Религиозная и светская культуры как типы систем социального знания
| Категория реферата: Рефераты по религии и мифологии
| Теги реферата: bestreferat, шпаргалки по экономике
| Добавил(а) на сайт: Кулатов.
Предыдущая страница реферата | 1 2 3 4 5 6 7 8 | Следующая страница реферата
Общий эскиз трех стадий культурной постмодернизации как «идеальных типов» предлагается ниже.
1) «Ранний» постмодерн. Его начало мы связываем с тем моментом, когда свойственное культуре модерна единство традиции в масштабах социума размывается, и основной системной «единицей» культуры становится культурный стиль. На данной стадии развития светской культуры основными субъектами культурной репрезентации выступают образованные по стилевому признаку социальные группы, число которых постоянно возрастает. Каждая такая группа, «исповедующая» свой стиль, создает собственную оригинальную субкультуру . Тем не менее, культурные стили, несмотря на резкое возрастание их количества, преимущественно сохраняют связь с исходным образом жизни человека. Границы каждого стиля совпадают с границами «жизненного мира» и, соответственно, с границами специфического социально-когнитивного универсума определенной социальной группы. Т.о., стиль в контексте раннего постмодерна репрезентирует реальный, а не виртуальный «жизненный мир» своих носителей и воспринимается ими как дюркгеймовский социальный факт, как данность, как объективная «жизненная форма». Поэтому каждый культурный стиль в контексте раннего постмодерна как бы воспроизводит «модерн в миниатюре», исходя не столько от произвольной установки сознания субъекта, сколько от объективных условий его жизни. «Ранний постмодерн» представляет собой своеобразное продолжение модернистской «культурной программы», отличаясь от нее, главным образом, «экстенсивным», количественным нарастанием стилевого многообразия.
В соответствии с процессом стилевой диверсификации культуры происходит диверсификация лежащего в ее основе социального знания. На месте единого, тяготеющего к тотальности смыслового универсума образуется плюралистическая структура из множества автономных анклавов, находящихся в весьма неоднозначных отношениях между собой. «В развитых индустриальных обществах с их громадными экономическими излишками, позволяющими огромному количеству индивидов посвящать все свое время даже самым темным занятиям, конкуренция между множеством смысловых подуниверсумов становится нормальным положением дел» . Вместе с тем эта конкуренция носит, как правило, гораздо более мягкий характер, нежели конкуренция, свойственная тотальным классовым идеологиям модерна. Мы связываем это с подспудным нарастанием в общественной психологии ощущения относительности чрезвычайно умножившихся версий социального знания. «Вероятно,– отмечают в этой связи Бергер и Лукман,– последние также имеют некие идеологические функции, но прямой конфликт между идеологиями тут… заменен различной степенью терпимости и даже кооперации» .
В этой связи авторы, говорящие сегодня о «конце идеологии», правы в том отношении, что современное (постмодернистское) общество уже не порождает и, по-видимому, не способно породить «большую идеологию», характерную для социокультурной ситуации модерна. Оно, скорее, склонно порождать множество «малых» (в предметном, социально-масштабном и социально-временном отношении) идеологий, каждая из которых занимает в социокультурном пространстве каждая свою нишу и не претендует на всеобщий и абсолютный статус.
Тем не менее, стилевой плюрализм в условиях раннего постмодерна еще не означает равенства между разными версиями реальности. Так, «…большинство современных обществ являются плюралистическими. Это означает, что в них есть некий центральный универсум, считающийся само собой разумеющимся в качестве такового, и различные частные универсумы (курсив мой – С.Л.), сосуществующие друг с другом и находящиеся в состоянии взаимного приспособления» . Упомянутый «центральный универсум» занимает данное место не только в силу своего количественного преобладания над остальными; напротив, само его количественное преобладание обусловлено тем, что он аккумулирует и сохраняет комплекс социально-когнитивных культурных универсалий (ценностей, норм, мировоззренческих представлений, символических структур и т.д.), доставшихся культуре в наследство от эпохи модерна и связующих отдельные субкультуры в интегральную структуру. Следовательно, условная стадия развития светской культуры, обозначенная нами как ранний постмодерн, характеризуется «параллельным» сосуществованием в общем социально-культурном пространстве множества весьма разнородных «жизненных миров». Эти «жизненные миры» бытуют в рамках разнообразных культурных стилей и соответствующих им версий социального знания, разделенных достаточно жесткими социальными «перегородками». Однако само их «параллельное» сосуществование поддерживается еще сохраняющимся ядром культурных универсалий, с которыми не порывает полностью ни одна из новых стилевых субкультур.
