О невозможности для церкви изжить магизм

С. С. Бескаравайный

Конкуренция между хищником и жертвой полезна лишь для вида жертвы в целом. Симбиоз – полезен сразу двум индивидам. Но где кончается конкуренция и начинается симбиоз?

На протяжении всей своей истории христианская церковь боролась с проявлениями магии. Это могло быть противостояние с язычеством, искоренение ересей, попытки уйти от обрядового понимания религии, запрет алхимии и многое другое. Но какие бы меры не принимала церковь для достижения чистоты религии – все равно магизм сохранялся. Возникает вопрос – не имеют ли магические проявления каких-либо объективных обоснований, что придают им устойчивость?

Для ответа на этот вопрос попытаемся сравнить христианскую мистику с магизмом и дать краткий исторический обзор их сосуществования.

Христианскую мистику и языческую магию объединяет понятие чуда – некоего сверхъестественного события, нарушающего привычный порядок вещей. Это – рубеж, отделяющий рациональное мышление, охватывающее познаваемую область явлений, от иррационального. Теология, богословие, трактаты о магии могут быть представлены достаточно рациональными рассуждениями – однако в их основе, в качестве causa finalis непременно будет присутствовать ссылка на непроверяемый опытным путем случай, на чисто субъективные ощущения человека, которые невозможно воспроизвести в разуме другого индивида лишь с помощью объективных предпосылок. Но в толковании этой сверхъестественности уже начинаются разночтения.

Христианство понимает чудо прежде всего как исходящий от Бога дар. Чудо нельзя впрямую, как у языческих богов, купить, обменять или вытребовать. Можно лишь молиться о нем – просить, но не добиваться его. Кроме того, христианский святой, который действует практически от имени Бога, не совершает чудо так сказать самочинно – опять таки он использует ниспосылаемую божью благодать. Есть в церковной обрядности по форме, казалось бы, чисто магические ритуалы – крещение, причащение, помазание. Но богословами они тщательно выделены из прочих языческих: обоснованы ссылками на священное писание, утверждены решениями соборов.

Теперь возьмем магию, колдовство. Они отличаются от христианской обрядности по трем основным параметрам: источнику силы, разработанностью обоснований, легальностью.

Маг может черпать силу из следующих источников. Во-первых, помощь дьявола. Здесь существует громадная традиция именно договорного общения – продажи души, принесения жертв по языческому образцу и прочее и прочее. Фактически, на базе модифицированной языческой обрядности, люди пытаются найти ту или иную альтернативу божеству. Во-вторых, из мистифицированных сил природы – земли, воды, огня. С точки зрения христианства в этих источниках нет никакого отличия – это либо дьявол, либо бесы, действующие под личиной земных, «первородных» сил. Но различие все-таки провести необходимо: дьявол, как правило, персонифицирован. Силы же природы часто безличны, ими можно управлять настолько, насколько хватит собственной смекалки и сообразительности. И, наконец, третий источник магии – собственные силы, сверхъестественные способности человека. Они тесно смыкаются как с первым, так и со вторым источником: дьявол может усилить мощь человеческого тела или же человек пользуется деревьями и водами, как своеобразным магическим аккумулятором.

Если сравнить две позиции получения сверхъестественной помощи, то самое поверхностное знакомство с их историей покажет нам, как тесно они переплетаются. Христианство, отказавшееся от торговли с Богом, сохранило громадную традицию обетов – фактически, моральной предоплаты чуда. А обычай жертвовать церкви имущество и покупать индульгенции прямо указывает некий обмен, а отнюдь не молитвенное ожидание. Так же не совмещается с только ожидательной линией поведения обычай молиться подходящим для случая святым: человек пытается добиться большего эффекта от обращения к и так всевидящему божеству. Это напоминает попытку бюрократического подхода к иерархии небесных святых.

В то же время каждый маг старается представить себя как проводника воли неких высших или, во всяком случае, могущественных сил – но при этом у мага нет публичного церковного подчинения высшим указаниям, он одиночка. Маг, фактически, самовольно распоряжается теми силами, которые ему удалось «стяжать». Однако, опыт последнего времени – наблюдение организаций нетрадиционных культов, разнообразных объединений ведьм и колдунов, подсказывает - практически сразу начинают вырабатываться единые требования, система обрядности, стандартизируются предсказания и обещания. То есть маг из повелителя сил превращается в скромного служащего, чем уже не отличается от священника.

