя всех змей, как божественного покровителя, могущего послать попутный ветер или бурю. У перуанских племен до принятия религии инков существовало обожествление больших змей. Один из старинных писателей говорит: «Они обожествляют дьявола, когда он является им в образе какого-нибудь животного или змеи и говорит с ними». Мы можем проследить почитание змей в классические и варварские времена в Европе. Большая змея защищала афинскую цитадель и получала ежемесячно медовые пироги. Римский местный гении также являлся в образе змеи. Почитание змей и обычай кормить домашних змей существовал некогда у древних пруссов. В Ломбардии обожествляли золотую ехидну, пока Барбат не овладел ею, и местные ювелиры не превратили ее в священные чаши. До сих пор еще в наших сказках для детей не забыта змея, которая приходит в золотой короне и пьет молоко из детской чашки, а также редко показывающаяся домашняя змея, которая любит детей и коров и дает знать о близкой смерти в семье.
Наконец, пара домашних змей, жизнь и смерть которых имеют мистическую связь с судьбами хозяина и хозяйки дома. Обожествление змей, и притом наиболее непосредственное, ярко выражено в туземных религиях Южной Азии.
Оно, по-видимому, играло немаловажную роль в древнем индусском буддизме, потому что скульптурные украшения Санчи изображают толпу змеепоклонников. поклоняющихся пятиглавому змеиному божеству в его храме. Люди эти изображены со змеями, выходящими из их плеч, а их раджа украшен пятиглавым змеем, поднимающимся в виде шапки над его головой. Здесь, кроме того, тотемизм сталкивается с офиолатрией. Санскритское название змеи «нага» переходит на ее поклонников, и, таким образом, истолкование мифа должно придать разумный смысл легендам о змеиных племенах, которые оказываются просто змеепоклонниками, племенами, получившими от священного пресмыкающегося как свое имя — нага, так и мнимую родословную. Эти нагасские племена Южной Азии, с одной стороны, аналогичны змеиным индейцам в Америке, а с другой — офиогенам, или змеиным племенам Троада. Последние считали себя потомками древнего героя, превращенного в змею, и родственниками ехидн, от укуса которых лечили прикосновением.
Змеи занимают видное место в религиях мира как воплощения, вместилища или символы высоких божеств. Таковы были гремучая змея, которой поклонялись натчезы в храме Солнца, и змея, принадлежавшая божеству ацтеков,
Кецалькоатлю[vii]. Змеи до сих пор служат предметами поклонения у негров
Невольничьего Берега, но не сами по себе, а из-за воплощенного в них божества. Змею держали и поили молоком в храме древнего славянского бога
Потримпса[viii]. Змея служила символом бога-целителя Асклепия, который жил или проявлял себя в громадных ручных змеях, содержавшихся в посвященных ему храмах. Наконец, финикийская шея со своим хвостом во рту, символ мира и небесного бога Тааута, в поем первоначальном значении представляла, вероятно, мифическую мировую змею, подобно скандинавскому змею Мадгарду, и только в позднейших веках превратилась в эмблему вечности. Едва ли можно считать доказанным, что дикие народы, в своем мистическом взгляде па змей, самостоятельно выработали столь знакомое нам олицетворение зла в образе змеи. В древние времена такой характер имело, возможно, чудовище, изображение которого столь часто встречается на гробах мумий,— змей-Апофис египетского Аида. Несомненно, такие же свойства следует приписать злому змею последователей Зороастра — Азги-Да-гаке, изображение которого имеет столь поразительное сходство с семитическим змеем, быть может и исторически связанным с ним. Слияние древних обрядов офиолатрии с мистическими представлениями гностицизма проявляется в культе, который, если верить преданию, полухристианская секта офитов посвящала ручным змеям. Змей этих вызывали из их убежищ, давали им обвиться вокруг священного хлеба и поклонялись им как представителям великого небесного царя, который в начале мира дал мужчине и женщине познание тайн. Таким образом, мы находим в почитании животных самые крайние типы религиозного поклонения вообще, от самого положительного реализма до самого туманного мистицизма.