Таким образом, светская культура раннего постмодерна соответствует качественно новому этапу социально-культурной диверсификации, предполагающему установление полистилистического характера культурного пространства социума. Как таковая, она характеризуется «параллельным» существованием достаточно большого количества жизненных стилей и соответствующих им автономных символических универсумов. Эти последние все еще по инерции сохраняют в качестве «общего знаменателя» ряд культурных универсалий, но уже утрачивают единое сакральное ядро в том смысле, в котором оно свойственно религиозной культуре и светской культуре периода модерна. Фактически культура раннего модерна представляет собой переходный тип от социально-когнитивного универсума к социально-когнитивному мультиверсуму.
2) Зрелый постмодерн. На данном этапе развития светской культуры процесс дробления социально-культурного пространства переходит на следующий качественный уровень. Именно здесь, на наш взгляд, основным социальным субъектом культурной репрезентации становится уже не столько группа, сколько индивид. Групповые связи сохраняют свое значение, но они становятся все более подвижными и кратковременными, все более «мягкими» и вследствие этого – все более условными. Возрастающая социальная мобильность и технические возможности коммуникаций делают переход человека из группы в группу и, соответственно, из культуры в культуру все более частым и легким.
Характерной, если не определяющей, чертой зрелого постмодерна является нарастание внешнего противоречия между двумя тенденциями: ростом культурного эзотеризма и релятивизацией социально-когнитивного содержания стилей и идеологий.
С одной стороны, для зрелого постмодерна характерно развитие тенденции, обозначившейся еще в преддверии модерна. Она заключается в том, что частные, специальные области социального знания, разрастаясь и усложняясь, все больше отрываются как друг от друга, так и от «исходных» значений повседневности. В конечном итоге, идущие в них спонтанные процессы культурной самоорганизации превращают эти экспертные подуниверсумы в автономные универсумы, локализованные в пределах соответствующих социальных (прежде всего, профессиональных) групп. «Возрастающее число и сложность этих подуниверсумов делают их все более недоступными для понимания неспециалистов. Они становятся эзотерическими анклавами, «герметически закрытыми» (в том смысле, что ассоциируются главным образом с Герметической системой тайного знания) для всех, кроме посвященных в эти тайны. В связи с возрастающей самостоятельностью подуниверсумов возникают особые проблемы легитимации как для посвященных, так и для непосвященных» ,– отмечают П. Бергер и Т. Лукман. Здесь групповой эзотеризм переходит из преимущественно социального в собственно культурный статус, когда различные культурные коды утрачивают свою взаимную когерентность.
С другой стороны, на этапе зрелого постмодерна происходит релятивизация социального знания. Она связана с обесцениванием содержания жизненного стиля. В свое время этому явлению уделил значительное внимание А. Тоффлер. «По мере того как мы движемся навстречу супериндустриализму, – отмечает он,– мы находим людей, принимающих и отбрасывающих жизненные стили со скоростью, которая могла бы лишить твердой почвы людей предшествующих поколений. Жизненный стиль сам по себе тоже становится временным» . Причина этого явления заключается, по словам Л.Г. Ионина, в том, что «стиль и человек разъединились. В результате стилевой дифференциации современной культуры мир стилей, то есть мир выразительных возможностей, объективировался, обрел независимое от человека существование, лишился изначальной связи с определенностью жизни, определенностью выражаемого содержания (курсив мой – С.Л.)» . Иными словами, теперь за стилем больше не стоит реальный образ жизни его социального носителя и соответствующий константный «подуниверсум» социального знания. Стиль все больше отрывается от своих социально-институциональных и социально-когнитивных корней, постепенно превращаясь в достаточно поверхностный комплекс символов, который сравнительно легко усвоить и так же легко сменить на другой.
Таким образом, на данном этапе секуляризации культуры становится не только возможным, но и обычным явлением последовательная смена нескольких культурных стилей на протяжении индивидуальной биографии человека. В конечном итоге это приводит к тому, что стиль в его первоначальном значении константной «формы жизни» фактически подменяется стилизацией – «игрой в стиль», которая сама становится своеобразным жизненным стилем в достаточно широких социальных масштабах. Одним из ярких проявлений культурной стилизации является практика т.н. культурных инсценировок (Л.Г. Ионин), возникающая еще на стадии раннего постмодерна. В контексте зрелого постмодерна такие инсценировки оборачивается для их участников последовательной сменой на протяжении индивидуальной биографии ряда различных, произвольно выбранных «жизненных миров». Помимо этого, на уровне индивидуального сознания и образа жизни «постмодернистского человека» распространяется особая жизненная практика «жонглирования стилями», которые окончательно превращаются в отчужденные и общедоступные стереотипные ментальные «личины». Можно сказать, что «человек играющий» Й. Хейзинги превращается на втором этапе постмодернизации в новую разновидность – «человека играющего-ся».