Теологическая традиция, богословское обоснование, казалось бы, может служить достоверным критерием отличия магических действий от христианских мистерий. Но и этот критерий не слишком надежен. Что касается обоснованности, сравнительной аргументированности христианской религии и магии, то христиане были уверены в истинности своей веры и в первых общинах, где уровень философии был относительно низок. Лишь апологеты христианства, уже распространившегося по римской империи, смогли развить богословскую традицию. На это ушла не одна сотня лет – окончание периода патристики относят уже к 9-му веку нашей эры. Не следует забывать и о противоречиях в рамках христианства – ведь громадный объем католической теологии, священного предания, не почитается православными и наоборот.

Разнокалиберные сектанты, колдуны, маги, вещатели, на первый взгляд, в своем багаже имеют фактически только Библию, пригоршню фокусов и скудный набор эклектически подобранных сочинений. В то время как любая церковь практически с момента своего возникновения, заботится о теоретическом обосновании своих действий. Классическим примером здесь может быть лютеранство: Меланхтон, преемник Лютера, получил прозвище «учителя Германии» – он чрезвычайно много сделал для распространения знаний, которые должны были утвердить немцев в протестантской вере[1]. Тоже самое можно сказать и о Ярославе Мудром – создание христианских культурно-образовательных центров сделало невозможным возврат к язычеству.

Но адепты магии, в свою очередь, тоже не могут пожаловаться на скудность литературно-логического обоснования: наряду с «Небесной иерархией» псевдо-Дионисия[2] существуют множество работ по демоническим монархиям. Одна алхимическая традиция предоставляет своим последователям множество трудов – как чрезвычайно логичных и талантливых, так и замечательно авторитетных, вышедших из-под пера Фламеля и Парацельца[3]. Астрология, хиромантия, сотни других разновидностей предсказания судьбы не обделены вниманием обладателей бойких перьев. Многочисленные пособия для начинающих колдунов, которыми усеяны нынешние книжные лотки, сообщают самые точные, подробные и обоснованные инструкции как по снятию сглаза, так и по наведению порчи.

Различие в легальности так же не могут быть решающими. Любая христианская церковь считает себя преемницей первых христианских общин, а многие религиозные христианские организации вообще полагают себя единственной церковью. Но упомянутые церковные расколы, сомнительные эпизоды в истории практически любой, сколько-нибудь долго существующей церкви, говорят о невозможности признать за ними непрерывающуюся две тысячи лет традицию.

Словом, характер различий между магией и мистикой позволяет отнести их к двум видам одного рода. И коренное различие между магией и мистикой, по сути, одно – благодать святых в подчинении Богу, а маги видят свою силу в себе, либо в подвластных им стихиях.

В таком случае магия и мистика фактически две стороны одной медали. Они имеют общее психологическое происхождение. Вера как образ мышления базируется на принятии чуда. Но человек не может принять чудо без ощущения сопричастности к нему. А сопричастность эта возможна двояко: через подчинение себя каким-либо высшим силам, растворение в них своей воли, растворению «Я» в сверхличности Бога, либо через управление этими силами, самочинное творение чудес. В человеке эти два начала – жажда подчинения и жажда управления – сочетаются, и от какого-то одного невозможно избавиться целиком. Может показаться, что стремление к подчинению и управлению – инстинкты или бессознательные порывы вроде фрейдовских. Нет, это отражение в человеческой природе объективных качеств всякой системы, стремящейся к самосохранению и развитию. Это может быть осуществлено либо через встраивание в большую систему, либо через ее изменение. Естественно, эти два пути могут взаимно переходить друг в друга.

История развития отношений магии и мистики дает нам еще одно свидетельство их фактического единства. Для убеждения верующих издавна применяли методики обмана и самообмана. Но оба этих метода нуждаются в конкретных подтверждениях: для создания иллюзии, либо для её поддержания – человек не может, в силу особенностей своей психики, бесконечно внушать сам себе абстрактные истины.

В период язычества, на относительно низком уровне культуры населения, конкретика была необходима – фактически только ею утверждался культ того или иного бога. Потому вера в обряды, реликвии, чудеса, творимые жрецами, была основой религии. Божество играет роль персонифицированного объективного закона: действует всегда, но как и всякий закон природы, его можно обойти. Отсюда очень жесткая товарность в отношениях человека с богом: оракулам платили за предсказания, сделанные фактически богом, с богами заключались сделки, их обманывали и тому подобное. Эта форма веры требует постоянных подтверждений – конкретных и связанных с указаниями жрецов. В этой конкретике ее сила, но в ней и слабость – такую веру легко подорвать. Возьмем, например, такой архетипичный сюжет: божество карает людей за хулу на свое имя, унижение своей персоны или попытку поставить себя на одну с ним доску. Религия древних греков содержит множество подобных мифов: Афина превратила ткачиху Арахну в паука, и Аполлон покарал флейтиста Марсия за проигрыш в состязании. Но когда Нерон требовал оказания божественных почестей своему голосу, тот же Аполлон не явился во всем своем великолепии и не отнял у него язык. Иррациональное мышление, основанное на конкретных подтверждениях актами чудес, уже не могло существовать – мировоззрение людей стало слишком целостным, чтобы противоречия в мире можно было объяснить мнимыми разногласиями между богами-олимпийцами. К моменту возникновения христианства эта концепция себя фактически исчерпала – знать римской империи могла только номинально считаться религиозной, вера переродилась в чисто обрядовые действия. Наблюдались лихорадочные шатания городского населения от культа к культу – религия стала вопросом скорее моды, чем совести.