При изучении анимистических доктрин наше внимание было до сих пор обращено преимущественно на мелких духов, деятельность которых касается более близких и непосредственных интересов жизни человека и окружающей его среды.
Обращаясь затем к божественным существам, имеющим более широкий круг действий, мы легче всего совершим этот переход с помощью некоторой специальной группы понятий. Меткое замечание Огюста Конта обращает наше внимание на крайне важный процесс теологической мысли, который мы должны постараться представить себе с возможной ясностью.
В своем «Курсе позитивной философии» Конт отличает богов в собственном смысле их общему к отвлеченному характеру от чистых фетишей (т. е. одушевленных предметов). Скромный фетиш управляет только одним предметом, с которым он неразлучен, между тем как боги управляют целым рядом явлений одновременно в различных телах. Когда, продолжает Конт, сходное произрастание различных дубов в лесу повело к теологическому обобщению одинаковых для них явлений, отвлеченное существо, образовавшееся таким образом, стало уже не фетишем одного какого-нибудь дерева, но божеством целого леса. Здесь ясно виден переход от фетишизма к политеизму[ix], который обусловлен неизбежным преобладанием видовых понятий над индивидуальными.
Это замечание Конта может быть непосредственно применено к разряду божественных существ, которых вполне уместно назвать «видовыми божествами».
Грубые попытки варварской теологии объяснить однообразие обширного класса предметов подведением индивидуальных понятий к видовым крайне интересны для изучения. Чтобы объяснить то, что мы вообще называем видом, дикари отнесли бы его происхождение к общему прародителю, или к коренному архетипу[x], или к видовому божеству, или же связали бы вместе эти понятия. Для таких умозаключений разделение растений и животных на классы представляло, быть может, одну из самых ранних и легких задач. Однообразие каждого разряда не только указывало на общее происхождение, но и наводило на мысль, что существа, столь лишенные индивидуальности и обладающие свойствами, которые как бы отмерены по одной общей мерке, не могут быть самостоятельными, свободными деятелями, а только копиями с общего оригинала.
Так, в Полинезии, как мы уже говорили, некоторые виды животных принимались за воплощение известных божеств. У самоанцов вопрос об индивидуальности подобных существ был поднят и решен вполне положительно. Если, например, бог селения имел обыкновение являться в образе совы и кто-нибудь из его поклонников находил у окраины дороги мертвую сову, то он должен был, оплакав кончину священной птицы, похоронить ее с почестями. Из этого вовсе не следовало, что сам бог умер, потому что он воплощен во всех живущих совах. По описанию патера Джеронимо Боскаиа, представления племени акагчемем в Верхней Калифорнии являют собой любопытную параллель с представлениями самоанцев. Это племя обожествляло большую птицу, по- видимому, орла или коршуна. Ежегодно в сельских храмах одну такую птицу торжественно убивали, без пролития крови, и сжигали ее тело. При этом туземцы твердо верили, что они ежегодно приносят в жертву одну и ту же птицу и, кроме того, именно ее убивают во всех селениях.
В среде сравнительно цивилизованных перуанцев Акоста нашел другое учение о небесных архетипах. Говоря о звездных божествах, он замечает, что пастухи поклонялись некой звезде, по имени овца. Другая, носившая имя тигр. защищала их от нападений тигров и т. д. «Вообще они полагали, что все звери и птицы, живущие на земле, имели свой первообраз на небе, от которого зависело их размножение и процветание, и объясняли таким образом существование различных звезд, называемых Чакана, Топаторка, Маманя, Мицко,
Микикираи и пр., приближаясь тем самым в некоторой степени к учению Платона об идеях».
Североамериканских индейцев также занимал вопрос об общих предках, или божествах видов. Один из миссионеров излагает их представления в том виде, как он нашел их в 1634 г.: «Они говорят, кроме того, что все животные каждого вида имеют старшего брата, который служит как бы началом и корнем всех других особей; этот старший брат удивительно силен и велик. Старший брат бобров, говорили они мне, может быть величиной с нашу хижину». Другое старинное сочинение говорит, что у них каждый вид животных имеет свой архетип, или первообраз, в стране душ. Там находится, например, «маниту», или архетип, всех быков, который одушевляет всех животных этого вида.