Оба процесса при всей их внешней противоречивости имеют общие корни. Они связаны со стремительной эрозией культурных универсалий, набор которых становится все менее определенным и толкуется все более произвольно. Теперь «никто реально не знает, чего следует ожидать от правителя, родителей, культурного человека или кого следует считать нормальным в сексуальном плане. В каждом случае за разъяснениями обращаются к многочисленным экспертам…» . На наш взгляд, именно на стадии зрелого постмодерна происходит окончательный переход от «принципиального» светского общества к «крайне светскому» обществу Г.П. Беккера.
Все эти процессы порождают драматическую ситуацию, когда в сознании одного и того же социального субъекта систематически сталкиваются различные версии социального знания. Одна из них всегда идет от «исходного» образа жизни, а другая связана с очередной ресоциализацией личности в контексте очередного искусственно культивируемого стиля. Как справедливо отмечают Бергер и Лукман, «подмиры», интернализируемые в процессе вторичной социализации, в основном представляют собой частичные реальности (Курсив мой – С.Л.), в отличие от «базисного мира», приобретенного в процессе первичной социализации» . По этой причине полностью вытеснить и переструктурировать базисный «жизненный мир» человека они не могут, но вполне в состоянии его «расшатать». При частой смене культурной идентификации неизбежно происходит размывание исходной матрицы социальности, усвоенной человеком в процессе его воспитания в детстве. Поэтому закономерным результатом переопределения стилей, вошедшего в регулярную практику и принявшего массовый масштаб, является взаимное обесценивание и релятивизация всех включенных в данный процесс когнитивных универсумов, включая первичные. Эту ситуацию исключительно точно иллюстрируют слова американского социолога Харвея Кокса: «секулярный человек сознает, что те символы, через которые он воспринимает мир, и та система ценностей, которой он руководствуется, принимая решения, порождены конкретными историческими событиями и поэтому ограничены и частичны» .
Здесь мы подходим к принципиальному моменту в эволюции секулярной культуры, когда постмодерн побеждает в ней «полностью и окончательно». Нарастание эзотеризма, которое прежде сдерживалось и нейтрализовывалось ядром культурных универсалий, в условиях дефицита последних грозит аномией и распадом общественных связей. Однако постмодерн находит своего рода нетрадиционный, парадоксальный способ решения этой проблемы. В ситуации зрелого постмодерна социальная система включает своего рода аварийный механизм компенсации центробежных процессов. Она не пытается (за исключением редких случаев) бороться с эзотеризмом, противопоставляя ему положительные культурные универсалии, которые стремительно релятивизируются, но, напротив, всячески поддерживает и стимулирует процессы «социального конструирования» новых и новых стилей через «фабрику стилей» – СМИ.
Поиск своего стиля (и, соответственно, поиск простых и устойчивых определений реальности) являет собой естественную социально-психологическую реакцию человека на чрезмерно увеличившийся и усложнившийся «жизненный мир». Однако сама массовая практика стилевого переопределения (тем более – неоднократного) релятивизирует любые стили и любые социально-когнитивные концепции. Относиться к ним как к безусловным устоям становится все труднее и, наконец, невозможно. Подобное релятивное состояние сознания, распространяющееся в массовом масштабе, с нашей точки зрения, является одной из основных причин распространения установок скептицизма и нигилизма, когда какие-либо «обобщающие» значения, интегрирующие повседневность, перестают восприниматься всерьез. В свою очередь, скептические и нигилистические социальные настроения еще более усиливает тенденцию к эрозии всех еще сохраняющихся «общих знаменателей», оставшихся от прежнего ядра социально-когнитивного универсума. В результате наступает «кризис перепроизводства» и радикальная девальвация любых идей и идеологий. Качество последних окончательно подменяется количеством, и эффект устойчивости достигается постоянной сменой неустойчивых «точек опоры».