Христианство совершило переворот в умах: ответственность за общение с божеством стала возлагаться на верующего. Бог не является людям по их требованию. Человек не может сказать – будет ли в следующую секунду чудо или придется смиренно молиться дальше. Вот тут, собственно, и происходит отделение магии от мистики – абстрагированная, по сравнению с язычеством, вера, сделала основным источником сверхъестественного не человеческое тело или природу, а недоступного Бога (а фактически – субъективные ощущения человека).

Это помогло победить языческие культы, но христианство не стало отказываться от преимуществ конкретного чуда. Евангелие полно описанием чудес, религиозное сознание каждого народа, принявшего христианство, сохранило память о действенных чудесах, совершаемых крестителями - например, св. Патрик, по преданию, изгнал из Ирландии змей. И если позднейшие чудеса могут часто подвергаться сомнению, то первоначальные – много реже.

В период расцвета своего влияния церковь, монополизировав за собой право на истолкование чудес, совмещает в себе две позиции: конкретное сверхъестественное – чудеса у реликвий, исцеления от прикосновений праведников и королей (фактически легализированную магию, где святые заняли места античных героев и полубогов); и абстрактно-религиозное – тысячи томов схоластики, сложнейшие богословско-философские рассуждения. Такая система работала просто идеально: для необразованной массы это фактически было язычество, а для поднявшихся над ее уровнем – лабиринты теологии.

Потому борьба средневековой церкви с ересями в первую голову была борьбой за монополию – за право толковать чудеса от имени единственного юридического лица. Если же немедленное административное давление было невозможно – она принимала формы конкурентной борьбы, свойственной для ее ранних этапов: против чудес еретических выдвигались чудеса христианские. Происходил фактический откат к методам язычества: кто продемонстрирует верующим более убедительное чудо, тот и победит в споре.

Однако, шел процесс повышения целостности общественного сознания: такие явные, откровенные способы сочетания языческих и христианских обычаев, как продажа индульгенций, воспринимались все более неоднозначно. Люди отказывались понимать, как можно одновременно цитировать слова из Евангелия «какой выкуп даст человек за душу свою»[4] и принимать оплату за отпущение грехов в звонкой монете.

А с развитием науки церковь стали слишком часто «ловить на горячем» - всплывали тысячи подделок, фальшивок и лжесвидетельств. Произошло еще для церкви худшее – она лишилась монополии на истину, на уникальную возможность связывать в рамках единого мировоззрения библейские заповеди с конкретной политической и экономической обстановкой, с природными явлениями вокруг людей. Наука стала самостоятельно читать «книгу природы» и раскрывать секреты устройства общества. Даже если тайну мистификации чуда удавалось соблюсти или все участники были уверены, что оно – подлинно, все равно скепсис брал верх. Во время борьбы с янсенизмом наблюдались многочисленные чудеса и контр чудеса. Но Давид Юм усомнился в них всех – и в работе «Исследование о человеческом разумении», в главе 10 «О чудесах» смог достаточно обоснованно доказать свою позицию[5].

Под влиянием обстоятельств церковная борьба с магизмом изменила свое качество – теперь магия стала рассматриваться не как нечто опасное, но как что-то примитивное, вульгарное. Жажда верующих в конкретном чуде начала объявляться маловерием, неумением обрести истинную веру. Из религии стала уходить конкретность. Естественно, процесс не прошел одномоментно – церковь признавала за собой все прежние чудеса, продолжает аккуратную фабрикацию новых (или признания таковыми спонтанных излечений, просто редких феноменов). Сохранились и обычаи, вроде признания чудом зажигания первого пасхального огня. Но подсчитывать коэффициент полезного действия благодати божьей в народном хозяйстве церковь больше не рискует.

Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: сообщение об открытии, конспект урока 9 класс, движение реферат.





1  2 | Следующая страница реферата