Обращает на себя внимание совпадение подобных воззрений с идеями другой отдаленной народности: на Буяне, райском острове русского мифа, живет Змея, старейшая из всех змей, вещий Ворон, старший брат всех воронов, Птица, самая большая и старая из всех птиц, с железным клювом и медными когтями, и
Пчелиная матка, старейшая из пчел. В сравнительно новом описании ирокезов у
Моргана говорится об их вере в духа каждого вида деревьев и растений, например дуба, болиголова, клена, брусники, малины, мяты, табака.
Учение о видовых божествах нигде, быть может, не изложено более определенно, чем у Кастрена, в его «Финской мифологии». В его описании поклонения природе в Сибири низшие формы религиозных представлений принадлежат самоедам. В их непосредственном поклонении предметам природы отражается, возможно, первоначальное религиозное состояние всей туринской группы народов. У более культурных финнов каждый предмет в природе имел божество-покровителя, или гения, существо, которое было его творцом и сохраняло навсегда тесную связь с ним. Однако эти божества, или гении, не были связаны с каждым бренным предметом в отдельности. Они были свободными личными существами, обладавшими движением, формой, телом и душой. Жизнь их нимало не зависела от жизни того или другого предмета, потому что хотя в природе и не бывает вещи, не имеющей своего духа-хранителя, но этот дух распространяется на всю природу или на весь вид. Каждый ясень, каждый камень или дом имел своего особого гения, или «халтиа», но эти божества были связаны и с другими ясенями, камнями и домами, и если одна особь погибала, охраняющий дух продолжал жить в виде.
По-видимому, подобные же воззрения проявлялись и в учениях более цивилизованных народов, например у египтян и греков где целые виды животных, растений и неодушевленных предметов являются символами особых божеств или находятся под специальным их покровительством. Мысль эта проявляется с наибольшей ясностью в раввинской философии, которая приписывает каждому из 2100 видов растений покровительствующего ангела на небе и именно этим объясняет запрещение производить скрещивание растений и животных. Любопытное сходство между этими примитивными теологическими представлениями и цивилизованными философскими теориями, заместившими их, замеченное патером Акостой, в прошлом веке вновь обратило на себя внимание
Шарля деБросса, сравнивавшего видовые архетипы индейцев с идеями- первообразами Платона. Что касается животных и растений, то стремление естествоиспытателей свести их к первоначальному единству теперь до некоторой степени находит отражение в теории, которая выводит каждый вид от одной пары. И хотя это не может относиться к неодушевленным предметам некоторые языки, например, английский, пользуясь метафорой, исходят, по- видимому, из той же мысли, говоря, положим, о дюжине сходных мечей, одежд или стульев, что у них один и тот же «pattern» («патрон» как бы отец), но которому они сделаны из своей «matter» («материи», материнского вещества).

Прежде чем заключить наше исследование, будет уместным изложить те основания, по которым мы признали анимизм современных дикарей более или менее полным образцом анимизма древнейших человеческих обществ.
Анимизм дикарей, основанный на учении о душах, развитом у них в гораздо более широком масштабе, чем в цивилизованном мире, и развернутом в еще более обширное учение о духовных существах, которые оживляют вселенную и управляют ею во всех ее частях - этот анимизм, становится мало-помалу теорией олицетворенных причин, переходящей в общую философию человека и природы.
Дикарский анимизм – как в том, чем он обладает, так и в том, чего ему недостает,- представляет собой первоначальную систему, с которой начался многовековой курс воспитания мира. Нужно особо подчеркнуть, что различные верования и обычаи, которые в примитивном анимизме стоят на твердой почве, в сложном анимизме стоновятся скорее достоянием невежды, чем философа, и существуют больше как остатки старины, чем как продукты своего времени, превращаясь в пережитки.

На основе изучения пережитков, которое позволяет нам судить о той или другой теории, можно сделать вывод, что религиозное верование, представляющееся разумным на низшей ступени культуры, становится бессмысленным суеверием на высших ступенях культуры.