Таким образом, зрелый постмодерн воплощает мультиверсный принцип самоорганизации культуры в его наиболее развитой и яркой форме. Это «серьезный», аутентичный постмодерн, который, по выражению Л.К. Зыбайлова и В.А. Шапинского, еще «не выдает лицензию на хаотизацию, но представляет широкий выбор дифференций» . Тем не менее, он уже обнаруживает симптомы грядущего упадка и деградации светской культуры. Иерархия когнитивных подуниверсумов нивелируется; общее сакральное ядро ценностей, знаний и поведенческих императивов размывается окончательно. Единственным противовесом, препятствующим, казалось бы, неизбежному фрагментированию социума, становится релятивизация любых обобщающих значений, которые, в конечном итоге, утрачивают всякую «пассионарность». Как отмечал К. Манхейм, «секуляризация общественных сил способствовала большему разнообразию человеческого опыта, внедрению в умы идей спонтанности и экспериментализма, а также постоянному процессу переоценки ценностей. Однако в конечном итоге это огромное разнообразие опыта, а также тот факт, что конкурирующие системы ценностей взаимно уничтожали друг друга, привели к нейтрализации ценностей вообще» . В результате западная культура оказалась в ситуации, когда «истины рассеяны по многим универсумам дискурсов, они больше не поддаются иерархизации», и только лишь по инерции традиционно-модернистского мышления «в каждом из этих дискурсов мы упорно ищем прозрений, которые могли бы убедить всех» .
3) Поздний постмодерн. Это гипотетическая стадия развития светской культуры, не достигнутая пока еще ни одним из современных обществ. На этой стадии диверсификация культурного и социального пространства предположительно должна достигнуть предела, перейдя в его деструкцию. Действие дифференцирующего аттрактора здесь практически не уравновешивается сколько-нибудь весомой в масштабах общества интеграцией. На данном этапе, согласно прогнозу П.А. Сорокина, «чувственная суперсистема нашей культуры будет все больше напоминать «место культурного демпинга», наполненного беспорядочной массой элементов, лишенных единства и индивидуальности. Превратившись в такой базар, она окажется жертвой случайных сил, делающих из нее скорее «исторический объект», нежели самоуправляющийся и живой субъект» .
Здесь границы между культурными стилями и соответствующими им социально-когнитивными универсумами, и без того условные и подвижные, размываются окончательно. Состояние культуры, соответствующее позднему постмодерну, предполагает апофеоз многозначности. Однако эта многозначность в силу того, что сколько-нибудь устойчивая иерархизация значений объективно невозможна, переходит в свою противоположность – состояние смысловой нивелировки. На стадии позднего постмодерна становится нормой единовременное сочетание на уровне как массового, так и индивидуального сознания несоизмеримых значений, характерных для разных культурных стилей и когнитивных систем. Можно сказать, что процесс дробления социального субъекта здесь переходит на субиндивидуальный уровень, разрушая теперь уже всякие устойчивые основания его культурной самоидентификации. Различие между индивидуальным и массовым сознанием практически стирается.
Таким образом, поздний постмодерн являет собой последнюю логическую стадию дезинтеграции смыслового ядра культуры, которая распространяется и на ее повседневную периферию. На этой стадии проблематичной становится даже инструментальная, технологическая эффективность действий – последний «общий знаменатель», обеспечивающий их социальность. «Постмодернистская пропаганда многозначности – того знания, которое уклоняется от вердиктов опыта, свидетельствует о последней, завершающей стадии процесса секуляризации» . Вследствие «смешения языков» социального знания в социетальных масштабах наступает стилевая и когнитивная нивелировка «жизненного мира», его, говоря словами Константина Леонтьева, «вторичное смесительное упрощение». Здесь индивидуальное и массовое сознание становится уже неспособно адекватно отражать действительность, поскольку его «орган отражения» – система социального знания и социальной рациональности – практически деконструируется. В своем предельном виде данное состояние тождественно «шизофренизации сознания», когда в нем могут синхронно присутствовать абсолютно несовместимые и взаимоисключающие (некогерентные) смыслы. Постмодерн, достигший третьей стадии своего развития, представляющей его логическое завершение, фактически являет собой начало конца культуры, социума и личности .
Итак, согласно нашей концепции, процесс секуляризации культуры предполагает несколько основных фаз, которые характеризуются различным соотношением силы влияния на культуру интегрирующего («религиозного») и дифференцирующего («светского») аттракторов. Это соотношение развивается в направлении ослабления первого и усиления второго. Данные фазы секуляризации соответствуют различным уровням самоорганизации светской культуры: первоначальное нарастание когнитивного многообразия и, как следствие, усложнение социально-культурной системы (что соответствует условным этапам модерна и раннего постмодерна) в дальнейшем, через «кульминационную фазу» зрелого постмодерна, переходит в свою противоположность – в упрощение и нивелировку культуры (поздний постмодерн). Первая и вторая стадии характеризуются количественным нарастанием массива социального знания, которое в целом, т.е. в рамках культурной системы на всех уровнях социального субъекта – от социетального до индивидуально-личностного – еще сохраняет свойства универсума, хотя дифференцирующие процессы набирают силу. На третьей стадии, условно обозначенной нами как «зрелый постмодерн», происходит радикальная качественная трансформация, в ходе которой светская культура явно обнаруживает «заложенные» в ней свойства плюралистического полицентрического образования. Это связано с принципиальной сменой системообразующего фактора культуры. Здесь универсум социального знания окончательно превращается в мультиверсум, культурно-идеологическое ядро которого фальсифицируется, превращаясь в «антиядро». Наконец, четвертая стадия знаменует своего рода «тепловую смерть» культуры в результате полной деиерархизации лежащего в ее основе социального знания, разрушающей не только идеологические, но и повседневные концептуальные структуры. Здесь сохранение общества и личности возможно только при радикальном обновлении «культурной программы».
Специфика российской светской культуры. Тем не менее, нам представляется, что обрисованная нами выше «классическая» (линейная) модель культурной секуляризации не является единственной, и применительно к иным, «незападным» социально-культурным условиям необходима разработка альтернативных моделей. Это относится и к России, специфика которой в данной сфере, на наш взгляд, проявляется достаточно сильно. В этой связи представляет интерес сопоставление «культурных матриц» российского и современного западного обществ. Пример такого рода компаративного анализа в контексте исследования советской цивилизации представлен, в частности, в работах российского политолога и историка С.Г. Кара-Мурзы.
Советское общество (resp. российскую культуру советского периода) данный исследователь определяет как традиционное и в этой связи «идеократическое». Идеократическое общество, как его характеризует С.Г. Кара-Мурза, есть «сложная, иерархически построенная конструкция, которая держится на нескольких священных, незыблемых идеях-символах и на отношениях авторитета» . Такая культура имеет огромный духовный потенциал, но по-своему весьма уязвима, так как утрата уважения к авторитетам и символам означает для нее гибель. Например, если противнику удастся встроить в эти идеи разрушающие их «вирусы» (как это произошло с позднесоветским обществом), то его победа обеспечена. Отношения господства с помощью насилия сами по себе спасти такую социокультурную систему не могут, поскольку само насилие в ней «должно быть легитимировано теми же самыми идеями-символами» .
Напротив, западное, или «гражданское», общество по сравнению с традиционным имеет принципиально измененную культурную матрицу. Оно характеризуется как общество, «состоящее из атомов-индивидуумов, связано бесчисленными ниточками их интересов. Это общество просто и неразрывно, как плесень, как колония бактерий» . Соответственно, удары по каким-то точкам (идеям, смыслам) большого ущерба для целого не производят, образуются лишь «локальные дырки и разрывы». Зато эта ткань трудно переносит «молекулярные» удары по интересам каждого (например, экономические трудности). Т.о., для внутренней стабильности социума здесь не требуется сакральных идей и верований, «нужно лишь контролировать «веер желаний» всей колонии таким образом, чтобы не возникало больших социальных блоков с несовместимыми, противоположными желаниями» . С этой задачей, как считает С.Г. Кара-Мурза, в современном западном обществе успешно справляются технологии манипуляции сознанием.
В связи с этим западное общество на современном этапе развития закономерно порождает совершенно новый в истории тип культуры – мозаичный. «Если раньше, в эпоху гуманитарной культуры, свод знаний и идей представлял собой упорядоченное, иерархически построенное целое, обладающее «скелетом» основных предметов, главных тем и «вечных вопросов», то теперь, в современном обществе, культура рассыпалась на мозаику случайных, плохо связанных и плохо структурированных понятий. Живущее в потоке такой культуры общество иногда называют «демократия шума» .
Квинтэссенцию сформулированного здесь фундаментального различия российской и западной (евроамериканской) социально-культурных систем можно выразить, говоря сорокинским языком, через понятие меры идеациональности культуры. По всей видимости, «резервы идеациональности» российской культуры, в силу ее историко-генетических особенностей, существенно отличаются от соответствующих показателей западных культур. В связи с «неотрадиционалистским» характером нашего общественного устройства, российская культура может быть охарактеризована в терминах П.А. Сорокина как «более идеациональная» по сравнению с культурой западного типа. Это и обусловливает как наше тяготение к идеократии, так и преобладание коллективистского менталитета над индивидуалистическим, а также значительно больший консерватизм и традиционализм, свойственный российской цивилизации по сравнению с западной цивилизацией Нового и в особенности Новейшего времени.
Рекомендуем скачать другие рефераты по теме: экзамен, реферат группы, первый снег сочинение.
Категории:
Предыдущая страница реферата | 1 2 3 4 5 6 7 8 | Следующая страница реферата