Кроме того, такой вывод сообщает нам и доисторическая археология. Жизнь дикарей, сохранившая до наших дней черты, свойственные каменному периоду, может быть вполне законно признана образцом древнейшего состояния человеческого рода в умственном, нравственном и материальном отношении. А если так, то и низкое, способное к развитию состояние анимистической религии должно быть отнесено к первобытной культуре.
Подводя черту нашему исследованию о религии первобытных народов, необходимо отметить, что духовные существа создавались воображением человека по образцам его первобытных понятий о своей человеческой душе; духи нужны были ему, чтобы обьяснять явления природы с точки зрения его первобытной, детской философии.
Сравнение же религии дикарей и цивилизованных народов показывает наряду с глубоколежащим сходством в их философии и глубокую разницу в их практическом влиянии на человеческую жизнь. Дикарский анимизм почти совершенно лишен нравственного элемента, который для современного образованного ума составляет главную пружину практической религии.
Примитивный анимизм, однако, вовсе не безнравственен, он только не нравствен. Мысль о существенной связи между религией и нравственностью укоренилась во многих умах. Но история учит нас, однако, что эти предметы могут существовать независимо друг от друга целые века, прежде чем обнаружатся следы их слияния. Мы легко убедимся в том, что религия в гораздо большей степени служит источником нравственного влияния, чем философских догматов, если примем во внимание, что именно введение нравственного элемента разделяет религии земного шара, соединенные между собой общим анимистическим принципом, на два больших класса: на низшие системы, главной задачей которых является создание примитивной, детской естественной философии, и на высшие религии, прибавляющие к этим системам понятие о справедливости и святости, чувстве долга и любви.
Мы должны считать большим счастьем, что нам выпало жить в один из тех богатых событиями периодов умственной и нравственной истории человечества, когда недоступные в прошлом исследования открыты для нас. Долго ли продолжатся эти счастилвые дни - неизвестно. Можно ожидать, что успехи науки и широкое распространение научного метода, с его неопровержимыми доказательствами и непрерывным открытием новых фактов более успешно, чем до сих пор, продвигнет мир по пути прогресса.
--------------------> [ii] У аборигенов Австралии наряду с родовыми действительно встречались индивидуальные, или личные, тотемы, которыми чаще обладали мужчины (подчас только колдуны), реже женщины.
[iii] В древнеегипетской мифологии бог плодородия Анис изображался в виде быка, бог охоты (позднее также света) Гор — в виде сокола, бог мудрости, счета и письма Тот — в виде человека с головой ибиса, богиня неба Хатор — в виде коровы или женщины с коровьими рогами, бог воды и нильского разлива Себек — в виде крокодила или человека с головой крокодила.
[iv] В индуизме корова священное животное, Хануман, или Марути,- божественная обезьяна. Шива и Вишну наряду с Брахмой - верховные индуистские боги. Пурга — жена Шивы. Гишша - старший над ганой, низшими божествами, составляющими свиту Шивы. Гаруда — царь птиц и ездовое животное Вишну.
[v] Друиды — жрецы у древних кельтов.
[vi] Офиолатрия (от древнегреч. ofis — змея и lali'eia — поклонение) — культ змей, который нередко был свойствен религиям первобытных и древних народов.
[vii] Кецалькоатль — один из четырех сыновей верховного бога Тонакатекутли в мифологии индейцев Центральной Америки.
[viii] Потримпс — бог рек и источников у древних пруссоц; Асклопий бог врачевания у древних греков; Таавт—бог мудрости у финикиян; Мидгард в скандинавской мифологии — центральная, освоенная человеком часть земли и противоположность окраине земли Утгарду и Мировому океану, где живет чудовище Ермунганд, или змей Митгарда.
[ix] Политеизм (от древнегреч. paly - много и theos — бог) — многобожие.
[x] Архетип (от древнегреч. archaios – древний, изначальный и typos – образ) здесь в значении прообраз.

Использованная литература:
Э.Б. Тайлор Первобытная Культура (Москва 1989)